Расспросные речи в Тамбовской приказной избе сына боярского С.Певежина и крестьянина Ф.Шелудяка о действиях восставших в Ломовском уезде (1670 г., октября 3)

179-го октября в 3 день. Привел в Танбов в приказною избу ряшенин Федор Колюбакин с товарищи ламовца сына боярского Савелья Невежина с сыном ево Петрушкою да с племянником ево Самошкою, а скозал. — Съехался де он, Федор, с ним, Савельем, на до­роге, не доехав да Керенска верст за 10, и взял де ево, Савелья, в Танбов с собою для роспросу вестей про воровских козаков. И тот ламовец сын боярской Савелей Невежин в Танбове роспрашиван, а в распросе скозал. — В нынешнем де во 179-м году сентября в 23 день пришли де в Ламовской уезд от вора от Стеньки Разина товарыщи ево, воровские козаки, и помещиковы крестьяне, пристав к воров­ству их, многие люди. И в том де Ламовском уезде в деревне их Невежине воровские козаки были. И брата ево, Савельева, радного Трафима з зятем ево Федором взяли, и отвели в том же Ламовском уезде в село Никольское к Григорью Андрееву сыну Мещеренину на двор, ево, и держали де их у него, Григорья, под повалушею сутки. И вынев де их, Трафима и зятя ево Федора и Григорьева де сына Мещеренинова Ульяна да Благовещенского собору протопопа Андрея Савиновича крестьянина ево Оську, порубили до смерти. И 3-х де человек, брата ево, Трофимова, и зятя ево Федора, и Григорьева сына Ульяна, тутошние люди схоронили в одну могилу. И ево де Са­вельев дом и иных многих людей те воровские козаки розграбили и жену ево пытали. А он де, Савелей, с сыном да с племянником своим, боясь от тех воровских козаков смертного убивства, побежал было в Шацкой.

А пришли де те воровские козаки в Ломовской уезд с Наровчатовского Городища. А того де Наровчатовского Городища жильцы город тем воровским козаком здали, а приказного де человека с сынам ево, ограбя донога, и посадили в тюрьму. И после де ево, Савелья, те во­ровские козаки пошли к Нижнему городу Ломову. А из Ламовского де уезду прибежал он, Савелей, в Керенеск, и керенские де жильцы их, воровских козаков, ожидают к себе в Керенеск вскоре. Да они ж де, воровские козаки, были в Кадомском уезде в селе Жукове, и Мат­вея де Жукова дом розграбили, и церковь божию в том селе Жукове и ево Матвеев двор сожгли. А ездя де они, воровские козаки, по уез­дам, рубят помещиков и вотчиников, за которыми крестьяне, а чорных де людей, крестьян и боярских людей, и козаков, и иных чинов служилых людей никово не рубят и не грабят.

Да он же де, Савелей, слышал в Ламовском уезде от мужиков, го­ворят де боярские мужики меж собою. — Прислана де к тем воров­ским козаком от вора от Стеньки Разина ево воровская грамота, чтоб де черные люди крест целовали государю царевичю Алексею Алексее­вичю и батюшку нашему, а называют де они батюшкой бывшего Никана потриарха. А про него, вора, про Стеньку Разина с товарищи, говорят, что де он, Стенька, на Волге, а в котором де месте он, Стень­ка, на Волге, про то де он, Савелей, не ведает.

Да того ж числа в распросе скозал Шацкого уезду деревни Берестенак Иванов крестьянин Свищова Филько Шелудяк. — Сидел де он, Филька, в тюрьме в Керенске годы с 4 в лошединой краже. И в нынеш­нем де во 179-м году в сентябре месяце, а которого числа, того не ве­дает, уведал де керенский воевода, что вора Стеньки Разина воровские козаки пришли в Ломовской уезд и хотят приходить в Керенеск, и он де, керенской воевода, ис тюрьмы тюремных сидельцов всех роспустил. И в Керенском де уезде в селе Жукове помещика убили и цер­ковь божию и двор ево сожгли. Да в Керенском жа де уезде в деревне Тимашове они ж, воровские козаки, побили помещиков 3-х человек, и домы их розграбили и пожгли, и жон их и детей побили до смерти. А тех де воровских козаков было с 500 человек, а с ними черкасы и колмыки с коньи, да с ними ж де знамена — вязан лошединой хвост. Да он жа де, Филька, виделся с воровскими козаки в Ломов­ском уезде в деревне Шелдоисе, и ему де, Фильке, они, воровские козаки, сказавали, что итти им в Шацкой и в Танбов и в Козлов и в-ыные городы. Да как де он, Филька, шол ис Керенска домой в Шац­кой уезд, и заходил де в деревню Ракову к новокрещену к Василью князь Кудашеву. И при нем де, Фильке, прибежал из Нижнева города Ломова воевода Андрей Пекин с подьячим пеши, в одних рубашках, а сказали. — Побежали де они ис того Нижнего города Ломова от во­ровских козаков, боясь от них смертного убойства.

Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. –

М.: Изд-во АН СССР, 1957. – Т. II. – Ч.I. - № 92. - С.108-109

16. Расспросные речи на Лисенском пе­ревозе попа И.Алексе­ева из с.Мещерских Гор о его агита­ции в интересах правительства и о действиях восставших в Нижегородском уезде (1670 г., октября 13 и 26)

I. 179-го октября в 13 день. На Лисенской перевоз приехал из-за Оки реки Нижегородцкого уезду Кожуховские волости вотчины боя­рина князя Якова Никитича Одоевского села Мещерских Гор церкви Николы Чюдотворца поп Иван Алексеев великого государя к ратным людем в обоз и подал письмо воровских козаков полковником Давыду фан дер Нисину, Ивану Лукину, Василью Челюскину. И тот поп до­прашиван, а в роспросе про воровское письмо сказал, что письмо при­везли в вотчину боярина князя Якова Никитича Одоевского в-Ызбы­летцкую слободу к старостам и ко всем крестьяном, а принесли то письмо в слободу Нижегородцкого ж уезду стольников Михайла Приклонского да Петра Скуратова крестьяня деревни Поляны Якунка с товарыщи, а чей де он словет, и он того не ведает.

А про воровских козаков сказал, что стоят в вотчинах князя Ми­хайла Яковлевича Черкаского, в селе Богородцком да в селе Ворсме, человек с 500, а отаман у них Савка Федоров, да черни тысечи с 3. И караул у них на Оке реке по перевозам поставлен: как переедут государевы ратные люди, и над ними хотят учинить то ж, что и на Павлове перевозе: перепусти небольших людей, побить, а больших не перепустить. И из уезду зовут и высылают на Лисенской перевоз, а збор де их, воровских людей, большой в Ворсме, и в Богородцком, и на реке на Кудьме на Вечаковском перевозе, и в-ыных местех.

II. 179-го октября в 26 день. На Лисейской перевоз из-[з]а Оки реки тот же поп Иван Алексеев пришол в полки, а в распросе ска­зал. - Ушол де он у воровских людей из-за караулу из-Ызбылетцкие слободы боярина князя Якова Никитича Одоевского. А сказал. — Как де послали ево ис полков в-Ызбылетцкую слободу к старостам и ко всем крестьяном их уговаривать, чтоб они не бунтовали, и к ворам не пристовали, и велели б государевым ратным людем на перевоз поромы дать, и в тож де число в-Ызбылетцкую слободу приехали во­ровских козаков человек з 20 да черни ста с 4, и ево де, попа Ивана, сховатали, и били, и увечели, и ограбили, и дом весь розграбили; и попадью мучили, пытали денег. И х казни де ево, попа Ивана, двожды привадили в круг: за что де ты на Лисенской перевоз к ратным людем в полки вести подаешь и письмо наше отвез? А как бы де ты вести не подал, и мы б так же, перепустя за реку половину, учинили б так же, что и на Павлове перевозе: побили, а последние б прочь отошли. И мы б пошли за Оку реку в Гороховской да в Везниковской уезды, и там бы де у нас козаков много было. А ты де изме­няешь царевичю государю Алексею Алексеевичю и Никону потриарху, и батюшку нашему Степану Тимофеевичю, и за то де ты довелся казни. И чернью де ево небольшие люди упросили: и так де он изувечен. И говорили при нем козаки, что у них идет силы козаков много, и как де Нижней возьмет, и в то де число увидят царе­вича все крестьяня. А то, де у нас и ясак «нечай», что вы не чаете царевича, и вы де чайте.

