2015-06-10
307
— Я вижу, вы теперь работаете на благо феода. — Роланд указал на звезду на рубашке Джонаса.
— Приходится, — вздохнул Джонас. — Один из помощников Эвери сломал ногу. Я его замещаю, ничего больше.
— А сэй Рейнолдс? Сэй Дипейп? Они тоже?
— Пожалуй, что да.. Как ваша работа с рыбаками? Я слышал, движется медленно?
— Уже закончена. Дело не в медлительности. Нас отправили сюда в наказание, вот мы и хотим уехать с гордо поднятыми головами. Поэтому и старались. Не зря говорят: тише едешь — дальше будешь.
— Говорят, — согласился Джонас. — Правда, не знаю, кто.
Из глубины здания донесся звук спускаемой воды. Однако шериф Хэмбри привык у удобствам, подумал Роланд. За шумом воды послышались тяжелые шаги, спускающиеся по лестнице, и несколько минут спустя появился Херк Эвери. Одной рукой он застегивал пояс, другой вытирал пот с широкого потного лба.
— Уф! — воскликнул шериф. — Эта фасоль, которую я съел вчера вечером, нашла короткий путь, доложу я вам. — Он посмотрел на Роланда, на Катберта, вновь на Роланда: — Что, мальчики? В дождь считать сети неохота, так?
— Сэй Диаборн как раз сказал, что все сети они пересчитали. — Джонас пробежался пальцами по длинным седым волосам. За его спиной Клей Рейнолдс вновь привалился плечом к доске объявлений, глядя на Роланда и Катберта с откровенной неприязнью.
— Да? Вот и отлично, вот и отлично. Что теперь, молодежь? Можем мы вам чем-нибудь помочь? Мы сделаем все, что в наших силах, всегда протянем руку помощи. Только скажите.
— Помочь нам вы можете. — Роланд достал из-за пояса список. — Мы должны перебраться на Спуск, но не хотим никому мешать.
Широко улыбаясь, помощник шерифа Дейв вывел рыцаря из-за своего Укрепления. Джонас тут же атаковал, вскрыв весь левый фланг Дейва. Улыбка сползла с лица Дейва, уступив место безмерному изумлению.
— Как это тебе удалось?
— Легко, — улыбнулся Джонас и отодвинулся от доски, чтобы разделить с остальными свой успех. — Ты должен помнить, Дейв, что я играю только на выигрыш. Ничего не могу с собой поделать, это у меня в крови. — Он повернулся к Роланду. Улыбка стала шире. — Как сказал скорпион умирающей девушке: «Ты знала, что я ядовитый, когда брала меня в руки».
Покормив скотину и вернувшись в дом, Сюзан направилась прямиком в кладовую за соком. Она не заметила тетку, которая стояла у трубы и наблюдала за ней. Поэтому вздрогнула, когда Корделия к ней обратилась. Поразил ее не столько внезапно раздавшийся голос, сколько ледяной тон:
— Ты его знаешь?
Кувшин с соком выскользнул из пальцев Сюзан, и она едва успела подхватить его снизу второй рукой. Апельсиновый сок стоил немало, особенно в это время года. Она повернулась и увидела Корделию, стоящую у ящика с дровами. Сомбреро та повесила на крюк у двери, но еще не сняла пончо и замызганные сапоги. Мачете с прилипшей к лезвию морковной ботвой лежало на ящике с дровами. Голос ее источал лед, зато глаза горели огнем подозрительности.
Но паники Сюзан не почувствовала. Наоборот, ей открылась единственно верная линия поведения.
Скажи нет, и ты обречена, подумала она. Спроси кто, и результат будет тем же. Остается только...
— Я знаю их обоих, — буднично ответила она. — Я познакомилась с ними на приеме у мэра. Так же, как и ты. Ты испугала меня, тетя.
— Почему он отсалютовал тебе?
— Откуда мне знать? Наверное, захотелось.
Тетка рванулась к ней, поскользнулась, но удержалась на ногах и схватила Сюзан за руки.
— Не наглей со мной, девочка! Умерь свой пыл, мисс Юная Красавица, или...
