Стивен КИНГ 29 страница

Да, но ты не мог его видеть, пока он этого не захотел. Я не знаю, колдун ли он, но с магией точно знаком. А может, это маг Фарсона?

Джонас повернулся к мужчине в черном. Улыбка осталась, а вот заостренных зубов как не бывало. Но они же были. Джонас мог в этом поклясться.

— Где Раймер?

— Я послал его к юной сэй Дельгадо, порепетировать ее выступление на празднике Жатвы, — ответил мужчина в черном, обнял Джонаса за плечи и увлек к столу. — Подумал, что лучше нам держать совет вдвоем.

Джонас не хотел оскорблять посланца Фарсона, но прикосновение этой руки вызывало отвращение. Он не мог объяснить чем, но вызывало. Словно к нему прикоснулось что-то мерзкое и склизкое. Он стряхнул руку и двинулся к одному из стульев, стараясь унять дрожь. Неудивительно, что Дипейп вернулся от Скалы Висельников таким бледным. Абсолютно его это не удивляло.

Вместо того чтобы оскорбиться, мужчина в черном захихикал. (Да, подумал Джонас, он смеется, как мертвец, именно так он и смеется.) На мгновение Джонасу привиделось, что перед ним Фапло, отец Корта, тот самый человек, который послал его на запад столько лет назад, и он вновь потянулся за револьвером. Но перед ним стоял лишь мужчина в черном, с прилипшей к лицу улыбкой всезнайки, с синими глазами, поблескивающими в свете газовых рожков.

— Увидели что-то интересное, сэй Джонас?

— Да. — Джонас сел. — Поедим. — Он отломил кусок хлеба, сунул в рот. Хлеб прилип к пересохшему языку, но Джонас продолжал его жевать.

— Хороший мальчик. — Мужчина в черном тоже сел, разлил вино, первым наполнив стакан Джонаса. — Теперь, мой друг, расскажите обо всем, что вы сделали после того, как прибыли эти мальчишки, обо всем, что вы знаете, и о всех ваших планах на будущее. Не упускайте ни единой мелочи.

— Сначала покажите мне вашу пайдзу.

— Разумеется. Какой вы, однако, недоверчивый.

Мужчина в черном сунул руку под сутану и вытащил металлическую пластинку. Серебро, догадался Джонас. Бросил ее на стол, и, подпрыгивая, она заскользила к тарелке Джонаса. На пластинке Джонас увидел то, что и ожидал: выгравированный огромный, таращившийся на него глаз.

— Удовлетворены?

Джонас кивнул.

— А теперь пододвиньте ее ко мне.

Джонас протянул руку, и впервые она напоминала его дрожащий голос. Он посмотрел на свои трясущиеся пальцы, положил руку на стол.

— Я... я не хочу.

Да. Он не хотел. Внезапно он осознал, что, коснись он пластинки, выгравированный серебряный глаз повернется... и посмотрит прямо на него.

Мужчина в черном захихикал и шевельнул пальцами. Серебряная пряжка, Джонас решил, что это скорее пряжка, чем пластинка, заскользила к нему и исчезла в рукаве сутаны.

— Абрадакадабрама! Оп-ля-ля! Финиш! — Мужчина в черном отпил вина. — Если мы покончили с этими утомительными формальностями...

— Осталась одна, — ответил Джонас. — Вы знаете мое имя. Я хотел бы знать ваше.

— Зовите меня Уолтер, — ответил человек в черном, и улыбка слетела с его губ. — Старый добрый Уолтер — это я. А теперь давайте поглядим, где мы и куда идем. Короче, будем держать совет.

Когда Катберт вернулся на «Полосу К», спустилась ночь. Роланд и Ален играли в карты. Бункер они как могли привели в порядок. Даже от надписей, спасибо скипидару, найденному в чулане при конюшне, остались только розовые разводы, а теперь друзья сражались в Casa Fuerte, или «Свежее пятно», как называли эту игру в Гилеаде. Так или иначе, игра эта представляла собой разновидность «Следи за мной», карточной игры, в которую рубились в салунах и у походных костров испокон веку.

