Могу напомнить подробности, если ты потеряла карточку. 6 страница

– «Приятная сырная долина».

– «Вымяпомрачительный чеддер».

– Фу, какая гадость.

– «Бодливая корова».

– Да ладно, она не настолько жестока.

Танзи и Никки рассмеялись.

Мама открыла дверцу и протянула пакет.

– А вот и я! – жизнерадостно провозгласила она. – Купила на распродаже паштет из тунца. Кому сэндвич?

– Вы никогда не едите наши сэндвичи, – сказала мама, когда мистер Николс ехал через город.

Мистер Николс включил поворотник и выехал на шоссе:

– Я не люблю сэндвичи. Они напоминают мне о школе.

– И что же вы едите? – Мама с удовольствием жевала сэндвич.

Машина провоняла рыбой за пару минут. Танзи решила, что мистер Николс слишком вежлив, чтобы сказать об этом.

– В Лондоне? Тост на завтрак. Суши или лапшу на обед. На ужин беру еду навынос в своем любимом заведении.

– Вы ужинаете едой навынос? Каждый вечер?

– Если не иду в ресторан.

– И часто вы ходите по ресторанам?

– Сейчас? Вообще не хожу. – (Мама мрачно посмотрела на него.) – Ну, разве что напиться в ваш паб.

– Вы правда едите одно и то же каждый день?

Похоже, мистер Николс немного смутился.

– Можно заказывать разное карри.

– Должно быть, это стоит целое состояние. А что вы едите в «Бичфранте»?

– Покупаю еду навынос.

– В «Радже»?

– Да. Знаете это заведение?

– Еще как знаю.

Все замолчали.

– Что? – спросил мистер Николс. – Вы туда не ходите? Что с ним не так? Слишком дорого? Вы собираетесь рассказать мне, как легко приготовить картошку в мундире? А я не люблю картошку в мундире. И сэндвичи не люблю. И готовить не люблю.

Наверное, он проголодался, потому что внезапно стал довольно ворчливым.

Танзи протиснулась между сиденьями:

– Натали однажды нашла волос в своем джалфрези^[12] с курицей. – Мистер Николс открыл рот, чтобы что-то сказать, но в этот миг Танзи добавила: – Не с головы.

Молчание продлилось двадцать три фонарных столба.

– Вы слишком из-за этого переживаете, – сказал мистер Николс.

Вскоре после Нанитона Танзи начала скармливать свой сэндвич Норману, потому что паштет из тунца даже не пах тунцом, а хлеб прилипал к нёбу. Мистер Николс завернул на бензоколонку, похожую на НЛО, которое только что приземлилось.

– У них наверняка ужасные сэндвичи. – Мама всмотрелась в киоск. – Лежат месяцами.

– Я не собираюсь покупать сэндвичи.

– А пирожки у них есть? – с тоской спросил Никки. – Я люблю пирожки.

– Пирожки еще хуже. Наверняка с собачатиной.

Танзи закрыла уши Нормана руками.

Мама посмотрела на Никки и вздохнула.

– Вы идете? – спросила она мистера Николса, роясь в кошельке. – Купите детям по шоколадке, пожалуйста. На закуску.

– Мне с вафлями, пожалуйста, – повеселел Никки.

– А мне, пожалуйста, пористую. С мятой, – сказала Танзи. – И, если можно, большую.

Мама протягивала деньги. Но мистер Николс смотрел куда-то вправо.

– Купите сами. Мне нужно через дорогу.

– Куда?

Он похлопал себя по животу и внезапно просиял:

– Туда.

В забегаловке «Кебаб у Кита» было шесть пластмассовых стульев, привинченных к полу, четырнадцать банок диетической колы на витрине, неоновая вывеска без буквы «б» и ром-баба, которая явно пролежала на прилавке не один десяток лет. Танзи смотрела через окно машины, как мистер Николс почти бегом заходит в освещенное лампами дневного света помещение. Он изучил стену за стойкой и поговорил с хозяином, который указал на какие-то подносы за стеклом, а затем на огромную глыбу коричневого мяса, медленно поворачивающуюся на вертеле. Танзи задумалась, что это может быть за животное, но в голову пришел только буйвол. Возможно, безногий буйвол.

