Пример 16 семейные матери

Фрагмент интервью отца сына 5 -ти лет с нарушением зре -ния (медицинский диагноз — нистагм).

Да, в первый момент у меня был определенный шок. А потом я посидел, подумал: «А чем он плох? Ребенок не болеет, не каш -ляет, две руки, две ноги, жизни радуется, не отрешен ни от нею».

3. «Оптимизм, вера в лучшее». Предположение о присутствии в поведении родителей данной стратегии основано на час­том употреблении родителями следующих фраз: «мы наде­емся, что у нас все будет хорошо»; «мне, кажется, все будет нормально»; «я почему-то уверена, что все образуется»; «я, вообще-то, оптимист по натуре, думаю, что все будет хо­рошо».

4. «Позитивное фокусирование». Суть стратегии заключается в том, что родители, прежде всего, рады самому факту рож­дения ребенка, его присутствию в их жизни. Данная страте­гия наиболее ярко проявилась в двух случаях. Оба они были

связаны с потерей близких' людей (в первом случае утрата одного из детей; второй случай потери собственного родите­ля, когда женщина пережила смерть матери).

5. «Социальное сравнение вниз». В данном случае родитель сравнивает нарушение, которое есть у его ребенка, с анало­гичными нарушениями, но имеющими больший патологичес­кий характер, у других детей. Например, к диагнозам, каса­ющимся слабовидения, родители более терпимы и говорят: «Слава богу, что не слепой».

6. «Самоконтроль и терпение». Родители «уговаривают» себя пережить трудные испытания, потому что все те силы, ко­торые они сейчас прилагают, помогут ребенку и дадут оп­ределенный результат. В родительском сознании существу­ет установка, что «данное испытание мы должны выдержать с достоинством». Многие родители констати­руют усиление толерантности. Хронические переживания, вызываемые постоянным стрессором (болезнь ребенка), способствуют своего рода «психическому закаливанию» этих родителей.

7. «Социальное отвлечение». Эта стратегия совладающего по­ведения характерна для отцов. Они также, как и матери, же­лают помочь своему ребенку, но свою роль видят в поиске специалистов-профессионалов, которые отвечали бы за кор-рекционный процесс в развитии ребенка.

Ниже описаны наиболее распространенные формы защитного поведения у родителей.

1. Рационализация. В данном случае родитель не до конца осоз -нает и принимает тяжесть нарушения развития ребенка. В ходе беседы родители доказывали «нормальность» своего ре­бенка, обращали внимание не на дефект зрения или слуха, а на интеллектуальные и творческие способности ребенка.

2. Идентификация — перенос на ребенка собственного опыта.

Пример 17.

Фрагмент интервью отца сына 5-ти лет с нарушением зре­ния (медицинский диагноз — нистагм).

Мой ребенок сейчас недостаточно знает то, что, может быть, знают другие дети, так как ему зрение не позволяет, ему трудно ориентироваться в пространстве. Ну да, есть у ребенка

такая особенность. Ну и что такого. Я вот, например, поздно начал говорить, и жена поздно начала говорить. Ну я же не ду­рак. У меня хоть и незаконченное, но все-таки высшее образо­вание... Не поступит мой ребенок в институт? Не беда. Я тоже не с первого раза поступил, тем не менее живу не хуже других, есть свой бизнес.

3. Сопротивление —противодействие родителей вмешательству извне («сейчас нам помощь уже не нужна, мы сами можем со всем справиться»; «зачем пускать кого-то к себе в душу?»; «любая беседа для нас тяжела, не хотелось бы вспоминать прошлое»).

4. Фантазирование. В этом случае родители (матери) не пере­стают питать надежду на то, что нарушение ребенка когда-нибудь исчезнет совсем. В планировании будущей жизни ре­бенка мать создает ситуации, которые невозможно реализовать с учетом сложности патологии ребенка.

Ресурсы совладающего поведения родителей,

воспитывающих детей с сенсорными нарушениями

Ресурсы — это то, что помогает человеку справиться со стрессо­вой ситуацией. Значимыми для семьи являются личностные, семей­ные ресурсы, и внешние, социально-ориентированные ресурсы.

Личностные ресурсы совладания: родительские чувства кребен -ку («мой ребенок — моя самая главная радость»); качество «hardy» (стремление и способность «выстоять», преодолеть). Семейные ре­сурсы: супружеские отношения («мы с мужем сами справлялись с трудностями»), понимание и участие другого ребенка в семье, по­мощь и поддержка родственников. Социально-ориентированные ресурсы: материальный достаток, поддержка друзей («друзья нас поддержали, от ребенка никто не отвернулся»), адекватное отноше­ние окружающих к ребенку, специализированная педагогическая

18o

помощь ребенку («я благодарен педагогам», «мне помогают педа­гоги»), помощь через общение с другими родителями.

Структура семьи (полная / неполная) влияет на отношение родителя к ребенку и на его эмоциональное состояние.

1. Одинокие матери. Переживания, обусловленные рождени­ем ребенка с нарушениями в развитии, отличаются выражен­ным чувством одиночества, состоянием паники, потери кон­троля, симбиозом с ребенком. Матери испытывают глубокое чувство вины перед ребенком. Внутри этой группы матерей можно выделить две подгруппы.

а. Матери с преобладанием психологических защит (напри­мер, фантазирование, сопротивление) и использованием стратегий совладания «самоконтроль и терпение», «по­зитивное фокусирование». Они отрицают необходимость социальной поддержки, их ресурсы связаны, прежде все­го, с самим ребенком, с установкой на силу своего «Я».

б. Матери, использующие активный копинг, направленный на решение проблем. Они используют внешние ресурсы: общение с другими родителями, позитивное отношение общества к ребенку, общение со специалистами.

2. Семейные матери. Этим матерям присущи все виды пере­живаний, перечисленные выше. Однако менее отчетливо чув­ство одиночества, связь с ребенком не носит яркого выражен -ного симбиотического характера. Используются стратегии активного и пассивного совладания. Ресурсами являются поддержка мужа, родственные отношения, сам ребенок, под­держка здорового ребенка в семье. Отношение к социальной поддержке варьируется от полного отвержения до возмож­ности принять.

3. Семейные отцы. Высказывания относительно своих пережи -ваний у мужчин отличаются большей скупостью. Они стара­ются избегать психологически напряженных тем. В структу­ре переживаний преобладают переживания злости, раздражения, негодования. Отцы проявляют активное пове­дение в разрешении проблем, связанных с ребенком. В отли­чие от матерей, это поведение направлено не на собственное участие в коррекционно-восстановительном процессе ребен­ка, а на поиск профессионалов, способных оказать специаль­ную помощь. Отцы видят свою роль в финансовой поддерж-

ке семьи и ребенка. Отрицают роль психологической помо­щи собственно родителям.

Таким образом, семья, имеющая ребенка с ограниченными воз­можностями здоровья (нарушения зрения и слуха), при рождении ребенка переживает влияние такого стресса, который приводит к возникновению кризиса в семье. Родители находятся в состоянии невозможности принять случившееся. Рождение ребенка с нару­шением воспринимается как нереальная трагическая ситуация. Нарушаются эмоциональные ожидания, связанные с новой соци­альной ролью матери или отца. Изменяется система семейных от­ношений (в некоторых случаях распад семьи, разрыв отношений с родственниками, выбор социальных контактов в зависимости от принятия или непринятия ребенка).

Под влиянием времени острые переживания родителей могут сглаживаться или трансформироваться в некие другие состояния (например, примирение, привычка), но не исчезают совсем и мо­гут возобновляться в процессе повседневной жизни семьи и при пе­реходе с одного этапа жизненного цикла на другой. Можно сказать, что родители таких детей находятся под влиянием хронического стресса, то есть в процессе жизнедеятельности семьи возникают си­туации, возобновляющие негативные переживания.

