(1909-1999 гг.)
Схимонахиня София (в миру Таисия Ивановна Горяйнова) родилась 21 ноября в 1909 году в селе Никольском Поныровского уезда Курской губернии в благочестивой семье Горяйновых. Известно, что отец будущей подвижницы служил в Царской армии, мать была портнихой-надомницей, домохозяйкой. В семье было четверо детей, Таисья была старшей из детей. Наступили грозные годы, чтобы избежать ссылки, Горяйновы ночью были вынуждены бежать из села, им удалось уехать в Тулу.
Жених Таисии Ивановны был репрессирован и умер по дороге в ссылку на Соловки. Таисия Ивановна решила не выходить замуж, она объехала все действующие в то время монастыри. Где и когда она приняла тайный монашеский постриг с именем София, осталось неизвестно. Перед войной Горяйновы вернулись в родное село. Во время войны и после нее Таисия Ивановна жила в Курске, работала в больнице.
Из воспоминаний племянницы схимонахини Софии, Людмилы Григорьевны Нагорновой: «Вся жизнь Таисии Ивановны была тайной. Даже о том, что она приняла схимнический постриг, я не знала...
|
|
Таисия родилась на праздник Михаила Архангела, 21 ноября 1909 года... Горяйновы принадлежали к дворянскому роду, жили в двухэтажном доме в своем поместье, в селе Никольском Поныревского района Курской области - позднее границы районов перекроили, и теперь это Золотухинский район. В доме была прекрасная библиотека, многие книги были на французском языке и латыни - отец Таисии Ивановны Иван Григорьевич свободно владел этими языками. Он был глубоко верующим человеком.
Когда Горяйновых решили раскулачить, один добрый знакомый предупредил их - и родители вместе с двумя старшими дочерьми бежали в Тулу. Остались только дедушка с бабушкой и маленькие Лиза и Вася. Их не тронули, но отняли все! Даже иконы. Оставили только большую икону Спасителя - сорвали с нее драгоценные украшения, - и икону Божией Матери...
В Туле Таисия и Анна поселились у какой-то монахини. Тетя Тая всегда поминала ее, а я вот забыла ее имя... Анне в молодости было видение, что одна из них, сестер, вымолит весь род. Она была немало удивлена: как это - вымолит...
А в 1941 году, когда началась война, вся семья вновь собралась в Никольском. Немцы заняли село. Начались расправы. Пришли и к Горяйновым: «Ваш сын воюет против Германии?» - «Да, он в армии». – «Расстрелять всю семью!» Иван Григорьевич попросил разрешения помолиться перед смертью. И пока они молились, подъехал кто-то из местных жителей, пособничавших немцам. Он и сказал, что Василий - простой солдат и служит подневольно. А Горяйновы сами пострадали от советской власти... Божьим чудом все остались живы.
|
|
После войны жили бедно, но всегда привечали странников. Тогда много нищих бродило по миру... Бабушка, Мария Егоровна, была исключительно доброй. Для нищих в доме была выделена отдельная комната. Странников кормили, топили для них баню. И в дорогу с собой давали хлебушка хоть на день-два. Вот в такой семье воспитывалась Таисия Ивановна.
Дедушка всегда очень беспокоился о старшей дочери. И просил других детей: «Таисию не бросайте!» Она жила одиноко, после смерти жениха решила не выходить замуж. Говорят, она очень похожа на одну тетушку по маминой линии, Анну - та пешком до Иерусалима дошла.
Какое-то время Таисия Ивановна жила в Курске, окормлялась у протоиерея Алексия Сабынина. Перед смертью он позвал тетю Таю, и она вместе с тетей Аней поехала к нему. Они долго сидели у него, и он гладил руку Таисии Ивановны, приговаривая то ли Паисия, то ли - Пассия. Может быть, она тогда носила монашеское имя Паисия.
Тетя Тая переехала жить к брату... Устроилась работать в трамвайное управление - чтобы больше было свободного времени. Все монастыри, какие тогда только были в Советском Союзе, она объехала. Возвращалась иной раз со слезами: «Как они бедствуют, как там голодно, как трудно!» Всякую копеечку откладывала - и посылала в монастыри деньги, продукты, вещи. Поедет в Пюхтицкий монастырь, в Эстонии купит шерсти, дома свяжет теплые носки - и опять шлет посылочку монахиням. Вот и в Самаре жила - все, что приносили ей люди, шло в монастыри.
Бывала она в Киево-Печерской Лавре и в Почаеве, в Троице-Сергиевой Лавре и Псково-Печерском монастыре. Была знакома с псковским схиигуменом Саввой. Старец Наум уже в последние годы благословлял ее на операцию, но матушка не согласилась. «Все, что Господь посылает, я приму». И слепоту приняла как дар от Господа.
В Ленинграде мы с тетей Таей зашли в монастырь на Карповке - помолиться у святых мощей праведного Иоанна Кронштадтского, заказать требы. Тетю сразу окружили монахини, они ее хорошо знали...
