ЧАСТЬ I 13 страница

557. В чем же может заключаться то, что, высказывая это двойное отрицание, я подразумеваю под этим усиленное отрицание, а не утверждение? Не существует ответа, который гласил бы: "Это заключается в том, что·" Вместо того чтобы заявлять "Это удвоенное отрицание имеет значение усиления", при определенных обстоятельствах можно произносить его как усиление. Вместо того чтобы говорить "Удвоение отрицания предполагает его снятие", можно, например, поставить скобки. "Да, но ведь сами эти скобки могут играть различную роль; ну кто говорит, что их следует понимать как скобки?" Никто этого не говорит. Да и для объяснения своего собственного понимания ты же опять-таки прибегаешь к словам. Что означают скобки, заключено в технике их применения. Вопрос в том: при каких обстоятельствах имеет смысл утверждать "Я имел в виду·" и какие обстоятельства позволяют мне заявлять "Он имел в виду ·"?

558. Что подразумевают, говоря, что слово "есть" в предложении "Роза есть красная" имеет иное значение, чем в предложении "Два, помноженное на два, есть четыре"? Если в ответ на это скажут: имеется в виду, что для этих двух слов значимы разные правила, то на это следует возразить, что мы имеем здесь дело лишь с одним словом. А если я обращаю внимание исключительно на грамматические правила, то они как раз и дозволяют употребление слова "есть" и в той и в другой связи. Правило же, указывающее, что слово "есть" в этих предложениях имеет разные значения, таково, что разрешает заменять слово "есть" во втором предложении знаком равенства и запрещает это делать в первом предложении.

559. Хотелось бы потолковать о функции слова в данном предложении. Как если бы предложение было неким механизмом, в котором слово выполняло определенную функцию. Но в чем состоит эта функция? Как она высвечивается? Тут же нет чего-то сокрытого, ведь все предложение на виду. Функция должна выявляться при оперировании словом. ((Тело значения.))

560. "Значение слова есть то, что объясняется объяснением значения". То есть: если ты хочешь понять употребление слова "значение", то приглядись к тому, что называют "объяснением значения".

561. Ну, а разве не странно, что я говорю: слово "есть" употребляется в двух разных значениях (как связка и как знак равенства), не преминув также сказать, что значение данного слова это его употребление, то есть употребление в качестве связки и знака равенства?

Кто-то готов сказать, что два этих типа употребления слова не дают нам одного значения; что скрепление их одним и тем же словом случайно, несущественно.

562. Но как можно решить, что является существенной, а что несущественной, случайной чертой [системы] обозначения? Опирается ли эта [система] на какую-то реальность, в соответствии с которой строится ее грамматика?

Вспомним об аналогичном случае в игре. В шашках дамка обозначается тем, что одну шашку ставят на другую. Ну, а неужели кто-нибудьне заявит: что дамка состоит из двух шашек несущественно для игры?

563. Мы говорим: значение пешки (фигуры) это ее роль в игре. Ну, а до начала каждой шахматной партии жребий решает, кто из игроков будет играть белыми. Для этого один из них прячет в каждом кулаке по шахматному королю, а другой наугад выбирает одну из рук. Отнесем ли мы к роли короля в шахматной игре и то, что им пользуются для жеребьевки?

564. Стало быть, я склонен и в игре разграничивать существенные и несущественные правила. У кого-то уже готова реплика: игра имеет не только правила, но и смысл (Witz).

565. К чему нам то же самое слово? Ведь это тождество не находит применения в исчислении [оперировании словами]! Почему одна и та же игровая фигура служит двум разным целям? А что в данном случае означает "находить применение тождеству"? Да разве не с таким применением мы имеем дело, используя то же самое слово?

566. Причем, если тождество неслучайно, существенно, то кажется, что использование того же самого слова, той же самой фигуры, имеет некую цель. И что эта цель состоит в том, чтобы человек был способен узнавать фигуру и знал, как играть. Но идет ли тут речь о физической или же о логической возможности? Если о второй, то тождественность фигур входит в условия игры.