Сюзан с такой силой вырвала руки, что Корделию качнуло и она вновь могла бы упасть, если б не ухватилась за оказавшийся под рукой стол. От двери за ней по чистому полу кухни тянулась цепочка грязных следов.
— Еще раз назови меня так, и я... я ударю тебя! — выкрикнула Сюзан. — Вот увидишь, ударю!
Губы Корделии растянулись, обнажив в яростной ухмылке зубы.
— Ты ударишь единственную родственницу отца? Неужели ты дойдешь до такого?
— Почему нет? Разве ты не била меня, тетя?
Глаза Корделии чуть притухли, ухмылка исчезла.
— Сюзан! Что ты говоришь? Не больше пяти-шести раз с тех пор, как ты научилась ходить. И лишь когда ты тянулась к кастрюле с кипящей водой или...
— В эти дни ты чаще бьешь меня своим ртом, — согласилась Сюзан. — Я это терпела, такая уж я дура, но с меня хватит. Больше этого не будет. Если я достаточно взрослая, чтобы меня за деньги укладывали в постель к мужчине, значит, я уже в том возрасте, когда ты должна придерживать язык, разговаривая со мной.
Корделия открыла было рот, чтобы вступиться за себя... атака Сюзан застала ее врасплох, как и обвинения... но тут же поняла, как ловко уводят ее от первоначальной темы: парней. Или парня.
— Ты знакома с ним только по вечеринке, Сюзан? Я про Диаборна, — а я думаю, что с тех пор ты узнала его куда лучше.
— Я видела его и в городе. — Сюзан смотрела тетке прямо в глаза, хотя это стоило ей немалых усилий: ложь обычно следует за полуправдой, как ночь — за сумерками. — В городе я видела всех троих. Ты довольна?
Нет, Сюзан это видела, тетку такое объяснение не устроило.
— Ты поклянешься мне, Сюзан... поклянешься мне именем своего отца... что ты не встречаешься с этим Диаборном?
Все прогулки верхом под вечер, думала Сюзан. Все отговорки. Все попытки сохранить наши отношения в тайне. А теперь наши усилия идут прахом из-за одного беспечного взмаха рукой в дождливое утро. Вот как велик риск. А разве мы думали, что будет иначе? Неужели мы были такими глупцами?
Да... и нет. Они были не глупцами — безумцами. Такими и оставались.
Сюзан вспомнились глаза отца в тех редких случаях, когда он ловил ее на лжи. В них читалось разочарование. Ее ложь, пусть и невинная, причиняла ему боль, как царапина от шипа.
— Ни в чем я тебе клясться не собираюсь, — отрезала Сюзан. — Ты не имеешь права просить меня об этом.
— Клянись! — взвизгнула Корделия и опять ухватилась за стол, словно ища опору. — Клянись! Клянись! Это тебе не игрушки! Ты уже не ребенок! Клянись! Клянись, что ты все еще девственница!
— Не буду. — И Сюзан повернулась, чтобы уйти. — Сердце ее колотилось в бешеном ритме. В кухонном окне, выходящем на Спуск, она увидела отражение тети Корд, направляющейся к ней с поднятой рукой, с сжавшимися в кулак пальцами. Не поворачиваясь, Сюзан предупреждающе вскинула руку: — Не смей поднимать на меня руку. Не смей, сука.
Она увидела, как у отражения женщины широко раскрылись глаза. Увидела, как отражение-кулак разжался, отражение-рука упала вниз.
— Сюзан. — В голосе Корделии слышались боль и обида. — Как ты можешь так обзывать меня? Что случилось с твоим языком и твоим отношением ко мне?
Сюзан молча покинула кухню и прошла в конюшню. Здесь ее встретили знакомые с детства запахи: лошадей, сена, упряжи. И она попыталась вернуться туда, забыв о сегодняшнем дне. Пилон повернулся, чтобы посмотреть на нее, тихонько заржал. Сюзан положила голову ему на шею и заплакала.
