Г. по Р.Х. 3 страница

Если эта женщина хочет с ним драться, он окажет ей такую любезность..

* * *

Сила смотрел, как Лагос идет через двор. По бледной улыбке грека можно было судить, что разговор с Атретом оказался не из приятных.

— Хозяин хочет говорить с тобой, моя госпожа, — сказал ей Лагос и жестом пригласил войти. — Пожалуйста, следуй за мной.

При этих словах Рицпа почувствовала небольшое облегчение. Произнеся про себя молитву благодарности Господу, она пошла за слугой. Она пожалела о своем высказывании по поводу монет, которое вырвалось у нее помимо ее воли. Может быть, слуга оказался достаточно разумным и не стал передавать ее слова хозяину.

Оглядываясь вокруг, Рицпа была неприятно удивлена обстановкой. Сама по себе вилла была роскошной, но нигде не было видно сада. Огромная территория вокруг дома была абсолютно пустой. Женщине показалось, что она вошла в ворота не дома, а крепости.

Поднимаясь по лестнице, она пыталась унять дрожь во всем теле. Об Атрете она знала только то, что слышала от Иоанна: апостол сказал ей, что этот человек был германским пленником, который воспитывался как гладиатор и обрел свободу, когда выжил в схватке на выживание во время зрелищ в Ефесе. Сколько горя и жестокости скрывалось в этих немногих словах! Варвар с северных окраин империи; человек, обученный убивать.

— Он христианин? — спросила Рицпа Иоанна, тая крохотную надежду. Христос мог изменить любого человека. А измененный человек мог проникнуться состраданием к ней!

— Нет, — печально ответил Иоанн, — но он отец Халева.

— Что же это за отец такой, если он приказал оставить своего ребенка умирать на скалах?

— Это приказала сделать мать Халева. Он сказал, что даже не знал об этом.

— И ты веришь ему?

— Его послала ко мне Хадасса, чтобы он мог отыскать сына, — сказал ей Иоанн, и Рицпа заплакала.

— Я не могу его отдать. Не могу. Разве мало я страдала? О Иоанн, я не могу... Он теперь для меня вся моя жизнь. Он теперь все, что у меня есть...

— Успокойся, родная моя, — Иоанн проговорил с Рицпой до глубокой ночи, утешая ее и молясь за нее. — Я отнесу ребенка к отцу, — сказал он, когда уже рассвело.

— Нет, — сказала Рицпа, — я сама отнесу. — Может быть, Атрет подобреет и позволит ей оставить ребенка у себя.

Иоанн забеспокоился:

— Может быть, мне пойти с тобой?

— Нет, — сказала она, и от слез у нее перехватило дыхание. — Я пойду одна. — Когда она смотрела, как Иоанн покидает ее крохотное жилище, в голове у нее мелькнула шальная мысль: взять бы Халева, да бежать куда-нибудь, где ее никто не найдет.

Но скроешься ли ты от самой себя, родная?

Этот вопрос прозвучал для нее так ясно, что она теперь уже не могла делать вид, что не знает Божьей воли. Она прислонилась лбом к двери, и слезы текли у нее по щекам. Ей было понятно, что если она промедлит, то не устоит перед искушением вообще не ходить туда.

Халев всегда просыпался голодным. Подняв мальчика из колыбели, Рицпа покормила его и только после этого стала собирать его к встрече с отцом. Всю дорогу она молилась о том, чтобы Бог смягчил сердце Атрета и чтобы Халев остался на ее попечении.

И вот теперь, проходя через пустынный двор и входя в дом, она чувствовала неприветливость этого места. Неужели и хозяин дома такой же?

Господи, помоги мне. Помоги мне!

Рицпа проследовала за слугой через передний двор в атриум, который был приспособлен для приема гостей. Помещение освещалось через отверстие в крыше, и блики от фонтана отражались на стенах. Над льющейся водой поднимались мельчайшие капельки влаги, поэтому в помещении царила приятная прохлада. Здесь было хорошо отдохнуть после многих часов пыльной и жаркой дороги.

