День двадцать девятый

Стивен еще дремал, когда его разбудила острая, пронизывающая боль. Несколько мгновений он лежал неподвижно, оценивая силу приступа. Накануне он принял две пилюли, но их действие уже закончилось.

Розалинда, благослови ее Господь, все еще наслаждалась сном, который даруется только чистым духом. Одна ее рука лежала на его груди, лицо было спрятано между плечом и шеей. Он осторожно отодвинулся, положив на свое место подушку. Трудные ночи научили его, как покидать их совместное ложе, не потревожив ее сна.

В спальне было холодно, как бывает скорее зимой, чем осенью. Он нащупал впотьмах свой шерстяной халат, брошенный на спинку стула. Затем отправился в свою туалетную комнату. Закрыв за собой дверь, он высек кресалом огонь.

Туалетная комната служила ему убежищем в темные часы ночи, когда тело изменяло ему и он хотел скрыть следы своего недомогания. Кроме двух шкафов и умывальника, здесь находилось также его любимое кресло с подголовником. На столике стоял кувшин с молоком. Это молоко очень удивило Хаббла, который несколько дней назад прибыл из Ашбертонского аббатства. Лакей долго ворчал по этому поводу.

Стивен принял еще таблетку опия, запив ее стаканом молока, единственной пищи, которая не вызывала у него неприятных последствий. Потягивая прохладную жидкость, он сдернул занавеску с маленького оконца. Почти рассвело.

Через несколько часов он отвезет Розалинду в Ричмонд, где она встретится со своей бабушкой и другими родственниками. Она уже несколько оправилась после тех ошеломляющих открытий, которые были сделаны в Кастел-Хаусе. Минувшее, хотя и трагическое, уже не было затянуто завесой таинственности.

Зная, что не сможет уснуть, пока пилюля не подействует, он растянулся в кресле и стал мысленно прикидывать объем еще остающихся дел. Завещание, его последняя воля, было окончательно доделано. Все долги уплачены, во все благотворительные фонды внесены деньги, Керби-Мэнор переведен на имя Розалинды. Все было аккуратно приготовлено для его преемника. Через несколько дней он сможет вернуться домой, чтобы завершить и все дела с поместьем.

Он уже написал Майклу в Уэльс, прося брата приехать к нему в аббатство. Какие-то дела должны быть приведены в порядок вместе с наследником. Ему также хотелось повидать брата в последний раз, хотя эта встреча и была сопряжена с тяжелыми переживаниями. Он даже подумывал, не скрыть ли от Майкла то, что он стоит на пороге смерти. Это избавило бы их обоих от мучительно трудной сцены. Но он достаточно хорошо знал брата, чтобы понимать, что Майкл не только не поблагодарит, но и не простит его, если он не будет с ним откровенен.

Есть ли хоть какой-нибудь шанс примириться с Клаудией? Он послал ей письмо, которое так и вернулось нераспечатанным. Что ж. надо попытаться еще, хотя оснований для оптимизма, к сожалению, и нет. Его сестра никогда не меняет однажды принятого решения.

Боль, гнездившаяся у него в животе, вдруг резко усилилась. Он судорожно глотнул воздух, и бокал выскользнул из обессилевших пальцев. С трудом поднявшись с кресла, он, пошатываясь, направился к умывальнику, надеясь добраться до таза. Однако это ему так и не удалось, он повалился на пол, весь пронизанный острой болью и даже не в силах облегчить рвотой свой почти пустой желудок.

Чувство тошноты постепенно прошло, но парализующая слабость осталась. «Стало быть, свершилось. Болезнь окончательно восторжествовала». В отчаянии он закрыл глаза. Отныне он уже не относительно здоровый человек с отдельными проявлениями болезни, а умирающий, которому придется прилагать невероятную энергию, чтобы как-то существовать.