— Ну вот! — воскликнул шериф Эвери, когда сэй Диаборн и сэй Хит ушли. — Как ты и говорил, они такие медлительные только потому, что хотят все сделать как надо. — Он еще раз просмотрел список и довольно хохотнул: — Ты только взгляни! Какая прелесть! Ура! Мы успеем заранее убрать все то, что видеть им ни к чему.
— Они дураки, — добавил Рейнолдс... но он все равно хотел еще раз встретиться с ними на узкой дорожке. Если Диаборн думал, что прошлое позабыто и в той истории в «Приюте путников» поставлена точка, то он не просто дурак, а полный идиот.
Помощник шерифа Дейв не сказал ничего. Сквозь монокль он взирал на игровую доску, на которой Джонас в шесть ходов сокрушил всю его белую армию. Силы Джонаса обрушились на нее, как потоп, не оставив Дейву ни малейшего шанса на благополучный исход.
— Мне просто не терпится одеться потеплее и отвезти эту бумагу в Дом-на-Набережной. — Эвери все смотрел на список ферм и ранчо с предлагаемыми датами инспекции. До Нового года и позже. О боги!
— Действительно, почему бы тебе не съездить туда. — Джонас поднялся. Боль молнией прострелила сломанную ногу.
— Еще партию, сэй Джонас? — предложил Дейв, начав расставлять на доске фигуры.
— Жаль терять на тебя время, — ответил Джонас и усмехнулся, увидев, как Дейв залился краской. Прохромал к двери, открыл ее и вышел на крыльцо. Морось перешла в дождь. На пустынной Холмовой улице блестела мокрая брусчатка. Рейнолдс последовал за боссом.
— Элдред...
— Уйди, — не поворачиваясь, бросил Джонас. Клей помялся, потом вернулся в комнату, закрыл дверь.
Что с тобой такое? — спросил себя Джонас. Вроде бы ему следовало радоваться, что эти два щенка принесли свой список... как обрадовался Эвери, как обрадуется Раймер, когда услышит об этом утреннем визите. В конце концов, не он ли сказал Раймеру три дня назад, что эти мальчишки скоро перейдут на Спуск? Да, сказал. Тогда почему ему так тревожно? Почему он не находит себе места? Только потому, что нет никаких известий от посланца Фарсона, Латиго? Потому что Рейнолдс вернулся с пустыми руками от Скалы Висельников, а потом никого не нашел там и Дипейп? Конечно же, нет. Латиго придет вместе со своим отрядом, но так скоро они подойти не могли, и Джонас это знал. До праздника Жатвы еще почти месяц.
Значит, все дело в плохой погоде, которая действует на твою ногу, бередя старую рану, отчего у тебя портится настроение?
Нет. Нога, конечно, болела, но бывало, когда она болела куда как сильнее. А тревога шла от головы. Джонас привалился к стойке, поддерживающей навес над крыльцом, прислушиваясь к шуму дождя, барабанящего по черепице, думая о том, как в игре в «Замки» умелый игрок, выглянув из-за Укрытия, тут же ретируется. Вот и тут он, похоже, столкнулся с той же ситуацией: слишком уж все выходило гладко. Безумная идея, но не такая уж безумная, если присмотреться повнимательнее.
— Уж не пытаешься ли ты играть со мной в «Замки», пацан? — пробормотал Джонас. — Если так, ты скоро будешь сожалеть о том, что не остался у своей мамочки. Еще как будешь сожалеть.
Роланд и Катберт возвращались на «Полосу К» вдоль Спуска — сегодня они ничего считать не собирались. Поначалу, несмотря на дождь и низкие серые облака, к Катберту вернулась свойственная ему веселость.
— Ты видел их лица? — засмеялся он. — Видел, Роланд... извини, Уилл? Они заглотнули наживку, не так ли? Заглотнули не поперхнувшись.
— Да.
— Что нам теперь делать? Каков наш следующий ход?
Роланд тупо взглянул на него, словно вопрос Катберта вырвал его из дремы:
— Следующий ход их. Мы считаем. И ждем. Хорошее настроение Катберта лопнуло как мыльный пузырь, и вновь ему пришлось сдерживать закипающее раздражение. А закипало оно по двум причинам: во-первых, по его разумению, Роланд манкировал своими обязанностями, чтобы предаваться любовным утехам в объятиях известной молодой дамы, во-вторых, и эту причину он полагал гораздо более важной, Роланд потерял хватку именно в тот момент, когда Срединный мир более всего в ней нуждался.