567. И все-таки игра должна определяться правилами! Так, если правила игры предписывают, чтобы в целях жеребьевки перед партией использовались короли, то это правило, по сути, принадлежит игре. Что можно было высказать против этого? Что смысл этого предписания непонятен. Как был бы, пожалуй, непонятен и смысл правила, по которому каждую фигуру, прежде чем сделать ход, полагалось бы троекратно повернуть. Обнаружь мы подобное правило в какой-то игре на доске, мы бы удивились и задумались над его целью. ("Не призвано ли это предписание предотвращать необдуманный ход?")

568. Если я верно понимаю характер игры то мог бы сказать, что такое правило не является ее существенной принадлежностью.

((Значение физиономия.))

569. Язык это инструмент. Его понятия инструменты. Тут, пожалуй, кто-то подумает, что может не быть большой разницы в том, какие понятия мы используем. Ведь в конце концов физику в футах и дюймах можно построить с тем же успехом, что в метрах и сантиметрах; разница лишь в степени удобства. Но даже это неверно, скажем в том случае, если в некоей системе мер вычисления требуют больше времени и усилий, чем мы можем им уделить.

570. Понятия ведут нас к исследованиям. Они выражают наш интерес и направляют его.

571. Вводящая в заблуждение параллель: психология имеет дело с процессами в психической сфере, так же как физика в физической.

Зрение, слух, мышление, чувство, воля составляют предмет психологии не в том же смысле, в каком движения тел, электрические явления и т.д. служат предметом физики. Это ясно из того, что физик видит, слышит, обдумывает сами эти явления, сообщает нам о них, психолог же наблюдает внешние проявления (поведение) субъекта.

572. Ожидание с грамматической точки зрения состояние; так же как: полагание того или этого, надежда на что-то, знание чего-то, умение что-либо делать. Но чтобы понять грамматику этих состояний, следует спросить: "Каков критерий того, что кто-то находится в этом состоянии?" (Состояние твердости, весомости, пригодности.)

573. Иметь мнение это состояние. Состояние чего? Души? Духа? Ну о чем же говорят, что у него есть мнение? О господине N.N., например. И это правильный ответ.

Только от ответа на этот вопрос еще нельзя ожидать разъяснения. Более глубокие вопросы таковы: что принимаем мы за критерий того, что некто имеет определенное мнение? Когда мы говорим: он пришел к этому мнению тогда-то? Когда он изменил свое мнение? И так далее. Картина, которую дают нам ответы на эти вопросы, показывает, что здесь грамматически трактуется как состояние.

574. Предложение, а отсюда в несколько ином плане и мысль могут быть "выражением" верования, надежды, ожидания и т.д. Но верование это не мышление. (Грамматическое примечание.) Понятия верования, ожидания, надежды менее чужеродны друг другу, чем все они понятию мышления.

575. Усаживаясь на этот стул, я, естественно, полагал, что он меня выдержит. У меня и мысли не было, что он может развалиться.

Но: "Вопреки всему, что он делал, я упорно придерживался мнения·" Здесь мыслится и как бы вновь и вновь отстаивается определенная установка.

576. Я смотрю на тлеющий бикфордов шнур, с громадным напряжением слежу за движением огня, за тем, как он приближается к взрывчатке. Вероятно, я вообще не думаю ни о чем, или же у меня в сознании проносится множество бессвязных мыслей. Это, безусловно, один из случаев ожидания.

577. Мы говорим: "Я его жду", полагая, что он придет, но его приход не занимает наших мыслей. ("Я его жду" означает тут "Я был бы удивлен, если бы он не пришел" а это не назовешь описанием душевного состояния.) Но мы говорим "Я его жду" и в том случае, когда наши слова должны означать: я ожидаю с нетерпением. Мы могли бы себе представить язык, в котором в таких случаях использовались бы разные глаголы. Более чем один глагол применялся бы и там, где говорилось бы о состояниях: "верить", "надеяться" и т.д. Понятия такого языка были бы, вероятно, более пригодны для понимания психологии, чем понятия нашего языка.