— Подожди здесь, моя госпожа, — сказал ей слуга. Рицпа смотрела, как он прошел под аркадой и исчез, свернув за угол.

Прохаживаясь в волнении взад-вперед, Рицпа нежно поглаживала Халеву спинку. Он уже проголодался и скоро проснется. Ее грудь была полна, и Рицпа была готова его накормить.

Наконец она услышала шаги, и ее сердце бешено заколотилось. Закрыв глаза, она помолилась о том, чтобы Атрет прежде всего подумал о том, что нужно его сыну.

Господи, помоги мне. О Отец, как я могу расстаться с моим сыном? Как ты можешь призвать меня к такому? Разве мало того, что я потеряла Семея и Рахиль? Ты подарил мне Халева, Но ведь Ты никогда не отступаешь от Своего слова.

— Госпожа Рицпа, мой господин, — сказал слуга, и она открыла глаза.

Когда она увидела мужчину, стоявшего рядом со слугой, ее охватила тревога. Высокий, с мощным торсом, длинными и растрепанными светлыми волосами, он смотрел на нее с неприкрытой яростью. Рицпа еще никогда ни у кого не видела столь яростного выражения лица. Ей показалось, что вся комната наполнилась его злостью.

— Оставь нас, — сказал Атрет, и слуга поспешно вышел из помещения, отчего обстановка стала еще тревожнее.

Рицпе стало еще страшнее, когда она оказалась наедине с этим внушительным хозяином дома. Тишину нарушал только шум журчащей воды в фонтане. Сердце женщины забилось с бешеной скоростью, когда Атрет медленно направился к ней; при этом его голубые, холодно сощуренные глаза окинули ее с головы до ног и остановились на сыне, рассматривая его скорее с любопытством, чем с радостью, после чего Атрет снова уставился Рицпе в глаза. Рицпа чувствовала, какая темная сила исходит от него.

И этот человек есть отец ее милого маленького Халева? Как такое возможно?

Она обняла и крепче прижала сына к себе.

Атрет чувствовал, как с каждым шагом ненависть в нем становится все сильнее. Эта женщина, которая так крепко прижимает к себе его сына, напомнила ему Юлию. Она была маленькой, и невзрачная шерстяная шаль, которая покрывала ее голову, несколько сглаживала ее удивительную красоту. Локоны вьющихся черных волос обрамляли ее смуглое, ровное, овальное лицо. Ее губы были полными и мягкими, как у Юлии. Ее глаза были карими, как у Юлии. И ее тело было красивым, как у Юлии.

Атрет тут же вырвал бы своего сына из ее рук, если бы мальчик не был привязан к ней шалью.

Он бросил к ногам женщины мешочек с монетами.

— Двести динариев, — прорычал он.

Рицпа лишилась дара речи от такого оскорбительного жеста. Она молча отошла назад. Никогда ей еще не доводилось видеть такого тяжелого, холодного и безжалостного лица.

— Мало? — холодно спросил Атрет.

— Ты серьезно рассчитываешь купить у меня мальчика?

— Нет! Это плата за те услуги, которые ты оказала.

Эти жестокие слова пробудили гнев и в Рицпе.

— Плата за услуги? А как ты возместишь то, что оторвешь ребенка от рук женщины, которая его любит? Ты, кажется, не понимаешь? Я люблю Халева.

— Халева? — переспросил Атрет, вспомнив одного иудейского гладиатора, которого он встретил в Риме, которого уважал... и убил.

— Это то имя, которое ему дали.

— Я ему этого имени не давал.

— А тебя там и не было!

— Мне сказали, что мой сын мертв, — холодно произнес Атрет, прокляв себя за то, что вообще счел нужным что-то объяснять. Не ее это ума дело. — Этот ребенок мой, женщина. Отвяжи его от себя и отдай мне.

Рицпа изо всех сил пыталась бороться со слезами, но они оказались сильнее.

— Нет.

— Нет?

— Нам нужно поговорить.

Атрет стоял неподвижно. Юлия тоже прибегала к слезам, чтобы уломать его сделать то, что ей хотелось.