Сможет ли он поехать в Ричмонд? Должен. Потому что Розалинда будет нуждаться в нем во время первой встречи со своей семьей. Сосредоточившись на этой мысли, он медленно собрался с силами и поднялся на четвереньки, затем, схватившись за кресло, кое-как встал. Улегшись в зачехленное кресло, он стал ждать, пока слабость наконец отступит.

Отныне смерть уже совсем рядом. Того и гляди, усядется напротив и заведет разговор. Но что она такое, смерть? Небеса и сладкие звуки арф? Адские пламена? Или просто забытье? Это великая тайна. Такая же великая тайна, как и то, ради чего он жил.

Накануне он побывал у своего банкира в лондонском Сити. По пути его карста проехала мимо больницы святого Варфоломея, большого грязного лечебного заведения, основанного еще в двенадцатом столетии. Глядя на приземистые здания, он думал о том, что в этих старых стенах должно быть много пациентов, обреченных на скорую смерть. Он с трудом удержался от желания велеть кучеру остановить карету. Зайти внутрь, найти какого-нибудь умирающего бедолагу и спросить, что он чувствует в свои последние часы. Может быть, он знает, что такое смерть, к поделится этой тайной.

Так бы он наверняка и поступил, будь у него хоть малейшая надежда, что он узнает истину. Но он подозревал, что те, кто ее постиг, уже ничего не могут сказать.

Пока он размышлял над всем этим, он почувствовал себя капельку лучше. И все-таки, напрягши все свои силы, встал он только потому, что хотел вернуться в постель, в объятия Розалинды.

То, что день был солнечным, казалось хорошей приметой. Пока карета везла их в Ричмонд, поселение на берегу Темзы, к западу от Лондона, Розалинда держала Стивена за руку. Вид у него был очень нездоровый. Она знала, что он вставал ночью, потому что проснулась, когда он вернулся, весь дрожа от холода. Не говоря ни слова, она обвила его руками и ногами и грела, пока он не почувствовал себя лучше.

Но скрывать состояние его здоровья было уже невозможно. Всякий, хорошо его знавший, сразу же заметил бы его худобу и тусклость глаз. Как это ужасно несправедливо, бурно негодовала Розалинда. Прорвись это негодование наружу, она никогда больше не смогла бы его сдержать.

Карета въехала в открытые чугунные ворота и покатила по подъездной дороге к изящной, в греческом стиле вилле.

– Какой чудесный дом, – сказала Розалинда, когда Стивен помог ей выйти из кареты.

– Очаровательный, – согласился он, поднимаясь по ступенькам крыльца.

Дверь отворилась прежде, чем Стивен успел взяться за молоток. Перед ним почтительно склонился пожилой дворецкий.

– Добро пожаловать, ваши светлости, – сказал он, сохраняя внешнее спокойствие, хотя в глазах его светился интерес.

Розалинда постаралась взять себя в руки. В театре ей нередко приходилось исполнять роль блудной дочери. Ну что ж, она еще раз сыграет эту роль.

Едва они вошли в вестибюль, как их приветствовала маленькая, хрупкого вида седовласая женщина с благородным худощавым лицом, озаренным светлой улыбкой.

– Я твоя бабушка, дитя, – сказала старая женщина. – Дай-ка мне поглядеть на тебя.

Леди Уэстли схватила своими тонкими пальцами Розалинду за руку и стала внимательно ее рассматривать. С таким же интересом глядела на нее и Розалинда, хотя и чувствовала себя слишком большой и неуклюжей. Во всякой случае, было очевидно, что рост свой она унаследовала не от бабушки.

Закончив осмотр, леди Уэстли удовлетворенно вздохнула:

– Энн права. Ты очень похожа на Софию. Но, конечно, ты не она. Ты Розалинда.

Нагнувшись, Розалинда поцеловала бледную пергаментную щеку.

