Глава 18

К моменту, когда все начали разъезжаться по домам, мы с Эрин так наигрались в четвертаки, что от нас за километр разило пивом и до утра нам явно предстояло или смотреть на кружащиеся стены (в лучшем случае), или (в худшем) обниматься с унитазом. В воскресенье мы обе до трех часов дня разговаривали исключительно шепотом. А к семи Эрин уже должна была идти на встречу со своими «сестрами». Моя подруга проклинала родню той несчастной, что назначила собрание на следующий день после вечеринки «братишек».

— Какого черта нам собираться, если сегодня мы все равно ничего не решим! Как только председательница стукнет своим молоточком, каждая вторая из нас бросится, чтобы ее растерзать.

Пока мой ноутбук грузился, я наблюдала, как Эрин наматывала на шею фиолетовый шарф и натягивала перчатки того же цвета. Мы все еще разговаривали вполголоса.

— Зато повидаешься с товарищами по несчастью.

— Да уж. — Напялив на огненно-рыжую голову фиолетовую шапку, Эрин надела пальто. — Увидимся через пару несчастных часов.

Лукас уже прислал мне вопросный лист за понедельник. Опять без комментариев. Я понимала, почему он старается не смотреть на меня на лекциях и почему нам, наверное, лучше не встречаться наедине. Но я не понимала, почему наше общение по электронной почте тоже прекратилось. Мне очень не хватало его писем, и я даже гадала, как он отреагирует, если я напишу ему первая. Мне хотелось рассказать Лукасу о вечеринке, о том, как я встретила Бака и ответила ему «нет», как до смерти испугалась и в то же время почувствовала прилив сил.

Оставалась одна учебная неделя, потом сессия и каникулы. Я понятия не имела, изменится ли что-то в наших отношениях после окончания семестра.

Я сделала самое ненапряжное из домашних заданий (разметила карту созвездий для завтрашней лабораторной по астрономии) и разобрала постиранное белье, которое ожидало моего внимания в корзине возле кровати уже три дня. Или четыре. Если не пять. В этот уикэнд я пропустила репетицию ансамбля и часы своих индивидуальных занятий на контрабасе, так что на неделе мне предстояло каким-то образом наверстать упущенное.

Перед приходом Эрин я собралась лечь в постель и с помощью сна избавиться от остатков похмелья.

— Я тут подумала отправиться на боковую пораньше… — зевнув, сказала я в сторону приоткрывшейся двери.

Оказалось, Эрин пришла не одна. У нее под мышкой торчала Минди, моя вчерашняя партнерша по игре в четвертаки. Сначала мне показалось, что накануне она просто перебрала еще сильнее, чем я. Но потом я заметила мрачную физиономию Эрин и красные воспаленные глаза самой Минди. Ее не от выпитого колбасило, она плакала. Причем много. Я спустила ноги с постели на пол.

— Эрин?

— Джей, у нас проблема. — Закрыв дверь, моя соседка усадила подругу рядом с собой на кровать. — Вчера, когда мы с тобой уехали, Минди танцевала с Баком.

При этих словах бедняга вздрогнула, закрыла глаза, и из них снова хлынули слезы.

Сердце у меня забилось. Я догадывалась, чт о Эрин может сказать дальше: все это было малоприятно. Я сто лет не молилась, но тут вдруг начала про себя твердить: «Господи, пусть окажется так, что он не сделал с ней того, чего не вышло со мной. Господи! Прошу Тебя!»

— Он уломал ее пойти с ним в его комнату. — Минди закрыла лицо руками и, как ребенок, уткнулась Эрин в плечо. Та пропела: — Ш-ш-ш… — и обняла несчастную девочку обеими руками. Мы переглянулись. Мы обе знали, что у нее нет своего Лукаса, который бы ее защитил. — Джей, мы должны все рассказать. Теперь молчать уже нельзя.

— Никто мне не поверит! — проскрежетала Минди. Неудивительно, что голос у нее охрип: наверняка она сначала изо всех сил умоляла Бака остановиться (как делала я), потом плакала целую ночь и еще полдня. Представив все это, я почувствовала ярость, какой не испытывала еще никогда… и страх. — Я не… — Она понизила голос до шепота. — Я уже не была девственницей.

— Это не важно, — отрезала Эрин.

Не без труда проглотив ком, стоявший у меня в горле, я выдавила:

— Тебе поверят. Со мной он тоже… пытался это сделать. Месяц назад.