— Что бы ты ни сказала, это ничего не изменит.

— Может быть, тут какая-то ошибка. У Халева темные волосы и глаза... — Рицпа осеклась, увидев, что глаза германца помрачнели от непонятного ей гнева.

— Темные глаза и волосы были у его матери, — отрывисто сказал Атрет. Он сделал шаг в сторону Рицпы, и она на столько же отступила. — Хотя лучше бы ему не знать такой матери, — цинично добавил германец. — У меня не было причин не доверять лишь ее служанке, Хадассе. Этот ребенок мой!

— Ты говоришь о нем, как о каком-то товаре! Но он не лошадь, о которой можно торговаться, и не вилла, которую можно продать. — Рицпа огляделась вокруг. — Это не дом. Это крепость. Какую жизнь ты можешь дать ему здесь?

— А это не твое дело.

— Это мое дело. Он мой сын.

— Он никогда не был твоим сыном, женщина. От того, что ты держишь его на руках, он не станет твоим.

— Он стал частью моей жизни, как только Иоанн дал мне его в руки, — сказала Рицпа.

— У всех женщин продажное сердце, и я ни за что не оставлю моего сына в женских руках!

Слезы снова потекли по ее щекам.

— Ты судишь обо всех женщинах только по тому, что с тобой сделала одна-единственная.

— Я имею на ребенка все законные права, и твое мнение меня не интересует.

При этих словах Рицпа вся напряглась.

— Ты говоришь о законных правах. А как же любовь? Где ты был, когда его мать отреклась от него? Почему она не отправила его к тебе? Ты ведь тоже не хотел его, разве не так? Ты отвернулся от него. И после этого ты рассуждаешь о женщинах? Где бы сейчас был Халев, если бы Хадасса его не спасла? И зачем ты хочешь взять его теперь, после того как палец о палец не ударил, чтобы позаботиться о нем?

Атрету хотелось задушить эту женщину за такие вопросы, потому что от них ему становилось стыдно и больно. Но они пробудили в нем и яростную ревность.

— Он плоть от моей плоти, — сказал он ледяным тоном.

— То, что ты несколько часов провел в постели с женщиной, еще не делает тебя отцом!

На его скулах заиграли желваки.

— Ты ведь даже не взглянул на него как следует, — сказала Рицпа, борясь со своим гневом. — Зачем он тебе нужен, Атрет? Что ты хочешь с ним сделать?

— Я хочу вместе с ним вернуться в Германию.

Она даже вздрогнула.

— В Германию? — поразившись, произнесла она. — Но как ты, мужчина, собираешься взять в такой длинный и трудный путь четырехмесячного младенца? Ты не подумал, что с ним будет? Да он же не выживет!

— Он выживет, — решительным тоном сказал Атрет. — А теперь отдай его мне.

— Он совсем маленький...

— Отдай его мне, или, клянусь всеми богами, я вырву его у тебя силой.

От крика Халев проснулся и начал плакать. Рицпа почувствовала, как его крохотные кулачки стали сжимать ее грудь. Со слезами на глазах она смотрела на Атрета и понимала, что его слова — это не пустые угрозы. Но она не могла рисковать младенцем. Развязав свою шаль, она протянула Халева ему. Ребенок заревел еще сильнее, махая ручками. Молоко у Рицпы было на подходе, усиливая ее муки.

— Он голоден.

Атрета охватила нерешительность. Его сын показался ему таким крохотным и хрупким. Он посмотрел на Рицпу и увидел, как она страдает. Слезы текли по ее щекам. Все же он протянул руки и взял мальчика. Ребенок заплакал еще сильнее.

Рицпа прижала руки к сердцу. Она неотрывно смотрела на Атрета.

— Прошу тебя, Атрет, не делай этого! — Германец никогда еще не видел в глазах женщины столько страданий.

— Убирайся, — прохрипел он.

— Прошу тебя...

— Убирайся! — закричал он, и ребенок с новой силой зашелся криком.

Не в силах смотреть на это, Рицпа отвернулась.