– У меня никогда не было бабушки, – сказала она. – Честно сказать, я даже не знаю, что делать. Леди Уэстли рассмеялась:

– Старайся делать мне приятное, вот и все. Я бессовестно воспользовалась своим возрастом и общей немощью, чтобы провести наедине с тобой несколько минут. Не так уж часто мне приходится встречаться с новой внучкой, тем более такой большой и красивой. – Она повернулась к Стивену. – Хоть это и было давно, мы несколько раз встречались с вами, Ашбертон. Я знавала вашу мать. Нрава она была довольно дикого, но с добрым сердцем. Я так рада, что вы вошли в нашу семью.

В глазах Стивена при упоминании о его матери появился чуть насмешливый блеск, но его поклон был исполнен безукоризненного изящества.

– И я тоже очень рад, леди Уэстли.

– А теперь пойдемте к остальным, потому что все мои потомки сгорают от желания видеть свою новую кузину. Молодежь думает, что это очень романтическая история. – Направившись к гостиной, леди Уэстли сделала гримаску. – Они и понятия не имеют, с какими бедами бывают сопряжены романтические истории.

Когда леди Кассел стала по очереди представлять присутствующих, Розалинда впервые со времен раннего детства осознала, что ей не надо ничего доказывать. Среди этих людей она своя по праву рождения. Это подтверждается чертами их лиц, цветом волос и кожи, ростом и строением костей. Она переходила от одного родственника к другому, ища знаков родства. Ее дядя лорд Уэстли был крупным, веселым и добрым человеком. Может быть, эта легкость в общении – семейная черта, перешедшая к Розалинде от матери? А вот эта хорошенькая девушка, совсем еще недавняя школьница, Кассандра, вероятно, очень похожа на нее, какой она была в семнадцати.

В то время как Розалинда смеялась, болтала и пыталась запомнить все имена, мучительное воспоминание о смерти родителей уходило все дальше и дальше в былое. Все эти годы она мучилась сознанием, что потеряла семью. Теперь она испытывала радость ее обретения.

Все время, пока длилось знакомство, и во время обеда Стивен держался в тени. Этот день всецело принадлежит Розалинде, и это очень для него хорошо, потому что у него нет сил быть в самом центре происходящего. Угощаясь вином и едой, он не сводил глаз со своей сияющей жены.

Вот еще люди, которые смогут ей помочь, когда это потребуется. Как графиня по рождению и герцогиня по замужеству, она может чувствовать себя в полнейшей безопасности.

Он подумал, что она снова сможет выйти замуж. Ее кузен Джеймс, наследник Уэстли, был так обворожен ею, что, казалось, мог бы не раздумывая сделать предложение, если бы Розалинда не была уже замужем. Молодой Уэстли примерно такого же возраста и, вероятно, добрый малый. Отнюдь не худший вариант.

Тема эта, однако, была мало подходящей для размышлений. Он начал рассматривать присутствующих. Напротив него сидела бабушка Розалинды. Когда их взгляды встретились, она сказала:

– Как только мы встанем из-за стола, пожалуйста, проводите меня в сад, Ашбертон. – Ее выцветшие голубые глаза замерцали. – Я могу пригласить самого красивого здесь мужчину составить мне компанию, и он не посмеет отказаться – таково преимущество моего возраста.

Стивен рассмеялся.

– Но у меня нет ни малейшего желания отказываться. – Это была чистая правда. Шумное семейное собрание утомляло его, и он был бы рад прогуляться по саду.

Молодая Кассандра стремглав взбежала наверх и принесла бабушке шаль и палку, а также привела ее песика, очень пушистого и с большим чувством собственного достоинства. Стивен обменялся улыбкой с Розалиндой. Затем он и старая графиня, сопровождаемая своей собакой, отправились в сад. Это был чудесный октябрьский день. Солнечный свет золотил переливающиеся листья и осенние цветы.

Опираясь одной рукой о трость, другой на Стивена, леди Уэстли вывела его в живописный сад, полого спускающийся к Темзе. Благодаря искусно разбитым извилистым дорожкам сад казался еще больше, чем на самом деле был. Хотя время было уже предзимнее, повсюду цвели цветы. Выражая свое восхищение грядкой роз, посаженных у обожженной солнцем кирпичной стены, он сказал:

– У вас очень красивый сад.