578. Спроси себя: что значит верить в теорему Гольдбаха? В чем заключается эта вера? В некоем чувстве уверенности, в то время как мы произносим, слышим или мыслим эту теорему? (Это бы нас не интересовало.) А каковы характерные признаки этого чувства? Ну я даже не знаю, в какой мере это чувство может вызываться самой теоремой.

Можно ли сказать, что верование это тональная окрашенность мысли? Откуда это представление? Ну существует же уверенный тон, так же как и тон сомнения.

Я бы спросил: как примешивается это верование к данной теореме? Призадумаемся над тем, каковы последствия этой веры, к чему она нас ведет. "Она ведет меня к поиску доказательства этой теоремы". Прекрасно! А теперь поинтересуемся, в чем, собственно, состоит этот поиск! И тогда мы узнаем, что влечет за собой вера в теорему.

579. Чувство уверенности. Как оно проявляется в поведении?

580. "Внутренний процесс" нуждается во внешних критериях.

581. Ожидание вплетено в ту или иную ситуацию, в которой оно возникает. Например, ожидание взрыва может возникнуть в ситуации, в которой следует ожидать взрыва.

582. Если кто-то вместо слов "В любой момент я жду взрыва" шепчет "Это вот"вот стрясется", то ведь его слова не описывают какого-то чувства (Empfindung); хотя они сами и их тон могут быть проявлением его чувства.

583. "Но ведь ты рассуждаешь так, словно бы сейчас вопреки собственному мнению я на самом деле не ожидал, не надеялся. Словно бы все, происходящее теперь, не имело глубокого значения". Что же означает фраза: -то, что сейчас происходит, имеет значение" или "имеет глубокое значение"? Что значит глубокое чувство? Смог ли бы кто-то за одну секунду пережить глубокую любовь или надежду, независимо от того, что предшествовало этой секунде или что за ней последовало? Происходящее теперь имеет значение в данном сопровождении. Это сопровождение придает ему значимость. И слово "надеяться" относится к феномену человеческой жизни. (Улыбающийся рот улыбается только на человеческом лице.)

584. Ну, а допустим, я сижу у себя в комнате, надеясь, что придет N.N. и принесет мне деньги. И предположим, одну минуту этого состояния удалось бы выкроить из взаимосвязи, изолировать: разве в таком случае то, что происходит в эту минуту, не было бы надеждой? Подумай, например, о словах, которые ты, скорей всего, произносишь в данную минуту. Они уже не есть больше часть этого языка. Вот так же и институт денег не существует в другом окружении.

Королевская коронация зрелище, полное великолепия и величия. Выдели одну минуту этой церемонии из целостного контекста: королю, облаченному в коронационную мантию, возлагается на голову корона. Но в ином окружении золото оказывается самым дешевым из металлов, его блеск считается вульгарным. Мантия простым изделием из недорогой ткани. Корона пародией на высокую шляпу. И так далее.

585. Когда кто-то говорит "Надеюсь, он придет", являются ли эти слова сообщением о его душевном состоянии или же проявлением его надежды? Я мог бы сказать эти слова и самому себе. А ведь себе я ничего не сообщаю. Может быть, это вздох, но не обязательно. Скажи я кому-нибудь: "Я не могу сегодня сосредоточиться на работе; я все думаю о его приходе", это называлось бы описанием моего душевного состояния.

586. "Я услышал, что он придет; я жду его весь день". Это сообщение о том, как я провел день. Из разговора я сделал вывод, что следует ожидать определенного события, и этот вывод отливается в слова "Выходит, я должен ждать его прихода теперь". Это можно назвать первой мыслью, первым актом этого ожидания. Возглас "Я так жду его!" можно считать актом ожидания. Но эти же самые мои слова могут прозвучать и как результат самонаблюдения, и тогда они, возможно, означали бы: "И вот, после всего, что стряслось, я все же так хочу видеть его". В зависимости от того, чт)о привело к этим словам.

587. Имеет ли смысл спрашивать: "Откуда ты знаешь, что ты в это веришь?" и является ли ответом: "Я узнаю это путем интроспекции"?

В некоторых случаях можно сказать что-то в этом роде, но как правило нет.