— Не забудь, — сказал ей Атрет, пнув в ее сторону мешочек с деньгами.

Рицпа остановилась в дверях. Подобрав деньги, она швырнула их в фонтан, глядя на Атрета сквозь слезы.

— Пусть Бог простит тебя, потому что я тебя простить не могу! — сказала она, последний раз взглянула на ребенка и вышла, не в силах больше сдерживать рыдания.

Атрет подошел к двери и следил, как она спускается по ступеням и идет через двор. Он захлопнул дверь ногой еще до того, как она дошла до ворот.

Чувствуя себя крайне неуютно, он посмотрел на раскрасневшееся личико своего сына и почувствовал минутную слабость. Он дотронулся до темных волос и гладкой щечки мальчика. Младенец весь напрягся и кричал в его руках все громче и громче.

— Кричи что есть мочи. Все равно ты мой, — грубовато произнес Атрет. — Не ее. А мой! — Он прижал сына к себе, покачивая его и ходя взад-вперед по комнате. Ребенок ревел, не переставая.

— Лагос!

Слуга появился почти мгновенно.

— Да, мой господин.

Атрет подумал, не стоял ли Лагос все это время за углом и не слышал ли каждое слово.

— Позови кормилицу.

— Да, мой господин. — Лагос никогда еще не видел своего хозяина в такой нерешительности. Сейчас, с кричащим ребенком на руках, Атрет имел довольно комический вид.

Когда слуга привел в атриум кормилицу, Атрет поторопился передать зашедшегося в крике ребенка в ее руки.

— Возьми его. Та женщина сказала, что он голоден.

Кормилица унесла его, и когда крик плачущего сына стал удаляться, Атрет вздохнул с облегчением.

Лагос увидел мешочек с деньгами в воде.

— Она не взяла их, мой господин?

— Как видишь, нет.

Лагос хотел было вынуть деньги из воды, но тут же отдернул руку, услышав окрик Атрета: «Не трогай!». По мрачному выражению лица хозяина слуга знал, что остаток дня тот проведет в тренировках.

Поздно ночью одна из служанок разбудила Лагоса.

— Сын Атрета не спит. Кормилица беспокоится.

Он с трудом встал и последовал за служанкой по коридору. Подходя к кухне, он уже слышал детский плач. Войдя в помещение, он увидел, как кормилица ходит взад-вперед с малышом на руках.

— Он никак не уснет и есть ничего не хочет, — сказала она, и на ее лице отразилось крайнее беспокойство.

— А я-то чем могу тебе помочь? — парировал Лагос, явно недовольный тем, что его подняли с постели в середине ночи.

— Скажи об этом хозяину, Лагос.

— О нет. Только не это, — сказал он, категорически качая головой. — Хватит и того, что ты меня посреди ночи на ноги подняла.

— А теперь еще хочешь, чтобы я сунул голову в пасть льву. — Зевая, он почесал голову. — Да начнет он есть, когда совсем уж проголодается, — с этими словами он повернулся к двери.

За ребенка теперь отвечала кормилица.

— Ты не понял. Он ведь плачет с тех самых пор, как хозяин отдал его мне!

Лагос остановился в дверях и обернулся.

— Так долго?

— Да, в том-то все и дело. Я уже чувствую, как он у меня на руках слабеет. Если так и будет продолжаться, он вообще умрет.

— Тогда надо что-нибудь сделать!

— А я что тебе говорю? Я сделала все, что могла. Такому маленькому нужно молоко.

— А твое что, скисло, что ли? — сердито проворчал Лагос, совсем не разбирающийся в этих вопросах. Не говорить же хозяину о том, что у кормилицы вообще нет молока.

Раздраженная, женщина сердито ответила:

— С моим молоком все в порядке. Ребенку нужна его мать.

— Его мать отказалась от него, — мрачно произнес раб.

— Пилия сказала, что она стоит у ворот.

— Та женщина, которая принесла ребенка Атрету, — не его мать, — сказал Лагос, слышавший весь разговор в атриуме. — А хозяин вообще не хочет больше слышать о ней.