Только какими обязанностями Роланд манкировал? И откуда у него такая уверенность в профессиональной непригодности Роланда? Она основана на логике? Интуиции? Или обычной ревности (читай — зависти)? Катберт вспомнил о том, с какой легкостью Джонас разгромил армию Дейва, когда помощник шерифа слишком рано высунулся из-за Укрепления. Но жизнь не игра в «Замки»... или игра? Однозначный ответ Катберт дать не мог. Но одно он знал точно, в этом его союзницей была интуиция: Роланд гребет не туда. А они плывут вместе с ним.
Проснись, мысленно взмолился Катберт. Пожалуйста, Роланд, проснись, пока не поздно.
Глава третья. ИГРА В ЗАМКИ
На следующей неделе погода словно советовала людям укладываться в кровать после ленча и не вылезать из нее до обеда, а из дома выходить лишь по крайней на то надобности. Конечно, дождь не лил как из ведра, но превратил сбор яблок в опасное занятие (несколько человек сломали ноги, а в Семимильном саду молодая женщина, упав с верхней перекладины лесенки, серьезно повредила позвоночник), а уборку картофеля — в пытку: большая часть времени уходила на то, чтобы вытягивать из грязи телеги. В «Зеленом сердце» праздничные гирлянды, развешанные к ярмарке Жатвы, намокли, и их пришлось убрать. Добровольцы-оформители со всевозрастающим нетерпением ждали, когда же погода улучшится и они смогут вновь приняться за работу.
Неудачной выдалась погода и для молодых людей, задача которых состояла в том, чтобы сосчитать все и вся, но по крайней мере они могли начать заглядывать в коровники, свинарники и конюшни и считать поголовье коров, свиней, лошадей. А вот молодой мужчина и молодая женщина, только что открывшие для себя радости плотской любви, на погоду не жаловались, однако за время дождей Роланд и Сюзан встретились лишь дважды. Опасность того, что тайное станет явным, буквально висела в воздухе.
Первый раз — в покинутом сарае на Прибрежной дороге. Второй — в полуразрушенном здании в восточной части СИТГО. Там они яростно любили друг друга на одеяле, расстеленном на полу бывшего кафетерия. Кончая, Сюзан раз за разом выкрикивала имя Роланда, пугая голубей, обосновавшихся в полутемных комнатах.
И уже когда казалось, что моросящий дождь никогда не прекратится, а ноющий вой червоточины сведет всех жителей Хэмбри с ума, сильный ветер, чуть ли не ураган, подул с океана и унес облака прочь. И утром город проснулся под ярко-синим небом и солнцем, окрасившим бухту золотом, а в полдень залившим ее белым огнем. Сонливость горожан как рукой сняло. По картофельным полям покатились телеги. В «Зеленом сердце» армия женщин принялась украшать сцену, на которой Джейми Макканну и Сюзан Дельгадо предстояло стать Юношей и Девушкой Жатвы.
На той части Спуска, что прилегала к дворцу мэра, Роланд, Катберт и Ален принялись пересчитывать лошадей с тавром феода на боку. Чистое небо и свежий ветер вдохнули в них энергию, и три или четыре дня они с гиканьем, смехом, веселыми криками носились по Спуску, такие же дружные, как и в день приезда в Меджис.
В один из этих солнечных дней Элдред Джонас вышел из кабинета шерифа и по Холмовой улице направился к «Зеленому сердцу». Дипейп и Рейнолдс рано утром поскакали к Скале Висельников в надежде встретить там посланца Латиго. Джонас же собирался посидеть в павильоне с кружкой пива в руке, наблюдая за приготовлением к празднику. А готовились к нему основательно: рыли канавы, над которыми собирались жарить мясо, укладывали вязанки хвороста для праздничного костра, жарко спорили о том, где поставить мортиры для фейерверка. Но самое приятное зрелище представляли собой женщины, занятые украшением сцены. Может, думал Джонас, он даже пригласит какую-нибудь симпатичную цветочницу провести с ним часок-другой. Проституток салуна он оставлял Рою и Клею, его они не привлекали, но вот свеженькая семнадцатилетняя цветочница — совсем другое дело.
