VII. Генерал Круглоголовый и вождь Соратников Иегу

Леметр представил их друг другу.

— Генерал Круглоголовый, — сказал он, указывая на шуана. — Гражданин Морган, глава Соратников Иегу, — прибавил он, кланяясь председателю секции Лепелетье.

Молодые люди пожали друг другу руку.

— Волею случая мы родились в противоположных концах Франции, — сказал Морган, — но нас объединяют общие убеждения. Мы одного возраста, однако вы, генерал, уже знамениты, тогда как я еще пребываю в безвестности, разве только известен несчастьями своей семьи. Эти несчастья и мое желание отомстить за них дали мне возможность получить рекомендацию роялистского комитета Юры и должность, которой я обязан секции Лепелетье, избравшей меня своим председателем по рекомендации господина Леметра.

— Господин граф, — отвечал генерал-роялист с поклоном, — я не имею чести принадлежать, как вы, к французской знати. Нет, я всего лишь дитя соломы и плуга; если нам суждено сложить голову на одной и той же плахе, не грех узнать друг друга получше: кому же понравится умирать в обществе того, с кем не хотелось бы жить?..

— Все ли дети соломы и плуга в ваших краях, генерал, изъясняются столь изысканным образом? В таком случае, вам не пристало терзаться сожалениями по поводу того, что не родились среди знати, к которой я принадлежу по прихоти судьбы.

— Я должен заметить, господин граф, — продолжал молодой генерал, — что мое воспитание было отнюдь не типичным для бретонского крестьянина. Я был старшим из десяти детей в семье, и меня рано послали в ванский коллеж, где я получил основательное образование.

— Кроме того, как я слышал, — заметил с улыбкой тот, кого шуан величал графом, — ваш путь был предначертан с рождения и вам предсказали, что вы созданы для великих дел.

— Не знаю, следует ли мне хвастаться этим пророчеством, уже частично исполнившимся. Однажды, когда моя мать кормила меня грудью, сидя на пороге нашего дома, мимо проходил нищий; он остановился, опершись на свой посох, и уставился на нас.

Мать, по своему обыкновению, отрезала ему ломоть хлеба и вложила в его руку монету.

Нищий покачал головой и, дотронувшись до моего лба костлявым пальцем, сказал: «Вот ребенок, который принесет большие перемены своей семье и великие потрясения — государству!»

Затем, поглядев на меня не без грусти, он прибавил: «Он умрет молодым, но сделает больше, чем столетний старец!»

И побрел дальше.

Для моей семьи это предсказание сбылось. Как вам известно, я принимал участие в вандейском восстании девяносто третьего — девяносто четвертого годов.

— И блестяще! — прервал его Морган.

— Я старался изо всех сил…

В прошлом году, когда я собирал людей в Морбиане, жандармы и солдаты пришли ночью в Керлиано и ворвались в наш дом. Отец, мать, дядя, дети — все мы были арестованы и брошены в тюрьмы Бреста. Тогда-то моя мать припомнила предсказание, сделанное младенцу. Несчастная женщина, заливаясь слезами, принялась упрекать меня в том, что я стал источником семейных бед. Я попытался ее успокоить и ободрить, сказав, что она страдает во имя своего Бога и своего короля. Что поделаешь! Не все женщины понимают значение двух этих слов. Моя мать продолжала рыдать и скончалась в брестской тюрьме, разрешившись ребенком.

Мой дядя умер месяцем позже в той же тюрьме. На смертном одре он назвал мне имя одного из своих друзей, одолжившего у него девять тысяч франков, пообещав вернуть их по первому требованию. После смерти дяди я думал лишь о том, как бы мне сбежать из тюрьмы, получить эти деньги и использовать их на нужды восстания. И мне это удалось.

Друг дяди жил в Рене. Там я его не нашел: он был в Париже. Я взял его адрес и отправился к нему. Только что мы виделись; честный и верный своему слову бретонец, он вернул мне золотом деньги, которые и брал золотом. Они здесь, в моем поясе, — продолжал молодой человек, хлопнув себя по бедру. — Девять тысяч франков золотом равняются сегодня двумстам тысячам ассигнатами.

Поднимите Париж на восстание, и через две недели весь Морбиан будет в огне.

Разговаривая, двое молодых людей незаметно отделились от всех и уединились в оконной нише.