— О-о, — произнесла женщина и печально вздохнула. Потом она положила ребенка в колыбель, пристроенную недалеко от очага. — Значит, богам угодно, чтобы он умер. Жаль. Такой миленький мальчик.

У Лагоса все похолодело внутри.

— Ты что же, так и оставишь его там?

— Я сделала все, что могла.

Подумав о том, какие усилия предпринял Атрет, чтобы вернуть себе сына, и на какой риск он пошел при этом, Лагос решил, что нельзя так спокойно дать малышу умереть.

— Я все скажу хозяину, как только он проснется. А тебе, женщина, если ты хоть немного дорожишь своей жизнью, лучше все же попытаться сделать так, чтобы он начал есть.

* * *

Атрету не спалось. Он стоял на балконе и смотрел на освещенные луной горы.

Прошло уже десять лет, с тех пор как он последний раз вел свое племя хаттов в бой против римлян. Потерпев поражение, он был схвачен в плен и продан в лудус Капуи, а оттуда — в большой лудус Рима. Десять лет! Целая жизнь.

Жив ли кто-нибудь из его народа? Выжил ли в битве его брат, Вар? А что стало с его сестрой, Мартой, и ее мужем, Юзипием? Что стало с его матерью? Как ему хотелось вернуться домой, в Германию, и увидеть живыми хоть кого-нибудь из тех, кто был так им любим и так ему дорог. Откинувшись на диване, Атрет посмотрел наверх, на усеянное звездами небо, почти не ощущая неподвижность ночного воздуха. Ему хотелось дышать острым ароматом сосны, пить медовый эль или пиво. Он хотел сидеть с воинами на совете вокруг костра в священной роще. Он снова хотел быть в мире с самим собой.

Вздохнув, германец закрыл глаза и задумался, возможно ли такое. Ему хотелось заснуть, забыть все, вернуться назад, в самое начало, когда он был еще мальчиком и бегал с отцом по густым лесам Германии. Жизнь тогда была такой богатой, насыщенной, она лежала перед ним, и ему нужно было только ее взять. Атрет хотел, чтобы его сын тоже вырос в лесу, стал таким же диким и свободным, не испорченным Римом, каким он сам был когда-то.

Нахмурившись, Атрет внимательно прислушался. Его охватило раздражение, когда он понял, что это по-прежнему плачет его сын, и плач не прекращался с тех пор, как Атрет взял ребенка из рук этой вдовы. Но ведь прошло уже столько часов!

Медленно вздохнув, Атрет попытался начать думать о будущем и забыть о прошлом. Но перед ним неизменно возникало лицо Рицпы, слезы, катящиеся по ее щекам, и ее глаза, полные страданий.

«Пусть Бог простит тебя, потому что я тебя простить не могу!».

Атрет крепко закрыл глаза, вспомнив ту ночь, когда Хадасса пришла к нему в горы и сказала примерно то же самое. «Да будет на тебе милость Божья».

Он произнес проклятие, мысли в его голове путались. «Пусть Бог простит тебя». У него вырвался стон боли. С быстротой сильного зверя Атрет вскочил с дивана и схватился за перила, будто собирался перепрыгнуть через них вниз, на огороженное пространство двора. Его сердце тяжело стучало, он задыхался.

Тут до него снова донесся плач ребенка.

Отвернувшись, Атрет ушел с балкона в спальню. Тишина.

Он растянулся на постели, но по-прежнему не спал. И ничего не слышал.

Почувствовав напряжение во всем теле, Атрет вскочил с постели и направился к двери. С силой распахнув ее, он пошел по коридору и остановился над внутренним двором. Поднял голову, внимательно прислушался, пытаясь услышать что-нибудь неладное. Слышен был только плеск воды в фонтане. Кроме этого звука, ничего на огромной вилле слышно не было.

Была уже глубокая ночь. Младенцы в его селении часто просыпались в такое время, явно нуждаясь в том, чтобы их покормили. Это, наверное, Атрет и услышал.