Роланд бросил короткий взгляд на Берта, стараясь понять, в каком он прибыл настроении. Лицо Роланда, как обычно, оставалось бесстрастным, но душу его терзали боль и нерешительность. Ален пересказал ему разговор с Катбертом, и ужасные слова последнего поразили его, пусть и услышанные через вторые руки. А более всего не давала ему покоя последняя фраза Катберта, брошенная перед тем, как он вышел из бункера: «Твоя беззаботная любовь привела к тому, что ты лишился чувства ответственности». Так ли это? Вновь и вновь он убеждал себя, что нет, что путь, которым он вел их, трудный, но единственно верный. И крики Катберта — не более чем злой ветер, который подняли его расшатавшиеся нервы... и его ярость, обусловленная надругательством над их жилищем. Однако...

Скажи ему, что он прав насчет выжидания, да только причины, из которых он исходит, не те, а потому в целом он не прав. Такого быть не могло.

Или могло?

Катберт улыбался, и щеки его раскраснелись, словно весь обратный путь он промчался галопом. Выглядел он таким юным, красивым, энергичным. Более того, счастливым, тем самым Катбертом, которого Роланд знал в недалеком прошлом — долдонящим всякую чушь грачиному черепу, пока кто-нибудь не попросит его заткнуться.

Но Роланд не доверял тому, что видели его глаза. В улыбке чувствовалась фальшь, румянец могла вызвать злость — не быстрая скачка, искорки в глазах вспыхивали яростью, а не юмором. Мысли Роланда не отразились на его лице, но сердце упало. Он надеялся, что буря по прошествии времени утихнет, но этого не произошло. Роланд искоса глянул на Алена, и увидел, что Ален думает о том же.

Катберт, через три недели все закончится. Если бы только я мог сказать тебе об этом.

И тут же в его голове возникла другая мысль, потрясающая в своей простоте: А почему не можешь?

И Роланд понял, что ответа у него нет. Почему он держал все при себе, не советуясь с друзьями? С какой целью? Или он действительно ослеп? Воги, неужели ослеп?

— Привет, Берт, — первым заговорил он. — Ты хорошо про...

— Да, очень хорошо, отлично проехался, очень познавательная получилась прогулка. Выйди во двор. Я хочу тебе кое-что показать.

Роланду все меньше и меньше нравился лихорадочный блеск глаз Катберта, но он положил карты рубашками вверх и встал.

Ален дернул его за рукав.

— Нет, — В голосе его слышалась паника. — Разве ты не видишь, какой у него взгляд?

— Вижу — ответил Роланд. Смятение захлестнуло его.

И, шагая к другу который уже мог перестать быть таковым, Роланд впервые подумал, что принимал решения в состоянии, близком к пьяному сну. И принимал ли он решения вообще? Уверенности в этом уже не было.

— Что ты хочешь мне показать, Берт?

— Что-то удивительное, — рассмеялся Берт. В смехе отчетливо слышалась ненависть. Может, даже желание убить. — Тебе захочется на это посмотреть. Я знаю, что захочется.

— Берт, что с тобой? — спросил Ален.

— Со мной? Ничего, я в полном порядке, Эл... счастлив, как жаворонок на заре, как пчела над цветком, как рыбка в океане. — Он повернулся и, смеясь, вышел за дверь.

— Не ходи туда, — взмолился Ален. — Он же свихнулся.

— Если наша дружба порушена, у нас нет ни единого шанса выбраться из Меджиса, — ответил Роланд. — Если так, я предпочту умереть от руки друга, а не врага.

Он вышел из бункера. После короткого колебания Ален последовал за ним. С печатью глубокой печали на лице.

Охотничья Луна ушла. Демоническая еще не показала своего лица, но небо сияло яркими звездами, так что света хватало. Лошадь Катберта, еще оседланная, стояла у крыльца, привязанная к перилам. За ней поблескивал серебром квадрат пыльного двора.

— Где оно? — спросил Роланд. Все они были без оружия. К счастью для них. — То, что ты хочешь мне показать?