– Осень уже близится к концу. Скоро все мои цветы побьют холода. Листва опадет, с реки будут задувать ледяные зимние ветры. – Нагнувшись, она сорвала золотистую хризантему и стала рассеянно крутить ее стебель между пальцами. – Мне жаль, что я не увижу весну. Я прожила в этом доме полжизни, и каждой новой весной цветы становятся все прекраснее.

– Вы переедете к одному из своих детей?

– О нет. Я буду мертва, – сказала она спокойным голосом.

Он вздрогнул.

– Но вы же не можете этого знать.

– Могу. – Она взглянула на него. – И знаю.

Предположив, что она тоже страдает тяжелым недугом, он спросил:

– Вы больны?

– Просто я стара, – ответила она. – Мое тело быстро изнашивается. Я думаю, что уже умерла бы, если бы во мне, где-то на подсознательном уровне, не жило предчувствие, что я должна увидеться с Розалиндой.

Они подошли к небольшой лужайке со старым каменным фонтаном в самом центре. Леди Уэстли посмотрела на улыбающегося херувима, который держал в руках вазу, откуда и изливалась вода в замшелый бассейн.

– Нет ничего больнее, чем потерять ребенка, – тихо сказала она. – Эта потеря – навсегда, и с этим уже ничего не поделаешь. Когда я увидела Розалинду, у меня было впечатление, как будто это возвратилась София. – Она поднесла хризантему к губам, затем бросила ее в воду, к толстеньким ножкам херувима.

Когда они пошли дальше по дорожке, он сказал:

– Сходство, видимо, очень сильное, но жизнь Розалинды очень сильно отличается от жизни ее матери.

– Когда я думаю, как эта милая невинная малютка рылась в отбросах, ища себе еду, у меня просто кровь застывает в жилах. – Леди Уэстли покачала головой и сказала уже более веселым тоном: – Только представить себе: Уэстли на сцене. Жаль, что я не видела ее.

– Розалинда – неплохая актриса, хотя и не обладает такой страстной любовью к театру, как многие другие актеры. – Он улыбнулся, вспомнив ее в роли Калибана. – Уж если вы не пришли в ужас при одной мысли, что она подвизалась на подмостках, не сомневаюсь, что вы были бы довольны ее игрой.

– В моем возрасте не так-то легко приходят в ужас, – со смешком сказала старая женщина. – Но хотя у девочки и была трудная жизнь, характером она в мать. Как только увидела ее, я сразу поняла, что она такая же милая и добрая, как София.

– Никто не знает этого лучше меня, – подтвердил он.

На следующей лужайке стояла залитая солнцем скамья, откуда открывался хороший вид на реку.

– Посидим здесь, – предложила леди Уэстли. – Это мое любимое место. Я люблю наблюдать за судами, баржами и лодками.

Они сели рядом. Песик свернулся у ног старой женщины.

– Вы знаете, София была моя младшая, – сказала она. – Я чуть не умерла, когда рожала ее. Может быть, именно поэтому мы были особенно привязаны друг к другу. Хотя, честно говоря, с каждым из моих детей меня связывает особая привязанность. Энн, моя старшая, хлопочет надо мной, как наседка. Любит меня и Ричард, мой единственный сын. С детьми мне просто повезло.

Стивен вновь ощутил ставшее уже привычным сожаление, что у него нет детей.

– Но и им тоже повезло с вами.

Какое-то время он колебался, продолжить ему или нет. Леди Уэстли обладала глубокой верой и спокойствием, и он отчаянно хотел понять, что поддерживает в ней эти чувства. Вряд ли прилично спрашивать об этом почти незнакомую женщину, по у кого еще он может спросить?

– Как можете вы сохранять спокойствие, зная, что скоро умрете?

