Глава 43. В конце следующего дня Кимберли была у миссис Кэнтерби

В конце следующего дня Кимберли была у миссис Кэнтерби.

Одно из ее новых платьев идеально подходило для венчания. Она не сомневалась, что портниха с этим прицелом его и шила. Оставалось только немного его переделать и украсить в соответствии с важностью события – именно над этим миссис Кэнтерби и работала всю последнюю неделю. Кимберли пришла к ней для последней примерки. Подвенечный наряд, как и все произведения миссис Кэнтерби, отличался безупречным вкусом и элегантностью.

До свадьбы оставалось всего несколько часов (она уже считала минуты!). Тут ее и нашла одна из служанок. Это была молоденькая девочка, обслуживавшая верхние комнаты. Почему-то она пожелала поговорить с Кимберли без свидетелей. Когда та вышла в коридор, девушка шепотом сообщила ей:

– Я убираюсь в комнате вашего отца и бываю очень рада, когда он не… Ну, он сегодня там, но меня не впускает и даже не отзывается, когда я стучу. Но я же знаю, что он там, потому что слышу, как он плачет за дверью.

– Плачет?

– Да, мэм.

– Плачет?!

– Да, мэм, – повторила девушка, кивая, словно это должно было рассеять все сомнения Кимберли.

Но, конечно, не рассеяло. Кимберли не поверила служанке – надо самой увидеть и услышать. Какая чушь! Скорее всего в спальню отца случайно попала кошка и теперь просится, чтобы ее выпустили. Отца наверняка в комнате вообще нет. А эта девица не чувствует разницы между мяуканьем кошки и плачем. Она вздохнула.

– Хорошо. Как только переоденусь, пойду и посмотрю, в чем дело, – пообещала она. – Спасибо, что сказали.

Кимберли не стала спешить. Все это казалось абсурдным. Закончив с миссис Кэнтерби, она решила не утруждать себя: комната отца находилась в другом крыле огромного здания Шерринг-Кросса, и идти туда было неблизко. Пустая трата времени… Но надо подумать о кошке. Нельзя же оставить взаперти бедное животное, отчаянно пытающееся выбраться!

Так что Кимберли все-таки отправилась к отцу. Оказавшись у двери, она прислушалась – и не услышала ни звука. Негромко постучала, но не получила ответа. Тогда она чуть приоткрыла дверь, ожидая, что кошка мгновенно выскочит в щель. Ничего не произошло. Кимберли приоткрыла дверь чуть пошире и увидела отца. Он сидел в кресле, прикрыв глаза рукой." На нем был халат, словно, встав утром, он даже не потрудился одеться.

Кимберли была удивлена и даже чуть встревожена. Если он на самом деле плакал… Невозможно поверить, но…

– С вами все в порядке? – нерешительно спросила она.

Граф вздрогнул и посмотрел на дочь. Глаза его были покрасневшими, но сухими. Если он и плакал, то, видимо, уже справился с приступом слабости.

– В порядке? – агрессивно переспросил он. – Конечно. Почему со мной может что-то случиться? – невнятно пробурчал он.

Кимберли недоуменно уставилась на него. Она заметила почти опустевшую бутылку виски, стоявшую на столике рядом.

Граф Эмборо был пьян! Невероятно. Сесил Ричарде никогда не злоупотреблял спиртным – скорее напротив. Он позволял себе выпить за столом всего одну рюмку вина, не больше. И одну рюмку с гостями.

Кимберли никогда не видела его таким. И сомневалась, чтобы кто-то видел. Это был уникальный случай, неожиданный – и любопытный.

– Почему вы пьете среди дня? – не удержалась она.

– Я пью?

Она иронично подняла бровь.

– Так я полагаю.

– Значит, пью. – Тут он хмыкнул. – И почему бы мне не пить, когда этот жалкий тип, за которого ты собираешься выйти замуж, никак не может принять решение?

Вот в чем дело! Ожидание действительно далось ему трудно – труднее, чем она предполагала. Но тем не менее более типичной реакцией была бы бурная вспышка гнева, а не уединение с бутылкой. Если бы только он не боялся разозлить Лахлана.

–..Напомнило мне Айена, – пробормотал он себе под нос.

– Что напомнило? – спросила Кимберли, считая, что он имеет в виду медлительность Лахлана.

– Выпивка. Он тоже никогда не умел пить, пьянь такая.

– Кто такой Айен?

