Предисловие. Героико - психологическая трагикомедия

ФОРД,

ХОЗЯИН ДВОРТЕРЬЕРА

Героико - психологическая трагикомедия

В четырех действиях и 34 картинах

Сочинение В. Рудова и И. Дьякова

1980 - 1995

Г. Москва

Предисловие

Итак, «Форд, хозяин двортерьера»... Как одному из соавторов, мне сложно оценить эту вещь объективно. Стороннему читателю, возможно, все это покажется подростковой графоманией, однако поверь мне, предполагаемый сторонний читатель, дело обстоит вовсе не так просто. Пьеса начиналась писаться нами, 15-летними оболтусами, и впрямь как некая байка, подзатянувшийся анекдот о жизни нашей и, естественно, нашего одноклассника Игоря Саранчова, коий и является ее протагонистом. Однако впоследствии, в процессе написания, она начала перевоплощаться в некую всеобъемлющую мифологему, насквозь пропитанную аллюзиями и цитатами из реальной жизни класса, любимой нами литературы, рисунков на последних тетрадных страницах, песен и воспоминаний. Для меня эта пьеса стала своего рода дневником или даже срезом нашей юности. Впрочем, я неплохо отношусь к ней, по прошествии многих лет, как к произведению вполне литературному - естественно, юмористического (сатирического - как вам будет угодно),)жанра.

Далее мне хотелось бы коснуться истории создания «Форда...» и перейти к расшифровке ключевых моментов так называемой пьесы, поскольку, в отличие от Дж. Джойса, я сомневаюсь, что кому-либо придет в голову положить жизнь на это дело (разве что И. Дьякову, который блистал (вместе со мной- замечательными мыслями и фантазиями, а также отличным знанием нашего Ховрино.) Идея написания пьесы возникла у нас с Ильей приблизительно в январе 1980-го, спустя несколько месяцев после начала т.н. «Графомании» (слово, производное от прозвища нашего героя, а вовсе не от того, о котором вы подумали). Мы тряслись в насквозь промерзшем троллейбусе по бесконечному Ленинскому проспекту, имея целью гарантийную мастерскую по починке наших первых катушечных магнитофонов - моего «полу-переносного» «Романтика-304» и Илюшиной «Сонаты-308». Что-то в них одновременно сломалось. За окнами было темно, нам было холодно и скучно. Естественно, развлекались болтовней о том, о сем, а Граф входил в число тем самых модных, актуальных и интересных (почему - объясню впоследствии). Тут-то и зародилась мысль о сочинении пьесы, и началась она с названия. «Форд, хозяин Двортерьера» - это было звучно и с претензией (двортерьер, понятно, интересен никому не был, и ввели-то мы его в действие позже, чтобы хоть как-то оправдать его присутствие в заглавии). Однако дальше названия дело тогда не пошло, а всерьез писать мы начали гораздо позже - во время подготовки к экзаменам за восьмой класс, в мае. Мы выходили на пруд, что напротив Илюшкиного дома, отыскивали свободную скамейку и, покуривая, поучив экзаменационные билеты, принимались за «Форда...».

Поначалу пьеса была проста как апельсин. Форма - короткие явления (точнее их было бы назвать картинами, но так уж сложилось исторически), связанные вставками «от Рассказчика» - была выбрана не случайно. Она позволяла постоянно менять антураж, тасовать действующие лица, экстраполировать одну и ту же ситуацию на другую сцену и так далее. Действие строилось следующим образом: жизнь И. Саранчова до «Графского дня» и после, т.е. реалии, мечты и воплощение последних. В 9-м классе, устав от многочисленных графских подвигов на земле и в Бескрайней Вселенной, не сумев стянуть нити сюжета к сколь-нибудь логическому концу, я разрубил гордиев узел, закончив пьесу сценой избиения и ухода главного героя. Илье такой конец категорически не понравился. Мне, собственно говоря, тоже. Работа была продолжена, и пьеса начала обрастать все новыми и новыми картинами. Мы окончили школу, отслужили в Советской армии, жизнь разбросала нас на время. Был частично утерян текст, затем частично восстановлен по памяти, что-то было переписано заново. И вот, в 1995 году тридцатилетние оболтусы довели до конца предприятие, начатое в далеком ныне 1980-м. Анекдот-таки действительно затянулся...

