Демографическая политика Китая

В основе промышленно-экономической стратегии Китая лежит концепция ресурсосбержения. Но для того чтобы выйти на уро­вень материального достатка среднеразвитых стран Европы, о чем объявило китайское руководство, КНР потребуются при­родные ресурсы еще одной планеты «по имени Земля». Отсюда и выдвижение тезиса «демографического империализма». Авто­ры этого тезиса У. Гогуан и Ван Чжаоцзюнь в книге «Китай по­сле Дэн Сяопина: десять сущностных проблем» пишут, что любой стране мира будет угрожать крах, если хотя бы 10% китай­цев устремятся за пределы своей страны. Этот тезис уже реали­зуется в Сибири и на нашем Дальнем Востоке. Если Пекину да­же удастся ужесточить демографическую политику: «одна семья — один ребенок», то к 2015 г. численность населения КНР воз­растет как минимум на 300 млн. человек. Примерно на 125— 140 млн. человек увеличится армия наемных работников.

КНР преодолевает немало трудноразрешимых проблем. В ча­стности, по официальным данным, почти четверть взрослого юродского населения — безработные, это почти 250 млн. чело­век. Такое сложное социальное явление порождает настроения эмиграции. Она есть в Китае: официальная и нелегальная. Ки­тайцы чрезвычайно трудолюбивы, быстро адаптируются в новой обстановке, легко приспосабливаются даже к экстремальным условиям, неприхотливы в еде, легко переносят жару и холод и т.п. Вот эта уверенность в своих силах, способность жить везде 11 является одной из немаловажных причин готовности безра­ботного жителя Поднебесной к эмиграции. По данным экспер­тов на территории РФ, особенно на Дальнем Востоке и в Забай­калье, нелегально проживает около 2 млн. китайцев. Они занимаются торговлей, земледелием, заводят семьи и получают вид на жительство. Если называть вещи своими именами, идет ти­хая, ползучая китаизация приграничных земель России. Всего же китайцы с помощью официальных и неофициальных каналов «осваивают» 72 страны мира.

К концу XX в. демографическая нагрузка на китайские части российско-китайских речных бассейнов превышает российскую в 17 раз. Немалая часть китайцев (по российским стандартам) вовлечена в различные формы проникновения на юг Дальнего Востока, Забайкалья, Сибири, а также на территории Казахстана и Киргизии, куда также активно проникают китайские казахи и киргизы. Не сняли китайцы и своих претензий в отношении Горно-Бадахшанской области в Таджикистане.

Если учесть, что население Средней Азии удваивается через каждые 23—25 лет, а его расселение жестко ограничено пусты­нями и высокогорными территориями, то не исключено, что внимание узбеков, казахов, киргизов, как и китайцев, может быть привлечено к жизненным пространствам Алтая, Сибири. Пока же в Средней Азии идет борьба за перераспределение сфер национального влияния и пересмотр нарезанных в начале 20-х годов XX в. границ. Так, Ферганская долина после развала СССР превратилась в объект острых территориальных разногла­сий между Узбекистаном, Киргизией и Таджикистаном. Сейчас таких территориальных споров между тремя бывшими советски­ми республиками более десятка. Они принесли уже кровь и трагедии для тысяч людей. Эти военные конфликты «выдавливают» в основном русское население (но не только рус­ское) в Россию. Но в этно-территориальные конфликты, проис­ходящие в Средней Азии, Казахстане, Киргизии, могут вмешать­ся не только этнические казахи и киргизы Китая, а также уйгу­ры, монголы, тибетцы, проживающие на Северо-Западе КНР, во внутренней Монголии. Что касается внешней Монголии, то территория им не нужна, жизненного пространства им хватает, но подпирает с юга могучий сосед — Китай. Куда пойдет его экспансия? В Улан-Баторе этого не знают, как не знают этого и в Москве.