– О боже, – тоскливо простонал Никки, когда продавец начал нарезать мясо. – Можно нам тоже?

– Нет, – ответила мама.

– Интересно, сколько это стоит.

– Слишком много.

– Мистер Николс наверняка нас угостит, – сказал Никки.

– Мистер Николс и так очень много для нас делает, – отрезала мама. – Мы не станем больше ничего клянчить. Ясно?

Никки закатил глаза и посмотрел на Танзи.

– Ладно, – угрюмо ответил он.

Все замолчали.

– Прости, – сказала мама через минуту. – Просто я… Просто я не хочу, чтобы мистер Николс подумал, будто мы злоупотребляем его добротой.

– Но разве это злоупотребление, если кто-то сам предложил помощь? – спросила Танзи.

Ей до смерти надоело есть холодную еду из полиэтиленовых пакетов. И она подозревала, что, если попросить, мистер Николс купит им поесть.

– Съешь яблоко, если не наелась. Или маффин с завтрака. Маффины точно еще оставались. – Мама снова принялась рыться в полиэтиленовом пакете.

Никки молча закатил глаза. Танзи вздохнула.

Мистер Николс открыл дверцу и, ухмыляясь, сел на место. Машину наполнил запах горячего жирного мяса. Кебаб был завернут в белую бумагу с пятнами жира, нарезанный зеленый салат топорщился по обе стороны от мяса, как усы Китченера^[13]. Из пасти Нормана немедленно спустились два каната слюны.

– Точно не хотите попробовать? – жизнерадостно спросил мистер Николс, поворачиваясь к Никки и Танзи. – Я попросил поменьше соуса чили.

– Нет. Огромное спасибо, но нет, – решительно отказала мама и бросила на Никки предупреждающий взгляд.

– Нет, спасибо, – тихо сказала Танзи.

Пахло потрясающе.

– Нет. Спасибо, – отвернулся Никки.

– Ладно. Кому еще бутерброд? – спросила мама.

Нанитон, Маркет-Босуорт, Коалвилл, Эшби де-ла-Зуш – указатели проносились мимо один за другим. С тем же успехом на них могло быть написано «Занзибар» или «Танзания» – все равно Танзи не знала, где что находится. Она обнаружила, что мысленно повторяет: «Эшби де-ла-Зуш, Эшби де-ла-Зуш» – и размышляет, какое это прекрасное имя. «Привет! Как тебя зовут?» – «Я Эшби де ла Зуш». – «Привет, Эшби! Это так круто!» В имени Костанза Томас тоже пять слогов, но ритм совсем другой. Танзи переставила имена местами: Констанза де ла Зуш из шести слогов и скучная Эшби Томас.

Констанза де ла Зуш.

Машина застряла в пробке, которая образовалась буквально на ровном месте, и еще пришлось возвращаться, когда мистер Николс повернул не туда. Он казался немного рассеянным.

Констанза де ла Зуш.

Через 389 фонарных столбов по шоссе мистер Николс сказал, что ему нужно остановить машину. Обычно остановиться просил кто-нибудь из них. Танзи слишком много пила из-за обезвоживания и часто бегала в туалет. Норман скулил, что ему нужно выйти, каждые двадцать минут, но никто не мог понять, действительно ему нужно или он просто соскучился и хочет подышать свежим воздухом. Мама снова читала, включив свет над пассажирским сиденьем, а мистер Николс все ерзал и ерзал и наконец спросил:

– Там, на карте… нет ли впереди ресторана?

– Вы не наелись? – Мама подняла взгляд.

– Нет. Мне… Мне нужно в туалет.

Мама снова уткнулась в книгу.

– Не обращайте на нас внимания. Просто зайдите за дерево.

– Я не это имел в виду, – пробормотал он.