— Здесь. — Катберт остановился между бункером и обугленными остатками особняка, ткнул пальцем в землю. Ткнул уверенно, но Роланд не видел там ничего особенного. Подошел к Катберту посмотрел вниз.

— Я не...

Яркий свет, в тысячу раз ярче звездного, вспыхнул у него в голове, когда кулак Катберта врезался ему в подбородок. Впервые, если не считать детских игр, Берт ударил его. Сознания Роланд не потерял, но лишился контроля за руками и ногами. Они вроде бы были, но отказывались служить ему, словно конечности тряпичной куклы. Он упал на спину, подняв пыль. Звезды пришли в движение, медленно кружились, таща за собой молочный хвост. В ушах звенело. Из далекого далека донесся крик Алена:

— Идиот! Что ты наделал, идиот?

Невероятным усилием Роланд сумел повернуть голову. Увидел спешащего к нему Алена. Увидел Катберта, более не улыбающегося, который оттолкнул Алена.

— Это касается только нас двоих, Эл. Не вмешивайся.

— Ты же ударил его исподтишка, негодяй! — Ален заводился медленно, но теперь в нем разгоралась ярость, не сулящая Катберту ничего хорошего.

Я должен встать, подумал Роланд. Должен подняться и встать между ними, пока не произошло непоправимое. Его руки и ноги заелозили по пыли.

— Да... именно так он поступил с нами. — ответил Катберт. — Я лишь вернул ему должок. — Он посмотрел вниз. — Именно это я и хотел показать тебе, Роланд. Этот кусок земли. Это облако пыли, в котором ты сейчас лежишь. Попробуй ее на вкус. Может, это тебя разбудит.

Теперь уж и в Роланде закипела злость. Он почувствовал, как холодная ненависть заползает в голову, попытался бороться с ней, понял, что проигрывает. Джонас уже перестал существовать для него. Цистерны с нефтью, которые они нашли в СИТГО, перестали существовать. Весь раскрытый ими заговор постигла та же участь. Еще немного, и он забыл бы про Альянс и ка-тет, который они всеми силами пытались сохранить.

Ноги и руки вновь начали подчиняться ему. Он сел. Посмотрел на Берта, опираясь руками о землю. С закаменевшим лицом. От звездного света болели глаза.

— Я люблю тебя, Катберт, но больше не потерплю нарушения субординации и приступов ревности. Если я отплачу тебе сполна, наверное, от тебя останется мокрое место, поэтому ты получишь лишь за удар, нанесенный тайком, когда я этого не ожидал.

— Насчет того, что ты можешь оставить от меня мокрое место, я не сомневаюсь. Но сначала хочу, чтобы ты взглянул вот на это. — Чуть ли не с презрением Берт швырнул сложенный листок. Он ударился Роланду в грудь и упал на колени.

Роланд взял листок в руки и почувствовал, как опадает высоко поднявшаяся волна ярости.

— Что это?

— Разверни и посмотри. Чтобы прочесть, света достаточно.

Медленно, непослушными пальцами Роланд развернул листок и прочитал записку Риа:

УЖЕ НЕ ЧИСТА!

ОН ЗАЛЕЗ ВО ВСЕ ЕЕ ДЫРКИ,

УИЛЛ ДИАБОРН!

КАК ТЕБЕ ЭТО НРАВИТСЯ?

Роланд прочитал записку дважды. Второй раз дался ему с трудом, потому что руки начали дрожать. Перед его мысленным взором возникли все места, где они встречались с Сюзан: эллинг, хижина, лачуга... и все встречи он увидел в новом свете, зная теперь, что за ними наблюдали. А как они были уверены, что встречи эти — тайна за семью печатями. Однако кто-то подсматривал за ними. Сюзан не ошиблась. Кто-то их видел.

Я подставил все под удар. Ее жизнь и наши жизни.

Передай ему мои слова о двери в ад. И голос Сюзан: Ка — как ветер... если любишь, тогда люби меня.

