Глава 24. Я умолкаю, затем произношу

Я умолкаю, затем произношу:

— Я рассказываю все так подробно, рассчитывая на твою память и на то, что когда-то это кому-то понадобится, кто-то прочтет твои дорожные записки и пройдет весь наш путь в новых условиях. Я уверен, что другого пути у человечества нет. Нужны лишь благоприятные обстоятельства, новый виток спирали и понимание, осознание того, что спасение человечества в его руках. И воля. И конечно, воля!

Я снова молчу, любуясь тем, как Юля стремительно бегает своими быстрыми пальчиками по клавиатуре.

— Да-да, я слушаю, — говорит она, не отрывая взгляд от экрана, — продолжайте, говорите.

— Если я буду перечислять всех, кому мы дали жизнь, у тебя не хватит бумаги.

— Этой бумаги, — говорит она, кивнув на жужжащий серебристый ноутбук, — достаточно, чтобы написать не только историю Земли, но и всей Вселенной.

Она на секунду умолкает, затем, оторвав взгляд от монитора и заглядывая мне в глаза, словно чего-то опасаясь, произносит:

— Историю пишут победители…

Теперь я улыбаюсь.

— А кто сказал, что мы проиграли? Ведь теперь с нами Сам Бог! И мы, как ты сказала, ютимся в Его ладонях.

— Вы мне вчера так и не ответили: она умерла?

— Для меня — да.

Я рассказываю ей о той, кто не захотел делить со мной…

Она слушает с нескрываемым любопытством. Ей все во мне нравится.

— Как актер вживается в образ героя, мы должны эмпатировать, втиснуться в жизнь изнутри, чтобы видеть ее сосуды и сердце, и легкие, и кишки; мы должны стать ее шестеренками и рычагами, часами и минутами, чтобы секунда за секундой, йота за йотой приближаться к человеческому счастью… Часы жизни. Мы должны стать часовщиками жизни, а не тянуть из нее жилы. Нам нужно хорошенько потрудиться, чтобы жизнь на Земле…

Я произношу общие, по большому счету ничего не значащие фразы. Чтобы она привыкла к моему голосу.

— Мы должны испытывать благоговение перед жизнью, ведь в ее жилах течет и наша кровь.

Вдруг ее робкий вопрос:

— Вы, наверное, очень одиноки?

Ее глаза смотрят на меня, не мигая. Меня снова подозревают в одиночестве.

— Одиночество — это великолепный антураж для творчества, — произношу я. — И даже корм.

Эту фразу я уже говорил не раз. Теперь я любуюсь огромными от удивления глазами своей слушательницы. Она удивлена тем, что я, рассказывая историю собственной жизни, и сам удивляясь ей, называя свою жизнь лишенной всякого смысла.

— Но как же, как же это?..

— Вот так, именно так…

Я снова восхищен красотой ее ног: надо же!..