Каждый продукт творчества - отражение своего времени. Наша пьеса не исключение. В ней бродит беззаботная юность начала 80-х, не отягощенная рыночными отношениями, экономическими кризисами, безработицей, наркотиками и заказными убийствами. В ней плещутся дешевый портвейн и аристократическое «Токайское», дымятся «Ява» и «Пегас» по 30 коп. пачка, а также вестники окончания холодной войны - первые финские Marlboro и Camel. Это было время диско, «Машины Времени» и Высоцкого, время мечтаний о «трущихся» джинсах и остроносых ботинках на высоком скошенном каблуке...

Передо мною лежит рукописный оригинал пьесы. Это тетрадь по геометрии (моя) за 7-й класс. Растрепанная такая тетрадочка нестандартного размера в серой клеенчатой обложке, сплошь исписанной именами моих тогдашних кумиров: Pink Floyd, Suzy Quatra (орфографию сохраняю), Rolling Stones, Elton Jhon, Cliff Richard, Eagles, Status Quo (которые звучали тогда совсем по-другому), и тут же Высоцкий, А.Градский, Врубель, Рерих - я все-таки учился в художественной школе... На первых страницах - хитроумные Евклидовы доказательства очевидных вещей, на последних же начинается «Форд...». Почерков два - мой, не устоявшийся и какой-то угловатый, и почти каллиграфический Илюшкин...

Итак, жил да был наш одноклассник Игорь Саранчов. Графом никто его до 8-го класса, конечно, не звал. Звали как обычно - Саранчик. В начальной школе мы все так звали друг дружку - Морозик, Дрончик, Морсачок (правда, Дьячка и Рудочка не упомню. Лочему-то такого не было) и т.п. По мере нашего вырастания уменьшительно-ласкательные суффиксы как-то сами собой отпадали - из Саранчика возник Саран. Звали его и Фордиком - в то время, когда он посвящал всех в свою бредовую идею построить какую-то машину и чтоб «радио с четырьмя колонками поставить».. Стеклоочистители же («дворники») представлялись ему чуть ли не главной деталью, очень сложно добываемой, без которой вся конструкция смысла как бы не имела. Потому-то они так навязчиво присутствуют в пьесе - яркая деталь, добавляющая абсурда в и без того абсурдную ситуацию.

Вообще, И. Саранчов с детства был фигурой таинственной и, я бы сказал, неадекватной. Вот подлинный случай, имевший место быть 17-го октября 1973 года. Илюша пригласил на свой день рождения Лешку Санковского, Стасика Ромейко и Игоря Саранчова. После праздничного застолья следовала традиционная игра в войну. Командир Илюша строит свой отряд по росту, и Игорек оказывается самым маленьким. Он, видно, обижается и молча кусает за плечо стоящего впереди него Стаса...

Графом же его прозвали в самом начале восьмого класса, незадолго до пресловутого «Графского дня». Авторами прозвища, по-видимому, были Морозов Д. и Васька Воронцов (а может и С. Конаныхин). Сложно понять их логику, но, вероятно, он был так прозван из-за своей «крутизны» - часто рассказывал, как будет нас с Илюшкой бить. А возможно, и не только нас.

