В её раздумиях о смысле

Не нужно ли полагать абсурдом осуществление труда только ради того, чтобы временами иметь возможность не работать, чему предшествует создание всех условий для лучшего использования такой заманчивой перспективы? Кругом так много деятельности, но к чему эти усилия, если они совершаются, по преимуществу, ни с целью выживания, опосредуемого удовлетворением по части всего самого необходимого, и ни с целью самоотдачи, а с целью проводить как можно инертней и помпезней свой досуг? Почему работа для многих есть процесс, отталкивающий и вынуждающий жаждать поскорее отделаться от него? Ведь такая жажда избавиться от своих трудовых потуг является доминирующим чувством большинства занятых людей независимо от силы, целеустремлённости и довольства, которые облекают наружную сторону их поведения. Впечатляет ли иллюзия целеустремлённости, если взглянуть на неё, проникнув в побуждающую причину этого порой действительно воодушевляющего свойства? Может быть, целеустремлённость – это, главным образом, показатель, имеющий прямую связь с леностью и испорченностью, всечасно грезящих о бездействии и утехах, достигаемых чаще других наиболее деловыми? Разве можно ценить и восхищаться трудом человека, который, если ему, допустим, будет предложена безвозмездная среда для не связывающего работой обитания и довольства, с неимоверной радостью заточит в объятия такой, вероятно, долгожданный шанс?

Не знал свет вдохновения надёжней,

Чем муза сладкозвучная любви,

Нет человечьей участи ничтожней

Чем та, где не текла она в крови.

Действие характеризует силу в том случае, если оно целенаправленно и продуктивно. Поэтому напрасное расточение сил, загодя обречённое на бесполезность, не приближающую к вожделенной цели, где достигаемый успех суть только средство, а цель, наверняка, – счастье, нельзя относить к выражению силы. Занятным остаётся способ, который, алкая культивированного счастья, подразумевает тщетные усилия на добывание богатств и услащающих потех, преуспеяния и лавров, подстрекающих жадность к разрастанию. Очевидна убогость этого способа, поражающего, впрочем, своей распространённостью. Проводя аналогию, можно отметить, что, действительно, поведение избалованного ребёнка, чья активность метается наобум, не рассчитывая на творческий эффект, вряд ли описывает силу. Интересен вопрос: можно ли назвать ленью благоразумный отказ от выполнения не вызванных необходимостью действий? Когда отторгаешь себя от напрасных действий, не проистекающих из вразумительных нужд и творческого задора и лишь оскорбляющих истую силу, а не подтверждающих её, то не можешь быть причисленным ни к сану поражённых ленью, ни к сану тех, кто поджимает хвост.

Деянию враждебен перенос,

Ведь жизнь суровей, чем утёс:

Намеренье споткнётся вскоре,

Коль смелость тлеет на затворе.

Отрадно даровать твоим устам

Подвижность, вьющую улыбку,

В союзе рук тепло вручать перстам,

Пуская помыслы врассыпку;

Вставать, лаская стан твой по утрам,

Понятья бодрости и сна теряя,

В тишь вечности последний гран

Себя отдав, момент любви вверяя.