Так он и поступил, в юношеской наглости уверовав, что все обойдется. Не сомневаясь, что ка не отвернется от них, всегда им поможет.

— Каким же я был дураком. — Голос его дрожал, как и руки.

— Да, действительно, — покивал Катберт. — Все так. — Он упал на колени в пыль перед Роландом. — Если хочешь ударить меня, ударь. Изо всей силы, и бей сколько хочешь. Я не подниму руки. У меня была одна цель — разбудить твое чувство ответственности. Если оно по-прежнему спит, бей. Как ты ни поступишь, я все равно тебя люблю. — Берт положил руки Роланду на плечи и поцеловал его в щеку.

Роланд заплакал. То были слезы благодарности, смешанные со слезами стыда и смущения: потому что какая-то самая темная часть его существа возненавидела Катберта, и ненависть эта осталась с ним навсегда. Часть эта возненавидела Катберта именно за поцелуй, а не внезапный удар в челюсть. За прощение, а не желание разбудить.

Он поднялся, держа письмо в одной руке, второй вытирая щеки, отчего на них оставались грязные разводы. Его шатнуло, и Катберт протянул руку, чтобы поддержать своего друга. Роланд с такой силой оттолкнул ее, что Катберт сам упал бы, не схвати его Ален за плечи.

Затем медленно Роланд опустился на колени перед Катбертом, воздев руки, поникнув головой.

— Роланд, нет! — воскликнул Катберт.

— Да, — ответил Роланд. — Я забыл лицо моего отца и прошу у тебя прощения.

— Прощаю, конечно, ради богов, да. — По голосу чувствовалось, что Катберт сам едва сдерживает слезы. — Только... пожалуйста, встань! У меня разрывается сердце, когда я вижу тебя таким!

Мое тоже, думал Роланд. Претерпеть такое унижение! Но я сам навлек это на себя, не так ли? Этот темный двор, трещащая голова, сердце, переполненное стыдом и страхом. Все это мое, за все уплачено.

Они помогли ему встать, и на этот раз Роланд принял их помощь.

— Удар левой у тебя поставлен, Берт, — уже нормальным голосом заметил он.

— Он хорош только в одном случае — когда о нем не подозревают. — ответил Катберт.

— Это письмо... как оно к тебе попало?

Катберт рассказал о встрече с Шими, который никак не мог донести письмо до адресата, словно ждал вмешательства ка... и оно вмешалось, приняв облик Артура Хита.

— От ведьмы, — промурлыкал Роланд. — Да, но как она узнала? Она никогда не покидает Коос, так говорила Сюзан.

— Ничего не могу сказать. Да и важно не это. Главное, чтобы Шими не пострадал из-за того, что отдал мне письмо. А еще лучше позаботиться о том, чтобы эта старая ведьма не предприняла второй попытки связаться в Корделией Дельгадо или с кем-то еще и рассказать о том, что знает.

— Я допустил одну ужасную ошибку, — медленно проговорил Роланд, но я не считаю любовь к Сюзан другой ошибкой, тут я ничего не могу изменить. Как и она. Вы в это верите?

— Да, — без запинки ответил Ален.

— Да, Роланд. — пусть и с неохотой, но вымолвил Катберт.

— Я показал себя самонадеянным глупцом. Если бы эта записка попала к ее тетке, Сюзан отправили бы в ссылку.

— А нас — к дьяволу, на концах веревки, — сухо добавил Катберт. — Хотя я знаю, что в сравнении с Сюзан мы для тебя ничто.

— Так как насчет ведьмы? — спросил Ален. — Что нам с ней делать?

Роланд улыбнулся одними губами, посмотрел на северо-запад:

— Риа. Не знаю, какая она ведьма, но хлопот от нее не оберешься, не так ли? Пожалуй, надо с ней разобраться.

И, наклонив голову, двинулся к бункеру. Катберт посмотрел на Алена, увидел, что и у Эла подозрительно блестят глаза. Протянул руку. Ален взглянул на нее, потом кивнул, скорее себе, чем Катберту, и пожал.

