Тибетский буддизм

Техника тибетской махаяны базируется на классической буддийской традиции, выразителем которой является "Вишуддхимагга". Они также имеют примесь классических, чисто тибетских элементов и тантризма. В основах теории и практики медитации Далай Ламы (1965) по сути дается та же теория, что и в "Вишуддхимагге" тхеравадинов или, как последователи махаяны называют тхераваду, в традиции хинаяны (которую махаянисты называют также "малой колесницей" в противоположность их "большой колеснице"). Критическое различие между этими двумя системами состоит в обете, данном махаянистским бодхисаттвой: достичь просветления не только ради одного себя, но ради спасения всех живых существ. Это различие в побудительных причинах, говорит Далай Лама, является решающим; оно определяет различие в путях и цели. Он рассматривает Нирвану хинаяны как стадию, предшествующую махаянистской цели служения бодхисаттвы. Тем не менее его концепция состояния Нирваны совпадает с концепцией "Вишуддхимагги": Нирвана — это освобождение от "оков санасары" путем угасания, при котором "корни заблуждения выпалываются до конца", а Эго, или "мыслеобраз себя", исчезает. Но для последователей махаяны цель лежит за пределами Нирваны, она заключается в возвращении в мир ради помощи и спасения других.

Побудительные причины создают различие в том, куда приводит медитирующего его проникновение в пустоту. Если он развивал свою проницательность исключительно ради собственного освобождения, он становится тем, кого "Вишуддаимагга", как упоминалось выше, называет "архатом". Если же он руководствовался "бодхичиттой любви и сострадания" он приобретает "высшее освобождение" бодхисаттвы, в котором его состояние сознания делает из него совершенное средство сострадания, позволяющее вести остальных к спасению. В любом случае, говорит Далай Лама, бодхисаттва "очистил свой ум от всех нечистот и избавился от склонностей, побуждающих к ним". Он разорвал цепи обычного мира имени и формы, цепи всех помыслов обыкновенного сознания.

Путь махаяны начинается в тесном союзе с учением "Вишуддхимагги". Существуют три "моральных заповеди", пути постижения медитирующим "Трех прибежищ" — будды, дхармы и сангхи,— как своих внутренних реальностей. Первой заповедью тибетского буддиста является шила, обет праведного поведения. Второй является Самадхи, фиксирование ума на одном объекте для развития однонаправленности ума. Для практики Самадхи рекомендуются те же условия, что и в "Вишуддхамагге". Медитирующий должен удалиться в уединение, порвать связи с мирской деятельностью и т. д. К начальным объектам медитации относится те же, что перечислены в "Вишуддхимагге", например, полнота внимания к дыханию. Некоторые из этих объектов, особенно на поздних стадиях, напоминают индийских. тантрических божеств. Эти более продвинутые задания служат объектами для визуализации. Такие объекты даются в многочисленных аспектах, "с тем, чтобы они подходили для учеников с различным физическим, умственным и эмоциональным складом", и воспитали сильную веру и преданность. Эти различные объекты для визуализации воплощают различные аспекты ума. Визуализируя изображение, медитирующий отождествляется с этими ментальными состояниями или качествами. Чогьям Трунгпа (1975) описывает одно такое изображение: "На диске осенней луны, чистом и ясном, вы помещаете семя — слог. Холодные голубые лучи семени-слога излучают сострадание, которое распространяется в необъятном небе и пространстве. Оно осуществляет нужды и желания живых существ, внося теплоту с тем, чтобы смятение улеглось. Затем из семени-слога вы создаете Махавайрочана Будду, белого цвета, с благородными чертами лица,— восьмилетнего мальчика с прекрасным, невинным, чистым, сильным, королевским взглядом. Он облачен в одеяние средневекового индийского царя. На голове его сверкающая золотая корона, отделанная драгоценными камнями. Часть его длинных черных волос ниспадает на спину и плечи, другая часть стянута в пучок, увенчанный блестящим голубым бриллиантом. Он сидит, скрестив ноги на лунном диске, в руках у него ваджра, высеченная из кристалла".