Родители, воспитывающие детей с тяжелыми нарушениями зрения и слуха, в борьбе с трудностями активны, стремятся ре­шить проблемы, помочь ребенку. Некоторые родители живут с чувством веры, не позволяют себе отчаиваться, настроены на ви­дение позитивных моментов в своей жизни и жизни ребенка. Од­нако драматичность жизненной ситуации, ее необратимость зас­тавляют родителей использовать психологические защиты, не позволяющие вырваться наружу негативным переживаниям. В основном это проявляется в убеждении окружающих в нормаль­ности своего ребенка и семьи и в отказе от специализированной помощи и поддержки семьи.

Для родителей, имеющих детей с нарушениями зрения и слуха, в качестве основного ресурса, помогающего совладать и противо­стоять стрессу, являются принятие ребенка и естественная роди­тельская любовь.

СОВЛАДАЮЩЕЕ ПОВЕДЕНИЕ РОДИТЕЛЕЙ,

ВОСПИТЫВАЮЩИХ ДЕТЕЙ С ЗАДЕРЖКОЙ ПСИХИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ*

Проблемы школьной неуспеваемости и задержки психического развития тесно связаны между собой и являются актуальными в современной специальной психологии и коррекционной педагоги­ке. По данным разных авторов, в детской популяции выделяется от 6 до 11% детей с задержкой психического развития (ЗПР).

Дети указанной категории имеют негрубые отклонения в функ­ционировании ЦНС, оказывающие негативное влияние на школь­ную и социальную адаптацию. Внешне трудности адаптации про­являются как неспособность сосредоточиться, расторможенность, утомляемость, нарушения работоспособности, неуверенность в принятии решений (что приводит к стойкой неуспеваемости в мас­совой школе); повышенная возбудимость, тревога, страхи, агрес­сия, упрямство, лживость, конфликтность (что проявляется в де-задаптивных формах поведения и нарушениях контактов с окружающей средой).

Как правило, нарушения адаптации вызываются целым рядом факторов, влияющих в системном единстве: начиная от кризисной ситуации в социуме, дефицита позитивного воздействия на ребен­ка всех институтов социализации, отрешенности и беспомощности образовательных учреждений до педагогической некомпетентнос­ти родителей и особенностей ребенка.

В педагогике сложилось основанное на бесчисленных фактах убеждение в том, что даже самые грубые промахи учителей обычно не так фатально сказываются на развитии личности ребенка, как неправильное поведение родителей.

В отечественной психологии существует определенный дефицит исследований семьи в критической жизненной ситуации (рождения и воспитания ребенка с отклонениями в развитии), хотя потребность в таком знании огромна. Без этого невозможно организовать гра­мотную психологическую помощь данной категории семей.

* В данном параграфе использованы материалы квалификационного ис­следования Е. А. Силиной, проведенного под руководством Е. В. Куфтяк.

i8₃

Процесс формирования психики ребенка (Л. С. Выготский, 1983) определяется социальной ситуацией развития. Неблагопри­ятные условия среды, рано возникшие, длительно действующие и оказывающие травмирующее влияние на психику ребенка, могут привести к стойким отклонениям в нервно-психической сфере, на­рушению сначала вегетативных, а затем и психических функций.

Исследования показали, что более половины детей с ЗПР — это дети из семей высокого социального риска.. К ним относятся се­мьи нескольких типов:

1) семьи с неблагополучным экономическим положением (без -работные родители, неудовлетворительные материально-бы­товые условия);

2) семьи с неблагоприятной демографической ситуацией (не­полные и многодетные семьи, отсутствие обоих родителей);

3) семьи с высоким уровнем психологической напряженности (постоянные ссоры, конфликты и драки между родителями, трудности в детско-родительских отношениях, жестокое об­ращение с ребенком);

4) семьи, ведущие асоциальный образ жизни (родители стра­дают алкоголизмом, наркоманией, психическими заболева­ниями, ведут аморальный образ жизни, совершают правона­рушения).

В семьях высокого социального риска детям практически не уде­ляют внимания. У этих детей могут появляться признаки эмоцио­нальной депривации — эмоционального «голода» — вследствие не­достатка материнской ласки и нормального человеческого общения. Педагогическая запущенность способствует отставанию ребенка в психическом развитии.

В настоящее время выделяют основные признаки семьи (Л. М. Ши-пицына, 2005), воспитывающей ребенка с отклонениями в развитии:

1) родители испытывают нервно-психическую нагрузку, уста­лость, напряжение и неуверенность в отношении будущего ре­бенка, что отражает нарушения временной перспективы;

2) личностные проявления и поведение ребенка не отвечают ожиданиям родителей, и, как следствие, вызывают у них раз­дражение и горечь;

3) семейные взаимоотношения нарушаются и искажаются;

4) социальный статус семьи снижается — возникающие пробле­мы затрагивают не только внутрисемейные взаимоотношения,

184 но и приводят к изменениям в ее ближайшем окружении: ро­дители стараются скрыть факт нарушения психического раз­вития у ребенка и наблюдения его специалистом (психиатром, невропатологом) от окружающих, что сужает круг внесемей-ного функционирования;

5) «особый психологический конфликт» возникает в семье как результат столкновения с общественным мнением, неадекват­но оценивающим усилия родителей по воспитанию, лечению такого ребенка.

Путь, по которому идет развитие такого ребенка, обусловлен как характером и степенью имеющейся у него патологии, так и отно­шением родителей к наличию детской патологии. Известно, что со­циальная адаптация этих детей напрямую зависит от грамотного родительского (прежде всего, материнского) поведения. Очень ча­сто родительское поведение является не позитивным, а наоборот, негативным фактором в развитии ребенка с отклонениями в раз­витии. В работах многих исследователей подчеркивается идея о ра­венстве влияния как родителей на ребенка, так и ребенка на роди­телей (В. С. Савина, О. Б. Чарова, 2002). С одной стороны, родительское отношение может провоцировать появление у ребен­ка вторичных нарушений, а с другой — детская психопатология при -водит к различным искажениям родительского отношения.

Учитывая трудности воспитания и взаимодействия с ребенком, длительное внутреннее напряжение, переживание стресса родите­лями, психологические нагрузки, искажение социального статуса семьи, можно говорить о недостаточности в семье ресурсов, необ­ходимых для конструктивного совладания с трудностями. Некон­структивное совладание не позволяет родителям адаптироваться к трудностям, адекватно действовать в критической ситуации, что усугубляет внутрисемейные проблемы, взаимоотношения с ребен­ком, личностные переживания. Г. Мак-Куббин процесс совлада­ния в условиях семейных трудностей рассматривает как свойство семейной системы, позволяющее создавать новые модели функци­онирования после воздействия неблагоприятных фактов и дающее возможность дальнейшего противостояния этим факторам.

В нашем исследовании изучались особенности совладающего поведения родителей, воспитывающих детей с задержкой психичес­кого развития. Исследование проводилось на базе школы; в нем приняли участие родители, воспитывающие детей с ЗПР, в количе-

стве 37 человек (18 отцов и 19 матерей). Средний возраст матерей в данной группе составляет 33 года, отцов — 36 лет. Все дети с ЗПР обучаются в классах коррекционно-развивающего обучения обще­образовательной школы. Большинство детей имеют ЗПР сомато­генного происхождения и церебрально-органического генеза.