Осмыслен ли вопрос: "Действительно ли я ее люблю или только лукавлю сам с собой?" Процесс интроспекции в этом случае обращение к воспоминаниям, представление возможных ситуаций и чувств, которые бы имели место, если бы·

588. "Я вынашиваю решение уехать завтра". (Это можно назвать описанием душевного состояния.) "Твои доводы не убедили меня. Все-таки я намереваюсь завтра уехать". Тут возникает искушение назвать намерение чувством, чувством определенной непреклонности, неизменности решения. (Но и здесь имеется множество различных характерных чувств и поз.) Меня спрашивают: "Ты здесь надолго?" Я отвечаю: "Завтра уезжаю, мои каникулы подходят к концу". А может быть и по-другому: я заявляю после ссоры: "Ну что ж, тогда я уезжаю завтра!" Я принимаю решение.

589. "Сердцем я уже решился на это". Говоря это, мы даже склонны указывать себе на грудь. Психологически этот оборот речи следует принимать всерьез. Почему бы его нужно было принимать менее серьезно, чем утверждение, что вера это состояние души? (Лютер: "Вера находится под левым соском".)

590. Может быть, кто-то научился понимать значение выражения "Всерьез принимать сказанное кем-то" с помощью жеста, указывающего на сердце. Но тогда следует спросить: "Из чего видно, что он этому научился?"

591. Надо ли говорить, что, имея намерение, человек испытывает какую-то устремленность? Что имеются особые переживания устремленности? Вспомни такой случай: если человеку в ходе спора не терпится сделать какое-то замечание, возразить кому-то, то часто бывает, что он открывает рот и, набрав воздуху, как бы задерживает дыхание; затем, решив воздержаться от возражения, делает выдох. Переживание этого процесса, очевидно, и есть переживание стремления что-то высказать. Тот, кто наблюдает за мной, поймет, что я хотел что-то сказать, а затем воздержался. Поймет именно в данной ситуации. Будь она другой, он иначе истолковал бы мое поведение, даже если бы характерные признаки того, что мне хочется что-то сказать, наблюдались и на этот раз. А есть ли какое-то основание предполагать, что это же самое переживание не могло бы возникнуть в совершенно иной ситуации где оно бы не имело ничего общего ни с какой устремленностью?

592. "Но, заявляя: "Я намерен уехать", ты же именно это и имеешь в виду! Здесь опять-таки жизнь предложению придает духовный акт осмысления. Повторяя же эту фразу просто вслед за кем-то, скажем передразнивая его манеру говорить, ты произносишь ее без этого акта осмысления". Когда мы философствуем, дело порой может представляться нам именно таким образом. Но все же представим себе действительно различные ситуации и разговоры, и то, как произносится в них данное предложение! "Я всегда обнаруживаю некий приглушенный внутренний голос (geistigen Unterton), может быть, не всегда один и тот же". А разве не было такого голоса, когда ты повторял фразу за кем-то другим? Да и как отличить этот "внутренний голос" от остальных переживаний, сопровождающих речь?

593. Главная причина философских недомоганий однообразная диета: люди питают свое мышление только одним видом примеров.

594. "Да ведь слова, произнесенные осмысленно, имеют не только поверхность, но и глубину!" Ведь при их осмысленном высказывании происходит нечто иное, чем в том случае, когда их просто произносят. Дело не в том, как я это выражаю. Говорю ли я, что в первом случае они имеют глубину, или же что во мне при этом что-то происходит, или же что они обладают некоей аурой, всякий раз дело сводится к одному и тому же.

"Ну, а коли все согласны с этим, так не истина ли это?

(Я не могу принять чье-то свидетельство, ибо это не свидетельство. Оно говорит мне лишь то, что он склонен сказать.)

595. Для нас естественно произносить предложение в той или иной связи; и неестественно высказывать его в отрыве от нее. Надо ли говорить: имеется особое чувство, сопутствующее произнесению любого предложения, высказывать которое для нас естественно?