— Он тебя тоже изнасиловал? — ахнула Минди.

Ее личико было все в красных пятнах, а глаза расширились от удивления и ужаса.

Я покачала головой. По всему телу, от шеи до лодыжек, побежали мурашки.

— Нет. Его остановили. Мне повезло.

Насколько мне тогда повезло, до меня дошло лишь теперь. Я и раньше думала, будто понимаю, чего избежала. Но похоже, я понимала не все.

— А… — От непрекращающегося плача голос Минди издал подобие мягкой трели. — Это тоже считается?

— Считается. — Эрин уложила ее, укрыла одеялом и, сидя рядом, взяла за руку. — Как думаешь, Джей, Лукас подтвердит твои показания? Судя по тому, что мы о нем знаем, должен.

Той ночью он был явно раздосадован, когда я не разрешила ему вызвать полицию. Мне тогда не пришло в голову, что, если я не заявлю о случившемся, Бак почувствует свою безнаказанность и захочет это повторить. Я надеялась, ему хватило того, как обошелся с ним Лукас. Но видимо, не хватило. Иначе Бак не поймал бы меня на лестнице. И не стал бы скрыто угрожать мне на вечеринке — прямо перед носом у Кеннеди.

Я кивнула:

— Подтвердит.

Эрин нервно вздохнула и, посмотрев на Минди, сказала:

— Нужно позвонить в полицию или поехать в больницу, ведь так? Не знаю, что в этих случаях делают в первую очередь.

— В больницу? — испуганно переспросила Минди.

Ее чувства были нам понятны.

— Наверное, они должны будут тебя… осмотреть или что-то вроде того… — Эрин попыталась произнести это как можно мягче, но глаза ее несчастной подопечной все равно опять расширились и наполнились слезами.

— Не хочу, чтобы меня осматривали, не хочу в больницу! — запричитала она и так вцепилась в одеяло, что костяшки ее пальцев побелели.

Упрекать Минди было нельзя, ведь предстоящие судебно-медицинские процедуры обещали ей новую боль и новые унижения.

— Мы поедем с тобой. Ты сможешь, — сказала Эрин и, повернувшись ко мне, спросила: — Так что мы должны делать?

Я покачала головой. В полиции кампуса работали разные люди. Кто-нибудь вроде Дона нам бы, наверное, помог. А кто-то сделал бы только хуже. Надо было ехать прямиком в больницу. Но к кому именно там обратиться? Подскажут ли нам, как быть дальше? Я взяла телефон и набрала номер.

— Алло? — настороженно произнес Лукас, и только тут я сообразила, что звоню ему в первый раз.

— Ты мне нужен.

С тех пор как наше общение ограничилось пересылкой вопросных листов и занятиями по самообороне, прошло больше недели.

— Ты где?

— У себя в комнате.

Я ожидала, что он спросит, чего мне от него нужно, но он не спросил:

— Буду через десять минут.

Я закрыла глаза:

— Спасибо.

Он нажал отбой. Я положила телефон, и мы стали ждать.

* * *

Лукас присел на корточки перед кроватью и заглянул Минди в глаза:

— Если ты не заявишь, он сделает это опять. С кем-нибудь еще. — Голос Лукаса отдавался внутри меня как колокольный звон, хотя говорил он еле слышно. — Подруги поедут с тобой.

Эрин по-прежнему сидела на постели, держа руку Минди. Я едва знала эту девочку, но из-за Бака мы теперь были союзницами. Нас связывало то, чему никто бы не позавидовал.

— А ты? — прошептала она.

— Если хочешь, — ответил Лукас.

Она кивнула, и я почувствовала что-то вроде ревности, тут же поняв, насколько это не к месту.

* * *

Телевизор в приемном покое был включен на такую громкость, что лопались барабанные перепонки. Я хотела его выключить или убавить звук (у меня и без того болела голова), но какой-то пожилой мужчина с видимым трудом уселся в кресло в десяти футах от экрана и, сложив руки на животе, стал смотреть старое комедийное шоу. Я решила, что пускай телевизор орет, если это помогает старику отвлечься от того, из-за чего он здесь оказался.

Лукас сел рядом со мной, положив ногу на ногу. Его поднятое колено касалась моего бедра, а рука была так близко, что мне захотелось потрогать ее порозовевшим пальцем, но я не стала этого делать.