Для сравнения показателей была отобрана группа испытуемых, дети которых характеризовались нормальным психическим разви­тием. Число родителей — 39 (19 отцов и 20 матерей). Средний возраст отцов составляет 37 лет, матерей — 33 года.

Общая характеристика состава семей у детей с ЗПР позволила выявить их значительные отличия. 90% родителей детей с ЗПР имеют среднее специальное образование. В группе родителей де­тей без ЗПР среднее специальное образование имеют 74% роди­телей. Остальные родители имеют высшее образование. У боль­шинства школьников основной группы семья является источником внутренней психологической напряженности. В подобной семье отсутствуют возможности для полноценного развития и воспита­ния детей, родители и взрослые отличаются недостаточным по­тенциалом общего развития и низким уровнем социальной адап -тации. В такой семье реализуется сочетание или один из таких типов семейного воспитания, как непринимающий, авторитарный и симбиотический.

С помощью опросника «Копинг-поведение в стрессовых ситуа­циях» Н. Эндлера и Д. Паркера, Опросника способов совладания Р. Лазаруса и С. Фолькман, Шкалы социально-психологической адаптированностиК. Роджерса и Р. Даймонда были выявлены осо­бенности совладающего поведения и уровень социально-психоло­гической адаптированности родителей, воспитывающих детей с

ЗПР.

При столкновении с трудностями матери и отцы, воспитываю­щие «особых» детей, имеют тенденцию реже использовать страте­гию поиск социальной поддержки, чем матери и отцы нормально развивающихся детей. С одной стороны, такое предпочтение в вы­боре стратегии связано с тем, что родители не совсем уверены в ком -петентности социального окружения, не чувствуют реальной помо­щи для себя и своего ребенка. С другой, они не желают обсуждать трудности и посвящать в свои проблемы других людей, чтобы лиш­ний раз не акцентировать внимание на особенностях развития сво -его ребенка. Хотя в данной конкретной ситуации поиск социальной

поддержки мог бы послужить ресурсом, позволяющим человеку справляться с трудностями.

У отцов, воспитывающих детей с ограниченными возможнос­тями здоровья, по сравнению с отцами нормально развивающихся детей наблюдается тенденция реже выбирать при столкновении с трудностями конфронтативный копинг. Редкое использование отцами конфронтативного копинга нельзя объяснить однозначно. Так, конфронтация — это одно из проявлений упорства и уверен­ности человека в себе. Следовательно, можно отметить, что отцы данной родительской группы реже чувствуют в себе эти качества и проявляют их в реальной жизни. Одновременно «конфронтатив­ный копинг» понимается автором методики как определенная сте­пень враждебности и готовности к риску в процессе совладания с трудностью. Поэтому можно предположить, что отцы, воспитыва­ющие детей с ЗПР, в стрессовых ситуациях не склонны использо­вать агрессивные усилия по изменению ситуации, неоправданно рисковать, что, вероятно, связано с личностными особенностями отцов.

Кроме того, родители (матери и отцы), воспитывающие детей с ЗПР, реже, чем родители нормально развивающихся детей, при стол­кновении с жизненными трудностями выбирают стиль социальное отвлечение, предпочитая с «головой окунуться» в проблему. Роди­тели не способны поделиться своей проблемой с близким человеком, получить поддержку и восстановить внутренние ресурсы.

Интерес представляют и выявленные нами различия внутри се­мей (между отцами и матерями): в семьях группы родителей детей с ЗПР отцы чаще, чем матери, сталкиваясь с трудностью, выбира­ют стратегию самоконтроль.

Последующий корреляционный анализ позволил выявить нео­днозначные взаимосвязи. Высокий уровень дезадаптированности родителей детей с задержанным развитием значительно снижает вероятность использования ими таких стратегий, как поиск соци­альной поддержки и социальное отвлечение. Известно, что со­циальная активность не существует без адаптации личности, имен­но сниженные адаптационные возможности родителей ведут к проявлению пассивности при совладении с трудными семейными ситуациями.

Так, ожидание внешнего контроля родителями, воспитывающи­ми детей с ЗПР, оказалось отрицательно связанным с социальным

отвлечением. Выявленная связь демонстрирует, что родители не считают нужным в трудной ситуации прибегать к социальной под­держке, и в то же время они ожидают эту поддержку, ждут напо­минания и толчок извне, проявляя беспомощность, безответствен­ность и пассивность в решении жизненных проблем. По результатам исследования И. В. Смирновой (1998), родители учащихся млад­ших классов коррекционно- развивающего обучения отказываются принимать посильное участие в обучении ребенка, объясняя это тем, что «все равно ничего не получится». Чаще всего за этим кро­ются неверие в собственные силы, усталость, безнадежность, рас­терянность, нереалистичное представление о происходящем.

Таким образом, дезадаптированность родителей детей с задер­жанным развитием, проявляющаяся в конфликте с другими, ожи­дании внешнего контроля, замкнутости, не позволяет им обращать­ся за помощью к социальному окружению, что снижает фокусирование на трудностях повседневной жизни и затрудняет поиск возможных способов их решения. Следовательно, у родите­лей детей с задержанным развитием отмечается недостаточность внутренних ресурсов для проявления адаптивных реакций и пове­дения.

Естественно, что подобные способы реакции на стрессовые ситу­ации будут непосредственно проявляться и в практике воспитания. Ранее исследование совладеющего поведения родителей в структуре детско - родительского взаимодействия показало, что от того, насколь -ко эффективно родитель совладает с трудными ситуациями этого вза­имодействия, во многом зависит и качество детско - родительских от -ношений.

Так, семья, воспитывающая ребенка с отклонениями в разви­тии, сталкиваясь с жизненными трудностями, характерными для обычной семьи, имеет свои специфические нарушения: в соци­альных отношениях, в системе специфических социальных потреб­ностей (близости, информации, практической помощи и т. д.), во взаимоотношениях ребенка с родителями, в интеграции семьи. Тя­желые нарушения семейных представлений и переживания роди­телей приводят к нарушению социально-психологических аспектов жизнедеятельности семьи. Возможность выйти на путь совладания с трудностями зависит от умения родителей принять особенности развития ребенка и организовать свое поведение.

НАСИЛИЕ В СЕМЬЕ И СЕМЕЙНЫЕ НАРУШЕНИЯ

«Запрещается... запрещается... запрещается».

Пять тысяч раз были сделаны эти надписи.

«Все-таки чудесно быть доброй», —

думала умиротворенно маленькая хемулиха.

В настоящее время широкую распространенность приобретает по -нятие домашнее насилие, как система поведения, целью которого является достижение власти и контроля в семейных отношениях. Оскорбления, запугивания, угрозы, принудительные сексуальные отношения, экономическая зависимость — часть насильственных взаимоотношений. Объектом домашнего насилия могут быть лю­бые члены семьи. Специалисты выделяют три типа семейной же­стокости:

1) со стороны родителей по отношению к детям;

2) со стороны одного супруга по отношению к другому;

3) со стороны детей и внуков по отношению к престарелым родственникам.

Жестокое обращение с ребенком в семье — причина многих пси -хологических проблем, которые в дальнейшем сопровождают че­ловека всю жизнь.

В условиях всеобщего стресса, материальных трудностей зло­употребления в отношении детей во многих семьях стало привыч -ным явлением. При анонимном исследовании детей разного воз­раста из 15 городов России выяснилось, что 60% родителей используют физические наказания. Среди них в 85% случаев дети говорят о порке, 9% — о стоянии в углу, 5% — об ударах по голове, лицу и т. д.

Проблема предотвращения насилия над детьми актуальна во всем мире. Анализ отечественной и зарубежной литературы пока­зывает, что теоретические и практические аспекты насилия над деть­ми недостаточно изучены и являются самостоятельным предметом исследования.