В 1994 году матушка стала жить в моей семье... В Самаре она ездила то в Петропавловскую, то в Воскресенскую церковь, то еще в какой-то храм. Но из некоторых храмов возвращалась с горькими слезами: «Что же это как сокращают службу! Ведь за это перед Богом отвечать придется!»
К ней сразу потянулись люди. И у нее на всех хватало сердечной теплоты, любви, за всех она молилась, всех утешала и давала советы. Лишь однажды я слышала, как она строго обличила одну женщину. А так - всегда она была приветливой и радушной. Людей она любила.
За год до смерти матушки в ее молитвенном уголке замироточила небольшая икона Великомученицы Варвары. У этой иконы треснуло стекло, но я не меняю его - ведь на нем застыла струйка благоуханного мира. Я слышала, что Великомученица Варвара покровительствует монахам...»
О своей встрече со старицей рассказывает Ольга Ларькина: «...После воскресной службы в Кирилло-Мефодиевском храме (г. Самара), который находился тогда еще в своем первом небольшом здании, я подошла к ней. Она сидела у наружной стены храма, и к ней выстроилась очередь человек в десять. Когда подошел мой черед, я сразу от нее услышала: «Зачем ты их копишь?» А я даже не знала, что родственники накупили много оккультных книг, которые дома даже держать нельзя, и выбрасывать нельзя - могут попасть кому-то в руки, только сжигать. Этим я потом и занялась. Еще она сказала о моем отце, который тогда начинал болеть и хуже ходить, что он очень хочет поехать в деревню, но не может. Сказала с жалостью и сочувствием к нему. А он, действительно, постоянно об этом нам говорил... Ей было многое открыто, ее ласка, теплота мгновенно вселяли в душу надежду. Она была одета и держалась очень просто, но в этой простоте был какой-то неуловимый аристократизм. С ней было так легко. И в то же время я ощутила трепет. В тот момент я совершенно забыла, что она незрячая. Она все видела - и меня, и других, видела то, что происходило в наших душах, гораздо ясней, чем мы сами. От нее исходила любовь, и в сердце возникала ответная любовь к ней. Она была необыкновенной - и в то же время какой-то очень родной. Она была человеком Божиим...»
|
|
Из воспоминаний помощника настоятеля Петропавловской церкви города Самары Федора Григорьевича Хуртова: «Матушку я знаю с 1996 года... Я ее видел в Воскресенском храме на улице Черемшанской и обратил на нее внимание, когда еще ничего о ней не знал. Тогда Воскресенский храм на службах был битком набит, там даже зрячему было трудно пройти. Я видел, как она подходила к Причастию. Она была незрячей, и ее подводили... Она была слепая; уткнется в того, кто ее ведет, и так идет.
Мы сначала ездили к блаженной Марии Ивановне Матукасовой в Кинель-Черкассы. Потом Мария Ивановна жила в Самаре, при Воскресенской церкви, и мы туда ходили к ней. Жена заболела, и Мария Ивановна ей очень помогла. А тут опять возникла проблема со здоровьем, но в тот момент Марии Ивановны уже не было в Самаре. И кто-то жене сказал: «Есть такая же бабушка, как Мария Ивановна». Ей показали Таисию Ивановну, моя жена к ней подошла, а матушка ей сказала: «Ты приведи ко мне мужа»... И как-то после воскресной службы мы подошли к ней, и она сразу меня спросила: «Как ваше святое имя?» Со всеми она обращалась ласково-ласково. Мы поговорили, она мне сказала о таких вещах, которые никто другой, кроме меня, не знал, - о болезнях, событиях, которые давно произошли в моей жизни. И, конечно, я ей сразу поверил безоговорочно, всем ее рекомендациям. И я сразу поверил: раз она так говорит, значит, так и будет, так и надо поступать.
Когда мы с ней только познакомились, через неделю иду в храм, вижу - она далеко впереди идет, ее ведет женщина, кричать неудобно, я издали, поклонился им и пошел. А потом женщина, которая ее вела, подошла ко мне и говорит: «Вы Федор Григорьевич?» - «Да». - «Таисия Ивановна мне сказала, что это вы ей поклонились». Меня это поразило. Таисия Ивановна была незрячая. На расстоянии, будучи слепой, она со мной поздоровалась. А другая женщина в тот момент меня не знала.
|
|
Я вспоминаю те годы: она ни разу ни об одном человеке не сказала плохо! Это тоже надо суметь. Даже когда, так скажем, она не одобряла какого-то человека, она никогда не говорила, что он такой сякой, не унижала. Она могла только сказать: «Ну, зачем он так делает?» Если вдруг она в этом какую-то границу переходила, тут же себя одергивала: «Кто я такая!» Причем каялась совершенно искренно: «Господи, прости, я не судья»... Для меня матушка была образцом Христианина. Мне кажется, что Бог мне показал, каким должен быть Православный человек. Она была истинной Христианкой. Мы познакомились, и уже потом я постоянно к ней ходил.