Далай Лама отмечает четыре ступени в достижении Самадхи. В самом начале имеет место фиксация ума медитирующего на объекте, когда он пытается продлить свою концентрацию на нем. На следующей стадии концентрация становится прерывистой. Помехи приходят и уходят из его ума, чередуясь периодами внимания к объекту. На этой стадии медитирующий может ощущать радость и экстаз, берущие начало из его однонаправленности. Эти чувства укрепляют его усилия в концентрации. Эта стадия, подобно предварительной стадии дхьяны, достигает своей кульминации, когда ум окончательно преодолевает ее препятствия, что дает возможность концентрироваться на объекте без каких-либо перерывов. Конечной является стадия "ментальной неподвижности", при которой абсолютная концентрация происходит с затратой минимальных усилий. Эта стадия является стадией мастерства, на которой становится возможным появление психических сил.

Овладение дхьянами имеет ценность в Махаяне не из-за возможности обладания силами, но из-за полезности для познания "шуньяты", пустоты феноменального мира, являющейся его неотъемлемым качеством, а также и мира внутри ума медитирующего. Средством для такого прорыва является третья заповедь для медитирующих — практика Випассаны (тибетск. "тхаг-тхонг"). Здесь медитирующий использует силу Самадхи как средство для медитации над шуньятой. Далай Лама (1965) не описывает детали техники Випассана в тибетских практиках, но отмечает, что течение недисциплинированного ума медитирующего может быть остановлено и "блуждания или мечтания ума могут быть успокоены путем концентрации на физической структуре тела и психологической структуре ума", т.е. подразумеваются две техники Випассана, которые упоминаются в "Вишуддхамагге". Посредством Випассаны с шуньятой в фокусе медитирующий сбрасывает все убеждения Эго, достигая в конечном итоге "цели, которая ведет к разрушению всех моральных и ментальных нечистот".

Однако эта цель не означает кульминации духовного развития для тибетского буддизма, но представляет собой стадию на пути его дальнейшей практики и эволюции. Тот контроль над ментальными процессами, которого он достиг путем концентрации, а также его проницательность, делают его готовым для того, чтобы приступить к дальнейшим тренировкам в таких техниках, как визуализация, и культивировать такие качества, как сострадание. Многие школы тибетского буддизма имеют свою уникальную программу продвинутых тренировок, с упором на тот или иной аспект. У всех из них основы медитационного умения концентрации и проницательности служат предпосылками для более сложных, продвинутых усилий, направленных на тренировку ума медитирующего.

Чогьям Трунгпа (1976), резюмируя путь тибетского буддизма, советует медитирующему, что прежде, чем приступать к какой-либо из продвинутых тибетских техник, необходимо "развить общее трансцендентальное чувство видения вещей такими, как они есть". Вот почему медитация Випассана закладывает фундамент для медитирующего. Обретая ясное видение вещей, медитирующий более не нуждается в тех мерах предосторожности, которые служили ему защитой в повседневной жизни. Это делает его открытым для шуньяты — "прямого восприятия без опоры на что-либо". В свою очередь, это вдохновляет медитирующего на достижение идеала бодхисаттвы. Но это не конец пути. За восприятием жизни с точки зрения бодхисаттвы есть восприятие глазами йога, далее — восприятие глазами сиддхи, и наконец — глазами Будды. На каждом из этих уровней присутствует уникальное ощущение себя и мира — например, для бодхисаттвы таковым является шуньята. На еще более высоких уровнях существует психологическое пространство "махамудры". На этой стадии, говорит Трунгпа, "символы не существуют, как таковые: чувство переживания утрачивается. Энергия спонтанно движется в том направлении, которого требует сложившаяся ситуация; никакая легкомысленность невозможна". Это ведет человека к "разрушению того, что требуется разрушить, и поощрению всего того, что требуется поощрить". Когда человек достигает "махамудры", всякая борьба на пути исчезает.