— Ты не фанатка этого шоу?

Дурацкий вопрос заставил меня перестать хмуриться.

— Шоу просто супер, но, по-моему, его слышно даже на той стороне улицы.

— Хм… — промычал Лукас, разглядывая свой ботинок. — А может, тебя еще слегка козявит после вчерашнего? — Как только Эрин и Минди посвятили его в подробности, он вычислил, что я была вместе с соседкой на вечеринке мужского студенческого общества.

— Есть немного.

Я подумала, не считает ли он меня неблагоразумной из-за того, что я пошла на тусовку, где должен был быть Бак. «Не очень-то ты осторожна!» — упрекнул меня Лукас месяц назад, и эти слова до сих пор звенели у меня в ушах. Потому что были справедливы.

— Он заговаривал с тобой вчера? — спросил Лукас, по-прежнему глядя на ботинок.

— Да. Приглашал танцевать. — (На челюстях у него обозначились желваки, глаза стали холодными, и он поднял их на меня.) — Я сказала «нет», — добавила я, чувствуя, что оправдываюсь.

Лукас сделал глубокий вдох и, развернувшись ко мне, тихо, но оттого не менее грозно проговорил:

— Жаклин, ты бы знала, каково мне сейчас сидеть здесь и ждать, когда свершится правосудие, вместо того чтобы отловить этого выродка и выбить из него, к чертовой матери, все дерьмо. Конечно, ни ты, ни она не виноваты. Вы не просили его это делать. Никто на это никогда не напрашивается, что бы там ни говорили всякие долбаные придурки и психопаты. Верно?

Я кивнула, онемев от такого монолога.

— Он принял твое «нет»? — спросил Лукас, прищурив глаза, и мне показалось, он хочет договорить: «… на этот раз?»

Я снова кивнула:

— Со мной был Кеннеди. Он заметил, как я странно реагирую на Бака. Пришлось объяснить, что произошло. Тебя я не упоминала. Вообще не говорила про драку. Сказала, мне удалось убежать.

Между бровями у Лукаса залегла маленькая морщинка.

— Как он это воспринял?

Я вспомнила выражения, которые выпалил Кеннеди, — такие нетипичные для его обычной речи — и сказала:

— Рассвирепел. Я никогда его таким не видела. Он вывел Бака на улицу и велел держаться от меня подальше. Может быть, Бак почувствовал себя уязвленным и, чтобы выместить злость… — Слова «изнасиловал Минди» застряли у меня в горле.

— Говорю же тебе, ты не виновата.

Я кивнула, уставившись на свои колени и чувствуя, что слезы начинают жечь глаза. Мне хотелось верить, будто моей вины тут нет, и все-таки с Минди случилась беда как раз после того, как Кеннеди разобрался с Баком. Из-за меня. Я не могла не связать эти факты. И не могла не чувствовать угрызения совести.

Лукас взял меня за подбородок и, повернув мое лицо к себе, с расстановкой повторил:

— Ты не виновата.

Я опять кивнула, цепляясь за его слова как за спасение.

* * *

Я припарковала свой грузовичок возле соседнего участка, закрыла дверцу так тихо, как только смогла, и на цыпочках засеменила по еле освещенной дорожке к гаражу. Было поздно — я надеялась, достаточно поздно, чтобы никто уже не стал пялиться в окна на девчонку, которая впотьмах крадется к жилищу парня.

Мотоцикл Лукаса был припаркован возле лестницы. Сердце у меня колотилось. Взявшись за перила, я посмотрела на дом доктора Хеллера: там горел свет, хотя никакого движения заметно не было. Затаив дыхание, я поднялась по ступенькам и тихонько постучала.

В двери был глазок, и через него Лукас, наверное, видел, как я стою на освещенной лестничной площадке. Когда он открыл, лицо у него было явно озадаченное. За час до этого он проводил нас с Эрин и Минди до общежития и уехал к себе. Тогда я поняла, что не сказала ему очень важную вещь. И чтобы все договорить до конца, мне нужно было его видеть.

— Жаклин… — Он взглянул на мою физиономию, невольно попятился и, втащив меня внутрь, захлопнул дверь. — Что случилось?