Она подняла на него слегка удивленные глаза.

– Смерть – естественное завершение жизни. Никому не дано ее избежать. Да и что в ней плохого?

– Я тоже умираю, – резко сказал он. – Но мне недостает вашего философского спокойствия.

– Понятно, – сказала она. – Во время обеда я наблюдала за вами. Вы смотрели на всех как бы со стороны. Как далеко зашла ваша болезнь?

Он оценил ее сугубо деловой подход. Многие на ее месте были бы повергнуты в сильное смущение его откровенным признанием.

– Достаточно далеко. Остаются какие-то недели. С каждым днем я как будто отдаляюсь от занятого своими обычными заботами человечества.

– Розалинда знает? Он кивнул.

– Я сказал ей об этом. Еще до женитьбы. Если бы ей предстояло возиться со мной долгие годы, она, может быть, не приняла бы моего предложения, но разделить со мной компанию на какой-то небольшой срок согласилась.

– Не говорите ерунду. Совершенно очевидно, что ваша женитьба не какое-то деловое соглашение. – Ее глаза омрачились беспокойством. – Принять смерть для такого молодого человека, как вы, гораздо труднее. И ей тоже придется очень тяжело. Но ведь смерть, вы знаете, еще не конец. Вы снова увидитесь.

Он пристально вгляделся в ее лицо:

– Вы в самом деле в это верите?

– Не просто верю. – Она спокойно улыбнулась. – Знаю.

– Каким образом? – пораженный, спросил он. – Откуда вы почерпнули эту свою уверенность?

– Возможно, мой ответ вас не убедит.

– Возможно. Но я все же хотел бы его слышать. Она сжала своими скрюченными от артрита пальцами золотой набалдашник трости и, поразмыслив, сказала:

– Как я уже говорила, я едва не умерла, когда рожала Софию. Боль была сильнейшая, и я в ужасе чувствовала, как жизнь уходит из моего тела. И вдруг оказалось, что я уже не нахожусь в своем теле, а парю под потолком. Помню, с каким сожалением я смотрела на бедную молодую женщину, лежащую на кровати, то бишь на себя.

И тут вдруг кто-то позвал меня по имени. Повернувшись, я увидела свою мать, умершую за пять лет до этого. Я не могла поверить глазам, но тут она обняла меня. – Леди Уэстли сжала губы. – Трудно объяснить, как она могла обнять меня, ведь мы обе были бестелесны, и все же побыло объятие. Все эти пять лет я ужасно по ней скучала. взяв меня за руку, она повела меня в какой-то необыкновенно светлый сад. Самый прекрасный, какой мне когда-либо доводилось видеть. – Старая женщина широким жестом обвела все вокруг. – С тех пор я все время старалась воссоздать этот сад, но он только бледная тень того, другого, который я тогда видела.

Стивен заинтересованно, хотя и с некоторым недоверием спросил:

– Что было дальше?

– Там было и много других знакомых людей, которые тоже умерли. Все они собрались приветствовать меня и, если надо, утешить. – Она улыбнулась. – Это было что-то вроде самого лучшего званого приема, который бывает раз в жизни, но только в тысячу раз лучше. Оглянувшись, я увидела в самом центре сада что-то вроде хрустального храма, излучавшего ярчайший свет. Меня неудержимо тянуло туда, ибо это был свет любви. – В ее глазах появилось отчужденное выражение, какая-то неизъяснимая тоска.

– Вы зашли в этот храм?

– Нет. Я услышала крик новорожденного и поняла, что кричит мой ребенок. И вдруг я оказалась в детской, рядом с повитухой, которая держала мою кричащую дочь. – Она улыбнулась. – Со своим красным личиком она показалась мне не очень-то хорошенькой. Меня, однако, напугала мысль, что она так и не узнает свою мать. Я проплыла через стенку в соседнюю комнату и увидела в углу Энн и Ричарда. Она похлопывала его по спине и уверяла, что с их мамой будет все в порядке. Но и она тоже плакала.