Некоторым бывает трудно оценить истинную природу какого-либо пути, не принимая непосредственного участия в практических занятиях. Более всего это приложимо к системам, подобным тибетскому буддизму, инструкции которого эзотеричны по самой своей сути. Ваджраяна, тантрическая школа тибетского буддизма, окутана тайной; великий и легендарный тантрист Миларепа предупреждает: "Учения тантры должны практиковаться в тайне; они будут утрачены, если их практиковать на базарной площади". Даже будучи опубликованы, многие тибетские методы не раскрывают своих секретов, т.к. для того.чтобы по-настоящему понять их и вкусить их плоды, их необходимо практиковать. Переводы, подобные выполненным Эванс-Вентцем, дают читателю живую картину тибетских учений. Но для того, чтобы следовать по этому запутанному пути, нужно найти ламу-учителя, потому что даже сейчас специфичные методы тибетского буддизма передаются от учителя ученику по линиям, уходящими своими корнями в века.

ДЗЭН

Слово "Дзэн" происходит от санскритского "дхьяна". Культурный обмен между странами привел к тому, что в Японии появился Дзэн, который был связан с традицией "Вишуддхимагги" через китайскую школу "чань" — медитации. Те изменения, которые претерпел Дзэн во время своего путешествия во времени и пространстве из Индии пятого века в Японию сегодняшних дней, более очевидны в его учении, чем в деталях практики. Доктринальные различия (во многом сходные с различиями буддизма тхеравады и махаяны) выявили эти изменения и затушевали сходство. Некоторые варианты Дзэн-медитации (дзадзэн) остались такими же, как полнота внимания и проницательность. В отношении полноты внимания все разновидности дзадзэн расширили область его применения от сидячей медитации до всех жизненных ситуаций.

Хотя сидячий дзадзэн одобряется, этого нельзя сказать в отношении интенсивного изучения писаний. Один из прежних мастеров Сото Дзэн Гоген писал: "Не имеет значения насколько хорошо вы говорите, что знаете... эзотерические и экзотерические доктрины; до тех пор, ваш ум цепляется за тело, вы будете тщетно пересчитывать чужие сокровища, не приобретя их для себя даже на полпроцента".

Дзадзэн, как и Випассана, начинается с закладывания прочного фундамента медитации; используется много разновидностей техник концентрации. Самадхи или Дхьяна является, согласно терминологии Дзэн, "великой фиксацией", или "состоянием единства" и в котором различия между вещами растворяются, так что они предстают перед медитирующим в аспекте их тождественности. Эта стадия является промежуточной на пути к достижению конечной цели Дзэн. Судзуки предупреждает: "Если стадия великой фиксации принимается за конечную, не будет ни дальнейшего роста, ни прозрений сатори, ни проникновения в Реальность, ни разрывания оков жизни и смерти". Глубоких погружений еще не достаточно. Они являются необходимыми, но не являются достаточными шагами на пути к просветлению. Мудрость проницательности приходит после самадхи.

Среди технических приемов Дзэн имеется.несколько уникальных методов достижения Дхьяны. Одним из таких методов является коан (применяемый главным образом сектой Риндзай), который представляет собой вопрос или загадку, найти решение которой совершенно невозможно рассудочным путем. Чтобы найти "решение" на нее, нужно выйти за пределы мышления путем освобождения ума от языковых ограничений. Получив коан, наподобие "Каким было твое лицо до того, как ты родился" или "Что такое Му", ученик все время удерживает его в уме. Что бы он ни делал, но как только посторонние мысли вторгаются в его ум, он сразу же отпускает их и снова возвращается к своему коану. Когда он обнаруживает, что его рациональный ум не способен решить неразрешимое, его концентрация достигает лихорадочного напряжения, приводящего к осознанию полнейшей безвыходности положения. Когда это происходит, то, что было полным коаном, уменьшается до символического фрагмента, например, просто "Му". Когда способность перескакивать с одного на другое совершенно истощается, приходит момент "прозрения". Мысли исчезают, и медитирующий входит в состояние "дайгу", или состояние фиксации. Его коан "раскрывает все свои секреты" при вхождении в Самадхи.

Ясутани — современный бонза, приехавший учить в Америку,— приспособил коан для нужд более продвинутых учеников. Он.предложил начинающим концентрироваться на дыхании. Цель Дзадзэн рассматривалась им не как приведение пассивного ума в состояние Дхьяны, а как "достижение спокойствия и собранности ума в гуще деятельности". Поэтому его ученики занимались техниками концентрации до тех.пор, пока не вырабатывали немного "дзерики" — ментальной силы, возникающей из однонаправленности ума. Плодами дзерики являются невозмутимость, решительность и потенциальная готовность ученика к "кэнсе-годо" — Сатори "проникновения в истинную природу". Когда ученик использует, например, коан, его Самадхи достигает завершения, тогда имеет место "абсолютное единство с Му, свободное от раздумий растворение в Му". На этой стадии "внутренне и внешнее сливаются в одно". После того, как было пережито это состояние, может иметь место "кэсе-годо", когда ученик будет видеть "все вещи такими, какие они есть". В состояние "кэнсе-годо" можно впадать где угодно и с различной степенью глубины и ясности.