596. Чувство "знакомого" и "естественного". Легче обнаружить чувство (или чувства) чего-то незнакомого и неестественного. Ибо не все, что нам незнакомо, производит на нас впечатление незнакомого. Притом надо обдумать, что мы называем "незнакомым". Валун, который мы видим на дороге, мы опознаем как таковой, но, возможно, не как тот, что всегда лежит здесь. Человека как человека, но не как знакомого. Существует чувство давнего знакомства, порой оно выражается взглядом или же словами "Моя старая комната!" (та, где я прожил много лет и теперь нашел ее неизменившейся). Существует и чувство незнакомого; я озадачен; испытующе или недоверчиво смотрю на предмет или на человека; говорю "Он мне совершенно незнаком". Но существование этого чувства незнакомого не дает оснований утверждать: каждый, казалось бы, хорошо нам известный, не настораживающий нас предмет пробуждает у нас чувство "близости" (Vertrautheit). Мы полагаем, будто место, которое однажды было занято чувством "чуждого", обязательно должно быть так или иначе заполнено, и не присвой его одно захватит другое. Коли есть место для таких настроений, значит, не одно, так другое из них должно заполнить его.

597. Подобно тому как германизмы проникают в речь немца, свободно говорящего по-английски, хотя он не строит сначала немецкое выражение, чтобы затем уже перевести его на английский; подобно тому как он говорит по-английски, как бы "неосознанно" переводя с немецкого, так и мы нередко полагаем, будто в основе нашего мышления лежит некая мыслительная схема; будто мы делаем перевод с более примитивного способа мышления на наш.

598. Философствуя, мы бываем склонны гипостазировать чувства, находя их и там, где их нет. Они служат для объяснения наших мыслей.

"Здесь объяснение нашей мысли требует чувства!" К этому требованию, кажется, восходит наше убеждение.

599. В философии не выводят заключений. "Но это должно быть так!" не предложение философии. Философия утверждает лишь то, что признает каждый.

600. Разве все, что нас не удивляет, производит впечатление чего-то неприметного? Разве обычное всегда создает впечатление обычности?

601. Помню ли я говоря об этом столе, что данный предмет называется "столом"?

602. Если бы меня спросили: "Узнал ли ты свой письменный стол, войдя сегодня утром в свою комнату?" я бы без сомнений ответил "Конечно!". И все же утверждение: при этом происходил процесс узнавания сбивало бы с толку. Письменный стол, естественно, не был для меня неожиданностью; увидев его, я не удивился, как удивился бы, если бы там стоял другой стол или же какой-то предмет незнакомого вида.

603. Никто не скажет, что всякий раз, когда я вхожу в свою комнату, попадаю в привычное окружение, развертывается процесс узнавания всего, что я вижу и уже видел сотни раз.

604. Мы легко создаем себе ложную картину процессов, называемых "узнаванием"; согласно этой картине, узнавание якобы всегда заключается в сравнении между собой двух впечатлений. То есть я словно бы ношу при себе изображение предмета и с его помощью узнаю, в некоем предмете такой, какой изображен на этой картине. Нам кажется, что наша память осуществляет такое сравнение, сохраняя образ ранее увиденного или же позволяя (как через подзорную трубу) заглянуть в прошлое.

605. Причем предмет не то, что как бы сравнивается с находящейся рядом с ним картиной, он словно совпадает с картиной. Так что я вижу не две вещи, а одну.

606. Мы говорим: "Его голос выражал искренность". Будь же его голос притворным, мы считали бы, что за ним как бы скрывается какой-то другой голос. Внешне у него было это лицо, внутренне же оно было совсем другим. Но это не значит, что при искреннем выражении у него было два одинаковых лица.

(("Вполне определенное выражение".))