Злоупотребление, жестокое обращение, агрессивное обращение, пренебрежение, синдром опасного обращения с детьми, child abuse,

maltreatment, или mistreatment — это широкий, но не полный диа­пазон наносящих вред ребенку действий со стороны людей, кото­рые опекают его и должны о нем заботиться.

Несмотря на большое количество исследований по вопросу ро-дительства, очень немногие из них посвящены именно вопросу фи­зического наказания и факторам, которые предопределяют его ис­пользование. Это серьезный пробел в понимании процессов родительства, поскольку любое насилие в семье, в том числе и ис­пользование физических наказаний, имеет особенно разрушитель­ное воздействие на основные процессы взаимоотношений в семье (К. Капоу, 2003).

В ходе национального опроса американские исследователи под­считали, что 70—90% американских родителей шлепают детей дош­кольного возраста, причем некоторые родители — порядка 5 раз в день (R. L. Simons, С. Johnson, 1994). Авторами было выявлено, что, во-первых, уровень физических наказаний выше в 5 лет, чем в 2 года, во - вторых, уровень наказаний зависит от пола ребенка. Так, родители применяют более частые физические наказания в более грубой форме к девочкам в возрасте 5 лет, чем в 2 года, в то время как для мальчиков уровень наказаний был высок в 2 года и значи­тельно не увеличивался (К. Капоу, 2003). Девочки более защище­ны от физических наказаний в первые годы жизни, что является следствием благоприятных родительских ожиданий, а также хоро­шего поведения девочек. К пяти годам, однако, уровень физичес­кого наказания девочек приближается к уровню наказания маль­чиков, возможно, по причине того, что в более старшем возрасте нарушения норм становятся распространенным явлением среди детей, и девочки участвуют в этом не меньше, чем мальчики.

Жестокое обращение и насилие, совершенное по отношению к ребенку, по своим последствиям относят к самым тяжелым психо­эмоциональным травмам, приводящим к развитию посттравмати­ческих стрессовых расстройств (ПТСР). Потенциальный риск для детей, связанный с подобным поведением родителей, включает рост вероятности детского психологического дистресса, уровня детской агрессивности, вероятности развития пограничного личностного расстройства, острого шока, невротических и реактивных психотических расстройств (Н. В. Тарабрина, 2001). Характер и обратимость психологических последствий жестокого обращения во многом определяются возрастом ребенка и повторяемостью

травмирующих инцидентов. Поскольку жестокое обращение прак­тически всегда сопровождает ребенка в течение долгих лет его жиз -ни в родительской семье, то со временем происходит не нивелиро­вание, а накопление негативных психологических последствий.

Негативные взаимоотношения в браке, которые проявляются в конфликтах и враждебности, идентифицированы исследователями как наиболее вероятный фактор, разрушающий процесс воспита­ния ребенка. Родители, переживающие разногласия в браке, с боль­шей вероятностью демонстрируют грубость, вседозволенность и про­тиворечивость в процессе воспитания ребенка (О. Erel, В. Burman, 1995). Однако не все конфликты, возникающие в браке, одинако­во вредны для взаимоотношений в браке и для¹ воспитания ребенка. Установлено, что супружеские пары, которые спорили, но их пове­дение в споре оставалось позитивным, не вставали перед пробле­мой использования грубых методов воспитания ребенка (К. Капоу, 2003). В примере вышеуказанных авторов, отцы использовали аг­рессивные стратегии воспитания только в том случае, когда в про­цессе разрешения конфликта между супругами проявлялась жес­токость друг к другу.

У некоторых родителей физическое наказание может быть ско­рее вызвано агрессивностью, заложенной внутри личности, нежели техникой воспитания, выбранной по причине ее эффективности как средство против неправильного поведения.

Таким образом, более частые и более жестокие физические на­казания детей в семье могут быть следствием двух различных про -цессов — высокого уровня супружеского конфликта или личност­ной враждебности, что демонстрирует феномен так называемого «равного результата» (equifmality) (К. Капоу, 2003). Наличие любого из этих факторов одинаково вредно для управления пове­дением ребенка.

Социально-психологическое исследование семьи, применяю­щей физические наказания детей, было проведено с целью изуче­ния особенностей функционирования и межличностного взаимо­действия в ней. Были отобраны 38 семей (включая мать, отца и ребенка), в которых родители регулярно применяли физические наказания по отношению к собственному ребенку. Критериями отбора подобных семей были: обращение за психологической по­мощью к специалисту по поводу дезадаптированности ребенка в

школе; наличие психологических проблем и несовладание с ними ребенка и семьи в целом; все признаки проблемности, дисфунк-циональности семьи, которые можно установить при помощи включенного наблюдения и интервью. Критериями отбора 42 ус­ловно благополучных семей с детьми послужили положительная экспертная оценка и характеристика семьи, данная классным ру­ководителем, педагогом-психологом школы, в которой обучается ребенок; данные, полученные из анонимного мини-сочинения ребенка, свидетельствующие об отсутствии применения физичес­ких наказаний в семье; желание и готовность родителей принять участие в данном исследовании. Выборку составили 231 испыту­емый (80 матерей, 71 отец, 80 детей).

Путем анализа полученных результатов были выделены следу­ющие виды наказаний, оцениваемых членами семей как физичес­кие. Это наказания ребенка за провинности ремнем, пощечины, подзатыльники, тычки, избиение случайно оказавшимися под ру­кой предметами.

Обнаружено, что основными мотивами применения физичес­кого наказания родители основной группы считают «разрядку стрессовой ситуации, не зависящей от ребенка» (92% отцов и 66% матерей). Матери также склонны наказывать детей из-за того, что «ребенок огорчает» их плохой учебой, непослушанием, импульсив­ным поведением (66%), а отцы наказывают, чтобы «воспитать» (50%). Выбор физического наказания половина родителей объяс­няют тем, что их тоже били в детстве, что говорит о проявлении па-тологизирующего семейного наследования.

Приведенные результаты позволяют выделить два фактора, ко­торые приводят к применению физического наказания. Во-первых, это собственные проблемы родителей, напряжение от которых они срывают на детях, и, во-вторых, проблемы, воспринимаемые ро­дителями у ребенка.

В качестве собственных проблем родителей выявлены негар­моничные супружеские отношения, меньшее, чем в группе услов­но благополучных родителей принятие отцами и матерями себя и их выраженный эмоциональный дискомфорт. Отцов этой группы также характеризует склонность к конфликту с другими. Еще Э. Фромм отмечал, что любовь к себе и любовь к другим идут рука об руку. Именно нелюбовь к себе сопровождается существенной враждебностью к другим.

Таким образом, родители, наказывающие своих детей, меньше удовлетворены своими супружескими отношениями, менее уверены в себе и более чувствительны к происходящим изменениям.

У детей, которые подвергаются дома физическим наказани­ям, были выявлены следующие психологические проблемы: син­дром дефицита внимания с гиперактивностью, педагогическая запущенность, повышенная тревожность, несформированность навыков общения, групповая изоляция и т. д. Можно предполо­жить, что индивидуальные психологические особенности детей, наличие элементов эмоциональных и поведенческих расстройств делают этих детей трудным воспитательным объектом для роди­телей.

Отношение родителей основной группы к своим детям в резуль -тате наличия вышеописанного комплекса проблем характеризуют три негативные воспитательные установки: 1) отвержение ребен­ка, 2) строгий контроль над ним и его социальными достижения­ми, 3) приписывание ребенку личностной и социальной несостоя­тельности, то есть его инфантилизация и инвалидизация.