Да к нему ж де, попу Ивану с товарыщи, и к старостам, и ко всем крестьяном прислана грамота с Москвы от бояр, от князь Ни­киты Ивановича и от князь Якова Никитича Одоевских, чтоб им, священником, крестьян своих уговаривать, чтобы они не бунтовали и к воровским козаком не пристовали и их прелесным воровским письмам не верили. И будет не станут слушать, и нам, священником, велено их проклинать. И он де, поп, на сходе боярскую грамоту велел прочитать, и они де, выслушав грамоты, ни во что поставили и бояр­ского указу не послушали. И он де, поп Иван, своих детей духовных проклинал, и за проклятие де ево воровские казаки и чернь, которые стояли на Лисенском перевозе, хотели изрубить. И с перевозу де дья­чок церковной пришод, сказал ему, попу Ивану, и он де от них из-за караулу ночью ушол в полки с ведомостью за Оку реку.

Да он же, поп Иван, сказал, что на Вечековском перевозе на Кудьме реке стоит воровских козаков сот с 5 и больши, да черни и мордвы нагнато тысечи с 3 и больши, а на Лисенской де перевоз приезжают от них для вестей человек по 5-ти и по 10-ти. И как де ратные люди на Лисенском перевозе станут перевозитца, и им бы подать весть. И ныне де на перевозе воровских козачишков немного стоит, и то не прямые туточные воришки, а черне стоит много. А которые были козачишка на Богородцком и на Ворсме, и из Нижнего де была на них посылка, и на Богородцком тех казачишков побили, а с Ворсмы ушли на Очаковской перевоз. И ныне де итти на них мочно: обойтить на Павлов перевоз, и они де, чаеть, побежат.

Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. –

М.: Изд-во АН СССР, 1957. – Т. II. – Ч.I. - № 124. - С.148-150.

17. «Сообщение касательно подробностей мятежа, недавно произведенного в Московии Стенькой Разиным»[102] (извлечения)

<…>Хотя Стенька, будучи разбит и сам к тому же ранен, не мог продвигаться дальше и должен был вернуться на свою астраханскую стоянку, однако немало бед в России понаделали подосланные им люди, которые то тут, то там возмущали народ, подбивая на мятеж. В Галиче занялся было пожар, но вскоре был потушен. Близ города Устюга схватили и повесили нескольких подосланных Стенькой людей. Повсюду обещал он народу вольность и избавление от ига (так он имено­вал сие) бояр и дворян, которые, как говорил он, держат страну под гнетом. В самой Москве люди от­крыто восхваляли Стеньку, полагая, что ищет он об­щего блага и свободы для народа. По той причине принужден был великий государь учинить примерную казнь нескольким смутьянам, дабы устрашить осталь­ных.

Человек один, уже в летах, будучи спрошен, что надобно делать, ежели Стенька подступит к стенам города Москвы, ответствовал, что надобно выйти ему навстречу с хлебом-солью, а это, как известно, является в России знаком дружелюбия и приязни. Чело­век тот был схвачен и повешен.

Почти в ту же пору привезен был в Москву один из главных приспешников Стенькиных, который воз­мущал по всей стране народ, подбивая оказывать неповиновение, за что и постигла мятежника заслу­женная кара: сперва отрубили ему руку и ногу, а после повесили.

Стенька пускался на всякие злодейские уловки, дабы сокрушить Российское государство и прельстить простой народ.

В числе прочих хитростей измыслил он снарядить два судна, одно из них было выложено изнутри крас­ным бархатом, и Стенька известил всех, что на судне том находится блаженныя памяти царевич Алексей Алексеевич, старший сын великого государя, который скончался еще в году 1670 января 17 дня на глазах отца своего в московском дворце и на другой день погребен был в соборной церкви святого Михаила. С превеликой дерзостью Стенька объявил, будто ца­ревич жив и бежал к нему. И чтобы приукрасить свою ложь, держал он на судне том отрока лет 16, потомка одного из пятигорских черкесских князей, ко­торого захватил в плен, когда прежде разбойничал. Сей юный князь получил теперь прощение от великого государя, ибо принуждаем был силою выдавать себя за высокую особу; и ныне проживает он в Москве в доме князя Якова Куденетовича Черкасского. Дабы подкрепить вымысел свой, Стенька пустил слух, будто царевич, бежав от злодейских рук бояр и князей, укрыл­ся у него, присовокупляя, что он, Стенька, по велению государя идет предать смерти всех бояр, дворян, пра­вителей и других высоких особ (наиболее приближен­ных к царю) как изменников и врагов своей страны. С помощью подлых уловок, им измысленных, Стенька воспламенял пребывающий в неведении народ, побуж­дая его драться отчаянно, а захваченные в плен при­нимали смерть с мужеством необыкновенным, будучи в твердом убеждении, что умирают они за правое дело.