Боль в ноге ушла вместе со слякотью. Теперь он лишь чуть прихрамывал, не испытывая никаких неудобств. Возможно, он ограничится одним или двумя стаканами пива, но мысль о семнадцатилетней молодке не выходила из головы. Юной, с чистой кожей, высокой грудью. Сладким, свежим дыханием. Сочными, сладкими губами...
— Мистер Джонас? Элдред?
Он повернулся, улыбаясь, к обладательнице голоса. Не свеженькой, с капельками росы цветочнице с большущими глазами и влажными, чуть приоткрытыми губками, но худосочной женщине в последнем приступе молодости, с плоской грудью, плоским задом, тонкими бледными губами, волосами, стянутыми на затылке в тугой узел. Образу его мечты соответствовали только широко открытые глаза. Видать, я прострелил даме сердце, с сарказмом подумал Джонас.
— О, Корделия! — Он взял ее руку в свои. — Какая ты сегодня очаровательная!
Щечки Корделии покраснели, она захихикала, как девочка. В это мгновение она выглядела на сорок пять, а не на шестьдесят. Но ей же не шестьдесят, отметил про себя Джонас. Эти морщины у рта и тени под глазами... появились недавно.
— Ты очень добр ко мне, но я знаю, что это не так. Я не сплю, а когда женщина моего возраста не спит, она стареет на глазах.
— Прискорбно слышать, что ты плохо спишь, — посочувствовал Джонас. — Но теперь погода переменилась и...
— Дело не в погоде. Могу я поговорить с тобой, Элдред? Я все думала и думала, но ты единственный, к кому я могу обратиться за советом.
Улыбка Джонаса стала шире. Он подхватил Корделию под локоток, тут уж она зарделась как маков цвет. Джонас решил, что с таким приливом крови к голове она сможет говорить часами. И каждое ее слово обещало быть интересным.
Наиболее эффективным средством для развязывания языка женщинам определенного возраста и темперамента является чай. Поэтому Джонас, не колеблясь ни секунды, отставил свои планы выпить кружку пива (и, возможно, поближе познакомиться с очаровательной цветочницей). Вместо этого он усадил сэй Дельгадо в освещенной солнцем части павильона (не так далеко от красного камня, хорошо знакомого Роланду и Сюзан) и заказал большой чайник и пирожные. Ожидая выполнения заказа, они наблюдали за приготовлениями к ярмарке Жатвы. В парке стучали топоры, визжали пилы, то и дело раздавались взрывы хохота.
— Все ярмарки приятны, но именно ярмарка Жатвы вновь превращает нас в детей, не так ли? — спросила Корделия.
— Да, конечно, — ответил Джонас, который и в детстве не ощущал себя ребенком.
— А больше всего мне до сих пор нравится костер. — Она смотрела на огромную поленницу, которую укладывали в дальнем конце парка. Похожую на большой деревянный вигвам. — Мне нравится смотреть, как горожане приносят соломенные пугала и бросают их в огонь. Варварское зрелище, но от него у меня по коже бежит такая приятная дрожь.
— Да, — кивнул Джонас, гадая, а побежит ли у нее по телу та самая дрожь, если она узнает, что на этот раз от трех чучел, брошенных в костер в ночь Жатвы, будет идти запах паленого мяса, а орать они будут, как гарпии. А если удача останется с ним, один из них будет орать дольше других, тот, что со светло-синими глазами.
Принесли чай и пирожные, но Джонас лишь мельком взглянул на высокую грудь прислуживающей им девушки. Сегодня его глаза видели только очаровательную сэй Дельгадо, нервно потирающую ручонки, с написанным на лице отчаянием.
Когда девушка отошла, Джонас разлил чай, вернул чайник на треногу и накрыл руку Корделии своей.