— Ты поступил как должно, — вырвалось у Алена. — Поначалу я в этом сомневался, но не теперь.

Катберт шумно выдохнул:

— Как должно, говоришь. Если б я не застал его врасплох...

—...он бы раскрасил тебя в синий и черный цвета.

— Не только, — возразил Катберт. — Я бы стал похож на радугу.

— Даже Колдовскую радугу — уточнил Ален. — В обычной цветов не хватило бы.

Катберт рассмеялся. Вдвоем они зашагали к бункеру где Роланд расседлывал лошадь Берта. Катберт хотел ему помочь, но Ален остановил его.

— Пусть побудет один. Это наилучший вариант.

Они вошли в бункер, а когда Роланд появился там десять минут спустя, он увидел, что Катберт играет его картами. И выигрывает.

— Берт.

Катберт поднял голову.

— Завтра нам с тобой предстоит деловая поездка. На Коос.

— Мы собираемся убить ее?

Роланд глубоко задумался, прикусил губу:

— Следовало бы.

— Да. Следовало бы. Но мы ее не убьем?

— Нет, если только она нас к этому не вынудит. — Потом он раскаивался в этом решении... если это было решение, горько раскаивался, но все же полностью отдавал себе отчет, почему принял его. В дни падения Меджиса он был мальчишкой, чуть старше Джейка Чеймберса, а мальчишкам убийство всегда дается с трудом. — Если только она нас к этому не вынудит.

— Может, будет лучше, если вынудит. — Катберт ответил, как и положено стрелку, но в голосе его слышалась тревога.

— Да. Возможно. Но это маловероятно, она слишком хитра. Встать придется пораньше.

— Хорошо. Карты тебе отдать?

— Когда ты вот-вот разделаешься с ним? Нет уж.

Роланд прошел к своей койке. Сел, уставившись на лежащие на коленях руки. Возможно, он молился. Возможно, о чем-то глубоко задумался. Катберт пристально посмотрел на него, а потом уткнулся в карты.

Солнце только поднялось над горизонтом, когда Роланд и Катберт двинулись в путь. Спуск, еще влажный от утренней росы, полыхал оранжевым огнем первых солнечных лучей. Дыхание всадников и лошадей парком вилось в воздухе. Утро это осталось у них в памяти навсегда. Впервые в жизни они выехали с револьверами в кобурах. Впервые предстали перед миром стрелками.

Катберт не произнес ни слова, он знал, что, начав, уже не сможет остановиться, будет нести привычную околесицу... а Роланд всегда отличался молчаливостью. И за всю дорогу лишь раз они обменялись несколькими фразами.

— Я сказал, что допустил очень серьезную ошибку. — Разговор затеял Роланд. — Ту, что открылась мне благодаря этому письму. — Он похлопал по нагрудному карману. — Ты знаешь, в чем заключалась эта ошибка?

— Не в том, что ты полюбил ее... не в том, — ответил Катберт. — Это ка, тут никуда не денешься. — Катберт испытывал огромное облегчение: он мог не только произнести эти слова, он в них верил. Такой он мог принять Сюзан: не возлюбленной лучшего друга, девушкой, которую он сам возжелал при первой же встрече, но посланцем судьбы.

— Полюбить — это не ошибка, неверно думать, что любовь можно как-то изолировать от всего остального. Пребывать в уверенности, что я смогу жить двумя жизнями, одной — с тобой и Элом, нашей работой, а второй — с ней. Я думал, эта любовь поднимет меня над ка точно так же, как крылья поднимают птицу над теми, кто может убить и съесть ее. Ты понимаешь?

— Любовь ослепила тебя, — с необычайной мягкостью ответил Катберт. Куда только подевалась злость, снедавшая его последние два месяца.

— Да, — с грустью признал Роланд. — Она ослепила меня... но теперь я прозрел. Прибавим ходу. Я хочу покончить с этим как можно быстрее.

Они поднимались по проселочной дороге, где не так уж давно Сюзан (Сюзан, которая знала гораздо меньше как о происходящем в окружающем мире. так и о его устройстве) распевала «Беззаботную любовь» под светом Целующейся Луны. Там, где дорога уперлась во двор Риа, они остановились.