В Смоленске повешен был человек, который гово­рил, будто умирает за то, что видел у Стеньки царского сына, тогда как на самом деле видел он лжецаревича. Другое стенькино судно было все выложено изнутри черным бархатом, и Стенька известил всех, что на судне том находится Никон, прежний патриарх, кото­рый в 1666 году по приговору патриархов александрий­ского и антиохийского лишен был его величеством великим государем сана своего и сослан в Белозерский монастырь, где содержится и поныне.

Посредством козней сих Стенька столь преуспел в своем умысле, что земли по Волге и далее в глубь страны вплоть до городов Алатыря и Арзамаса вовле­чены были в мятеж. Число мятежников умножилось до двухсот тысяч. Часть черемисов, татар и все рус­ские крестьяне, в тех местах проживающие и москов­ским боярам принадлежащие, возмутились против своих господ и убивали и вешали их, и пожар мятежа охватил столь многие земли, что занялся уже в 12 ми­лях от самой Москвы.

По той причине великий государь собрал большое войско и, поручив главное начальство над ним князю Юрию Алексеевичу Долгорукому, послал его в конце сентября на врага. Повстречав отряд числом в пятнад­цать тысяч человек, князь Юрий Долгорукий вступил с ним в бой, и хотя мятежники сражались храбро и, будучи рассеяны, трижды снова сплачивались, однако же под конец были разбиты и обращены в бегство, потеряв великое множество убитыми, а еще более — взятыми в плен и без промедления подвергнутыми казни. Шесть пушек достались Долгорукому, который, расположившись лагерем близ города Арзамаса, тво­рил строгий суд над мятежниками.

Место сие являло зрелище ужасное и напоминало собой преддверие ада. Вокруг были возведены висе­лицы, и на каждой висело человек 40, а то и 50. В другом месте валялись в крови обезглавленные тела. Тут и там торчали колы с посаженными на них мятеж­никами, из которых немалое число было живо и на третий день, и еще слышны были их стоны. За три ме­сяца по суду, после расспроса свидетелей, палачи предали смерти одиннадцать тысяч человек.

Долгорукий, оставаясь сам на месте расправы, раз­делил войско свое на несколько отрядов, которые пре­следовали, разбивали и рассеивали Стенькиных каза­ков. Спасением для России и великой милостью божией было то, что мятежники разделились и не могли ре­шить между собой, кому вверить главное командова­ние. Ибо ежели бы силы мятежников, число которых умножилось до двухсот тысяч человек, соединились и действовали согласно, нелегко было бы государеву войску противостоять им и одолеть их. <…>

Среди прочих пленных была привезена к князю Юрию Долгорукому монахиня в мужском платье, на­детом поверх монашеского одеяния. Монахиня та име­ла под командой своей семь тысяч человек и сража­лась храбро, покуда не была взята в плен. Она не дрогнула и ничем не выказала страха, когда услыхала приговор: быть сожженной заживо. Бегство из мо­настыря считается у русских преступлением ужасным, караемым смертью. Прежде чем ей умереть, она поже­лала, чтобы сыскалось поболее людей, которые посту­пали бы, как им пристало, и бились так же храбро, как она, тогда, наверное, поворотил бы князь Юрий вспять.

Перед смертью она перекрестилась на русский лад: сперва лоб, потом грудь, спокойно взошла на костер и была сожжена в пепел.

И еще был приведен на суд один из главных Стень­киных сподвижников, первый его советчик, который был ему во всем опорой. Казнили его так: сперва от­рубили руки и ноги, потом отсекли голову и повесили.

Захваченных в плен имели обыкновение, вздернув на дыбу, спрашивать, ради чего замыслили они мятеж. Те отвечали, что намеревались они взять город Москву и истребить всех дворян и прочих господ. Девизом их было слово «нечай», т.е. нечаянный, сие было наме­ком на то, что царевич Алексей Алексеевич как бы сошел к ним с неба нежданно-негаданно.

Таким образом князь Юрий Долгорукий в три ме­сяца положил конец мятежу в местности, расположенной по реке Дон, но в иных местах пожар еще не утих, когда государь призвал его назад со всей его армией.