Дзерики укрепляет сатори медитирующего. Это помогает ему вынести свое пробужденное состояние за пределы одного только Дзадзэна. Дзерики, которое он развил в Дзадзэне, культивируют эффект Сатори до тех пор, пока он не начинает формировать всю его повседневную жизнь. Когда ученик приобретает некоторый контроль над умом посредством упражнений в однонаправленности ума, таких как счет дыханий, или истощает свой рациональный ум в работе над коаном, ясутани часто отсылает его к более продвинутой практике, методу "сикан-танза" или "простому сидению". При этом типе Дзэнской медитации ученик входит в возвышенное состояние концентрации без предварительно выбранного объекта концентрации. Он просто сидит, ясно осознавая все, что происходит в нем и вокруг него. Бдительный и полный внимания, он сидит свободный от каких-либо точек зрения или оценивающих суждений, просто наблюдая. Эта техника полностью аналогична технике Випассаны. Родственной техникой является "подвижный Дзадзэн", при которой он полностью входит в каждое действие с абсолютным вниманием и ясным осознанием. Это соответствует стадии "простого внимания" Вишуддхимагги. Kapleau (1967) отметил эти тесные параллели и цитирует подстрочный перевод Пали Сутры как "предписание" для Дзадзэна:

В видимом должно быть только видимое.
В чувствуемом должно быть только чувствуемое.
В мыслимом должно быть только мыслимое.

Практике Дзадзэн сопутствуют многие виды "сатори", некоторые из которых могут быть переживаниями Дхьяны, другие встречаются на пути постижения. Ясутани предупреждает своих учеников, чтобы они игнорировали видения и интенсивные ощущения. Он говорит, что такие явления появляются, когда ученик достигает стадии "кэнсе", подобно тому, как они могут проявляться на стадии предварительной концентрации. Kapleau (1967) описывает стадию "фальшивого Сатори", называемого иногда "пещерой сатаны". На этой стадии медитирующий испытывает глубокую безмятежность и верит, что достиг своей конечной реализации. Через такое псевдоосвобождение следует прорваться точно так же, как через псевдонирвану на пути Випассаны. Последние шаги на пути к просветлению, согласно Kapleau, соответствуют тем стадиям, которые предшествуют Нирване на пути Випассаны. Усилия медитирующего направляются, с одной стороны, болезненным чувством внутреннего рабства — разочарования в жизни и страха смерти,— а с другой стороны — убежденностью в том, что через Сатори человек может достичь освобождения. Ясутани отмечает, что Сатори обычно предшествует некоторый период переживания Самадхи. В очерке, посвященном своему обучению Дзен, Д. Т. Судзуки рассказывает о своем первом достижении Самадхи посредством коана "Му", "но этого Самадхи еще не достаточно. Вы должны выйти из этого состояния, пробудиться от него — это пробуждение и есть Праджня. А момент выхода из Самадхи и видения его так, как оно есть — это Сатори."

Учителя Дзэн подчеркивают необходимость совершенствования достигнутого впервые Сатори путем дальнейшей медитации — до тех пор, пока оно, в конечном счете, не будет пропитывать собой всю жизнь медитирующего. Судзуки (1949) описывает эту конечную стадию ума как стадию, когда факты повседневного опыта принимаются такими, какими они приходят; все события входят в сознание медитирующего и воспринимаются без реагирования на них. Это "нереагирование", как поясняет Blofeld (1962), "не означает впадания в тупой транс, но является исключительно ясным состоянием ума, в котором воспринимаются детали каждого явления без каких-либо суждений или привязанностей."