Лукас схватил меня за локти, а я снизу вверх посмотрела на него. Он был в темной футболке и пижамных штанах на шнурке. Из-под коротких рукавов виднелись татуировки, спускающиеся от плеч к запястьям. Еще на нем были тонкие очки в черной оправе, благодаря которым глаза казались голубее, а ресницы ярче выделялись. Я набрала в легкие побольше воздуху, решив все выпалить, пока не струсила и не передумала:

— Я просто хотела сказать… Мне тебя не хватает. Наверное, это звучит смешно — мы ведь почти не знаем друг друга… Только письма, и эсэмэски, и… все остальное… Но мне показалось, будто знаем. Мне и сейчас так кажется. Мне не хватает… как же это сказать? Вас обоих.

Лукас сглотнул, опустил веки и сделал медленный вдох. Я решила, что не позволю себя оттолкнуть, даже если он, как серьезный здравомыслящий человек, снова попытается это сделать. Но он резко раскрыл глаза и пробормотал: «Да пошли они все!» — а потом толкнул меня к двери и, опершись о нее обоими локтями, поцеловал мои губы с такой силой, с какой их еще никто никогда не целовал: я даже почувствовала, как металлическое кольцо на краешке его рта врезается мне в кожу.

Он прижимался ко мне своим твердым телом, а я приникала к нему, хватаясь двумя руками за его футболку и подстраиваясь под каждое движение. Вдруг Лукас слегка отстранился и, услышав мое протестующее мычание, мягко усмехнулся: он просто высвободил меня из пальто и теперь тянул к дивану, чтобы усадить к себе на колени и еще крепче обнять, одной рукой осторожно придерживая мой затылок.

Мы разняли губы, переводя дыхание. Он бросил очки на столик и через голову сдернул футболку, а потом, уже более бережно, снял мою. Его теплые пальцы сжали мою талию, и мы снова поцеловались. Я обхватила Лукаса за шею, тая от медленного щекотания во рту, а когда он спустился губами к ложбинке над ключицами, запрокинула голову. Его легкие поцелуи, слегка прихватывавшие кожу, заставили меня издать мягкий стон.

— У тебя здесь родимое пятнышко, — прошептал Лукас, дотрагиваясь до моей шеи языком. — Как увижу, с ума схожу. Так хочется…

Замирая от нежных потягивающих поцелуев, я сжала коленями его бедра. Подняв мерцающие светлые глаза, он снял с меня лифчик и подушечками пальцев нарисовал на мне две окружности. У меня в голове все поплыло — такими легкими были эти прикосновения. Он положил руки на мои груди и стал поглаживать их большими пальцами, а я потянулась к нему губами и, проведя ладонью по его упругому животу, развязала шнурок.

— Боже мой, Жаклин… — Лукас глотнул воздуху и весь напрягся под моей рукой, запуская пальцы мне в волосы. Через несколько секунд он уткнулся лбом мне в плечо и сквозь стиснутые зубы простонал: — Останови меня.

Я растерянно замотала головой — может быть, яростно, а может, и едва заметно. Почувствовав у себя на груди его дыхание, я наклонилась и пробормотала:

— Не хочу, чтобы ты останавливался.

Потянув меня вниз и укладываясь рядом на бок, Лукас расстегнул мне джинсы. Его пальцы нырнули под ткань, а губы, не отрываясь, целовали мои. Я выдохнула его имя ему в рот и сжала руку, лежащую у него на плече. Он тихо прорычал мне в ухо:

— Жаклин, скажи «перестань».

Я качнула головой и скользнула рукой по животу Лукаса под мягкую фланель: его тело не желало останавливаться.

— Не скажу.

Я хотела всего, чего захочет он, и ни ставила никаких условий. Чтобы он понял это, я поцеловала его, даже не сомневаясь, что мое согласие сотрет последнюю грань, которую мы еще не перешли. Но я ошибалась.

— Скажи «перестань», пожалуйста, пожалуйста… — тихо попросил он, и я, конечно же, не могла не исполнить эту просьбу, несмотря на то что не понимала, чем она вызвана.

— Перестань, — шепотом сказала я то, чего не думала и не хотела.

Лукас задрожал и убрал пальцы. Я не отодвинулась и не стала больше ничего говорить, а просто сложила руки между своей и его грудью и пролежала так несколько долгих минут, пока он не успокоился и не задышал глубоко и ровно.

Лэндон/Лукас Максфилд спал у себя на диване. В обнимку со мной.

