Прежде чем мы начнем давать когнитивную характеристику мазохизма, стоит еще раз припомнить, что, подобно другим характерологическим проблемам, эта также существует в виде континуума от наименее до наиболее серьезных нарушений(то есть от нарушения личности до стиля характера). На нижнем конце континуума сила, примененная в процессе социализации или любого другого доминирования, представляет собой настоящее злоупотребление и является следствием собственной, крайней патологии родителей. Это злоупотребление всегда будет иметь более общую форму, не ограниченную непосредственным контролем в рамках социализации ребенка. В таких случаях будут присутствовать также и другие характерологические проблемы и часто они будут играть более важную роль, чем проблема мазохизма. На другом конце континуума мы имеем большую вероятность найти более любящих, сочувствующих и здоровых родителей, которые сами некогда были индоктринированы излишне жестоким и доминирующим подходом к вопросам социализации. Поэтому сами они обнаруживают очевидные мазохистские склонности. Дисциплина, которую они устанавливают, и исчезновение стихийности, которое они вызывают, может ранить их самих также, как ранит их детей. Однако они подчиняются общепринятым нормам и порождают аналогичную покорность у детей. В свою очередь дети их будут чувствовать, что любимы, но будут верить, так же, как родители, что в них дремлют мощные негативные силы, которые необходимо подчинить. На самом распространенном среднем этапе развития родительская психопатология является менее серьезной, чем та, которая приводит к нарушению личности. Но она имеет общественное разрешение на тренировку, контролирование и дисцип-линирование детей. Когда родительская психопатология и общественные санкции вместе делают упор на значение проблемы контроля, тогда мы имеем возможность наблюдать более специфический пример мазохистской личности.
|
|
Знакомясь с мазохистской личностью, на нас производит глубокое впечатление ее исключительно подавленная жизненная позиция. Жизнь тяжела, планы часто не сбываются, важно соблюдать осторожность в том, что ты говоришь, делаешь и чувствуешь. Если эти люди и не бывают постоянно несчастны, то почти никогда не бывают действительно счастливы. И если вообще выражают какие-то позитивные чувства или отношения, то делают это без энтузиазма и оптимизма. Это очень занятые, сдержанные и всегда немного осторожные по отношению к миру люди. Эмоции они переживают не глубоко, влюбляются отчаянно, впадают в неконтролируемый гнев или переживают поверхностное увлечение. Даже их депрессия, которая может быть глубинной, никогда не бывает действительно так глубока, как они об этом говорят, и какая может встретиться у характера орального или нарциссического. Через некоторое время мы можем прийти в недоумение: каким образом кто-то может носить в себе столько хронической боли и не быть целиком уничтоженным. Более, чем какая-либо другая характерологическая структура, мазохист способен «выдержать побои и сохранить жизнь». Он может выстоять и сохранить исключительно хорошую форму и долгое время не впадать в отчаяние или срыв. Ему это не нравится, но он уже много лет назад принял, что именно так и выглядит жизнь. Реальная надежда на то, чтобы цела обстояли совершенно иначе, угасла давным-давно и ее оживление будет исключительно неприятным для выстраданного состояния психологического равновесия. Это по-настоящему консервативная личность, в большей степени недоверчивая по отношению к любому изменению или надежде. Это правда, что дела обстоят плохо, но они могут выглядеть еще хуже. Почти спонтанная реакция на любое предложение перемен — это утверждения, типа: это ничего не дает, что-то наверное здесь не так, я уже это пробовал, это опасно.
|
|
Другая типичная черта мазохистского характера, сохраняющаяся вдоль всего континуума, это то, что он старается быть хорошим. Таким было его важнейшее сценарное решение, когда он отказался от борьбы за независимость. Есть в этом, конечно же, страх сделать что-нибудь плохо и страх наказания, коренящиеся в прошлом. Такая установка лежит в основе часто отличаемой тенденции к конформизму, отодвиганию себя самого в тень, подчинению и присоединению. Сознательно такая личность считает себя невинной, с добрыми намерениями, но используемой, недооцененной, несчастливой жертвой. Невинным: «Кто, я?» и «Почему я?» проникнуто их сознание и сознательная самопрезентация. Мазохистская личность хочет предпринять психотерапию или просит о помощи, но в действительности не верит в то, что помощь придет или что что-нибудь будет когда-то исправно действовать. Но что она еще может сделать?