Граф потянулся за бутылкой, промахнулся и, мгновенно о ней забыв, ответил:

– Мой лучший друг. Был моим лучшим другом, ублюдок этакий. Ты его не знаешь, девица. Его лучше не знать, так что радуйся.

Лучший друг? Кимберли никогда не слышала, чтобы у отца были близкие друзья, если не считать Томаса, отца Мориса, но у них было скорее деловое партнерство. Его резкость отталкивала окружающих и препятствовала сближению. Так что Айена он должен был знать очень-очень давно. Вероятно, в ту пору характер у него был получше, и дружба была еще для него возможна. Похоже, его характер испортился со смертью возлюбленной – а это случилось еще до рождения Кимберли.

Кимберли не стала дальше расспрашивать отца: ее любопытство было удовлетворено, а его прошлое ее ничуть не интересовало. Она пыталась сообразить, как потактичнее посоветовать ему лечь и проспаться после такого, количества спиртного. Совесть не позволяла ей оставить его в таком виде одного.

Она решила схитрить:

– А что делал Айен, когда выпивал слишком много?

Отсыпался?

Отец намека не принял. К сожалению, ничего более неудачного Кимберли сказать не могла. Он побагровел, что свидетельствовало о приближавшемся приступе ярости. А в его теперешнем состоянии такой припадок мог быть особенно гадким, решила она.

Она уже отступила на шаг назад, к двери, когда граф взорвался:

– Что он делал? Что он делал?! Он украл мою Элли, вот что он сделал! Украл и убил! Чтоб он жарился в преисподней, когда туда попадет!

Господи, она никогда об этом не слышала! В прошлый раз он только сказал, что ту женщину, как он уверен, убил какой-то шотландец и это было достаточной причиной для Сесила всех их возненавидеть. Но, по мнению окружающих, это был просто несчастный случай. Убил шотландец?…

– Айен был шотландцем? Вы говорите, что вы были близко дружны с шотландцем?

Граф бросил на нее гневный взгляд.

– Это было черт знает сколько лет назад. Да, я был настолько глуп, что в юности сделал такую ошибку. Я ни о чем в жизни так не сожалел и больше никогда не повторю ее и не доверюсь ни одному шотландцу.

– Я не понимаю. Зачем он украл ее, если был вашим другом?

– Потому что он тоже ее любил. И держал это в тайне, дьявол, ничего не говорил мне, пока она не умерла. Я хотел его убить, очень хотел. И, надо было убить. Всю жизнь жалел, что не убил.

Кимберли никогда целиком не слышала всей истории, только изредка отдельные отрывки – обычно в те минуты, когда отец особенно сильно злился на мать и злобно напоминал ей, что никогда ее не любил. Интересно, расскажет ли он все сейчас?

– Как она погибла? – осторожно спросила Кимберли.

– Потому что Айен Макферсон был пьян, вот как она погибла! Он никогда не решился бы с ней убежать, если бы был трезвый. И украл он ее на рассвете и увез в Шотландию, через границу. Она упала с лошади и мгновенно погибла. Я никогда не сомневался, что она спрыгнула специально: не допускала мысли, чтобы этот негодяй ее обесчестил. Он утверждал, что то был несчастный случай, что ее лошадь попала в выбоину, сломала ногу и сбросила ее. – Сесил фыркнул. – Лжец! Просто пытался переложить вину на кого-то другого!

– Если он… тоже ее любил, то как он принял ее смерть? Он должен был горевать не меньше вашего.

– Полагаю, он во всем винил меня. Иначе зачем ему понадобилось мне мстить?

– Мстить?

– Да. Мне по-прежнему нужна была жена. Не видел причины тянуть – все равно я другую не полюбил бы. " Так что я выбрал твою мать. А Айен выжидал, дождался, пока мы заключили помолвку, а потом принялся обольщать Мелиссу и заставил ее в него влюбиться. Он хотел, чтобы я узнал, каково это – любить женщину, которая любит другого. Это и была его месть за то, что Элли любила меня, а не его. И у него все получилось. Не сомневаюсь, что Мелисса любила его до самой смерти.

Неужели правда? Кимберли всегда подозревала, что между родителями не было никакой привязанности. Она никогда не видела ни малейшего проявления чувств между ними. Они просто жили под одной крышей, вместе посещали одни и те же дома, но даже редко разговаривали друг с другом. Все эти годы мать любила другого?