А тем временем его величество государь повелел князю Константину Щербатову выступить в Тамбов и усмирить свирепствовавших там мятежников, что ми­лостью божией и было совершено. И так при помощи виселиц, костров, плахи, кровавых расправ (сверх каз­ни одиннадцати тысяч, произведенной руками пала­чей) и того, что в сражениях истребили не менее ста тысяч человек, все пришедшие в колебание и взбун­товавшиеся земли были снова приведены к повинове­нию.

Но возвратимся к Стеньке. Будучи разбит и обра­щен в бегство под Симбирском, он избрал себе пребы­ванием вольные просторы и оставался некоторое вре­мя в пустынной степи, передав одному из сообщников своих по прозванию Чертов Ус (что означает «сустав дьявола») власть над Астраханью. Стенька меж тем скитался по степи, покуда наконец не был захвачен и отвезен в Москву казачьим предводителем Корнилой Яковлевым и теми донскими казаками, которые хранили верность царю. Корнила Яковлев доводился Стеньке крестным отцом и всегда был почитаем им как родной отец, оттого Стенька и думать не мог, что человек сей замыслит против него худое. Но тот, кто был столь вероломен к своему государю, достоин по­добной участи. <…>

В миле от Москвы Стеньку ожидала заготовленная для сего случая телега, дабы привезти его в Москву, как он того заслуживал. В задней части телеги была воздвигнута виселица, с мятежника сорвали бывший на нем до того шелковый кафтан, обрядили в лохмотья и поставили под виселицу, приковав железной цепью за шею к верхней перекладине. Обе руки его были прико­ваны к столбам виселицы, ноги разведены. Брат его Фролка привязан был железной цепью к телеге и шел сбоку ее.

Таким образом прибыл Стенька с братом своим в город Москву, где ожидало его великое множество на­рода высокого и низкого звания. <…>

Обоих мятежников предали пытке, но в чем призна­лись они, никому не ведомо, известно лишь, что Стенька горько сетовал на смерть брата своего, повешенного ранее по приказанию Юрия Долгорукого.

Фролка, другой брат его, будучи пытаем, оказал ве­ликую слабость духа, и Стенька, подойдя к нему, дабы укрепить его, сказал, что должно помнить ему, сколь многим пользовался он в жизни, что долго жил он среди друзей в чести и славе и имел под началом тысячи и тысячи, а потому надлежит ему нынче принять тяжелую долю свою с терпением.

Есть у русских такой род пытки: они выбривают у злодея макушку и по капле льют туда холодную воду, что причиняет немалые страдания. Говорят, когда Стеньку и брата его обрили, Стенька сказал: «Слыхал я, будто только людей ученых обривают в священники, мы с тобой оба неученые, а все же дождались такой чести, и нам обрили макушку».

Спустя четыре дня по прибытии в Москву повезли его с братом в крепость к месту казни. Там прочли ему смертный приговор, в котором перечислялись главные его злодейства. Стенька слушал приговор с видом без­участным и не проронил ни слова, а лишь стоял, потупя глаза в землю. Когда пришло время палачу приступить к делу, Стенька несколько раз перекрестился, обратив­шись лицом к церкви Пречистой богородицы казанской, что означает пресвятой божьей матери казанской. Пос­ле того поклонился он трижды на три стороны собрав­шемуся народу, говоря «прости», что выражает прось­бу о прощении. И вот зажали его промеж двух бревен и отрубили правую руку по локоть и левую ногу по ко­лено, а затем топором отсекли ему голову. Все было совершено в короткое время с превеликой поспеш­ностью. И Стенька ни единым вздохом не обнаружил слабости духа.

Брат его, придя на место казни, крикнул, что знает он слово государево, — так говорят, когда намеревают­ся открыть тайну, которая может быть объявлена лишь самому царю. Когда спросили, что он имеет сказать, Фролка ответил, что про то никому нельзя знать, кроме государя. По той причине казнь отложили, и есть слух, будто открыл он место, где брат его Стенька зарыл в землю клад.

Таков был конец Стеньки Разина. Говорят, что спо­движник его Чертов Ус, которому он передал власть над Астраханью, снова возмутил народ и предал смерти митрополита и других людей, противившихся замыслу его. Господь всемогущий, да ниспошлет великому госу­дарю Алексею Михайловичу победу надо всеми его вра­гами.

Архангельск,

сентября 13/23 дня 1671 года.

На корабле «Царица Эсфирь».

Записки иностранцев о восстании Степана Разина. - Л., 1968. - С.110-113,115