«Графский день» же (с которого все и началось) проистекал следующим образом. Еще во время уроков прошел слушок о намечающейся разборке - Саран-де Дьякова будет бить. Звучало это диковато - Илья был раза в полтора крупнее, и, тем не менее, кровь как-то будоражило. Поводом послужила какая-то ссора, в результате которой мы с Ильей испинали ногами Саранов мешок для сменной обуви. Так вот, выйдя из школы (в состоянии несколько напряженном и взбудораженном), мы никого не увидели, решили, что то были досужие сплетни, и, вполне успокоившись, отправились по домам. Однако во дворе дома, где обитали наши одноклассники Морсаков и Конаныхин, обнаружилась компания - Голубев, Воронцов и, сами понимаете, наш герой. Мы не могли просто взять да и пройти мимо - гордость не позволяла. Это было бы слишком похоже на бегство - а между тем ежу было ясно, что стоят они не просто так. Мы подошли, завязался какой-то ничего не значащий разговор. Саран все больше молчал и напряженно сопел (возможно, у него был хронический насморк). После какой-то Илюшиной реплики он вдруг заявил эдак в нос: «А ты, Илюшка, лучше бы не вякал, а то и получить можно». Фраза оказалась исторической. Толик с Васькой тут же неприлично засуетились - не здесь, мол, отойти надо куда-нибудь в укромное место. Похоже, только этих Сарановых слов они и ожидали. Впоследствии даже оказалось, что Граф поспорил с Толиком на гривенник, что изобьет Илюшку. Во как! Илья же промолчал и как-то криво усмехнулся. Тут они отправились вдвоем выбирать место, шли довольно долго и ходко, а мы - трое свидетелей (не скажу – секундантов) - поспешали за ними. Они миновали кучу укромных уголков и все шли да шли. Вот уже и Ангарская улица осталась позади. Бог знает, что за место искал Саран - Бородинское поле, что ли - однако Толику надоело, и он сказал, что дальше не пойдет. И впрямь местечко было что надо - пустырь (на месте которого сейчас стоит голубое здание АТС), клены, опавшие листья. Положивши портфели, Илья и Саран отошли от нас шагов на десять, хряпнули друг дружку по физиономии и, явно с чувством хорошо выполненного долга, направились к нам. Я, разочарованный краткостью стычки, что-то сказал Сарану нехорошее, на что получил заявление, что я у него второй кандидат и меня тоже бить будут. Конечно, я никак не мог оставить подобных выпадов без ответа (я был также раза в полтора крупнее Сарана). Бить мне его было как-то неловко - маленький больно, я просто взял его за лицо и толкнул на землю. Он упал в сухие листья, попытался встать, я повторил операцию. Так продолжалось несколько раз - на ногах у Графа в тот день были не его знаменитые «Графские ботинки» - румынские, розоватого цвета на пластиковой танкетке, а простые туристические - т.е. тяжелые, и я представлял, что если он встанет, то может и лягнуть, а это будет болезненно. Ситуация получалась патовая, однако разрешилась довольно неожиданно - из окон близлежащего дома полезли старухи с криками: «Большой маленького бьет» и намеками на немедленный вызов милиции. Тут мы и разошлись, а на следующий день о Графских подвигах узнала чуть не вся школа - и началось...

Узнав, что Граф только на словах такой герой, с ним начали проделывать что-то невообразимое. Восьмой класс явился для Игоря Саранчова настоящим тестом на выживание. Любимым развлечением мужской половины 8-Б класса стало хватание Графа за руки-за-ноги с последующим закидыванием в женский, извините, туалет. Его портфель летал из окон четвертого этажа, был возвращаем добровольцем и снова выкидываем. Граф забрасывался в женскую физкультурную раздевалку, был оставляем без ботинок, ловим при попытках сбежать с урока, побиваем - за дело и так... Словом, подростки - злобные создания, и, к стыду своему, я принимал во всех этих безобразиях живейшее участие...

Правда, в 9-м классе жестокость ушла, остались забавы невинные. «Графомания» превратилась в веселую игру, уже тогда началось сращиванье настоящего И. Саранчова с его литературным двойником, надпись же «БОЙТЕСЬ ГРАФА!» стала своего рода визитной карточкой мужской половины нашего класса, наподобие МАРХИстского «Ушацъ». А в 10-м, судя по рисункам той поры, главным объектом подтрунивания стал Н. Вирский, он же Хирург, он же Лекарь, он же Борода, он же (почему-то) Махербобер...

Вот, вкратце, и все об истории создания этого опуса... Да, чуть не забыл упомянуть про неотъемлемую деталь «Форда» и верного Графского спутника - Гидроакустика. Это фигура целиком вымышленная, хотя прототипом ее и послужил Саранчов-старший. Дело в том, что папу нашего героя мы видели считанное число раз. Он постоянно бывал в плавании, а может, просто не любил заходить в школу. Броской внешностью он не отличался, и после очередной случайной встречи с ним запоминалась одна незначительная деталь - то кто-нибудь заметит у него на голове крошечную лысинку, то запомнится борода, то джинсовка Lee, то поедание им яблока, то курение сигареты Marlboro. Илья же, звоня Игорю домой, попадал порой на Саранчова-старшего, каковой, будучи вопрошаем насчет подзывания к телефону сына, отвечал «красивым голосом» - «Его нет дома». На дальнейшие расспросы о местонахождении последнего, с теми же интонациями выдавал все ту же моржовую фразу. Мускулистым гигантом он стал после какого-то моего рисунка на тему. Мы с Илюшей долго смеялись. Ну, так оно и пошло.

В. Рудов

Действующие лица и исполнители: