Один из наших дворян, которого мучали жесточайшие припадки подагры,когда врачи убеждали его отказаться от употребления в пищу кушаний изсоленого мяса, имел обыкновение остроумно отвечать, что в разгар мучений иболей ему хочется иметь под рукой что-нибудь, на чем он мог бы сорвать своюзлость, и что, ругая и проклиная то колбасу, то бычий язык или окорок, ониспытывает от этого облегчение. Но, право же, подобно тому, как мы ощущаемдосаду, если, подняв для удара руку, не поражаем предмета, в который метили,и наши усилия растрачены зря, или, скажем, как для того, чтобы тот или инойпейзаж был приятен для взора, он не должен уходить до бесконечности вдаль,но нуждается на подобающем расстоянии в какой-нибудь границе, котораяслужила б ему опорой:
Ventus ut amittit vires, nisi robore densae
Occurrant silvae, spatio diffusus inani. [59]
так же, мне кажется, и душа, потрясенная и взволнованная, бесплоднопогружается в самое себя, если не занять ее чем-то внешним; нужнобеспрестанно доставлять ей предметы, которые могли бы стать целью еестремлений и направлять ее деятельность. Плутарх говорит по поводу тех, ктоиспытывает чрезмерно нежные чувства к собачкам и обезьянкам, что заложеннаяв нас потребность любить, не находя естественного выхода, создает, лишь быне прозябать в праздности, привязанности вымышленные и вздорные [60]. И мывидим, действительно, что душа, теснимая страстями, предпочитает обольщатьсебя вымыслом, создавая себе ложные и нелепые представления, в которые исама порою не верит, чем оставаться в бездействии. Вот почему дикие звери,обезумев от ярости, набрасываются на оружие или на камень, которые ранилиих, или, раздирая себя собственными зубами, пытаются выместить на себемучающую их боль.
|
|
Pannonis haud aliter post ictum saevior ursa,
Cui iaculum parva Libys amentavit habena
Se rotat in vulnus, telumque irata receptum
Impetit, et secum fugientem circuit hastam. [61]
Каких только причин ни придумываем мы для объяснения тех несчастий,которые с нами случаются! За что ни хватаемся мы, с основанием или безвсякого основания, лишь бы было к чему придраться! Не эти светлые кудри,которые ты рвешь на себе, и не белизна этой груди, которую ты, во властиотчаянья, бьешь так беспощадно, наслали смертоносный свинец на твоеголюбимого брата: ищи виновных не здесь. Ливии, рассказав о скорби римскоговойска в Испании по случаю гибели двух прославленных братьев [62], егополководцев, добавляет: Flere omnes repente et offensare capita. [63]Таковобщераспространенный обычай. И разве не остроумно сказал философ Бион оцаре, который в отчаянии рвал на себе волосы: «Этот человек, кажется,думает, что плешь облегчит его скорбь» [64]. Кому из нас не случалось видеть,как жуют и глотают карты, как кусают игральную кость, чтобы выместить хотьна чем-нибудь свой проигрыш? Ксеркс велел высечь море — Геллеспонт [65]иналожить на него цепи, он обрушил на него поток брани и послал горе Афонвызов на поединок. Кир на несколько дней задержал целое войско, чтобыотомстить реке Гинд за страх, испытанный им при переправе через нее.Калигула [66]распорядился снести до основания прекрасный во всех отношенияхдом из-за тех огорчений, которые претерпела в нем его мать.
|
|
В молодости я слышал о короле одной из соседних стран, который, получивот бога славную трепку, поклялся отметить за нее; он приказал, чтобы десятьлет сряду в его стране не молились богу, не вспоминали о нем и, пока этоткороль держит в своих руках власть, даже не верили в него. Этим рассказомподчеркивалась не столько вздорность, сколько бахвальство того народа, окотором шла речь: оба эти порока связаны неразрывными узами, но в подобныхпоступках проявляется, по правде говоря, больше заносчивости, нежелиглупости.
Император Август [67], претерпев жестокую бурю на море, разгневался набога Нептуна и, чтобы отметить ему, приказал на время праздничных игр вцирке убрать его статую, стоявшую среди изображений прочих богов. В этом егоможно извинить еще меньше, чем всех предыдущих, и все же этот поступокАвгуста более простителен, чем то, что случилось впоследствии. Когда до негодошла весть о поражении, понесенном его полководцем Квинтилием Варом вГермании, он стал биться в ярости и отчаянье головою о стену, без концавыкрикивая одно и то же: «О Вар, отдай мне мои легионы!» [68]Но наибольшеебезумие, — ведь тут примешивается еще и кощунство, — постигает тех, ктообращается непосредственно к богу или судьбе, словно она может услышать нашусловесную пальбу; они уподобляются в этом фракийцам, которые, когда сверкаетмолния или гремит гром, вступают в титаническую борьбу с небом, стремясьтучею стрел образумить разъяренного бога. Итак, как говорит древний поэт уПлутарха:
Когда ты в ярости судьбу ругаешь,
Ты этим только воздух сотрясаешь [69].
Впрочем, мы никогда не кончим, если захотим высказать все, что можно, восуждение человеческой несдержанности.