С помощью регрессионного анализа было установлено, что оба родителя, используя воспитательные установки, направленные на непринятие и авторитарный контроль над поведением ребенка, по­вышают вероятность использования им эмоциональных способов совладания со стрессом («кусаю ногти», «ломаю суставы пальцев», «воплю», «кричу», «плачу», «грущу», «схожусума», «бью», «ло­маю», «дразню кого-нибудь» и т.п.).

С одной стороны, и отцы и матери, практикующие физическое наказание своего ребенка, достоверно чаще используют воспита­тельные установки, направленные на непринятие и авторитарный контроль над поведением ребенка, чем повышают вероятность вы­бора им копинг-стратегий, ориентированных на эмоционально-деструктивное отреагирование.

С другой стороны, выбор матерями стиля «социальное отвлече­ние», а отцами — стратегии «поиск социальной поддержки» ока­зывает благоприятное влияние на становление копинг-поведения ребенка. Выбор матерью и отцом стратегий, направленных на по­иск эмоциональной, информационной поддержки, совета у близ­ких и специалистов, уменьшает риск выбора ребенком эмоциональ -но-деструктивных копинг-стратегий. Во-первых, подобное поведение родителей при разрешении детских проблем (то есть об-

ращение к психологам) позволяет в ходе консультативной беседы смягчить невротические симптомы у детей. Во-вторых, возможно, проблемы, разрешаемые родителями, не воспринимаются детьми как собственные, поэтому и нет переживаний, приводящих к дест­руктивным стратегиям совладания.

Конфликтные взаимоотношения и нарушение коммуникаций в семье, определенные черты личности родителей, негармоничный стиль воспитания не создают условия для удовлетворения важней­шей потребности ребенка в безопасности, а потребность в привя­занности подвергается серьезному испытанию, что, в свою очередь, может привести к формированию у ребенка неконструктивных сти -лей и стратегий совладающего поведения. Таким образом, семья, выступая психосоциальным посредником общества, не только ак­туализирует у ребенка защитные процессы, формируя у него на уровне акцентуации личности определенный защитный «стиль жиз­ни», но и вырабатывает копинг-стратегии как средства социально-психологической адаптации.

ПРОБЛЕМЫ СЕМЕЙНЫХ ОТНОШЕНИЙ

И СОВЛАДАЮЩЕЕ ПОВЕДЕНИЕ УЧАСТНИКОВ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ

Исследования показывают, что не менее четверти мужчин, при­нимавших участие в боевых действиях, нуждаются в специализи­рованной психологической помощи по проблемам семейной жиз­ни. Особенно высок этот показатель у ветеранов военных действий, обнаруживающих признаки посттравматического стрессового рас­стройства (ПТСР). Это впервые обнаружили американские пси­хологи у солдат, испытывающих «усталость от битв» (S. A. Stouffer, 1949). Было отмечено, что часть военнослужащих просто не об­ладали ресурсами, дающими возможность пережить травму, и очень быстро приобретали психические расстройства, вызванные стрес­сом. Так, примерно треть проблем со здоровьем у американских

военных во время Второй мировой войны были психиатрическими по происхождению.

Причины семейных проблем, по словам самих военнослужащих, кроются в том, что жены и родственники «их просто не понима­ют». Соответственно, причинами непонимания военнослужащих их семьями (В. В. Знаков, 1989) могут быть следующие обстоя­тельства:

1. Жизненный опыт солдат, отслуживших в Чечне и других рай -онах военных действий, резко отличается от опыта их членов семей. Воспоминания, общее прошлое, неведомое родным и знакомым, сближает их, заставляет тянуться друг к другу.

2. Отрицательные психологические последствия длительного пребывания в экстремальных условиях войны — посттравма­тический стресс. Это «невидимые миру слезы»: многие после возвращения домой столкнулись с тем, чего не довелось ис­пытать большинству людей (ночные кошмары с воспомина­ниями о боях, повышенная тревожность, беспричинная раз­дражительность, чувство тревоги и страха и т. д.).

3. Особое отношение общества, в том числе и членов их семей, изменившееся после участия в войне, включающее весь спектр человеческих эмоций, мнений, убеждений. Одни жалеют, другие относятся с настороженностью, третьи опасаются («они убийцы»), четвертые считают героями, то есть нали­цо определенная стигматизация (от лат. stigma — пятно).

Такое отношение окружающих, особенно близких людей, спо­собствует тому, что некоторые военнослужащие и сами чувствуют свою «инакость», непохожесть на остальных. Естественно, это зат­рудняет процесс послевоенной адаптации вообще и в семье, в осо­бенности.

Результаты исследований говорят о том, что большое количество семейных проблем участников военных действий сводится к трудно­стям и проблемам, возникающим в сфере сексуальных отношений. Естественно, благополучие и неблагополучие этой сферы влияет на гармонию семейных отношений в целом (Н. В. Тарабрина, 2001).

Существенную роль в формировании интимных проблем вое­вавших играют неблагоприятные психические факторы, к которым в первую очередь относятся симптомы посттравматического стрессового расстройства. Среди них особенно часто отмечают следующие:

1) легко наступающая декомпенсация под влиянием внешних факторов (физическое и психическое переутомление, дли­тельное эмоциональное напряжение, злоупотребление алко­голем);

2) повышенная истощаемость;

3) аффективная неустойчивость со вспышками дисфории (злоб­но-тоскливого настроения), тревоги и утратой вкуса к жиз­ни, прежних интересов;

4) ограничение и предельная формализация контактов с окру­жающими (в том числе с близкими людьми в семье);

5) асоциальные действия.

Все это создает крайне неблагоприятный фон для супружеских отношений и повышает вероятность сексуальных проблем у муж­чин. В свою очередь, специфические особенности личностного ре­агирования страдающих посттравматическим стрессовым расстрой­ством на стрессовые ситуации, к которым в полной мере можно отнести безуспешные попытки сексуальных контактов, способствуют невротической фиксации на половой сфере и развитию тревожного ожидания новых неудач. Конфликтные межличностные отношения с женой или постоянной партнершей, использование дезадаптив-ных стратегий совладения с ситуацией, например, стремление пе­реложить всю ответственность за сексуальные неудачи на женщи­ну, обесценивание ее как личности и сексуального партнера, провоцирование ссор вплоть до разрыва супружеской связи и / или частое употребление алкоголя, чтобы избежать близости, дополня­ют сложную картину половых расстройств (Н. А. Гоголин, 2000). Безусловно, это нарушает адаптационные возможности человека, снижает уровень его субъективного благополучия и удовлетворен­ности жизнью.

Семейные трудности проявляются и в ежедневном общении. Жены участников военных действий говорят о том, что их мужья приходят другими, «мы не знаем, как с ними общаться». И это пра­вомерно, поскольку в процессе службы в ситуациях серьезной уг­розы для жизни происходит переосмысление таких экзистенциаль­ных понятий, как «жизнь», «смерть», «честь», «долг», а это, в свою очередь, ведет к осознанию того, что необходимо не только общаться по-другому, но и жить по-другому, все, что так ценилось раньше (до службы), становится менее значимым, отходит на второй план, и наоборот.

Процесс адаптации военнослужащих в семье сопровождается повышением конфликтности вследствие того, что им приходится принимать нормы и условности этой жизни, а «там» отношения были открытыми. Наблюдается также повышение когнитивной сложности, то есть расширение оснований для новой оценки окру­жающих явлений, в том числе поведения людей. ■ В. В. Знаков (1990) выделяет следующие факторы-катализато­ры конфликтного семейного общения участников военных действий: это повышенная утомляемость в общении (сниженная социальная эргичность), повышенная эмоциональная чувствительность (соци­альная эмоциональность), преобладание экстернального типа ло-куса контроля. Очень часто семейные конфликты возникают на по -чве того, что те навыки и опыт, которые с таким трудом приобретались на войне, оказываются никому не нужными и не востребованы даже близкими людьми.