— Прекрасный вид, — пробормотал Роланд. — Отсюда видна вся пустыня.

— А вот то, что ближе, мне определенно не нравится, — возразил Катберт, сказав чистую правду. Они видели неубранный огород с овощами-мутантами и торчащее над ним двухголовое пугало. Во дворе росло одно дерево, листья которого уже пожелтели и свернулись в трубочки. За деревом стояла хижина, сложенная из неотесанных камней, над крышей торчала закопченная труба с нарисованным на ней ярко-желтым шестигранником. У одной стены под хлипким навесом лежали дрова.

Роланд видел много таких хижин, по крайней мере три они миновали по дороге из Гилеада, но только эта прямо-таки излучала зло. Он никого не видел, но чувствовал, что на них смотрят, за ними наблюдают. Почувствовал это и Катберт.

— Надо ли нам приближаться к хижине? — Он шумно сглотнул слюну. — Въезжать во двор? Потому что... Роланд, дверь открыта. Ты видишь?

Он видел. Она словно ждала их. Словно приглашала войти, хотела, чтобы они сели с ней за стол и позавтракали в ее компании.

— Оставайся здесь. — Он двинул Быстрого вперед.

— Нет. Я с тобой!

— Нет, прикрой мне спину. Если придется входить в хижину, я тебя позову... но если мне придется войти, старуха, что живет здесь, испустит дух. Как ты и говорил, может, оно и к лучшему.

При каждом шаге Быстрого исходящее от хижины зло все сильнее давило на сердце и рассудок Роланда. Да и запах стоял отвратительный — тухлого мяса и гниющих помидоров. И шел этот запах как от хижины, так и от земли, на которой она стояла. С каждым шагом усиливался вой червоточины, словно воздух вокруг хижины играл роль усилителя.

Сюзан приходила сюда одна, в темноте, думал Роланд. Я не уверен, что решился бы подняться сюда ночью, даже с друзьями.

Он остановился под деревом, всмотрелся в открытую дверь, от которой его отделяли двадцать шагов. Вроде бы разглядел часть кухни: ножки стола, спинку стула, закопченный очаг. Хозяйки он не увидел. Но она была в доме. Роланд чувствовал, как ее взгляд ползает по нему, словно вошь.

Я не могу ее видеть, потому что она прикрывается колдовскими чарами, но она здесь.

А может, он видел ее. Воздух как-то странно мерцал справа от двери, словно подогретый. Роланду говорили, как бороться с этим трюком: повернуть голову и посмотреть уголком глаза, боковым зрением. Что он и сделал.

— Роланд? — позвал его Катберт. — Пока все нормально, Берт. — Что он говорил, значения сейчас не имело, потому что... да! Мерцание исчезло, он увидел силуэт женщины. Может, это игра воображения, но...

В тот самый момент, словно поняв, что тайное становится явным, мерцание сдвинулось дальше, в тень. Взгляд Роланда ухватил подол старого черного платья, потом исчез и он.

Не важно. Он пришел не для того, чтобы смотреть на нее. Он пришел, чтобы дать ей единственное и последнее предупреждение... без которого, несомненно, обошелся бы любой из их отцов.

— Риа! — Суровый, командный тон. Два желтых листка, словно сбитые сотрясениями воздуха, упали на его черные волосы. Хижина молчала, если не считать ответом протяжное кошачье мяуканье. — Риа, ничья дочь! Я принес то, что принадлежит тебе, женщина! То, что ты, должно быть, потеряла! — Он достал из кармана сложенное письмо и швырнул на каменистую землю. — Сегодня я тебе еще друг, Риа... если бы письмо дошло до адресата, ты бы заплатила за это жизнью.

Роланд замолчал. Еще один лист упал с дерева. Спланировал на гриву Быстрого.