— Я вижу, тебя что-то гнетет, Корделия, — проворковал он. — Облегчи душу. Откройся своему другу Элдреду.
Губы ее сжались с такой силой, что практически исчезли, но даже таким усилием ей не удалось унять их дрожь. Глаза налились слезами, водохранилища переполнились, слезы потекли по щекам.
Джонас взял салфетку и, перегнувшись через стол, вытер их.
— Расскажи мне. — Голос его переполняла нежность.
— Расскажу. Я должна кому-нибудь рассказать или сойду с ума. Но ты должен дать мне одно обещание, Элдред.
— Разумеется, милая. — Он увидел, как вновь вспыхнуло ее лицо, и сжал ей руку. — Все, что угодно.
— Ты не должен говорить Харту. И этому пауку — канцлеру, но главное — мэр ничего не должен знать. Если я права в моих подозрениях и он об этом узнает, он может отправить ее на запад! — Она уже не говорила, а стонала, словно речь шла не о подозрениях, а о свершившемся. — Он может сослать на запад нас обеих!
Джонас, улыбаясь, сочувственно покивал.
— Ни слова мэру Торину, ни слова Кимбе Раймеру. Обещаю.
Какие-то мгновения он думал, что она не заговорит... не сможет. Но потом ей удалось вымолвить, нет — выплюнуть единственное слово:
— Диаборн.
Он почувствовал, как его сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Улыбаться он продолжал, но не смог удержаться от того, чтобы не сжать ее руку, заставив Корделию сморщиться от боли.
— Извини. Просто ты меня удивила. Диаборн... о нем отзываются хорошо, но я не уверен, можно ли ему доверять.
— Я боюсь, что он был с моей Сюзан. — Теперь пришла ее очередь сжимать руку, но Джонас этого пожатия и не почувствовал. Он все улыбался, надеясь, что внешне его изумление никак не проявилось. — Я боюсь, он был с ней... как мужчина с женщиной. О, как это все ужасно!
И она вновь заплакала, бросая по сторонам короткие взгляды, чтобы убедиться, что за ними не наблюдают. Джонасу случалось видеть, как точно так же оглядывались койоты и дикие собаки, урвав что-нибудь из еды. Он дал ей выплакаться — ему хотелось, чтобы она успокоилась, иначе связного рассказа у нее бы не получилось. Когда Джонас увидел, что поток слез начал иссякать, он протянул Корделии чашку чаю:
— Выпей.
— Да. Благодарю.
Еще горячий чай она выпила чуть ли не залпом. Да у нее луженая глотка, подумал Джонас. Корделия поставила чашку и, пока он вновь наполнял ее. воспользовалась кружевным panuelo [платок (исп.).], чтобы вытереть со щек слезы.
— Мне он не нравится, — продолжила Корделия. — Мне он не нравится, я ему не доверяю, как и всем троим, приехавшим из Привходящего мира, с их поклонами и наглыми глазами, но особенно этому. Однако если между ними что-то произошло (а я опасаюсь, что так оно и есть), аукнется это ей, не так ли? Именно женщина в конце концов должна противостоять плотским желаниям.
Он наклонился вперед, глаза его излучали сочувствие:
— Расскажи мне все, Корделия.
Она рассказала.
В, хрустальном шаре Риа нравилось все, но особый восторг вызывало у нее его умение показать всю человеческую мерзость. Никогда розовые глубины не открывали ей одного ребенка, который успокаивал бы другого, упавшего во время игры, или усталого мужа, который положил голову на колени жены, или стариков, мирно ужинавших на исходе дня, все это не представляло для магического кристалла никакого интереса, да и для Риа тоже.
Вместо этого она видела отцов, трахающих дочерей, матерей, избивающих детей, мужей, учащих жизни жен. Она видела банду малолеток (Риа посмеялась бы, узнав, что эти восьмилетние сосунки называли себя Большими охотниками за гробами), которые подманивали костью собак, а потом ради забавы отрезали им хвосты. Она видела ограбления и по меньшей мере одно убийство: бродяга заколол своего спутника вилами после мелкой ссоры. Случилось это в первую ночь непогоды. Тело все еще лежало в канаве у Великого Тракта к западу от Хэмбри, прикрытое соломой и сорняками. Его могли найти еще в этом году, до сезона дождей. Могли и не найти.