Ху Хай, старый мастер Дзэн, выражает это такими словами: "Когда события происходят, не реагируйте на них. Удерживайте свой ум от остановки на чем бы то ни было ". А дзэнский мастер 14 века Бассуи поучает, что "Дзадзэн — это не что иное, как всматривание в свой собственный ум, без презрения, но и без восхищения теми мыслями, которые в нем возникают." Такое нейтральное положение является и средством, и целью Дзэн. Оно должно выйти за пределы времени сидения в Дзадзэне, и должно быть привнесено во всю остальную жизнь. Рус Сасакаи (Miura, 1965, р. XI) объясняет: "Человек, опытный в практике Дзадзэн, не зависит от того, находится ли он в спокойном месте на своей подушке для сидения. Те состояния сознания, которые вначале достижимы лишь в медитации, постепенно становятся продолжительными, распространяясь на всякую деятельность, в которую он только вовлечен ".

На конечной ступени Дзэн — стадии "не-ума",— спонтанная ясность Сатори проявляется во всех действиях. Здесь сливаются воедино цели и средства. Испытав непостоянство всех вещей, то, что "жизнь есть страдание, а все формы есть "ку" — пустота и ничто", человек прекращает цепляться за феноменальный мир, хотя и продолжает действовать.

Признавая глубину такой трансформации личности, Дэвн делает некоторый упор на моральные предписания. Моральные заповеди специально не излагаются,— скорее, их соблюдение вытекает как побочное явление из тех изменений сознания, которые происходят при практике дзадзэн. Томас Мертон (1965) пишет, что учение Дзэн наследует дух Чжуан Цзы, даосского мудреца, который писал:

"Нет ни гонки, ни принуждения, ни привязанностей, ни потребностей; тогда все дела находятся под твоим контролем, и сам ты — свободный человека.

13. "ЧЕТВЕРТЫЙ ПУТЬ" ГУРДЖИЕВА

Духовная система Георгия Гурджиева (1877—1949), привезенная им на Запад после продолжительного путешествия по Азии и "встреч с замечательными людьми", является, по словам одного из его учеников, религиозным учением Востока, переведенным в "терминологию, не отталкивающую практические умы западных мыслителей". П. Д. Успенский, другой ученик Гурджиева, называет эту систему "эзотерической школой", не приспособленной под массовые вкусы; школой, которая учит как должно быть сделано то, что согласно религиям должно быть сделано,— т.е. как трансформировать человеческое сознание. Сам Гурджиев называет свое учение "четвертым путем" в отличие от традиционных путей факира, монаха или йога; путем "хитрого человека", который не удаляется от мира в уединенное убежище для медитации, но работает над своим сознанием в зеркале взаимоотношений с людьми, животными, имуществом и идеями. На продвинутой стадии ученик Гурджиева должен разделить приобретенное знание с другими, чтобы продвинуться еще дальше. Многочисленные гурджиевские группы второго, третьего и четвертого поколения развивали таким образом свои стили и характерные черты. Так как оригинальная школа Гурджиева использовала широкую гамму техник, то какая-либо современная группа может по своему усмотрению использовать или не использовать те методы, которые обсуждаются ниже и заимствованы главным образом из книг Успенского.

Гурджиев говорил, что большинство людей "спят", то есть живут автоматически, откликаясь на стимулы.

"Современный человек — говорил Гурджиев, постепенно уклонился от того естественного типа, которым он должен был бы являться... восприятия и проявления современного человека...— это всего лишь результаты автоматических рефлексов той или другой части его совокупной сущности". Подобно Будде, Гурджиев понимает под нормальным состоянием человека состояние страдания. Люди из-за их неспособности видеть положение дел таким, как оно есть, остаются целиком подвластными эгоизму и животным страстям, таким как страх, возбуждение, гнев и погоня за удовольствиями. Однако страдание может дать нам толчок к свободе. Путь к освобождению состоит не в общепринятых понятиях добродетельной жизни, а в преднамеренной программе по самотрансформации. Средство, которое предлагает Гурджиев, начинается с самонаблюдения. Кеннет Уокер, который учился у Успенского и Гурджиева, поясняет это так: "Мы заключены в тюрьму нашего ума, и сколь бы мы ни расширяли и ни приукрашивали их, мы все равно остаемся взаперти в их стенах. Если мы хотим когда-нибудь покинуть эти стены, то первым шагом должно быть наше понимание той ситуации, в которой мы находимся, и видение при этом того, каковы мы есть на самом деле, а не какими бы мы хотели быть. Это может быть достигнуто путем поддерживания в себе состояния пассивного осознания..."