– О! – Мама достала карту из бардачка. – Ну, судя по карте, ближайший город – Кегворт. Там наверняка что-то есть. Или можно выехать на автомагистраль.

– А что ближе?

Мама водила по карте пальцем.

– Сложно сказать. Кегворт?

– Сколько до него?

– Минут десять.

– Ладно. – Мистер Николс кивнул, как будто сам себе. – Десять минут вполне подойдет. – Его лицо странно блестело. Он повторил: – Десять минут не так уж и много.

Никки слушал музыку в наушниках. Танзи гладила большие мягкие уши Нормана и размышляла о теории струн. И тут мистер Николс резко свернул на придорожную площадку. Все повалились вперед. Норман едва не съехал с сиденья. Мистер Николс распахнул водительскую дверцу и обежал машину сзади. Танзи обернулась. Мистер Николс скорчился у канавы, обхватив колено рукой. Его выворачивало наизнанку. Это было слышно даже с закрытыми окнами.

Все смотрели на него.

– Ого, – сказал Никки. – Сколько в нем поместилось. Это как… Обалдеть, это как в «Чужом».

– О боже! – произнесла мама.

– Это отвратительно, – сказала Танзи, глядя через заднее стекло.

– Скорее, – засуетилась мама. – Никки, где бумажные полотенца?

Они смотрели, как мама выходит из машины, чтобы помочь мистеру Николсу. Он сидел, согнувшись пополам, как будто у него ужасно болел живот. Заметив, что Танзи и Никки смотрят через заднее стекло, мама махнула им рукой, как будто этого нельзя было делать, хотя сама только что делала то же самое.

– Ты еще хочешь кебаб? – спросила Танзи у Никки.

– Вот злыдня, – содрогнулся он.

Мистер Николс шел к машине так, словно только что научился ходить. Его лицо приобрело странный бледно-желтый оттенок. Кожа была покрыта мелкими бисеринками пота.

– Вы ужасно выглядите, – сообщила ему Танзи.

Он устроился за рулем.

– Со мной все будет в порядке, – прошептал он. – Теперь все должно быть в порядке.

Мама протянула руку между сиденьями и одними губами попросила:

– Полиэтиленовый пакет.

Танзи отдала ей свой.

– Просто на всякий случай, – жизнерадостно сказала мама и приоткрыла окно. Следующие несколько миль мистер Николс ехал очень медленно. Так медленно, что две машины мигали сзади, а один водитель при обгоне злобно нажал на гудок. Иногда мистер Николс заезжал на белую линию, как будто не мог сосредоточиться, но Танзи заметила, что мама старательно молчит, и решила тоже ничего не говорить.

– Долго еще? – бормотал мистер Николс.

– Недолго, – ответила мама, хотя откуда ей было знать? Она похлопала мистера Николса по руке, как ребенка. – Вы молодец.

Он бросил на нее страдальческий взгляд.

– Потерпите, – тихо сказала она, и это прозвучало как инструкция.

Они проехали еще полмили.

– О боже! – Он снова ударил по тормозам. – Мне нужно…

– Паб! – завопила мама и указала на паб, огни которого только что показались на окраине очередной деревушки. – Смотрите! Вы успеете!

Мистер Николс вдавил педаль газа. Щеки Танзи сдуло назад ускорением. Он на полной скорости въехал на парковку, распахнул дверцу, шатаясь, выбрался из машины и бросился в паб.

Они сидели и ждали. В мертвенной тишине было слышно, как тикает, остывая, мотор.

Через пять минут мама наклонилась, закрыла водительскую дверцу, чтобы не выстудить машину, обернулась и улыбнулась:

– Как тебе пористая шоколадка?

– Отлично.

– Я тоже люблю пористый шоколад.

Никки с закрытыми глазами кивал в такт музыке. Рядом припарковались мужчина и женщина с высоким хвостиком. Женщина пристально посмотрела на машину. Мама улыбнулась. Женщина не улыбнулась в ответ.

Прошло десять минут.

– Сходить за ним? – спросил Никки, вытаскивая из ушей наушники и глядя на часы.