* * *

Меня разбудило мяуканье Фрэнсиса, который требовал, чтобы его впустили в дом. Я осторожно выбралась из объятий Лукаса и, на ходу напяливая лифчик и футболку, пошла открывать. Вместе с котом в комнату проник холодный ветер, и я поспешила закрыть дверь. Перед тем как прошествовать в спальню, Фрэнсис пару секунд потерся о мои ноги, — думаю, он удостоил меня наибольшего проявления благодарности, на какое только был способен.

Я вернулась к дивану, но вместо того, чтобы разбудить Лукаса или снова лечь рядом с ним, уселась на полу и стала его рассматривать. На лице лежали пряди темных волос, густые ресницы были сомкнуты, пухлые губы сонно приоткрыты. Глядя на него, я как никогда отчетливо увидела мальчика, спрятанного внутри мужчины. Я не знала, что произошло несколько часов назад, зачем он заставил меня сказать «перестань», почему он отгораживался от всех — и от меня тоже. Я не понимала этого, но хотела понять.

Может, красная роза могла мне что-то подсказать? Ведь не случайно же она была вытатуирована у Лукаса на сердце… Узоры на его руках были причудливыми и непонятными. «Наверное, сам придумал», — решила я. Когда он повернулся на спину, у меня наконец-то появилась возможность прочитать то, что написано у него на боку.

Любовь — не безрассудство,

А разум — очищенный, согретый

И вылепленный так,

Чтобы заполнить собою сердце.

Эти слова показались мне бесспорным свидетельством того, что когда-то — может быть, совсем недавно — Лукас горячо любил какую-то женщину, которую, наверное, потерял, иначе бы я видела ее возле него.

Я снова взглянула на руку, покоившуюся возле его лица. На внутренней стороне запястья, под браслетом чернильного узора, прятался тонкий, но все же заметный шрам — как тайный шифр, вплетенный в витиеватый орнамент.

Внимательно посмотрев на Лукаса и убедившись, что он спит, я осторожно сняла с его груди правую руку и перевернула ее. Под точно таким же узором, как на левой, был тщательно скрыт еще один шрам, пересекающий запястье.

Я села, ошеломленная своим открытием. Не сводя глаз со спящего Лукаса, я подумала, что, даже если он когда-нибудь захочет рассказать мне о том, как появились у него эти шрамы, я вряд ли смогу его понять. Конечно, я сама отгоревала немало дней и ночей после разрыва с Кеннеди, но мне никогда не было настолько плохо, чтобы я решила покончить с собой. И я не представляла себе горя, которое может довести человека до такого отчаяния.

Было поздно. До начала нашего, то есть моего, занятия оставалось восемь часов. Я засобиралась домой и, найдя на кухонной столешнице какую-то обертку, нацарапала на ней, что уехала в общежитие и мы увидимся утром.

— Погоди, — остановил меня голос Лукаса, когда я уже взялась за дверную ручку.

Он сел и посмотрел на меня еще сонными глазами.

— Не хотела тебя будить, поэтому оставила записку, — пробормотала я, беря исчерканную обертку с края стола, складывая ее и засовывая в карман. Мне столько нужно было сказать и спросить, но все слова застряли где-то внутри.

Лукас потер веки, встал, наклонил голову набок и, жмурясь, потянулся. Я старалась не пялиться на его прорисовавшиеся бицепсы и грудные мышцы, но смогла отвести взгляд, только когда он открыл глаза.

— Я провожу тебя до твоего грузовичка.

Когда он отвернулся, чтобы взять футболку, я снова уставилась на него. Спина его тоже была в татуировках, но я не успела их рассмотреть: он надел футболку слишком быстро. Потом зашел за перегородку и вышел оттуда в уже знакомой мне куртке с капюшоном и очень поношенных ботинках, которых я на нем раньше не видела.

— Как Фрэнсис оказался на кровати? — улыбаясь, спросил Лукас. — Если он не отрастил человеческие пальцы, значит это ты его впустила?

Я кивнула. Он подошел ко мне, и его улыбка погасла. Перед тем как мы заснули, уткнувшись друг в друга, произошло что-то странное, и, видимо, теперь это не давало ему покоя. Он спрашивал себя, что я могла подумать, когда он попросил меня сказать слово, которого я говорить не хотела. Если бы он только знал: мое замешательство, вызванное этим непонятным отказом от дальнейшего сближения, было ерундой по сравнению со страхом перед тем, что оставило шрамы на его запястьях.