Далее Уокер описывает технику "самовоспоминания" — умышленного разделения внимания таким образом, чтобы направить часть его обратно на самого себя. В своих многочисленных и непостоянных "Я" человек утверждает осознание, которое только наблюдает все остальное — это "наблюдающее Я", или "свидетель". Вначале очень трудно достичь устойчивости "наблюдающего Я", и начинающий то и дело забывает о том, что нужно помнить о самом себе, и самонаблюдение переходит в полное отождествление с тем "Я", которое господствует над его умом в данный момент. Но при наличии у начинающего настойчивости самовоспоминание укрепляется, так как, говоря словами Успенского, чем больше мы понимаем наше настоящее состояние, состояние сна, тем настоятельнее мы ощущаем необходимость изменить его. Самовоспоминание напоминает "полноту внимания", о которой мы уже говорили выше. Психологической установкой, необходимой при этом методе, является самоотделение, при котором наши собственные мысли и поступки рассматриваются как принадлежащие другому человеку, с которым мы лишь поверхностно знакомы. Успенский предлагал "наблюдать за собой очень внимательно, и вы тогда увидите, что это не вы, не ваше Я, а некое "оно" говорит внутри вас; движется и чувствует, смеется и плачет внутри вас; подобно тому, как идет дождь, потом небо проясняется, а после снова идет дождь. Все происходит в вас, а ваша главная задача — следить и наблюдать за происходящим".

Когда ученик осознает, что в его самонаблюдении был допущен перерыв, то он снова возвращает свой отвлекающийся ум к задаче самонаблюдения. Хотя гурджиевские группы используют различные технические приемы, чаще всего они являются второстепенными по отношению к самовоспоминанию. Решающим же является искусство направления внимания на самого себя. Успенский говорит, что как состояние транса в Самадхи, так и нормальное состояние отождествления, "которое ограничивает свободу человека некоторой малой частью самого себя", противоположны его цели. При самовоспоминании, так же как и в Випассана-медитации, "искажающие зеркала личности" отбрасываются для того, чтобы можно было видеть самого себя. В самовоспоминании, как и при полноте внимания в практике "Дзадзэн", человек принимает себя полностью, без комментариев и без присвоения имен тому, что он видит.

Другим примером гурджиевских упражнений на тему самовоспоминания является сосредоточение на каком-нибудь одном аспекте повседневного поведения на протяжении всего дня — например, на движении рук или на мимике лица. Вот еще одна инструкция для самовоспоминания: "Где бы ты ни находился, что бы ты ни делал, помни о своем присутствии и наблюдай за всем, что ты делаешь". Эта инструкция аналогична тем, которое предлагаются для достижения полноты внимания. Возможно, такое сходство между системами не случайно. И Гурджиев и Успенский бывали в тех странах, где Випассана и подобные ей техники передавались достаточно правильно для того, чтобы научиться им, и Гурджиев в этом смысле являлся великим заимствователем, передатчиком и преобразователем учений Востока.

В течении практики самовоспоминания ученик приходит (как и на пути Випассаны) к пониманию того, что его внутренние состояния находятся в постоянном движении и что не существует внутри такой вещи, как неизменное "Я". Вместо этого он видит просто совокупность черт характера, так называемых "главных черт". Каждая из них, господствуя на сцене, придает свой облик его личности. При самонаблюдении становится очевидной множественность этих черт характера. Но потом эта множественность постепенно устраняется по мере самонаблюдения, так как ученик перестает отождествлять себя с этим множеством различных "Я", и они постепенно теряют свою силу. При укреплении наблюдающего "Я" и отстранении от всех остальных ученик "пробуждается", принося при этом в жертву свои повседневные "Я". Уокер описывает это пробужденное состояние как "чувство присутствия, нахождения здесь; мышление, чувствование, восприятие и движение с определенной степенью контроля, а не просто автоматически ". В этом состоянии "свидетель" выкристаллизовывается в постоянную ментальную функцию. Ученик может судить о себе совершенно объективно.

