Проблемы блокады

В условиях блокады самым сложным оказалось снабжение населения и войск продовольствием и водой, боевой техники фронта – горючим, заводов и фабрик – сырьем и топливом.

Запасы продовольствия в городе таяли с каждым днем. Постепенно сокращались нормы выдачи продуктов. С 20 ноября по 25 декабря 1941 года они были самыми низкими, ничтожно малыми: рабочие и инженерно-технические работники получали лишь до 250 граммов суррогатного хлеба, а служащие, иждивенцы и дети – всего 125 граммов в день! Муки в этом хлебе почти не было. Его выпекали из мякины, отрубей, целлюлозы. Это было почти единственное питание ленинградцев. Кто имел дома столярный клей, сыромятные ремни, употребляли и их в пищу.

Блокада принесла ленинградцам и другие тяжелейшие испытания.

Зимой 1941-1942 годов город сковала лютая стужа. Не было топлива и электроэнергии. Истощенные голодом, обессилевшие и измученные непрерывными бомбежками и обстрелами, ленинградцы жили в неотапливаемых комнатах с заделанными картоном окнами, потому что стекла были выбиты взрывной волной. Тускло светили коптилки. Замерзли водопровод и канализация. За водой для питья приходилось ходить на набережную Невы, с трудом спускаться на лед, брать воду в быстро замерзающих прорубях, а потом под обстрелом доставлять ее домой.

Остановились трамваи, троллейбусы, автобусы. На работу ленинградцам приходилось ходить пешком по занесенным снегом и не расчищенным улицам. Основной «транспорт» жителей города – детские саночки. На них везли скарб из разрушенных домов, мебель для отопления, воду из проруби в бидончиках или кастрюльках, тяжело больных и умерших, завернутых в простыни (дерева на гробы не было).

Смерть входила во все дома. Изнуренные люди умирали прямо на улицах. Свыше 640 тысяч ленинградцев погибло от голода.

Враги надеялись, что тяжелые лишения пробудят в ленинградцах низменные, животные инстинкты, заглушат в них все человеческие чувства. Они думали, что голодающие, мерзнущие люди перессорятся между собой из-за куска хлеба, из-за полена дров, перестанут защищать город и, в конце концов, сдадут его. 30 января 1942 года Гитлер цинично заявил: «Ленинград мы не штурмуем сознательно. Ленинград выжрет самого себя».

Но фашисты просчитались. Плохо знали они советских людей. Те, кто пережил блокаду, до сих пор помнят глубокую человечность безмерно страдавших ленинградцев, их доверие и уважение друг к другу.

Вызовом врагу была работа 39 школ в осажденном городе. Даже в жутких условиях блокадной жизни, когда не хватало еды, дров, воды, теплой одежды, многие ленинградские дети учились. Писатель Александр Фадеев сказал: «И самый великий подвиг школьников Ленинграда в том, что они учились».

Опасен и тяжел был путь в школу и обратно домой. Ведь на улицах, как на передовой, часто рвались снаряды, и идти приходилось, преодолевая холод и снежные заносы.

В бомбоубежищах, подвалах зданий, где проводились занятия, стоял такой мороз, что замерзали чернила. Стоявшая в центре класса печурка-«буржуйка» не могла его обогреть, и ученики сидели в пальто с поднятыми воротниками, шапках и рукавицах. Руки коченели, мел то и дело выскальзывал из пальцев.

Ученики шатались от голода. У всех была общая болезнь – дистрофия. А к ней прибавилась и цинга. Кровоточили десны, качались зубы. Ученики умирали не только дома, на улице по дороге в школу, но, случалось, и прямо в классе.

На панели Лиговской улицы, зажав в горсти сетку с учебниками, полулежала девочка в белом беретике, сложив тонкие ножки на мостовую, склонив набок головку, как раненная голубка. Она шла вместе с подружками и товарищами с уроков домой и вдруг ослабела. И они стояли вокруг нее с серьезными лицами, держа в руках сумки и сетки с учебниками и тетрадками, и молча смотрели на нее. Они не могли оставить ее одну и боялись поднять ее и отнести, боялись, что она умрет от лишних физических усилий.

На лице девочки не было выражения ни грусти, ни физического мучения. Лицо ее было бледно, спокойно, сосредоточено в себе. Нет слов, чтобы передать выражение лиц и глаз, окружавших ее друзей. Все они прошли через это, хорошо знали цену жизни и смерти. Дети с таким пониманием и глубоким сочувствием – это не дети, но и не взрослые, -это просто новые люди, людли, каких не знала история. Мера их любви равна мере их ненависти. Если бы видели, какой мрачный огонь горел в глазах некоторых из них! (воспоминания А.Фадеева).

Смерть настигала людей везде – на улице, передвигаясь, человек падал и больше не поднимался; в квартире – ложился спать и засыпал навеки; часто жизнь обрывалась у станка. Обледеневшие, словно саваном, покрытые снегом, стояли трамваи, автобусы, троллейбусы. Они напоминали окаменевших динозавров. Вдоль улиц причудливыми нитями свисали оборванные провода, покрытые пушистым слоем инея. По улицам, занесенным снегом, вереницей плелись люди и. напрягая последние силы. Тянули саночки, на которых лежали покойники. Мертвых хоронили без гробов, обернутых простыней или одеялом, а позднее просто в одежде, в которой человек умер. Нередко, выбившись из сил, люди оставляли мертвых на полпути.

Работники коммунального хозяйства и здравоохранения, ежедневно объезжая улицы и переулки, подбирали трупы и увозили их на грузовых машинах на Серафимовское, Большеохтинское, Смоленское, Богословское кладбища. Но больше всего увозили мертвых на окраину города, на огромный пустырь рядом со старой Пискаревской дорогой. Так образовалось известное ныне всем Пискаревское кладбище.

Глава IV