Мазохизм также характеризуется убежденностью, не всегда сознательной, но также не всегда и бессознательной, в том, что удовольствие — это плохо, грешно и не заслуживает доверия. Сознательным проявлением этого может быть моральность или религиозность. Прямое отражение может находиться и в теле — в виде глубоко «впечатанной» сдержанности и торможении всех приятных переживаний. Главное мазохистское подавленное сознание с соответственно ассоциирующимися чувствами можно подытожить хлесткими словами: «Я тебя имею», а говоря более искренне: «Тебе меня не победить. Никто меня себе не подчинит. Я обманываю тебя. Ты думаешь, что задавил меня, но еще подожди. Ты думаешь, что побил меня, но мы еще сочтемся. И ты даже знать не будешь, когда придет этот день. Если это будет моя месть, то она будет длиться вечно. Ты мне за это заплатишь. Мой дух будет отомщен. Я способен ждать так долго, насколько это будет необходимо. Ты научил меня стойкости; однажды ты об этом пожалеешь. Я никогда не сдамся, никогда тебе не поверю и не полюблю тебя. Я добьюсь победы над тобой, даже если это меня убьет».
Человеческий дух невозможно сломить. Попытки его полного искоренения просто загоняют его в укрытие, в психическое убежище, в котором он может ждать бесконечно долго и из которого он внезапно может атаковать, переполненный жаждой мести. Тоталитарные режимы в конце концов оказываются свергнутыми, а вылившаяся в этих бунтах ярость, как правило, бывает внезапной, быстрой и успешной (например, французская революция, русская революция).
В этой ситуации терапевту необходимо будет объяснить личности, что война — внешне уже кончилась, что опасность миновала, что она уже может выглянуть из своего глубокого убежища. Однако чтобы добиться этого, личность должна оставить мысли о реванше, а это очень трудно. Если ты был ранен таким способом, то это очень трудно забыть. Частично работа терапевта будет заключаться в том, чтобы помочь покоренному ребенку отказаться от реванша, за исключением того, что «самой лучшей местью будет хорошая жизнь».
|
|
Интернализованный плохой объект также должен быть извлечен из бессознательного и окончательного отброшен. Потому что до тех пор, пока антилибидинозное self и объект, возникающие в процессе интернализации, будут присутствовать в self, война продолжается. В конце концов она будет перенесена на собственных детей, которые действительно становятся безвинным объектом мазохистской мести. Только дети являются в достаточной степени беспомощными, чтобы можно было на них действительно отыграться, а это, конечно же, означает окончательное поражение для любого родителя.
Мазохистское мышление, предваряющее магические действия вокруг плохого объекта, будет касаться повинностей, запретов, убеждений и ограничений, связанных с личностью контролирующего, вмешивающегося родителя. Магия откроет также заблокированный в развитии образ либидонозного self, которое временами будет сконцентрировано на себе, будет абсолютизирующим и, таким образом, будет требовать созревания. Терапевтическое успехи могут вначале испугать и ошеломить клиента и привести к тому, что эти черты будут вновь помещены в укрытие. Это ситуация, в которой терапевту понадобятся «корректирующие эмоциональные переживания». Клиент по сути не может дать себе самому то, что никогда не получал. Принимая противоположную точку зрения и ожидая, что клиент может сам что-то сделать для себя, традиционные психоаналитики делают ошибку и разочаровывают своих клиентов. Путем демонстрации в качестве примера организации собственного self и выполняя в отношении клиента роль авторитета, терапевт предоставляет ему достаточно хороший объект и модель для новой интернализации обоих этих соответствующих стандартов и для самого лечения области социальных задач, дисциплины, ответственности и морально-этического поведения. Мазохист на самом деле интернализовал кого-то, кто отчасти напоминает цитированных ранее Sulzer и Basedow из XVIII и XIX века. В действительности же он может жить намного лучше и большинство терапевтов способны оказать ему серьезную помощь, будучи «хорошими объектами» для интернализации.
|
|
Поэтому терапевт не должен сохранять сдержанность и нейтральность. Хотя такой терапевтический метод может вначале принести пользу в процессе извлечения негативных перенесений, необходимых для реконструкции и анализа, все же она целиком не подходит для окончательного процесса созревания либидонозного self. Выражаясь образно, она предоставляет ребенка самому себе именно в том момент, когда он действительно нуждается в хорошем объекте и посреднике для того, чтобы прийти к оптимальной свободе и социальной ответственности. Хотя терапевт наверняка будет не единственным лицом, которое может быть конструктивно используемо, все же он в целом является одной из самых важных персон в этом процессе. Предоставление клиента самому себе в этой точке его развития оправдывает ощущение безнадежности и отсутствия доверия, с которыми он начинал терапевтический процесс.