И все же его не покидало какое-то тяжелое чувство. Что-то было не так. Он не знал, что именно, но чувствовал. Сражаясь на арене, он научился доверять своим инстинктам, и теперь тоже не мог их игнорировать.

Выругавшись, он пошел по верхнему коридору и спустился вниз по ступеням. Услышав шаги, он спрятался за угол и увидел Лагоса с глиняным светильником. Заметив Атрета, слуга вздрогнул от неожиданности и быстро направился в его сторону.

— Мой господин, я только собрался к тебе...

— Где мой сын?

— На кухне. Я как раз собрался идти посмотреть, спишь ли ты.

— Где кухня?

— Сюда, мой господин, — сказал Лагос и пошел впереди, освещая путь светильником.

— Что случилось? — спросил Атрет, подталкивая слугу, чтобы тот шел быстрее.

— Он ничего не ест. И плачет с того самого момента... с утра.

Атрет ничего не сказал. Теперь он явственно слышал детский плач, и этот звук резанул его по сердцу. Когда он вслед за Лагосом вошел в кухню, в нос ему ударил запах уборной. Ребенок лежал в колыбели. Приближался рассвет, и повар уже замешивал тесто.

Атрет подошел к ребенку и внимательно посмотрел на него.

— Он болен?

— Не думаю, мой господин, — волнуясь, сказала кормилица, сжимая руки.

— А что ты думаешь? — сердито спросил ее Атрет.

Она затряслась от страха. Ее хозяин оказался даже страшнее, чем она себе представляла, руководствуясь тем, что успела уже здесь про него услышать. Она вспомнила, как Лагос предупреждал ее, — что бы ни случилось с ребенком, вся вина будет лежать на ней. И она не решалась сказать хозяину, что ребенок может умереть, потому что хозяин отобрал его у той женщины, которая его растила.

— Младенцы очень ранимы, мой господин. Иногда они заболевают и умирают без всякой причины.

— Еще утром он был здоров.

Когда Атрет повернулся к ней, она в страхе отпрянула.

— Он не перестает плакать с тех самых пор, как Лагос передал его в мои руки, мой господин. Я сделала все, что могла, но он все равно не хочет есть.

Атрет нахмурился и снова посмотрел на сына. Нагнувшись, он взял младенца на руки. Жалобный детский плач, переходящий в крик, оказался для германца больнее любого удара меча, которых ему довелось испытать немало.

Лагос никогда не видел, чтобы его хозяин выглядел таким растерянным.

— Что нам делать? — спросил Атрет, держа сына в руках и начиная прохаживаться с ним. — Я не дам ему умереть.

— Можно было бы послать за его матерью, — сказал Лагос и тут же поправился, увидев, как Атрет взглянул на него. — Я хотел сказать, за той женщиной, которая принесла его тебе, мой господин.

Атрет продолжал прохаживаться. Он погладил мальчика по щеке, и тот сразу повернул головку и открыл рот.

— Что ты стоишь? — резко сказал Атрет. — Он же голоден. Покорми его.

Женщина поняла, что объяснять что-либо Атрету бесполезно. Она взяла ребенка, села с ним и обнажила грудь. Ребенок прильнул к соску, но тут же оттолкнул его и заплакал еще громче, а молоко потекло с его губ. Кормилица посмотрела на Атрета.

— Ты сам все видишь, мой господин.

Атрет провел рукой по волосам. На его счету было больше ста пятидесяти смертей. Неужели и смерть этого малыша тоже будет на его совести? Он закрыл глаза и отвернулся, потирая рукой шею. Оставалось только одно, что, как он считал, можно было сделать.

— Разбудите Силу, — угрюмо приказал он.

Кормилица застегнулась и положила ребенка обратно в колыбель.

— Дай его мне, — сердито сказал Атрет, видя, как быстро она складывала с себя свои обязанности. — Ты, наверное, запеленала его слишком туго. — Он сел, положил мальчика себе на колени и стал развязывать пеленки, в которые ребенка завернули так, что он был похож на мумию. Кожа у младенца была бледной, с розовыми пятнами. В грудь Атрету тут же ударила детская струйка. Отпрянув от неожиданности, Атрет выругался.