— Слушай меня внимательно, Риа, ничья дочь, и запоминай каждое слово. Я пришел сюда под именем Уилла Диаборна, но настоящее мое имя — не Диаборн, и служу я Альянсу. Больше того, сила, которая стоит за Альянсом, — Белая сила. Ты пересекла тропу ка, и я предупреждаю тебя один и единственный раз — никогда больше не пересекай этой тропы. Ты меня поняла?

В ответ — все то же молчание.

— Если тронешь хоть волосок на голове юноши, которому ты дала это гнусное письмо, ты умрешь. Скажи еще хоть слово о том, что ты знаешь или думаешь, что знаешь... кому угодно, не только Корделии Дельгадо или Джонасу, или Раймеру, или Торину, — и ты умрешь. Живи с нами в мире, и мы ответим тем же. Выступи против нас, и мы тебя уничтожим. Ты поняла?

Молчание в ответ. Грязные окна пялились на него, как глаза. Порыв ветра осыпал его листьями, заставил пугало жалобно скрипнуть на своем столбе. Почему-то Роланду вспомнился повар Хакс, извивающийся на веревке.

— Ты поняла?

Нет ответа. Пропало и мерцание, которое он видел за дверью.

— Очень хорошо. Молчание означает согласие. — Движение ноги, Быстрый начал разворачиваться. При этом Роланд приподнял голову и увидел меж желтых листьев зеленую ленту. Услышал тихое шипение.

— Роланд, берегись! Змея! — закричал Катберт, но прежде чем второе слово слетело с его губ. Роланд уже выхватил револьвер.

Изогнулся вбок и трижды выстрелил, грохот выстрелов разорвал тишину и покатился к соседним холмам. Каждой пулей змею подбрасывало все выше, красные капли крови летели к синему небу, пятнали желтые листья. Последняя пуля оторвала змее голову, так что на землю она упала двумя частями. А из хижины донесся столь горестный вопль, что у Роланда заледенело сердце.

— Мерзавец! — вопила женщина, прячущаяся в тенях. — Убийца! Мой друг! Мой милый друг!

— Если он был твоим другом, не следовало выпускать его против меня. Запомни это, Риа, ничья дочь.

Из хижины донесся еще один вопль, и все стихло.

Роланд подъехал к Катберту, убирая револьвер в кобуру. Глаза Берта восторженно сверкали.

— Роланд, какие выстрелы! Боги, это потрясающе! — Поехали отсюда.

— Но мы так и не выяснили, как она узнала!

— Ты думаешь, она сказала бы? — Голос Роланда чуть дрогнул. Эта змея, висевшая прямо над ним, он еще не мог поверить, что она мертва. Спасибо богам за его руку, которая среагировала как должно.

— Мы могли бы заставить ее сказать. — Но по голосу Берта чувствовалось, что он в это не верит. Может, позже, многое повидав, набравшись стрелецкого опыта, он будет воспринимать пытку как необходимость. Пока же от одной этой мысли к горлу подкатывала тошнота.

— Даже если бы она и заговорила, мы не сумели бы добиться от нее правды. Она лжет с такой же легкостью, с какой другие дышат. Если сегодня мы убедили ее не высовываться, это уже много. Поехали. Я ненавижу это место.

— Мы должны встретиться, — объявил Роланд по пути в город.

— Мы четверо. Как я понимаю, ты об этом? — уточнил Катберт.

— Да. Я хочу рассказать обо всем, что знаю и о чем догадываюсь. Хочу изложить вам свой план. Объяснить, почему мы выжидаем.

— Давно пора.

— Сюзан сможет нам помочь. — Роланд словно рассуждал сам с собой. Катберт улыбнулся, заметив листик, желтеющий в его черных волосах. — И помощь ее придется нам как нельзя кстати. Почему я этого не видел?

— Потому что любовь слепа, — хохотнул Катберт и хлопнул Роланда по плечу. — Любовь слепа, старина.

Убедившись, что мальчишки уехали. Риа выползла из хижины в ненавистный солнечный свет. Заковыляла к дереву, упала на колени у останков змеи, рыдая в голос.

— Эрмот, Эрмот! Посмотри, что они с тобой сделали!