– Лучше не надо, – ответила мама и начала постукивать ногой.

Прошло еще десять минут. Наконец, когда Танзи отправилась с Норманом на прогулку вокруг парковки, а мама делала растяжку на заднем сиденье, потому что ее «всю перекосило», появился мистер Николс.

Он был белым как бумага. Танзи никогда такого не видела. Казалось, кто-то стер его черты дешевой резинкой.

– Боюсь, придется здесь задержаться, – сказал он.

– В пабе?

– Нет, не в пабе. – Он обернулся. – Только не в пабе. Может быть… Может быть, в нескольких милях отсюда.

– Хотите, я поведу? – спросила мама.

– Нет, – ответили они хором.

Мама улыбнулась и попыталась сделать вид, что не обиделась.

«Гавань колокольчиков» оказалась единственной гостиницей в радиусе десяти миль, которая не была полностью забронирована. В ней имелось восемнадцать трейлеров, игровая площадка с двумя качелями и песочницей и табличка «С собаками запрещено».

Мистер Николс зарылся лицом в руль.

– Мы найдем другое место. – Он поморщился и согнулся пополам. – Подождите минутку.

– Не надо.

– Вы говорили, что не можете оставить пса в машине.

– Мы не оставим его в машине. Танзи, – скомандовала мама, – солнечные очки.

У передних ворот стоял трейлер с надписью «Администратор». Мама вошла первой, а Танзи надела солнечные очки и осталась на крыльце, наблюдая через дверное стекло с пузырьками воздуха. Толстяк устало поднялся со стула и заявил, что маме очень повезло – остался всего один дом, и на него специальная цена.

– Сколько? – спросила мама.

– Восемьдесят фунтов.

– За одну ночь? В трейлере?

– Сегодня суббота.

– А сейчас семь часов вечера, и у вас никого нет.

– Может, приедут еще.

– Ну конечно. Я слышала, Мадонна выступала тут неподалеку и теперь ищет, где бы разместить свою свиту.

– Необязательно быть такой саркастичной.

– Необязательно драть с меня три шкуры. Тридцать фунтов. – Мама достала банкноты из кармана.

– Сорок.

– Тридцать пять. – Мама протянула деньги. – У меня больше нет. Кстати, с нами собака.

Толстяк поднял мясистую руку:

– Табличку читали? Никаких собак.

– Это собака-поводырь. Моей маленькой дочки. Напоминаю, что закон запрещает отказывать в доступе людям с ограниченными возможностями.

Никки открыл дверь и под локоток ввел Танзи. Девочка неподвижно стояла в темных очках, а Норман терпеливо стоял перед ней. Они уже проделывали это дважды, когда нужно было сесть на автобус до Портсмута после того, как ушел папа.

– Пес хорошо обучен, – сказала мама. – И не доставит хлопот.

– Он – мои глаза, – добавила Танзи. – Без него моя жизнь не имела бы смысла.

Мужчина посмотрел на ее руку, затем на лицо. У него были брыли, как у Нормана. Танзи старалась не поглядывать на телевизор.

– Вы схватили меня за яйца, леди.

– Еще чего, – весело откликнулась мама.

Толстяк покачал головой, убрал здоровенную руку и с трудом кивнул на шкафчик с ключами.

– «Золотые акры». Вторая дорожка, четвертый дом справа. Рядом с туалетами.

Когда они добрались до трейлера, мистеру Николсу уже было так плохо, что он, возможно, даже не заметил, где они оказались. Он тихо постанывал и держался за живот, а при виде таблички «Туалеты» вскрикнул и исчез почти на час.

«Золотые акры» не были золотыми и не тянули даже на пол-акра, но мама сказала, что на безрыбье и рак рыба. В доме были две крохотные спальни, а в гостиной – диваны, которые можно превратить еще в одну постель. Мама сказала, что Никки и Танзи лягут спать в комнате с двумя кроватями, мистер Николс – во второй спальне, а ее вполне устроит диван. В спальне Никки и Танзи оказалось очень даже неплохо, несмотря на то что ноги Никки свисали с края кровати и все провоняло сигаретами. Мама открыла окна, положила на кровати одеяла и включила в ванной воду, чтобы холодная стекла. Мистер Николс, наверное, захочет принять душ, когда вернется.