Сесил отвратительно рассмеялся и самодовольно добавил:

– Но все обернулось против него, потому что я-то ее не любил! Я женился на ней только потому, что мне нужна была жена. Мне было все равно, кто ею будет! Он уехал к себе в Шотландию раньше, чем я успел сказать ему, что он зря старался. Я смеялся последним, потому что он даже не узнал, что оставил тебя, – дурень!

Кимберли застыла и даже перестала дышать.

– Что вы хотите сказать этим «оставил меня»? Сесил моргнул, словно изумившись ее вопросу, и, пожав плечами, ответил:

– Ты все равно идешь своей дорогой. Настолько глупа, что выходишь замуж за шотландца. Нет причин скрывать от тебя правду.

– Какую правду?

– Ты не моя, девица. Ты вся в него: те же глаза, те же волосы, тот же рот, улыбка. Знаешь, я ненавижу эту твою улыбку – она все время напоминала мне о нем. И вообще твоя мать сама в этом призналась, гордо призналась, Бог свидетель! Но я назвал тебя своей. Мне ничего другого не оставалось. Получить от нее наследника – это было невозможно: я перестал к ней прикасаться, зная, что она любила Айена. И развестись не мог, хоть потом мне этого очень хотелось. Скандал, знаешь ли. Так что пришлось оставаться с нею – и с тобой.

Кимберли медленно покачала головой. Она была настолько потрясена, что с огромным трудом выговорила:

– Это не правда! Мама сказала бы мне. Сесил презрительно фыркнул.

– Не дури, девица. Я заставил ее поклясться, что она не скажет. Только благодаря ее обещанию я и не выставил вас обеих вон – пусть бы весь мир узнал о ее позоре.

Он ей не отец. Он ей не отец! Он не…

Слова повторялись у нее в голове, но она никак не могла их осознать. И вдруг до нее дошло: этот холодный, отвратительный деспот вовсе ей не родня! Чувство вины, всегда давившее на сердце из-за того, что она не любила его, почти всю жизнь ненавидела, вдруг исчезло. Кимберли чуть не улыбнулась. По правде говоря, ей хотелось смеяться от радости.

Он ей не отец – и она… счастлива!

Он никогда никому об этом не говорил – до этой минуты. Но, прекрасно зная графа Эмборо, Кимберли не сомневалась, что молчал он вовсе не из-за обещания матери. Скорее всего ему просто не хотелось во всеуслышание признать себя рогоносцем, цинично решила она.

– Он еще жив?

– Кто?

Сесил откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Виски действовало все сильнее, но Кимберли не собиралась позволить ему уйти от ответа.

– Айен Макферсон. Он еще жив?

С трудом разлепив глаза, он туманно уставился на нее:

– Искренне надеюсь, что нет. Надеюсь, он уже мучится в аду.

– Но наверняка не знаете?

– Думаешь его найти? – ухмыльнулся он. – Он не обрадуется, когда ты ему скажешь, что у него взрослая незаконнорожденная дочь. Он же не любил твою мать, дура! Он соблазнил ее только для того, чтобы досадить мне. Так зачем ему знаться с тобой?

Несомненно, Сесил был прав. Но если тот человек еще жив и находится в Шотландии, Кимберли могла хотя бы встретиться с ним. Можно было бы не говорить ему, что он ей отец. Она не станет разглашать своей тайны. Но по крайней мере она будет знать, какой он… И вся исстрадается, если он окажется славным и добрым – полной противоположностью Сесилу Ричардсу? Будет знать, что все эти годы была лишена родного отца, который окружал бы ее любовью и заботой?

Она вздохнула. Нет, наверное, лучше будет вообще его не видеть. Достаточно и того, что теперь она знает:

Сесил ей не отец.

Кимберли повернулась к двери, но у порога остановилась и обернулась к нему, качая головой.

– Вам надо лечь в постель и проспаться. Скорее всего, вы услышите ответ завтра и… – Она замолчала, вспомнив, что привело ее в комнату графа. – Почему вы плакали?

– Плакал? – Он резко выпрямился в кресле и, покраснев, проворчал:

– Плакал? Скорее смеялся, думая, как скажу этому подонку после вашей свадьбы, что он женился на незаконнорожденной, Он лгал. Ясно, он не хотел признаваться, что способен на нечто человеческое – слезы. Скорее всего от виски он загрустил о потерянной возлюбленной. Но наверняка Кимберли никогда не узнает – и не надо.

Что до его угрозы, то она только улыбнулась.

– Почему бы мне не облегчить вам задачу, а? Вообще-то Лахлан скорее всего обрадуется, когда узнает, что во мне есть шотландская кровь.