Поэта рок себя изрёк

Неужто мнительный я трус,

И апогей мой – златоуст? –

Вершить дела впопад не мой удел,

Как ни старался б я и ни хотел. –

Наверно, в том связь с действием моя,

Что для других глоток отваги я.

Совпадения

Пусть время вечностью зачато,

По рубрикам события не свиты:

Порой гурьбой и неопрятно

Из них битком мгновение набито.

Сливая два несвязных факта,

Лишает время ум наш такта,

Дивит оно нас до тревоги,

Когда в нём тесно, как в берлоге.

Нас повергает часом это в дрожь,

Толкая домыслы в глушь бредней.

Не зная, что суть истина, что ложь,

Вариант мы выбираем средний…

Лазоревый я помню сарафан,

Что обводил твою фигуру;

Как мы с тобой по вечерам

В прогулке вили шуры-муры.

Приходят мне на память живо дни,

Когда мы, в стороны расплывшись,

Как заплутавших кораблей огни,

Искали берег, нас миривший.

Прошли мы многих троп мученья,

Пытавшие на прочность наш дуэт:

Мы отлучались от теченья,

Где реял слаженный балет.

Нельзя знать, что последующая минута не окажется последней. Мы, однако, живём так, словно у нас есть основания полагать иначе.

Акт формального бракосочетания – это феномен жизни, возникающий, когда, ослеплённый порывом, спотыкаешься о кандалы чьего-либо коварного и неограниченно жадного властолюбия, моримого ревностным страхом потери живой собственности.

Сюрпризы сыплются на нас,

Порядок всякий обходя,

Смывая мигом флёр прикрас,

Несправедливость нам твердя.

Как уморителен знаток,

Воздвигший планов легион!

Его страшит любой виток,

Что рушит выбранный уклон.

Запеленав свой трепет в дерзость,

Сквозь пальцы смотрит на судьбу,

Но та явить готова мерзость:

На смену царству дав избу.

Плыву в разлуке я ко дну,

Встречая там свои просчёты,

И вспоминаю ту одну,

Меня поймавшую в тенёта.

Ведь знал я, как с ней быть,

Что не прельщает её нудь,

Час чуял, где остыть,

А где отвагою блеснуть.

Ах, что же это за напасть,

Такая гибкая, как прут? –

Искать, любя, в гордыне сласть

Нельзя: в ней только свары ждут.

Мы разбрелись – и здесь она! –

В партнёре рыскает изъяны,

Но тут приходит и вина,

Сменяя ловкие обманы.

Я ныне ей сполна придавлен –

Беру на помощь искупленье.

Простит? – Неважно: я избавлен,

Теперь вина – её владенье.

Но коль и впредь она фригидна,

Удел мой ярость иль тоска:

И там, и здесь весьма обидно,

Пусть драма эта и плоска.

ОХ, БЕДОЛАЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК,

ПРОСТИСЬ ВКОНЕЦ УЖЕ СО СПЕСЬЮ,

ВЕДЬ МАЛ ТЫ И ВО ВСЯКИЙ ВЕК

БЫЛ СЛАБОСТИ И СТРАХА СМЕСЬЮ.

Когда мы «вскрываем» плутоватого человека, он умирает для нас, а отношения с ним – в силу того, что трупы слишком завистливы, чтобы сносить живых, – обречены почти на неминуемый крах; тем более, если речь идёт о вскрытии женщины, которая старательно дорожит загадочностью во имя своей хитрости. «Вскрыв» её, мы отнимаем как её тайну, так и её к умелому анатому интерес, который разжигался именно возможностью быть самой таинственностью, ослепляющей нас, и оттого открывающей горизонты для женского лукавства, без которого техника манипуляции не представима.