Танзи по очереди заглянула во все шкафы из прессованных опилок, задернула занавески в цветочек и осмотрела химический туалет в ванной комнате, прижала нос к окну и пересчитала огни в остальных трейлерах. Заняты, похоже, только два. «Все-таки наврал, скотина», – заметила мама. Пока они ждали возвращения мистера Николса, мама изучала карту, водя пальцами по дорогам.

– У нас куча времени. Просто куча. Все будет хорошо. К тому же ты сможешь побольше повторить в спокойной обстановке. – Казалось, она пытается убедить саму себя.

Мамин телефон простоял на зарядке ровно пятнадцать секунд и зазвонил. Она вздрогнула и схватила его, не вынимая из розетки.

– Алло? – Похоже, мама думала, что это мистер Николс звонит из туалета и просит принести еще бумаги. – Дес? – Она прижала руку ко рту. – О господи, Дес, я не успею вернуться.

Серия приглушенных вспышек ярости на другом конце линии.

– Мне очень жаль. Я знаю, что сказала. Но все пошло наперекосяк. Я в… – Она сделала Танзи страшные глаза. – Где мы?

– Рядом с Эшби де-ла-Зуш, – ответила Танзи.

– Эшби де-ла-Зуш, – повторила мама. И еще раз, запустив руку в волосы: – Эшби де-ла-Зуш. Знаю. Мне очень жаль. Все пошло наперекосяк, водитель заболел, телефон разрядился, и при всем… Что? – Она посмотрела на Танзи. – Не знаю. Наверное, не раньше вторника. Или даже среды. Я не думала, что дело так затянется.

Танзи слышала, как Дес кричит на маму.

– Разве Челси не может меня подменить? Я столько раз ее подменяла… Я знаю, что сейчас горячее время. Знаю. Дес, мне правда очень жаль. Я же сказала, что я… – Она помолчала. – Нет. Не могу вернуться раньше. Нет. Я правда… Что ты имеешь в виду? Я за прошлый год не пропустила ни одной смены. Я… Дес?.. Дес? – Мама замолчала и уставилась на телефон.

– Это Дес из паба? – Танзи нравился Дес из паба.

Как-то раз воскресным вечером она сидела снаружи с Норманом и ждала маму, а Дес угостил ее пакетиком жареных креветок.

В этот миг дверь в трейлер открылась, и мистер Николс едва не упал внутрь.

– Лечь, – пробормотал он, на мгновение собрался с силами и рухнул на диванные подушки в цветочек. Он посмотрел на маму. Его лицо было серым, глаза – большими и запавшими. – Лечь. Извините.

Мама сидела и смотрела на свой мобильный.

Мистер Николс заморгал, глядя на нее, заметил телефон и пробормотал:

– Вы пытались до меня дозвониться?

– Он меня уволил, – сказала мама. – Поверить не могу. Этот сукин сын меня уволил.

Джесс

Джесс все равно спала бы плохо, учитывая, что к прочим бедам добавилась потеря работы в «Перьях». Но большую часть ночи она ухаживала за мистером Николсом. Она никогда еще не видела, чтобы человек был так болен и при этом не кашлял, как чахоточный. К полуночи он превратился в пустую оболочку. В нем буквально ничего не осталось.

– Мне уже лучше, уже лучше, – уверял он.

А через полчаса хватал ведро, которое Джесс вытащила из-под раковины, и выкашливал тонкую струйку зеленой желчи.

Ночь стала странной, бессвязной, часы набегали друг на друга, текучие и бесконечные. Джесс больше не пыталась уснуть. Смотрела на чисто вымытые стены карамельного цвета, читала, дремала. Мистер Николс стонал рядом и время от времени вставал и тащился в туалет. Джесс закрыла дверь в комнату детей и ждала его в маленьком трейлере, иногда засыпала на дальнем конце углового дивана, протягивала мистеру Николсу воду и салфетки, когда он, пошатываясь, возвращался.

Вскоре после трех мистер Николс сказал, что хочет принять душ. Джесс взяла с него обещание не запираться в ванной, отнесла его одежду в прачечную (стиральная машина с сушилкой в сарае) и потратила три фунта двадцать пенсов на стирку при шестидесяти градусах. Мелочи на сушилку у нее не было.

Мистер Николс еще мылся в душе, когда Джесс вернулась в трейлер. Она развесила его вещи на вешалках над обогревателем, надеясь, что они хотя бы немного высохнут к утру, и тихонько постучала в дверь. Ответа не было, только шум бегущей воды и клубы пара. Она заглянула за дверь. Стекло было запотевшим, но она разглядела, что мистер Николс неподвижно лежит на полу. Мгновение она подождала, глядя на его широкую спину, прижатую к стеклянной панели, неожиданно красивую – бледный перевернутый треугольник; затем увидела, как он поднимает руку и устало проводит по лицу.

– Мистер Николс? – прошептала Джесс, вставая у него за спиной. Он не ответил, и она повторила: – Мистер Николс?

Он обернулся и увидел ее и, возможно из-за воды, показался ей самым разбитым человеком в мире. Его глаза покраснели, голова ушла в плечи.

– Вот дерьмо. Я даже встать не могу. А вода остывает, – сказал он.

– Вам помочь?

– Нет. Да. О господи!

– Подождите.

Джесс развернула полотенце, чтобы защитить не то мистера Николса, не то себя, забралась в душ и выключила воду, намочив руку по локоть. Затем присела, чтобы мистер Николс прикрылся, и наклонилась:

– Обхватите меня за шею.

– Вы такая крошечная. Я вас уроню.

– Я сильнее, чем выгляжу. – (Он не пошевелился.) – Вам придется мне помочь. На плечах я вас не унесу.

Мистер Николс закрепил полотенце на талии и обхватил Джесс мокрой рукой. Джесс оперлась о стенку душа, и наконец они встали, покачиваясь. К счастью, трейлер был таким маленьким, что по дороге к дивану мистер Николс мог прислониться к стене. Шатаясь, они дошли до так называемой гостиной, и он рухнул на диванные подушки.

– Вот до чего я докатился, – застонал он, разглядывая ведро, которое Джесс поставила рядом с кроватью.

– Ага. – Джесс изучала слоящиеся обои, краску с пятнами никотина. – В моей жизни тоже бывали субботние вечера получше.

Она приготовила себе чашку чая. Было чуть больше четырех. Ей словно насыпали песка в глаза, голова кружилась. Джесс села и на секунду закрыла веки.

– Спасибо, – слабо произнес мистер Николс.

– За что?

Он с трудом сел прямо:

– За то, что принесли мне рулон туалетной бумаги посреди ночи. За то, что постирали мою отвратительную одежду. За то, что помогли мне выбраться из душа. И за то, что ни разу не намекнули, что я сам виноват, купив сомнительную шаурму в заведении под названием «Кебаб у Кита».

– Несмотря на то, что вы сами виноваты.

– Ну вот. Вы все испортили. – Он снова лег на подушку, закрыв глаза рукой.

Джесс старалась не смотреть на широкие просторы его груди над стратегически расположенным полотенцем. Она и не помнила, когда в последний раз видела обнаженный мужской торс, не считая соревнования паба по пляжному волейболу в прошлом августе. Не надо было слушать Деса.

– Идите в спальню. Там удобнее.

Мистер Николс открыл один глаз:

– А мне дадут одеяло с Губкой Бобом?

– Вам дадут мое розовое полосатое одеяло. Но я обещаю, что это не уронит вашего мужского достоинства.

– А вы где будете спать?

– Здесь. Меня вполне устраивает. – А когда он начал возражать, она добавила: – В любом случае сомневаюсь, что крепко усну.

