В Западной Белоруссии

Была светлая, почти белая ночь, когда мы пере­шли старую границу. Вокруг чернели хаты поселков. Хотелось побывать в них, присмотреться, как живет здесь народ, но на всем лежала одна, хорошо знако­мая нам печать фашистской оккупации.

Около 12 часов ночи мы обходили небольшое мес­течко Хотеничи. Мы не знали, есть ли в нем гитле­ровцы. В стороне, на отшибе, стояло несколько хат. Оттуда доносились мужские голоса какой-то пьяной группы. Несколько человек развязно болтали с жен­щинами. «Полицейские», — промелькнуло у меня в голове.

Я остановил хлопцев неподалеку от дорожки, иду­щей к местечку. Часть полицейских направилась ми­мо нас.

— Стой! Кто идет?

Полицаи растерялись. Один из них крикнул: «При­готовиться, партизаны!» и кляцнул затвором винтов­ки, другие бросились бежать.

— Огонь! — скомандовал я.

Наши автоматы застрочили короткими очередями.

Оставив троих убитых и одного тяжело раненного, полицаи разбежались. Мы подобрали на месте одну новенькую винтовку. Она нам была очень кстати. Ранее, по пути, мы присоединили к себе трех человек из бойцов-окруженцев, у них на троих был только один револьвер. Один из них шел с нами. Когда ему была вручена отнятая у полицаев винтовка, он запры­гал на одной ноге от радости, как ребенок. Винтовку он прижимал к себе и гладил ее, как бесценный дар.

— Вот она наша русская, родная, — говорил боец, торжествуя.

Мне этот восторг бойца был понятен. Я сам ходил несколько дней в тылу врага, когда искал своих лю­дей, с дубиной в руках вместо винтовки и с булыж­никами в карманах вместо гранат.

К утру 30 мая мы достигли условленного места встречи, но ни Щербины, ни его людей там не оказа­лось. Нужно было ждать. Я выделил еще одну группу из шести человек во главе со Шлыковым и послал со взрывчаткой на линию железной дороги, а с осталь­ными решил дожидаться Щербины. В непролазной лесной чащобе было тихо и глухо — тут бы и отдох­нуть, отоспаться, да вот беда: мы оказались в «кома­рином заповеднике». Ничего подобного я не видел ни в ленинградских болотах, ни в дикой якутской тайге. Комары осыпали нас непрерывным мелким дождем, не успокаиваясь ни днем, ни ночью. Мы пытались укрыться от них под плащ-палатками, но они прони­кали в мельчайшие щели и жалили, жалили без конца. Лица и руки у нас распухли и нестерпимо зу­дели: мучения наши становились совершенно невыно­симыми еще оттого, что мы не знали, когда же появится Щербина и прекратится комариная пытка. Мы терпели ее три дня и уже начинали терять на­дежду на встречу, когда утром 2 июня часовой заме­тил на дороге группу человек в двадцать пять, — люди громко говорили по-русски.

Я вышел из леса и через несколько минут уже обнимался с капитаном Щербиной. Вместе с ним при­были представители трех крупных партизанских отря­дов: «Мститель», «Борьба» и «Отряд дяди Васи». Все вместе мы возвратились на основную стоянку. Вновь прибывшие были комиссарами соседних со Щербиной отрядов и пришли просить взрывчатку и арматуру для подрыва поездов и минирования шоссе. Надо было помочь товарищам. Мы договори­лись, что они выделят тридцать человек, и товарищ Купцов (тот самый, что когда-то допрашивал меня у Садовского) проводит их на базу Ермаковича, где им дадут сто двадцать килограммов тола и полтора десятка противотанковых мин. Треть этого груза они обещали передать Щербине.

Кеймах попросил оставить его в отряде Щербины. На счету отряда к этому времени было уже четырна­дцать пущенных под откос железнодорожных составов на линии Вилейка — Полоцк. Как ни жалко было мне расставаться со своим старым другом, но обстановка заставила меня согласиться с приведенными им дово­дами. В распоряжении Щербины было теперь более ста подрывников, прошедших наши лесные «курсы». Кроме них, к отряду присоединилось около семиде­сяти новичков. Пятнадцать человек из своих людей, которым трудно было переносить напряжение пере­хода, я тоже решил оставить в отряде Щербины.

Согласно разработанному нами плану, на месте стоянки отряда должен был остаться товарищ Кей­мах с сорока бойцами и задачей действовать на же­лезнодорожной линии Крулевщизна—Молодечно и Молодечно—Минск. Капитан Черкасов с такой же группой должен был перебазироваться в район озера Нароч и работать на линии Вильно—Крулевщизна и Вильно—Молодечно, а Щербина, уйдя в леса Налибокской пущи, южнее города Воложина, — рвать поезда иа участке Барановичи—Лида—Молодечно— Минск—Барановичи. Для установления связи с Мо­сквой мы передали Щербине вышколенного недав­ними злоключениями радиста с рацией.

К 6 июня на месте стоянки собрались все выслан­ные нами на подрыв железных и шоссейных дорог пя­терки. 8-го мы провели небольшой прощальный ми­тинг. Остающимся я пожелал дальнейших боевых успехов. Кеймах и Щербина в своих выступлениях да­ли слово попрежнему хранить железную воинскую дис­циплину, сохранять престиж москвичей-десантников, выполнить задачу нашей партии, поставленную перед коммунистами, посланными в тыл врага для организации партизанской борьбы белорусского на­рода. В ночь на девятое мы в составе пятидесяти двух человек тронулись дальше в путь. И снова нам казалось: покидаем мы теплый, обжитой уголок, род­ных и близких нам людей, с которыми так много пере­жито и которые делают то же, что и мы.

Они составляли с нами единую боевую когорту... Мы двигались молча по лесной неезженой тропе. В ушах звучали прощальные золотые слова, сказан­ные Дубовым: «До встречи в день победы в нашей красавице Москве».

Сколько еще ночей и дней войны отделяет нас от этого счастливого момента? Кому из нас доведется услышать звон бокалов, поднятых боевыми друзьями за победившую родину, за партию, за полководческий гений Сталина?