Председатель секции Лепелетье огляделся; решив, что они удалились от других заговорщиков на достаточное расстояние и никто не услышит его слов, он положил свою руку на руку генерала:

— Вы рассказали о себе и своей семье, генерал. Я должен предоставить вам такие же сведения о моей семье и о себе.

Морган — это вымышленное имя. Меня зовут Эдуар де Сент-Эрмин; мой отец, граф Проспер де Сент-Эрмин, был гильотинирован; моя мать умерла от горя; моего брата, Леона де Сент-Эрмина, расстреляли.

Отец завещал моему старшему брату отомстить за него, а мой старший брат завещал мне отомстить за отца и за него самого. Один мальчик из наших краев, присутствовавший при его казни, передал мне его шапку, единственную и последнюю вещь, что брат смог оставить мне в наследство. Этим он сказал мне: «Теперь — твоя очередь!»

Я принялся за дело. Будучи не в состоянии поднять на мятеж жителей Юры и Эльзаса, в основном настроенных республикански, я сколотил группы моих друзей, молодых дворян из окрестностей Лиона, чтобы, захватив деньги правительства, передать их вам и вашим друзьям в Морбиане и Вандее. Вот почему я хотел с вами встретиться. Мы призваны протянуть друг другу руку с противоположных концов Франции.

— Но только, — сказал генерал со смехом, — я протягиваю руку ни с чем, а вы предлагаете мне руку, полную денег.

— Это небольшое вознаграждение за славу, которой вы увенчиваете себя каждый день и которой нам не хватает. Что поделать! Каждому следует трудиться во имя Бога на своем месте, указанном им. Именно поэтому я поспешил сделать что-то, ради чего стоило бы потрудиться в ближайшие дни.

Чем все это закончится? Никто не может знать. Если Конвент не выставит против нас никого, кроме Мену, он обречен: на следующий день после его роспуска будет провозглашена монархия и Людовик Восемнадцатый взойдет на трон.

— Как Людовик Восемнадцатый? — спросил шуан.

— Да… Людовик Семнадцатый, умерший в тюрьме, с позиций королевской власти, не переставал быть королем. Вы знаете лозунг французской монархии: «Король умер! Да здравствует король!» Король Людовик Семнадцатый умер: да здравствует король Людовик Восемнадцатый! Регент приходит на смену не своему брату, а племяннику.

— Странное царствование выпало на долю бедного ребенка, — сказал шуан, — царствование, во время которого были обезглавлены его отец, мать и тетка; царствование, во время которого сам он стал узником Тампля, а его наставником был башмачник! Признаюсь вам, дорогой граф, что моя партия (я принадлежу ей душой и телом) порой впадает в заблуждения, и они приводят меня в ужас. Так, представьте себе, — да хранит нас от этого Бог! — мои соратники считают, что, если его величество Людовик Восемнадцатый взойдет на трон лишь через двенадцать — пятнадцать лет, все равно он будет все это время править Францией, в каком бы уголке света он ни жил!

— Совершенно верно!

— Это вздор! Впрочем, простите, я крестьянин, и мне не нужно все понимать. Монархия — мой второй бог, и я верю в него, как и в первого.

— Вы славный человек, генерал, — сказал Морган, — и, даже если мы больше никогда не увидимся, я прошу вас стать моим другом. Если мы не свидимся, значит, меня убили, расстреляли или гильотинировали. В таком случае, так же как мой старший брат унаследовал месть моего отца, а я унаследовал месть моего старшего брата, мой младший брат унаследует мою месть… Если монархия будет спасена ценой нашего самопожертвования, мы станем героями. Если, несмотря на это самопожертвование, она погибнет, мы станем мучениками. Вы видите, что ни в том, ни в другом случае нам не придется ни о чем сожалеть.

Некоторое время шуан молчал. Затем, пристально глядя в глаза молодого дворянина, сказал:

— Господин граф, когда такие люди, как вы и я, встречаются и им выпадает счастье служить одному и тому же делу, они должны поклясться друг другу если не в вечной дружбе, ибо, возможно, дворянин не решится снизойти до крестьянина, то в неизменном уважении. Господин граф, позвольте заверить вас в моем почтении.

— Генерал, — промолвил Морган со слезами на глазах, — я принимаю ваши заверения и предлагаю вам больше чем дружбу: я предлагаю вам стать моим братом.

Молодые люди бросились друг к другу и сердечно обнялись, как старые друзья.