Он позволил отвести его в крошечную спальню. Со стоном рухнул на кровать, как будто даже это причиняло мучения, и Джесс бережно накрыла его одеялом. Под глазами мистера Николса лежали пепельные тени, язык заплетался.

– Я только пару часов отдохну, и в путь.

– Ну конечно, – заверила Джесс, изучая призрачную бледность его кожи. – Отдыхайте.

– Кстати, а куда нас занесло?

– На Дорогу из желтого кирпича.

– Это где Великий Лев всех спасает?

– Вы перепутали с Нарнией. Здесь лев трусливый и бесполезный.

– Ясно.

И наконец он уснул.

Джесс молча вышла из комнаты. Она лежала на узком диване под персиковым одеялом, пахнущим сыростью и выкуренными украдкой сигаретами, и старалась не поглядывать на часы. Они с Никки изучили карту, пока мистер Николс сидел в туалете, и постарались составить новый, лучший маршрут. Времени полно, сказала себе Джесс. И наконец тоже уснула.

Большую часть утра в комнате мистера Николса царила тишина. Джесс подумывала его разбудить, но всякий раз, направляясь к двери, вспоминала, как он лежал на полу душевой кабинки, и ее пальцы замирали на ручке. Она открыла дверь только тогда, когда Никки заметил, что мистер Николс вполне мог захлебнуться собственной рвотой. Похоже, Никки самую малость расстроился, когда оказалось, что мистер Николс всего лишь крепко спит. Дети прогулялись с Норманом по дороге (Танзи – в темных очках для достоверности), купили продукты в магазине и позавтракали, разбежавшись по углам. Джесс превратила оставшийся хлеб в бутерброды («Обожаю», – сказал Никки), прибралась в трейлере, чтобы чем-то заняться, вышла на улицу и оставила сообщение на автоответчике Деса, еще раз извинившись. Трубку он не взял.

В десять тридцать дверь комнатки со скрипом открылась, и на пороге появился мистер Николс в футболке и трусах-боксерах. Он поднял ладонь в знак приветствия. Он выглядел растерянным, как будто потерпел кораблекрушение и очнулся на острове. Его щеку рассекала длинная вмятина от подушки.

– Мы в…

– Эшби де-ла-Зуш. Или где-то неподалеку. Это не то что «Бичфрант».

– Уже поздно?

– Без четверти одиннадцать.

– Без четверти одиннадцать. Ясно.

На его подбородке пробивалась щетина, волосы топорщились. Джесс притворялась, будто читает книгу. От мистера Николса пахло теплым сонным мужчиной. Она совсем забыла, какой странной властью обладает этот запах.

– Без четверти одиннадцать. – Мистер Николс поскреб подбородок, неуверенно подошел к окну и выглянул на улицу. – А такое чувство, будто я проспал миллион лет. – Он плюхнулся на диванную подушку напротив Джесс и провел рукой по подбородку.

– Эй, приятель, – окликнул его Никки, сидевший рядом с матерью. – Побег из тюрьмы!

– Что?

Никки помахал шариковой ручкой:

– Верните заключенных на место.

Мистер Николс уставился на него и повернулся к Джесс, как бы говоря: «Ваш сын сошел с ума».

– О боже!

– Что – о боже? – нахмурился мистер Николс.

Джесс проследила за взглядом Никки, опустила глаза и тут же отвела.

– Могли бы, по крайней мере, угостить меня ужином. – Она встала и убрала оставшуюся после завтрака посуду.

– О! – Мистер Николс посмотрел вниз и поправил одежду. – Прошу прощения. Извините. Ладно. – Он направился к ванной. – Я… Э… Я… Можно мне еще раз принять душ?

– Мы оставили вам немного горячей воды. – Танзи корпела в углу над экзаменационным заданием. – Вообще-то, всю воду. Вчера от вас ужасно пахло.

Он вышел через двадцать минут. Его волосы были влажными и благоухали шампунем, подбородок был чисто выбрит. Джесс деловито взбалтывала сахар и соль в стакане воды, стараясь не думать о том, что только что видела. Она протянула стакан мистеру Николсу.