607. Как судят о том, который теперь час? Я имею в виду не внешние ориентиры высоту солнца над горизонтом, освещенность комнаты и т.д. Человек, допустим, спрашивает себя: "Сколько сейчас может быть времени?" Задумывается на мгновение, может быть, представляет себе циферблат и затем называет какую-то цифру. Или же он взвешивает разные возможности, сначала думает об одном времени, затем о другом и, наконец, останавливается на каком-то часе. Так или примерно так это и делается. А не сопровождается ли такое озарение чувством полной уверенности; и не означает ли это, что человек при этом сверяется с какими-то внутренними часами? Нет, я не считываю время ни с каких часов, по которым бы я определял время. Чувство убежденности имеется постольку, поскольку я называю время спокойно и уверенно, не испытывая сомнения. А не срабатывает ли во мне, когда я определяю, который час, как бы некий щелчок? Ни о чем таком я не знаю; разве что отключаешься от раздумий, останавливаешься на определенном числе. И я бы не говорил здесь о "чувстве уверенности", а сказал бы: я на какой-то момент задумался и вдруг понял, что сейчас четверть шестого. Но почему я так решил? Пожалуй, я бы ответил "просто почувствовал"; то есть по наитию. Но для того, чтобы определить время, ты должен по крайней мере настроиться определенным образом; ведь не каждое же представление о том, который час, ты признаешь правильным указанием времени! Как уже говорилось, я спросил себя: "Интересно, который теперь час?" То есть я этот вопрос не вычитал, например, в рассказе, не процитировал как чье-то высказывание, не упражнялся в произнесении этих слов и т.д. Я произнес свои слова не при таких обстоятельствах. А при каких же? Я думал о моем завтраке и о том, не запоздает ли он сегодня. Вот и все обстоятельства. Но неужели ты не видишь, что ты на самом деле все-таки пребывал, хотя и безотчетно, в состоянии, характерном и для определения времени, как бы в характерном для этого настрое? Да, характерным было то, что я задал себе вопрос: "Интересно, который час?" И коли этому высказыванию присуща особая атмосфера, то как можно отделить ее от него самого? Мне никогда не пришло бы в голову, что данное предложение может обладать такой аурой, если бы я не подумал, что оно может быть высказано иначе в качестве цитаты, в шутку, как речевое упражнение и т.д. А вот тут мне вдруг захотелось сказать, тут-то мне и показалось, что я все-таки должен вкладывать в эти слова какой-то особый смысл, иной, чем в тех, других случаях. Ко мне прицепилась картина особой атмосферы; я прямо-таки вижу ее перед собою стоит лишь отвлечься от того, что, по моим воспоминаниям, реально происходило.

Что же касается чувства уверенности, то я порой говорю себе: "Я уверен, что сейчас· часов", и говорю это более или менее уверенным тоном и т.д. Если же ты спросишь, каково основание этой уверенности, то его у меня нет.

Если я говорю, что считываю время по внутренним часам, то это картина, которой соответствует лишь то, что определить время мне удалось. Цель же этой картины приравнять данный случай к другому. Я отказываюсь признать здесь два разных случая.

608. При определении времени очень важна идея неуловимости душевного состояния. Почему оно неуловимо? Не потому ли, что мы отказываемся причислить к этому постулированному нами особому состоянию то, что в нашем состоянии вполне уловимо?

609. Описание своеобразия (Atmosph¦re) особое применение языка для особых целей.

((Интерпретация "понимания" как ауры, как душевного акта. Всему на свете можно придать некую ауру. "Не поддающийся описанию характер".))

610. Опиши аромат кофе! Почему это невозможно сделать? Не хватает слов? И для чего тебе не хватает их? Но как возникает сама мысль о том, что такое описание вообще должно быть возможно? Ощущал ли ты когда-нибудьотсутствие такого описания? Ты пытался описать аромат кофе и тебе это не удалось?

((Я бы сказал: "Эти звуки говорят о чем-то величественном, но я не знаю о чем". Эти звуки выразительный жест, но я не могу сопоставить их с чем-то, что их объяснило бы. Полный глубокого смысла кивок головой. Джемс: "Нам не хватает слов". Почему же тогда мы их не вводим? А что если это было бы в наших силах?))

611. Допустим, кто-то заявил бы: "И волевой импульс (das Wollen)_ это всего"навсего опыт". (И "воля" лишь "представление".) Он приходит когда приходит, и я не могу вызвать его.

Не могу вызвать? Как что? Что тогда я могу вызвать? С чем я сравниваю волевой импульс, высказываясь подобным образом?