Повышенная раздражительность, мнительность обостряют и чувство ревности, которое находит свое выражение в агрессивных поступках по отношению к жене и детям.

Обобщая вышесказанное, нужно отметить, что семья — это та сфера жизнедеятельности, в которой наиболее остро проявляются и ощущаются те изменения участников военных действий, не соответ­ствующие ожиданиям их близких людей и, следовательно, вызыва­ющие массу конфликтов. Это связано с интенсивностью семейного общения и взаимодействия, динамичностью семейных групповых процессов и явлений, объективной необходимостью в тесных связях, отношениях между членами семьи или супружеской пары.

Способность справиться с подобными негативными явлениями во многом зависит от имеющихся у участников военных действий стратегий и механизмов, а также ресурсов совладающего со стрес­сом поведения.

В зарубежной психологии проблематику стресса-копинга учас­тников военных действий относят к реакциям на экстремальный стресс (Н. I. MucCubbin, 1983). Войны относятся к «экстремаль­ным» стрессорам, последствия которых сказываются в течение мно­гих десятилетий. Под их воздействием копинг-ресурсы индивида, семьи, сообщества подвергаются жестокому испытанию.

В 1970-х гг. появилось большое количество англоязычных ис­следований последствий военных катастроф. Основной причиной этого стала американская война во Вьетнаме.

Продуктивным считается применение теории COR (Conservation of Resources), или Сохранения ресурсов, С. Хобфолла (1988, 1991), рассматривающей экстремальный стресс и его по­следствия в психосоциальном контексте. Эта теория позволяет по­нять и предсказать, как экстремальный стресс может помешать че­ловеку приспособиться к мирной жизни, либо, наоборот, насколько возможно снизить его разрушительный эффект. Она рассматрива­ет разнообразные виды ресурсов, помогающих участникам воен­ных действий адаптироваться к мирной жизни. К таким ресурсам относятся: личностные ресурсы, социальные и ресурсы сообщества (community).

Западные исследователи выделяют два основных последствия ПТСР: соматизация (возникновение болезней) и депрессия (эмо­циональное расстройство — реакция на дистресс). Наиболее часто встречаемыми реакциями у ветеранов войны Судного дня 1983 г. в Израиле были: «полевая», или чрезмерная, зависимость от ситу­ации общения; аутоагрессия (агрессивное поведение, обращенное против себя); неадекватная сексуальная идентификация.

Другие исследования показали, что участники военных действий, которые в меньшей степени используют проблемно-фокусирован­ный копинг и в большей степени эмоционально-фокусированный, хуже выздоравливают, восстанавливаются и имеют больший риск возникновения и развития посттравматического стрессового рас­стройства (Н. I. MucCubbin, 1983).

Несмотря на силу экстремального стресса, существуют факто­ры, которые помогают человеку преодолеть негативные последствия его воздействия. С. Хобфолл и другие авторы теории COR называ­ют их медиаторами (посредниками), позволяющими справляться даже с отсроченными воздействиями стресса. Это, во-первых, ре­сурсы сообщества (или community): место жительства, обществен­ное мнение и общественные организации и др. Во-вторых, соци­альные ресурсы (семья, друзья, соседи). Исследователи показали, что в лучшем положении оказываются те участники военных дей­ствий, которые использовали стратегию поиска социальной поддер -жки в большей мере, чем другие виды копинга. В-третьих, это ин­дивидуальные ресурсы, к которым относятся возраст, пол и тендер, трезвость или склонность к алкоголизации и др.

Ш. Тейлор, специалист по психологии здоровья, показала, что наиважнейшим аспектом успешного приспособления к своей трав-

ме является приобретение чувства контроля над травмирующим событием, либо успешная организация самоконтроля, саморегуля­ции. В этом смысле менее успешны люди, у которых выражен вне­шний локус контроля как личностная черта. Известно, что он свя­зан с перенесением ответственности за происходящее на других людей и внешние обстоятельства (Н. I. MucCubbin, 1983). Имен­но внутренний локус контроля позволяет участникам военных действий использовать более продуктивные стратегии и стили совладающего поведения, то есть, в данном случае, проблемно-ориентированный копинг.

Исследования последствий военной травмы говорят о том, что она делает индивидов чрезвычайно уязвимыми, невключенны-ми в жизнь. Это способствует тому, что некоторые из них реша­ют жизненные трудности, надеясь на чудо, рисуя бесплодные, не-воплотимые в жизнь мечты и фантазии, что приводит к истощению жизненных ресурсов. Исследования С. В. Литвинце-ва, Е. В. Снедкова (1997) продемонстрировали, как зависят последствия реакций боевого стресса от ведущих копинг-страте­гий личности. Результаты говорят о том, что наиболее эффек­тивными и продуктивными являются поиск поддержки в соци­альной сфере, активный протест или демонстративное реагирование, установка на активную переработку проблем. За­тяжные пассивные реакции боевого стресса в значительной мере обусловливались копинг-стратегиями избегания, установками на изменение ситуации и «бегство» из нее или отказ от преодоле­ния трудностей и оказывались непродуктивными. Протест, воз­мущение, направленность аффекта на окружающих являлись предикторами развития дезадаптации в будущем. Наконец, мрачная самооценка своего самочувствия на перспективу, на­правленность тревожных опасений в будущее, самообвинение, аутоагрессивные тенденции ухудшали прогноз как ближайших, так и отдаленных последствий.

Как происходит выбор стратегий и стилей совладания у воен­нослужащих, имеющих симптомы и диагноз ПТСР, и без них, мы изучали эмпирически. Благодаря наличию второй группы военнос­лужащих, не принимавших участия в боевых действиях, мы нашли различия в выборе ими стилей совладающего поведения. Мы пред­положили, что преобладание тех или иных копинг-стратегий у во­еннослужащих с симптомами посттравматического стрессового рас-

стройства связано как с их личностными ресурсами, так и с услови -ями социального взаимодействия (социального ресурса), прежде всего, в семье. В исследовании добровольно приняло участие 90 человек. Группу военнослужащих с ПТСР (п = 50) составляли сотрудники органов внутренних дел отряда особого назначения, принимавшие участие в боевых антитеррористических действиях на территории Чечни, а во вторую группу (п = 40) вошли военнос­лужащие срочной и сверхсрочной службы воинской части г. Кост­ромы. Обе группы однородны по составу: включали молодых муж­чин в возрасте от 18 до 35 лет.

Результаты показали, что существуют достоверные различия на высоком уровне значимости при выборе испытуемыми того или иного стиля копинга, измеренного при помощи опросника КПСС (CISS) Эндлера и Паркера (адаптация Т. Л. Крюковой, 2001). Мы с уве­ренностью можем говорить о том, что в группе военнослужащих, не участвоваших в военных действиях, преобладает проблемно - ори -ентированный копинг (70% испытуемых). Военнослужащие, уча­ствовавшие в боевых действиях, чаще, чем не участвовавшие, ис­пользуют эмоционально-ориентированный копинг (ЭОК) и копинг, ориентированный на избегание (КОИ). Хотя в обеих груп -пах проблемно-ориентированный копинг (ПОК) преобладает, в контрольной группе его выраженность гораздо выше. Преоблада­ющим копинг-поведением у военных с симптомами ПТСР явля­ется копинг, ориентированный на избегание (КОИ).