Эта степень самопознания предшествует высшему состоянию "объективного сознания". В этом состоянии ученик видит не только себя, но и все остальное с полной объективностью. Объективное сознание — это кульминация самовоспоминания. Обычное сознание человека не изгнано, но на него наложена объективность. Это усиливает "внутреннее молчание" и чувство отделенности от непрерывного бормотания ума. Восприятие мира человека с объективным сознанием совершенно иное. Уокер так описывает это завершающее состояние гурджиевской тренировки: "Маленькое ограниченное "Я" повседневной жизни, которое настаивало на своих правах и своей отдельности, уже исчезло и не может более изолировать человека от всего окружающего. Человек погружается в намного более глубокое измерение существования... как будто шум мыслей угас, и их место во внутреннем безмолвии занимает ошеломляющее чувство "бытия". Такие ограниченные утверждения как "мое" и "ваше" теряют смысл... и даже такие прежние временные барьеры как "раньше" и "потом" тонут в бездонных глубинах непреходящего "сейчас". Исчезают также и различия между субъектом и объектом, между познающим и познаваемой вещью".

Беннет приводит семь уровней человека согласно гурджиевской системе, последние три из которых являются "освобожденными". Эти три последних уровня являются градациями "объективного сознания". Неотъемлемой частью трансформации в "объективное сознание" является освобождение человека от капризных, неразумных влияний, исходящих из внешних и внутренних источников. "Освобожденный" человек, находящийся, например, на шестом уровне,— это то же самое, что "боддхисаттва" в буддизме махаяны, или великие святые в христианстве и "вади" в исламе. Такой человек более не озабочен собственным благополучием, но посвящает себя спасению всех живых существ.

14. "БЕЗУСЛОВНОЕ ОСОЗНАНИЕ" КРИШНАМУРТИ

Джидду Кришнамурти, родившийся в 90-х годах прошлого века, получил образование в Англии под руководством А. Безант. Точка зрения Кришнамурти на человеческие проблемы близка к буддизму. Ум и мир, говорит Кришнамурти, пребывают в постоянном движении. "Существует только одна вещь — непостоянство". Перед лицом опасности такого постоянного изменения ум человека цепляется за "Я". Но это "Я" существует только через отождествление с тем, что оно себе воображает или чем хочет быть. "Я" — это масса противоречий, желаний, стремлений, движений и разочарований, где страдания больше,чем радости". Единственный источник страдания — постоянный конфликт в уме между тем, "что есть", и тем, "что должно быть". Обусловленный ум, согласно анализу Кришнамурти, бежит от факта своего непостоянства, пустоты и горести. Он выстраивает стены из привычек и рутины и предается мечтам о будущем, либо остается привязанным к прошлому. Такие меры защиты парализуют нас и не позволяют нам жить в настоящем моменте.

Кришнамурти возражает против методов медитации, у которых так много сторонников. Несмотря на то, что ум может постараться убежать из обусловленности через медитацию, он каждой своей новой попыткой просто создает новую тюрьму из методов, которым он следует, и целей, которых он стремится достичь. Кришнамурти — противник всякого рода техник, и он советует отставить в сторону все авторитеты и традиции. Из них можно лишь почерпнуть знание, но не понимание, которое действительно необходимо. Согласно Кришнамурти, ни одна из техник не может освободить ум, так как любое усилие, предпринятое умом, только сплетает новую сеть. Он, например, открыто высказывается против методов концентрации: "Бесконечно повторяя "аминь" или "ом" — или, например, "кока-кола" — вы, пожалуй, будете иметь какие-то переживания, потому что от повторения ум успокоится. Одно из любимых условий некоторых учителей медитации состоит имено в том, чтобы убедить своих учеников заниматься концентрацией, т.е. фиксировать свой ум на одной мысли, отгоняя прочь все остальные. Это самая глупая и противная вещь, которую может делать любой школьник, потому что его заставляют это делать".