— Такое часто бывает, мой господин, — тут же сказала кормилица. — Давай, я возьму его.

Атрет не отрывал глаз от сына.

— Нет, — сказал он и криво усмехнулся. — Наверное, он сейчас сказал мне все, что обо мне думает.

В этот момент в кухню вошел Сила, по глазам которого можно было судить, что накануне он выпил немало вина и явно еще не проспался.

— Лагос сказал, что ты звал меня, мой господин.

— Отправляйся в Ефес. К юго-востоку от храма Артемиды и библиотеки проходит улица с двумя большими жилыми корпусами по бокам, — сказал Атрет. — Пойдешь в тот, что стоит с западной стороны. На втором этаже, четвертая дверь справа, живет вдова, ее зовут Рицпа.

— Это та женщина, которая вчера принесла тебе ребенка?

— Да. Приведи ее, и побыстрее.

— А она и не уходила, мой господин.

— Что? — лицо Атрета помрачнело. — Что значит не уходила? Я вчера ее сам прогнал!

— Она ушла с виллы, мой господин. Вышла за ворота и стала у дороги. С тех пор она там и оставалась.

Атрет нахмурился, испытывая одновременно боль и облегчение.

— Приведи ее.

Сила тут же вышел.

От непрекращающегося плача ребенка нервы Атрета были на пределе. Он ходил с ним взад-вперед, потом сел, продолжая держать младенца на руках. «Ну, что они там так долго?», — то и дело ворчал он, и ему казалось, что в руках он держит не сына, а кусок раскаленного угля. Наконец по коридору раздались торопливые шаги и в дверях появилась вдова.

Ее лицо было бледным и опухшим, очевидно, от холодного ветра и слез. Она вошла в кухню. Атрет приготовился к тому, что сейчас она набросится на него с упреками. Но она не сказала ни слова. Раздался только ее сокрушенный шепот: «Халев!» — когда она подошла к малышу. Сжав губы, Атрет убрал руки от ребенка, и она взяла мальчика у него с колен. Когда она прижала Халева к груди, тот ещё плакал, но его плач стал совсем другим. Отвернувшись, Рицпа сняла с головы шаль и расстегнула тунику на правом плече. Атрет увидел, как дернулись ее плечи, когда малыш стал сосать.

Кухня погрузилась в тишину.

Кормилица глубоко вздохнула, испытав огромное облегчение.

— Ребенок знает свою маму.

Атрет резко осадил ее:

— Убирайся!

Вздрогнув от испуга, кормилица выбежала из кухни. Атрет сердито посмотрел на Лагоса и Силу, кивком головы приказав им уйти тоже.

В кухне снова наступила тишина, Атрет остался наедине с вдовой, которая кормила его сына. Движением ноги он придвинул к ней стул.

— Садись.

Женщина послушно села, не взглянув на него. Она склонила голову над малышом и что-то нежно ему приговаривала.

Атрет тем временем беспокойно прохаживался по кухне, потом остановился, присев на один из кухонных столов. Стиснув зубы, он снова повернулся к вдове. Она скромно прикрыла плечо своей шалью; ребенок уютно пристроился у ее груди, этой шалью прикрытой. Он обратил внимание, как повлажнела левая сторона ее туники.

Рицпа осторожно сдвинула Халева и начала расстегивать левую сторону. Она почувствовала, что Атрет смотрит на нее, и смутилась. Потом резко повернула голову и взглянула на него.

Атрет удивился, увидев, как при этом покраснели ее щеки. Когда он в последний раз видел, чтобы женщина чего-то стеснялась? Она повернулась на стуле к Атрету спиной, и было видно, что его присутствие ее явно не радует. С другой стороны, она понимала, что Атрету, наверное, трудно теперь оставить ее наедине с его сыном.

Рицпа чувствовала, как германец пристально смотрит ей в спину. Она даже чувствовала весь жар его гнева.

— Я же велел тебе, чтобы ты уходила, — мрачно сказал он.