612. О движении своей руки, например, я бы не сказал: оно приходит когда приходит, и т.д. Это область, в которой мы осмысленно говорим, что с нами не просто случается что-то, но что мы делаем это. "Мне не надо ждать, когда моя рука поднимется, я могу ее поднять". Причем я противопоставляю движение моей руки, скажем, тому, что сильное сердцебиение у меня утихает.

613. В том смысле, в каком я вообще могу что-то у себя вызывать (например, переедая боли в желудке), я способен вызывать и готовность к волению (das Wollen). В этом смысле при прыжке в воду я вызываю у себя готовность плыть. По-видимому, я собирался изречь: невозможно намереваться вызвать намерение; то есть бессмысленно говорить о намерении намерения (Wollen"Wollen). "Волевой импульс" не имя какого-то деяния, а стало быть, и не имя чего-то произвольного. И мое неверное выражение следствие нашей предрасположенности думать о волевом импульсе как о непосредственном, некаузальном вызывании (Herbeifhren). В основе же такого представления лежит сбивающая с толку аналогия; каузальную связь представляют себе в виде некоего механизма, связывающего две части машины. При поломке механизма эта связь может нарушиться. (При этом думают лишь о поломках, которым подвержен механизм в нормальных условиях, а не о том, что, скажем, зубчатые колеса вдруг становятся мягкими или же взаимопроницаемыми и т.д.)

614. "Произвольно" двигая рукой, я не прибегаю ни к каким средствам, чтобы вызвать это движение. И мое желание не средство такого рода.

615. "Коли не предполагается, что намерение это своего рода желание, то оно должно быть самим действием. Ему не позволено останавливаться на подступах к действию". А коли это действие, так действие в обычном смысле слова; стало быть: разговор, письмо, ходьба, поднимание предмета, представление чего-то. Но вместе с тем оно есть: проба, попытка, мобилизация усилий дабы говорить, писать, поднимать предмет, представлять себе что-то и т.д.

616. Поднимая свою руку, я не испытывал желания: хоть бы она поднялась. Произвольное действие исключает такое желание. Правда, можно сказать: "Надеюсь, я начерчу этот круг без изъяна". Тем самым выражается желание, чтобы рука двигалась таким-то образом.

617. Скрестив особым образом свои пальцы, мы иногда не в состоянии двинуть определенным пальцем по чьему-то указанию, если он дает его нам лишь визуально. Если же он прикасается к этому пальцу, то мы можем им двигать. Этот опыт склонны описывать так: мы не в состоянии своевольно двинуть пальцем. Случай, совершенно отличный от того, когда мы не в состоянии двинуть пальцем, скажем потому, что кто-то крепко держит его. Тут возникает искушение описать первый случай вот так: пока к нашему пальцу не притронутся, мы не можем найти для своей воли точку приложения. Лишь ощутив прикосновение к пальцу, мы узнаем, где должна вступить в действие наша воля. Но такой способ выражения может сбивать с толку. Напрашивается реплика: "Как мне узнать место приложения воли, если ощущение не указывает его?" Ну, а тогда как узнают, куда направить волю при наличии такого ощущения?

В таком случае опыт показывает, что палец, пока мы не ощутим прикосновения к нему, как бы парализован, a priori же этого установить нельзя.

618. Субъект воли представляется здесь как нечто не обладающее массой (лишенное инерции), как некий мотор, который не должен преодолевать в себе никакого инерционного сопротивления. Стало быть, он выступает только как двигатель, а не как приводимый в движение. То есть можно сказать: "Я делаю волевое усилие, а мое тело не слушается меня", однако не скажешь: "Моя воля не повинуется мне" (Августин).

Но в том смысле, в каком невозможно, чтобы не получалось намереваться [желать], невозможно и пытаться намереваться.

619. Можно сказать и так: "Намереваться я способен всегда лишь постольку, поскольку никогда не бываю способен пытаться намереваться".

620. Кажется, что деяние как таковое не содержит в себе ни грана опыта. Оно представляется как бы непротяженной точкой, острием иглы. Это острие и кажется нам подлинным действующим лицом. А все совершающееся в мире явлений только следствием этого деяния. Кажется, будто слова "Я действую" имеют определенный смысл отдельно от всего опыта.