"Медитация", которую поддерживает Кришнамурти, не имеет системы, и менее всего является "повторением и имитацией". Он предлагает как цель и одновременно как средство "безусловное осознание", "переживание того, что есть, без присвоения этому названий". Это состояние находится за пределами мысли. Все мысли,— говорит он,— принадлежат прошлому, а медитация — всегда в настоящем. Чтобы быть в настоящем, ум должен оставить привычки, приобретенные вследствие потребности иметь уверенность: "его цель и добродетели должны быть возвращены обществу, которое их породило". Человек должен отказаться от всех мыслей и мечтаний. Кришнамурти советует: "Позвольте уму стать пустым и не заполняйте его мыслями. Тогда не будет того, кто медитирует, и останется только сама медитация. Ум, охваченный игрой воображения, может породить только заблуждения. Поэтому ум должен быть чистым и неподвижным. Тогда в свете этой ясности проявляется непреходящее ".

Кришнамурти, видимо, отстаивает только конечное состояние, метод без метода. Но при более близком ознакомлении видно, что он ясно говорит всем, кто может услышать, "как сделать это", хотя в то же время он говорит, что не существует такого "как", так же как и не существует никакого "метода". Он советует нам "просто осознавать то, что есть...", свои привычки и реакции. Его средство — это постоянное наблюдение своего собственного сознания. Взгляд Кришнамурти на "отсутствие техник" становится более понятным из его беседы с молодыми индийскими школьниками, которым он давал наставления. Сначала он говорит им, чтобы они сидели спокойно с закрытыми глазами, а затем — чтобы они наблюдали за развитием своих собственных мыслей. Он советует им продолжать заниматься этим упражнением и при других обстоятельствах: при ходьбе или при засыпании. "Вы должны наблюдать точно так же, как вы наблюдаете за ящерицей, пробегающей мимо вас по стене, разглядывая и все ее четыре ноги, и то, как она цепляется за стену. И по мере наблюдения вы разглядите все ее движения, всю точность этих движений. Точно так же наблюдайте за своим мышлением, не исправляйте его и не подавляйте — просто наблюдайте за ним, сейчас, этим утром."

Кришнамурти называет такое тщательное внимание "самопознанием". Его суть состоит в том, чтобы "постичь пути своего собственного ума" для того, чтобы "ум получил свободу быть спокойным". Когда ум спокоен — тогда человек понимает. Ключ к пониманию — это внимание без слов, без имен. Он советует: "наблюдайте и будьте простым". Там, где есть внимание без реагирующей мысли,— есть и реальность.

Процесс, который Кришнамурти предлагает для самопознания, тождественен тренировке "полноты внимания" в буддизме. Но сам Кришнамурти,вероятнее всего, не согласился бы с таким сравнением из-за опасности, которую он усматривает в поиске какой-либо цели посредством техники. Процесс, предлагаемый им для успокоения ума, развивается спонтанно через признание своих затруднений, потому что знать, что ты спишь,— уже означает бодрствовать. Эта истина, воздействуя на ум, освобождает его. Кришнамурти говорит: "Когда ум познает всю глубину своей собственной обусловленности... тогда все его движения прекращаются. Он совершенно спокоен, не имеет никаких желаний и чего-либо иного, что принуждало бы его или побуждало".

"Пробуждение" для Кришнамурти является автоматическим процессом. Ум находит решение через "саму интенсивность вопроса". Такого познания нельзя искать, оно приходит без приглашения. Человек, которому удалось прийти к такому познанию,— уверяет Кришнамурти,— входит в новый мир. В этом состоянии человек свободен от обусловленных привычек восприятия и узнавания, не позволяющих принимать себя так, как есть. Быть в этом состоянии, говорит Кришнамурти, значит любить. "Там, где еще есть "Я", любви нет". Это состояние приводит к "одиночеству за пределами одиночества", в котором в уме не остается никаких движений и есть лишь чистое переживание, "внимание без каких-либо побуждающих причин". Человек освобождается от зависти, честолюбия, желания власти, приобретая любовь и сострадание. Живя в вечном настоящем, человек прекращает накапливать впечатления и опыт; прошлое умирает для него с каждым новым мгновением. При таком безусловном осознании человек приобретает способность быть простым. По словам Кришнамурти, можно "быть далеко, очень далеко от мира хаоса и страдания;

жить в нем, но не затрагиваться им... Медитирующий ум не связан ни с прошлым ни с будущим, и тем не менее способен жить ясно и разумно".