— Дорога у виллы тебе не принадлежит.

Он усмехнулся.

— Зато, кажется, тебе принадлежит мой сын.

Рицпа оглянулась на Атрета через плечо и увидела в его лице нечто такое, о чем, как она поняла, он не хотел бы говорить. Его губы дрогнули, а глаза заблестели, когда он взглянул на нее.

— У меня было много времени на то, чтобы подумать, — тихо сказала она.

— О чем?

— Я о тебе почти ничего не знаю. Кроме того, что у тебя была жестокая жизнь.

Его улыбка стала холодной и насмешливой.

Забеспокоившись, Рицпа отвела глаза и снова стала смотреть на Халева. Скоро он уснет у нее на руках. Такой славный, он был так дорог ей, и при этом она понимала, что чем сильнее будет держаться за него, тем больше решимости будет у Атрета отнять у нее ребенка.

Когда она слегка отодвинула от себя Халева, тот неистово заработал губами, чтобы удержаться у груди. Прикоснувшись пальцем к груди, Рицпа перекрыла ему доступ молока. Изрядная доза молока вылилась у малыша изо рта, и Рицпа вытерла ему рот и губы. Нежно поцеловав мальчика, она положила его себе на колени и снова застегнула тунику. При этом она продолжала ощущать на себе взгляд Атрета.

Потом Рицпа накинула шаль, чтобы закрыть влажный лиф, вспомнив о том, как в тот момент, когда она услышала плач Халева, у нее пошло молоко. Как удивительно Бог все устроил! Подняв Халева на плечо, она встала, нежно потирая младенцу спинку. Она начала прохаживаться по кухне и при этом нежно поглаживала малыша. Ему стало тепло, он расслабился. Взглянув на Атрета, Рицпа увидела, как он беспокойно нахмурился.

Глядя на него, Рицпа вспомнила историю о царе Соломоне и двух женщинах, которые боролись за одного ребенка. Та женщина, которая оказалась настоящей матерью, была готова отдать ребенка, лишь бы сохранить ему жизнь.

Мать Халева желала ему смерти. А этот человек! Она никогда еще не видела такого жестокого и в то же время такого красивого мужчину. Казалось, его фигуру вылепил самый искусный в мире скульптор. Вся его внешность говорила об истинном мужестве. Не было даже намека на мягкость. Его лицо говорило о неумолимости. Но был ли он на самом деле неумолимым?

О Господи, Боже, смягчи его сердце по отношению ко мне.

Чувствуя, как сильно бьется сердце, Рицпа подошла к Атрету. Она протянула ему спящего мальчика.

— Возьми его.

Нахмурившись, Атрет встал. Беря сына на руки, он сощурил глаза, настороженно всматриваясь в нее. Халев тут же проснулся и снова заплакал, и Рицпа увидела по лицу Атрета, как ему больно.

— Прижми его к сердцу, — сказала Рицпа германцу, сдерживая слезы. — Да, вот так. А теперь осторожно потри ему спинку. Ладонь Атрета оказалась гораздо больше спинки ребенка.

Атрет растерянно держал своего сына, явно ожидая, что тихий и жалобный плач вот-вот перерастет в крик.

— Я хочу попросить у тебя прощения, Атрет, — совершенно искренним голосом сказала Рицпа. — Мой язык иногда похож на огонь. Прости меня за все резкие слова, которые я тебе тут наговорила. Я не имела права осуждать тебя. На унылом лице Атрета отразилось удивление, потом он скривил губы в циничной улыбке.

— Не подлизывайся, — усмехнулся он.

В конце концов, после того как она себя вела, почему он должен ей доверять?

Рицпа смотрела на Халева, лежащего на мощных руках Атрета, и подумала, какой же малыш на самом деле хрупкий. Она помолчала, потом медленно кивнула головой, с трудом сдерживая слезы.

Атрет внимательно смотрел на нее изучающим взглядом. В ее карих глазах была видна опустошенность, на грязных щеках виднелись полоски от слез. Она с мольбой подняла свой взгляд на Атрета.