– Что это? – скривился он.

– Раствор от обезвоживания. Надо возместить часть того, что вы потеряли прошлой ночью.

– Я должен выпить стакан соленой воды? После того как меня тошнило всю ночь?

– Просто выпейте. – Джесс слишком устала, чтобы с ним спорить.

Пока он морщился и давился, она поджарила простой тост и заварила черный кофе. Мистер Николс сел за маленький пластиковый стол, пригубил кофе, робко откусил тост и через десять минут не без удивления признал, что ему действительно немного лучше.

– Лучше – это в смысле «могу водить машину без эксцессов»?

– Что вы имеете в виду под эксцессами?

– Не сворачивая на придорожные площадки.

– Спасибо, что уточнили. – Он еще раз откусил тост, более уверенно. – Да. Но дайте мне еще минут двадцать. Я хочу убедиться, что мне…

–…ничего не грозит.

– Ха! – усмехнулся он, и видеть его улыбку оказалось неожиданно приятно. – Да. Вполне. О боже, мне и правда лучше.

Он провел рукой по пластиковой столешнице и сделал большой глоток кофе, вздыхая с явным удовольствием. Доел первый тост, осведомился о добавке и посмотрел вокруг стола.

– Но, знаете, мне будет еще лучше, если вы все перестанете таращиться на меня, пока я ем. А то такое чувство, будто у меня еще что-то где-то торчит.

– Вы бы поняли, – заявил Никки. – Мы бы убежали с криками ужаса.

– Мама сказала, что вы чуть кишки не выплюнули, – сообщила Танзи. – Интересно, на что это похоже.

Мистер Николс посмотрел на Джесс и помешал свой кофе. Он не сводил с нее глаз, пока она не покраснела.

– Честно? В последнее время у меня большинство субботних вечеров такие. – Он допил кофе и поставил чашку. – Ладно. Я в порядке. Негодяйский кебаб побежден. В путь!

Пейзаж менялся с каждой милей, холмы теперь были более крутыми и менее пасторальными, живые изгороди сменились прочным серым камнем. Небо прояснилось, вокруг становилось все светлее, вдали мелькали символы индустриального пейзажа: фабрики из красного кирпича, огромные электростанции, выпускавшие клубы горчичного пара. Джесс украдкой поглядывала на мистера Николса, сперва опасаясь, что он схватится за живот, затем со смутным удовлетворением при виде того, как краски возвращаются на его лицо.

– Вряд ли мы доберемся до Абердина сегодня, – виновато сказал мистер Николс.

– Тогда давайте проедем как можно больше, а последний отрезок – завтра рано утром.

– Именно это я и хотел предложить.

– Времени еще полно.

– Полно.

Мили проносились мимо. Джесс дремала, снова просыпалась и старалась не беспокоиться обо всем, о чем следовало беспокоиться. Она украдкой повернула зеркало, чтобы следить за Никки. Его синяки уже побледнели. Казалось, он немного разговорился. Но все равно был закрыт для нее. Иногда Джесс опасалась, что Никки навсегда останется замкнутым, сколько ни говори, что она любит его, что они его семья. «Слишком поздно, – сказала ее мать, когда Джесс сообщила, что Никки будет жить с ними. – В его возрасте уже ничего не исправить. Я-то знаю».

Ее мать, школьная учительница, могла погрузить три десятка восьмилетних детей в нарколептический транс, провести их через тесты, как пастух загоняет овец в загон. Но на памяти Джесс мать ни разу не улыбнулась ей, как улыбаются матери, глядя на своих детей.

Во многом мать была права. Когда Джесс пошла в среднюю школу, мать сказала ей: «Выбор, который ты сделаешь сейчас, определит всю твою жизнь». Но тогда Джесс понимала одно: мать хочет, чтобы она засушила себя, словно листик в гербарии. Проблема в том, что, когда тебя все время пытаются засушить, в конце концов перестаешь верить даже самым разумным советам.