Голова лежала отдельно, с открытой пастью, ядовитыми зубами, на которых застыли поблескивающие в солнечных лучах капельки яда. Блестели и остекленевшие глаза. Она подняла голову Эрмота, поцеловала в пасть, слизнула капельки яда, всхлипывая, с катящимися по щекам слезами.

Другой рукой подобрала тело, застонав при виде кровавых ран, оставленных пулями Роланда. Дважды прикладывала голову к телу, произнося заклинания, но безо всякого результата. Конечно же Эрмот умер, и ее чары не могли вернуть его к жизни. Бедный Эрмот.

Она прижала к груди руки, одну с головой, другую — с телом Эрмота. Последние капли его крови упали ей на платье. Посмотрела вслед этим отвратительным мальчишкам.

— Я вам отплачу, — прошептала она. — Клянусь всеми богами, я тебе отплачу. В самый неожиданный для вас момент Риа доберется до вас, и тогда ваши крики разорвут вам горло. Слышите меня? Ваши крики разорвут, вам горло!

Она еще долго стояла на коленях, потом встала и поплелась к хижине, прижимая Эрмота к груди.

Глава пятая. КОЛДОВСКАЯ РАДУГА

Через три дня после визита Роланда и Дипейпа на Коос, ближе к вечеру. Рой Дипейп и Клей Рейнолдс на пару поднялись на второй этаж «Приюта путников» и направились к двери просторной спальни, которую занимала Корал Торин. Клей постучал. Джонас предложил им войти, дверь, мол, не заперта.

Прежде всего в глаза Дипейпу бросилась сэй Торин, сидевшая в кресле-качалке у окна. В ночной рубашке из белоснежного шелка, с красным bufanda [шарф (исп.).] на голове. Сэй Торин вязала. Дипейп в изумлении уставился на нее, она же, улыбнувшись, поздоровалась с ними: «Привет, господа», — и продолжила свое увлекательное занятие. Снаружи доносился треск шутих (молодым не терпелось, если шутихи попадали к ним в руки, они тут же доставали спички), нервное ржание лошади, громкий смех ребятни.

Дипейп повернулся к Рейнолдсу. Тот пожал плечами и сложил руки на груди, подхватив полы плаща. Так он выражал сомнение или неодобрение, а то и первое, и второе.

— Проблемы?

Джонас стоял на пороге ванной, уголком полотенца, что лежало у него на плече, стирая с лица остатки мыльной пены. Голый по пояс. Дипейп многократно видел его таким, но всякий раз ему становилось не по себе от этих перекрестных шрамов.

— Ну... я понимаю, что мы в комнате дамы. Не знаю только, можем ли мы говорить в ее присутствии.

— Можете. — Джонас швырнул полотенце в ванную, снял с крючка рубашку. Корал подняла голову, бросила жадный взгляд на его спину, вновь заработала спицами. Джонас надел рубашку. — Как дела в СИТГО, Клей?

— Все тихо. Но станет шумно, если некие молодые vahabundos [бездельники (исп.).] сунут туда свои длинные носы.

— Сколько там людей?

— Днем — десять, ночью — двенадцать. Рой и я заглядываем к ним несколько раз на день, но, как я и говорил, пока все тихо.

Джонас кивнул, но сообщение Клея его не порадовало. Он-то надеялся, что молокососы не замедлят объявиться в СИТГО. Он надеялся на стычку с ними после того, как разгромил их жилище и убил голубей. Однако они по-прежнему прятались за своим Укреплением. Он видел себя тореро, вышедшим на бой с тремя молодыми бычками. У него красная тряпка, он машет ею изо всех сил, однако молодые toros [быки (исп.).] не желают атаковать его. Почему?

— Транспортировка? Как обстоят дела с ней?

— Строго по плану, — ответил Рейнолдс. — Четыре цистерны за ночь, перевозим по две зараз. Шестнадцать уже на новом месте. Руководит транспортировкой Ренфрю с «Ленивой Сюзан». Ты все равно хочешь оставить полдюжины для приманки?

— Да, — кивнул Джонас. В дверь постучали.