Особый интерес для нас представляет категория людей, обла­дающая синдромом ПТСР. Как выяснилось, эти люди склонны не решать жизненные проблемы и трудности (активное совладание), а избегать их, то есть имеют пассивный тип совладания. Другая же категория военнослужащих, которые благополучно адаптиро­вались к мирной жизни (в том числе, — и это важно, — в семей­ной жизни), выбирают проблемно-ориентированный копинг. Причины разного выбора в экспериментальных подгруппах того или иного копинг-поведения мы попытались найти в личностных и социальных ресурсах испытуемых. Хорошо адаптирующиеся ис­пытуемые в действительности обладают более сильным личност­ным потенциалом (набором субъектных качеств, позволяющих им определять, преобразовывать свою жизнь, например сила Я, самоэффективность, позитивное самоотношение). Говоря о соци­альных ресурсах, мы также убедились в том, что испытуемые,

которые выбирают копинг, ориентированный на избегание и выб -рос эмоций, испытывают гораздо больше трудностей в таких сфе­рах жизнедеятельности, как здоровье и наличие социальной под­держки. Они значительно чаще не удовлетворены конфликтными взаимоотношениями в семье, переживают там дополнительный стресс. Уровень их субъективного благополучия в семейном кон­тексте низок и значимо отличается от показателей группы воен­нослужащих, не участвоваших в боевых действиях.

В ходе исследования выяснилось, что лишь половина вернувших -ся с войны молодых людей по прошествии определенного времени обнаруживают достаточную степень социальной адаптированное-ти к мирной жизни. Это значит, что оставшиеся 50% испытывают те или иные социально - психологические трудности и нуждаются в специализированной психологической, социальной и медицинской помощи. Безусловно, им требуется и помощь семейного консуль­танта.

ОДИНОЧЕСТВО В СЕМЬЕ

«Один я тут брожу... без конца все дни

и все недели напролет, пока сам не превращусь

в сугроб, о котором никто даже

знать не знает», — думал Муми-тролль.

Тема одиночества в семье имеет две стороны рассмотрения: оди -ночество может быть здоровым или патологическим в зависимости от того, как оно воспринимается всеми членами семьи.

Удачный брак подразумевает наличие нежестких, свободно и гибко перестраивающихся отношений супругов, построенных на доверии друг к другу. Такой брак вмещает в себя разные формы че­ловеческого существования, в том числе и одиночество. Оно, как правило, возникает по желанию супругов и воспринимается ими как временный «отдых» друг от друга или уединение, необходимое для работы и творчества.

Действительно, каждый из супругов время от времени нужда­ется в восстановительном одиночестве (Н. В. Самоукина, 2003), чтобы «побыть одному», расслабиться, отдаться своим внутренним размышлениям, ассоциациям и ощущениям. Чтобы можно было ни с кем не разговаривать, никому не задавать воп­росов и не отвечать, не думать о настроении другого человека, к которому нужно пристраиваться, не продумывать контексты ска­занных слов, не волноваться, не напрягаться и не концентриро­вать свое внимание. Такой коммуникативный отдых возможен только в одиночестве.

Удовлетворение потребности в уединении протекает безболез­ненно для семьи, если супруги понимают необходимость этого и не считают стремление к одиночеству нарушением семейных норм и обязанностей.

Однако, если в семейных супружеских, а также в детско-роди­тельских отношениях члены семьи испытывают сильное чувство не -удовлетворенности, недостаточность близкой привязанности, чув­ство опустошенности, то в этом случае мы говорим о патологическом одиночестве в семье.

Как и все сложные чувства, одиночество обусловлено взаимо­действием личной предрасположенности и ситуативных факторов. Главным образом, помимо проблем разлуки с семьей и травмиру­ющей ситуации потери партнера, детерминантой одиночества яв­ляется неудовлетворенность качеством отношений в семье. Реша­ющее значение имеют проблемы общения, сопереживания, «чувство понимания». Исследователи описывают: «Атмосфера без смеха и веселья и угрюмая мрачность наполняют дом. Члены се­мьи не обсуждают друг с другом своих проблем и переживаний, общение сведено до минимума» (Н. Е. Покровский, 1989). Такая семья ассоциируется с «пустой раковиной брака».

Остроту этой проблемы подчеркивают данные зарубежных иссле -дователей одиночества. Обнаружено, что 27% абсолютно одиноких людей состояли в браке: их одиночество явилось результатом отда­ления супруга (супруги), возникло из-за осознания пренебрежения очень «занятым» супругом (супругой), у которого (которой) привязанность к дому или боязнь что-либо упустить сильнее жела­ния побыть с женой (мужем).

Одиночество в семье можно отнести к разряду ситуативного оди -ночества, которое является следствием крушения сложившейся

2O2

модели социальных (семейных) связей человека. Данный вид оди­ночества мало изучен.

Наибольшее развитие исследования феномена одиночества по -лучили в США. Одиночество определяют как переживание, вызы­вающее комплексное и острое чувство, которое выражает опреде­ленную форму самосознания и показывает раскол основной реальной сети отношений и связей внутреннего мира личности. Пе­реживание одиночества воспринимается как остро субъективное, сугубо индивидуальное переживание. Это субъективная реакция на действительный или воображаемый дефицит социальных отноше­ний.

Рассмотрим некоторые теоретические объяснения природы оди -ночества, возникающего в семейных отношениях. Так, сторонники интеракционистского подхода к проблеме одиночества особо под­черкивают текущие события в жизни личности как ключевой фак­тор формирования одиночества. Они выделили такой тип, как эмо - ционалъное одиночество, которое представляется результатом отсутствия тесной эмоциональной (интимной) привязанности (лю­бовной или супружеской). Исследователи фиксируют, что эмоци­онально одинокий человек испытывает нечто вроде беспокойства покинутого ребенка — тревогу, пустоту. Эта форма одиночества, испытываемая расставшимися, разведенными или вдовыми брач­ными партнерами, чьи тесные социальные контакты нарушены, свя -зи разорваны.

Представители психодинамического подхода усматривают корни одиночества в детстве, подчеркивая вредные последствия «преж­девременного отлучения от материнской ласки».

Для истолкования одиночества некоторыми исследователями используются также понятия «интимность» и «самораскрытие». В основе этого подхода лежит предположение о том, что индивид стре -мится к сохранению равновесия между желаемым и достигнутым уровнями социального контакта. В ситуации, когда межличност­ным отношениям индивида не хватает интимности, необходимой для доверительного общения, человек испытывает чувство одино­чества.

Согласно другой точке зрения, переживание состояния одино­чества у членов семьи является неизбежным процессом. Одиноче­ство у Б. Хеллингера рассматривается как индивидуация и исклю -чение из системы члена семьи. Индивидуация в семейных

отношениях — естественный процесс. «Индивидуум постепенно ос­вобождается от своих связей и отношений. Но в то же время такое освобождение ведет его к интеграции в гораздо более широкий кон­текст. Это как если кто-то из маленького тесного места поднимает­ся все выше и выше в горы и получает все более и более широкий обзор. Но чем выше он поднимается, тем сильнее становится его одиночество. Несмотря на это, он переживает свою новую реаль­ность как более широкий контекст, чем прежде. Иными словами, освобождение от близкого связывает нас с чем-то большим, но за это человеку приходится платить более глубоким одиночеством. Поэтому шаг от контекста тесных отношений к новому и широкому так труден для многих. Во всех тесных связях и отношениях чув­ствуется потребность развивать себя дальше к этому большему и более широкому. Поэтому, когда отношения достигают своей наи­высшей точки, психологическая связь между партнерами изменя­ется и заменяется на более широкую. Связь между партнерами яв­ляется процессом умирания. Каждый кризис в отношениях переживается как процесс умирания: близость лишается чего-то, но в то же время, на другом уровне, связь становится иной — более широкой, спокойной и свободной. Любовь может стать даже боль­шей, но ее качество изменяется» (Б. Хеллингер, 2001).