Она также видела Корделию Дельгадо и этого бандита, Джонаса, сидящих на солнце за столиком в «Зеленом сердце» и беседующих о... разумеется, она не могла знать о чем. Но она видела взгляд старой девы. Втрескалась в Джонаса по уши, краснела при каждом слове. Небось вся вспотела, возжелав этого не выдержавшего испытание стрелка. Зрелище это вызывало смех, и Риа надеялась, что время от времени кристалл позволит ей поглядывать на сладкую парочку.
Показав ей Корделию и Джонаса, хрустальный шар затуманился. Риа убрала его в ящик с глазом-замком. Увидев Корделию, старуха вспомнила о незаконченном деле, имеющем самое прямое отношение к блудливой племяннице Корделии. Дело это она не довела до конца по более чем прозаической причине: как только Риа решила, как ей поступить с юной нахалкой, внутренняя буря поутихла и магический кристалл вновь открыл ей свои глубины. Увиденное завораживало, и Риа начисто забыла о существовании Сюзан Дельгадо. Теперь, однако, она вспомнила о своем плане. Пустить кота в голубятню. А уж если речь зашла о котах...
— Масти! Кис-кис. Масти, где ты?
Кот появился из-за сложенных у очага дров, блестя глазами в полумраке хижины (как только погода наладилась, Риа вновь закрыла окна ставнями), помахивая раздвоенным хвостом. Прыгнул ей на колени.
— У меня есть для тебя поручение. — Она наклонилась, лизнула кота в нос, вдыхая запах кошачьей шерсти.
Масти замурлыкал, выгнул спину. Шестилапый кот-мутант радовался жизни.
Джонас избавился от Корделии при первой возможности... хотя представилась она не так скоро, как ему хотелось бы. Старушку пришлось умасливать по первому разряду. Он понимал, что она ему еще пригодится. В итоге он даже поцеловал ее в уголок рта (бедняжка так покраснела, что Джонас испугался, а не хватит ли ее удар) и сказал, что обязательно выяснит, так ли основательны ее подозрения.
— Но только потихоньку! — обеспокоилась Корделия.
Да, заверил ее Джонас (они уже шли к дому Корделии), по-другому и быть не может. Кто-кто, а он умеет хранить тайны. Он знал, что Корделия не успокоится, не сможет успокоиться, не получив убедительных доказательств то ли своей правоты, то ли беспочвенности подозрений, но сам полагал, что все это вздор. Молодые любят драму, не так ли? И если молодая кошечка видит, что ее тетка чего-то опасается, она будет умело подкармливать тетушкины страхи, вместо того чтобы свести их на нет.
Корделия остановилась у выкрашенного белой краской забора из штакетника, отделявшего огород от дороги, на ее лице читалось облегчение. Джонас подумал, что она очень похожа на мула, которому чешут спину.
— Ну, я никогда не думала, что так... однако это возможно, не правда ли?
— Вполне возможно, — согласился Джонас, — но я все проверю самым тщательным образом. Тут нельзя ошибиться, чтобы потом не сожалеть об этом. — Он вновь поцеловал ее в уголок рта. — И ни слова обитателям Дома-на-Набережной. Обещаю. Даже ни единого намека.
— Спасибо тебе, Элдред! Большое спасибо! — И она прильнула к нему, прежде чем убежать в дом, ее маленькие грудки, как камешки, прижались к его рубашке. — Может, этой ночью я усну! Очень на это надеюсь!
Она, может, и уснет, подумал Джонас, а вот я вряд ли.
К конюшне Хуки, где он держал свою лошадь, Джонас шагал с опущенной головой, заложив руки за спину. Стайка мальчишек бежала по другой стороне улицы. Двое размахивали собачьими хвостами с запекшейся на концах кровью.
— Охотники за гробами! Мы — Большие охотники за гробами, как и ты! — крикнул ему один из мальчишек.