Пес заскулил, и старая леди, нагнувшись, стала его гладить, пока он не замолк.

– Затем я опять оказалась в детской, все еще под потолком. Мой муж Джеймс, стоя у кровати, держал меня за руку. Он не говорил ни слова, но по его щекам катились слезы. Я еще никогда не видела, чтобы он плакал.

Она посмотрела на Стивена.

– Вы знаете, наш брак был устроен родителями. Но он оказался удачнее, чем у большинства других. Мы с мужем хорошо ладили. – Она вдруг улыбнулась озорной улыбкой. – Нам было неплохо и в постели, и в повседневной жизни. Но до тех пор я не знала, что Джеймс так любит меня. Он был не из тех, что цитируют стихи или изливаются в романтических словах. Но я видела, что он меня любит. Он пылал тем самым светом, который я видела в только что оставленном мною саду. Она сдвинула брови.

– Вот тогда я и осознала, что у меня есть выбор. Вернуться обратно в сад или к своей семье.

Он внимательно следил за выражением ее лица, стараясь ее понять.

– Если вы могли остаться с мужем и детьми, вряд ли это был такой уж трудный выбор.

– Хотите верьте, хотите нет, но выбор в самом деле был трудным, – медленно протянула она. – Я никогда не чувствовала себя такой счастливой, такой блаженно-умиротворенной, как в том саду. Там были люди, которых я любила, передо мной открывались такие возможности постичь то, чего я не ведала. Но я знала, что моя семья нуждается во мне и что рано или поздно я все равно окажусь в том светлом саду. Я протянула руку к Джеймсу. В следующее мгновение я вновь лежала в постели, вся потная, в жару, и врач сказал мне, что я три дня была в беспамятстве.

Стивен почувствовал сильное разочарование.

– Так это был сон?

– Я же сказала, что вы мне не поверите. – Она пожала плечами. – В этом как будто бы нет смысла, но в том саду существует какой-то иной, непостижимый для нас смысл. Позднее я спросила мужа, сидел ли он у моей кровати, держа меня за руку, и не плакал ли он. Он покраснел как рак, но признался, что все так именно и было. Трудно понять, как я могла знать это, если в самом деле не парила под потолком.

Возможно, она была лишь в полубеспамятстве и позднее забыла, что видела мужа. Все же это была красивая история, в которой она, видимо, черпала утешение.

– А вы никогда не жалели, что вернулись в свое тело? – спросил он.

– Нет. Может быть, только тогда, когда мы потеряли Софию, а десять лет назад умер Джеймс. – Она лучезарно ему улыбнулась. – Но я скоро буду вместе с ним.

Может быть, она и в самом деле воссоединится с теми, кого любила и любит. Но если чтобы попасть в этот небесный сад, нужна вера, он, Стивен, обречен на вечную тьму.

На солнце набежала гряда облаков, вдруг похолодало.

– Давайте-ка я отведу вас в дом, пока вы не простыли, – предложил он. – Ваши многочисленные потомки сбросят меня в реку, если я не позабочусь о вас.

Она посмотрела на него таким проницательным взглядом, что, казалось, заглянула в самую его душу.

– Можете мне не верить. Но наше существование не прекращается со смертью.

Он всей душой хотел иметь такую же уверенность, но одного желания было мало, нужна была вера.

– Надеюсь, вы правы, – грустно произнес он. Затем встал и, нагнувшись, поцеловал ее в щеку. – Но даже если это и не так, для меня было большим удовольствием познакомиться с вами, леди Уэстли. Не знаю, походит ли Розалинда на свою мать, но она, безусловно, походит на вас, а это, по-моему, большой комплимент вам обеим.

Он говорил совершенно искренне. Но когда он помог старой графине встать и поправил шаль на ее худых плечах, он уже знал, что по-прежнему далек от ответов на свои сокровенные вопросы.