Дисгармоничные взаимоотношения в семье (частые конфлик­ты, низкая культура общения, отсутствие уважения и доверия между членами семьи) «формируют у детей представления о межличнос­тных отношениях как непредсказуемых и опасных, которых лучше следует избегать» (Б. Хеллингер, 2001). Недостаток эмоциональ­ного, физического, духовного контакта с родителями, отсутствие признания ценности ребенка как личности способствуют возник­новению у детей восприятия себя как ненужных, формированию заниженной самооценки.

Влияние патологических или дисфункциональных отношений в семье на формирование позиции аутсайдера описывает Р. Скин-нер в своей книге «Семья и как в ней уцелеть». Он пишет о том, что аутсайдер — это человек, который не смог в своем детстве преодо­леть до конца одну из ступеней развития. А именно, он смог ото­рваться от матери, но не смог присоединиться к команде «мать — отец», так и оставшись один. Поэтому аутсайдеру так тяжело на­ходиться в какой бы то ни было команде: семья, рабочий коллек­тив, друзья. Его внутреннее «Я» родители не смогли «ужать», и оно

2O4

осталось младенчески большим. Взрослому человеку с таким «Я» невозможно больно изменить себя, поэтому он стремится изменить свое окружение: лестью, пресмыкательством, нажимом, упрям­ством он будет всегда достигать своей цели — заставить людей пля­сать под свою «дудку», чтобы защитить свое «Я» (Р. Скиннер, 1995).

Таким образом, создается «порочный круг»: аутсайдер при­влекает к себе внимание криком или «необучаемостью», семья ре -агирует на это поведение замечаниями, криком или игнорирова­нием, в результате чего увеличивается дистанция между аутсайдером и семьей, затем аутсайдер снова неадекватно требу­ет к себе внимания, уменьшая, таким образом, дистанцию, а се­мья снова неадекватно реагирует, увеличивая, таким образом, дистанцию и т. д.

Такой «порочный круг» разрушить самой семье очень трудно, поскольку родители аутсайдера сами являются аутсайдерами. Зна­чит, в этой семье всем будет не по силам групповая задача «отда­вать — брать», все будут в какой-то степени манипулировать друг другом. В такой семье идет постоянная скрытая борьба за власть. Помощь такой семье заключается в прорисовке границ между дет­ской и родительской подсистемами, в демонстрации родителям их собственной нужды во внимании, любви и ласке, в обучении их со­гласовывать свои руководящие указания ребенку.

Оказанием терапевтической помощи семьям со сложными меж­личностными отношениями занимался К. Витакер. В своей книге «Танцы с семьей» он говорит, что аутсайдером в семье обычно яв­ляется отец, и считает, что разговор надо начинать именно с отца, как эмоционального аутсайдера. «Это начало оказывается в дей­ствительности сложнее, чем простая фокусировка на отце, и пред-.ставляет собой ни что иное, как включение в реальный семейный круг и задействование для терапевтического процесса эмоциональ­ного аутсайдера, что резко изменяет уже устоявшуюся семейную конфигурацию. Открываются новые возможности. Маму и любого идентифицированного пациента я оставляю на потом, так как хочу поговорить с другими членами семьи прежде, чем обратиться к ним и к их проблемам» (К. Витакер, 1997).

Далее К. Витакер предполагает, что одиноко чувствует себя не только отец, но и его жена, так как она остается без поддержки мужа. «Для описания традиционной семейной модели я использую ана-

логию с колесом велосипеда. Мать — это ось колеса. Она ответствен­на за психическую атмосферу в семье, за то, достаточно ли заботы и внимания получает каждый член семьи. Отец похож на шину. Его функция заключается в более непосредственном взаимодействии с внешним миром. Он должен защитить остальных членов семьи от опасностей реального мира, а также подготовить детей к реальной жизни. Дети в моей аналогии напоминают спицы колеса. Они то, что соединяет мать и отца, и если продолжить аналогию, так же и то, что родителей разделяет. В любом случае такая модель отнюдь не благоприятствует близости между мамой и папой как мужем и женой. И в этом смысле в семье не может быть только одного аут­сайдера: если отец держится в стороне, то и жена оказывается в оди -ночестве без мужа. И тогда жена начинает компенсировать свое одиночество перееданием, излишней заботой о детях, хронически­ми заболеваниями и т. д.».

Одна из глубинных причин взрослого одиночества кроется в ран­них детских переживаниях разлуки, утраты привязанности к роди­телям или в переживаниях страха из-за получения отказа в ней. Поведение родителей является решающим фактором, формирую­щим детское чувство привязанности или опасения разлуки.

Проведенное исследование было основано на анкете, разрабо­танной К. Рубинстайн и Ф. Шейвер, его цель состояла в изучении причин взрослого одиночества (Н. Е. Покровский, 1989).

Анкета включала вопросы, где респондентов просили высказать­ся о потере родителей и прародителей по причине их смерти или развода, о близости к матери или отцу, о зависимости от матери и отца, о степени уверенности в них, то есть «считает ли респондент своих родителей надежной и прочной опорой в жизни, насколько он в действительности мог бы рассчитывать на них?».

В исследовании приняло участие 47 респондентов (7 мужчин и 40 женщин) в возрасте от 17 до 56 лет. Из общей выборки оп­рошенных выделили тех, кто «случается» (28 человек) и «часто» (19 человек) чувствуют себя одиноким. Испытуемым предлага­лось ответить на вопросы анкеты, касающиеся степени близости и качества отношений респондентов в детстве с близкими родствен­никами.

В результате исследования выяснилось, что лица, переживаю­щие одиночество во взрослости и зрелости, имели конфликтные от­ношения с матерью (38%) или не жили с ней большую часть жизни

2о6

(3%), или отцом (соответственно, 47 и 7%). 6% респондентов не могут или могут в малой степени положиться на родителей, дове­рять им.

На степень одиночества оказывает влияние факт потери близ­ких родственников: родителей, прародителей, супруга, братьев и сестер. У 21% опрошенных зафиксирована потеря в результате смерти родителей (в возрасте 12, 15, 18 лет), у 76% — прародите­лей (причем у 73% до момента достижения респондентом 18-лет­него возраста), а также потери братьев и близких друзей.

Уязвимы перед одиночеством и те, кто лишился родителей в ре­зультате разлуки или развода (17% опрошенных). Вероятно, по­тенциально близкий, доступный для общения разведенный роди­тель воспринимается ребенком как выбравший разлуку, то есть отказавшийся от ребенка.

Негативным последствием одиночества в семье являются не только нарушения коммуникации, но и перенос ребенком неконст­руктивных стратегий поведения в новую собственную семью. К. Ви-такер и Р. Скиннер подтверждают, что «одиночество» супругов пе­редается их детям, а дети, в свою очередь, передают его своим детям и т. д. Эмоциональные взаимоотношения между родителями ока­зывают глубокое влияние на детей. Воспитание в таком семейном окружении, которое отмечено безучастностью и дистанцией между мужем и женой, обычно приводит к проблемам с близостью у де­тей. Дети прилагают усилия к тому, чтобы избежать такой судьбы, однако результат оказывается тем же.

Ребенок получает родительские предписания, наблюдая и уча­ствуя в семейных коммуникациях. Существуют предписания, на основе которых строятся сценарии семейной жизни.