Джонас выхватил револьвер и навел его на них... Произошло это мгновенно, и перепуганные мальчишки увидели, с кем имеют дело: со сверкающими глазами, ощерившимся ртом Джонас более всего напоминал волка-альбиноса в человеческом одеянии.
— Брысь отсюда, маленькие паршивцы! — рявкнул он. — Пошли прочь, а не то я вышибу вам мозги, чтобы порадовать ваших отцов!
Они застыли, а потом бросились врассыпную. Один оставил свой трофей: собачий хвост лежал на тротуаре, как грязная тряпка. Джонас поморщился. глянув на него, убрал револьвер в кобуру, заложил руки за спину и продолжил свой путь, напоминая священника, поглощенного мыслями о богах. Что, во имя богов, с ним случилось? Наставлять револьвер на детей! От переживаний, подумал он. Волнения. Да, он волновался. Подозрения этой плоской вековухи очень взволновали его. Не из-за Торина (даже если бы Диаборн оттрахал эту девицу на городской площади на празднике Жатвы, Джонаса бы это не взволновало)... но потому, что Диаборн (если подозрения не беспочвенны) и тут обвел его вокруг пальца.
Однажды он сумел зайти тебе в тыл, и ты поклялся, что больше этого не случится. Но если он дрючит эту девку, значит, случилось. Не так ли?
Похоже на то. Если у парня хватило наглости закрутить любовь с будущей наложницей мэра, да так скрытно, что об этом до сих пор никто, кроме тетки Сюзан, не догадывается, как это соотносится с его, Джонаса, мнением о трех молокососах из Привходящего мира? Не он ли считает, что они с трудом найдут собственные задницы, чтобы подтереться?
Однажды мы недооценили их, и они выставили нас обезьянами, так вроде бы сказал Клей. Я не хочу, чтобы такое повторилось.
Так повторилось или нет? Что в действительности известно Диаборну и его друзьям? Что они выяснили? И кому сказали? Если Диаборн сумел незамеченным подкатиться к избраннице мэра... и этого не заметил ни Элдред Джонас... ни кто-либо еще...
— Добрый день, сэй Джонас. — Кузнец Брайан Хуки широко улыбался, разве что не кланялся, прижав сомбреро к широкой груди. — Не желаете ли свежего грэфа, сэй? Только что отжал первую порцию, и...
— Мне нужна моя лошадь, — оборвал его Джонас. — Быстро приведи ее и перестань кудахтать.
— Да, сейчас приведу, с радостью, спасибо сэй. — И Хуки поспешил в конюшню, по пути обернувшись, чтобы убедиться, что не получит пулю в спину.
Десять минут спустя Джонас скакал на запад по Великому Тракту. Испытывая при этом нелепое, но очень сильное желание пустить лошадь галопом и раз навсегда забыть об этой глупой истории: о Торине, поседевшем любвеобильном козле, Роланде и Сюзан с их юношеским увлечением, которому, он в этом не сомневался, еще очень далеко до плотской любви. Рое и Клее с их быстрыми руками и медлительными мозгами, Раймере с его честолюбием, Корделии Дельгадо, которая, должно быть, уже представляла себе, как они вдвоем лежат в постели, он читает ей стихи, а она плетет из цветов венок, чтобы возложить на его чело.
В прошлом уже случалось, когда он вот так уезжал, доверяя своей интуиции. Да только на сей раз уехать не мог. Он поклялся отомстить этим молокососам и всегда выполнял данное себе слово, хотя многократно нарушал обещания, которые слышали от него другие люди.
Не стоило забывать и про Джона Фарсона. Джонас никогда не разговаривал с Благодетелем (да и не очень-то хотел, поговаривали, что Фарсон — безумец, способный отчудить все, что угодно), но не раз имел дело с Джорджем Латиго, который скорее всего и будет возглавлять отряд, ожидаемый со дня на день. Именно Латиго нанял Больших охотников за гробами, заплатив огромный задаток (которым Джонас еще не поделился с Рейнолдсом и Дипейпом), и пообещал куда большее вознаграждение, если основные силы Альянса будут уничтожены в окрестностях Лысых гор.