Придешь к ней: «Таисия Ивановна, дочка моя заболела». Она говорит: «Накорми ее картошечкой». Накормишь картошечкой - все проходит. Причем было известно, что если к врачам пойти, там будут тяжелые процедуры. А Таисии Ивановне скажешь, сделаешь по ее совету, и на следующий день все проходит. Закашлял, придешь к ней, она обязательно скажет: «Сходи в церковь и закажи молебен иконе Божией Матери», - и назовет, какой конкретно, причем иконам всегда разным. И все проходило. Она посылала меня в конкретные храмы, деньги какие-то у меня появились: «А ты пожертвуй». Матушка всегда говорила про храм Святого Архангела Михаила в Запанском: «Этот храм особый, он всегда будет бедный, но всегда будет духовно помогать всем, шести крылатый Михаил всегда крылами закроет», - и меня туда посылала. Периодически туда надо ездить, хотя, действительно, люди туда почему-то мало ходят, - может быть, потому, что храм расположен на окраине города.
Я иногда расспрашивал Таисию Ивановну о ее жизни, но она почти ничего не рассказывала о себе. Сказала только, что в Самару она приехала из Ленинграда... Рассказывала, что еще в советское время она объездила все существовавшие тогда в Советском Союзе монастыри и была знакома со старцами высокой духовной жизни, которые были репрессированы, прошли лагеря. Матушка с ними тайком много ездила по деревням, где они крестили людей. За это ее в то время могли запросто посадить.
Она сама мне говорила, что ее родной брат, у которого она жила в Ленинграде, занимал очень высокую должность - был начальником штаба Ленинградского военного округа. Про отца говорила, что он у нее был очень верующий. Про мать ни разу не обмолвилась, я все время слышал от нее только: «Папа, папа».
У матушки было две сестры. Однажды она ехала в поезде, и ей в поезде явилась святая Ксения Петербургская и дала ей шоколадочку. А из жития Ксении Петербургской известно, что когда она кому-то пятачок или конфетку давала, у тех несчастье дома случалось. Матушка сказала, что так ее Ксения предупредила: у нее в этот самый момент одна из сестер умерла.
В семье у них всегда кто-то жил из верующих. Очень долго жил какой-то старец. Матушка рассказывала, что от него им досталась книга, очень большая, 16 или 17 килограммов весом, в которой было все описано от Сотворения мира до конца света, разные пророчества. Она говорила, что эта книга осталась в ее квартире. Я загорелся: «Давайте с вами съездим в Петербург, эту книгу заберем». А она ответила: «Нет, эта книга ничья, она к нам пришла сама, и куда потом она денется - это Промысл Божий. Раз так Господь устроил, что я здесь, а она там, значит, так тому быть». Вообще в ее судьбе много закрытого. Если человек ее перебил, она уже на его вопрос не отвечала. Я сам сколько раз - глупый был - перебью ее, потом ей вопрос задаю, а она уходит от него.
Таисия Ивановна рассказывала, что ей было очень трудно из-за того, что брат у нее занимал такое высокое положение. И если бы кто-то узнал в то время, что она верующая, брату бы не работать там. Постоянно ей приходилось от соседей маскироваться. Они к ней даже приставали: «Почему так просто одеваешься? У тебя такие влиятельные родственники». А одета была она всегда очень просто.
Всю жизнь она прожила, можно сказать, на нелегальном положении. Попробуй прожить на виду, и чтобы никто о тебе ничего не знал. И даже когда матушка умерла и сказали ее племяннице, что она была монахиней, та возмутилась: «Какая она монахиня, что вы мне говорите, она тетя Тося!» А когда племянница увидела, сколько народа пришло на отпевание матушки в церковь, была потрясена. Даже ближайшие родственники не знали, что она была монахиней.
Матушка рассказывала, что днем и ночью с сестрами они молились у Свято-Иоанновского женского монастыря на Карповке в Санкт-Петербурге. Она была знакома еще в то время с сестрами монастыря, с матушкой Георгией, которая была первой игуменией Свято-Иоанновского монастыря, когда он вновь открылся, нынешней игуменией Горненского женского монастыря в Иерусалиме. Таисия Ивановна сама говорила, что должна была с одной сестрой ехать в Иерусалим, готовили документы ей на выезд, но смерть брата все изменила. А та сестра уехала и осталась в Горненском монастыре.
В Самару матушка приехала из-за болезни. Она была раньше зрячей. Когда у нее умер брат, которого она очень любила, на его похоронах у нее резко «село» зрение, буквально в один день. Ее племянница Людмила Григорьевна еле увезла ее с кладбища, боясь, что она умрет на могиле брата. Она не могла одну тетю Тосю оставить и привезла к себе в Самару. Людмила Григорьевна давно живет в Самаре, с 60-х годов. И Таисия Ивановна к ней раньше часто приезжала в Самару. Тогда в Самаре были открыты два храма - Покровский и Петропавловский. Первое, что матушка делала, сойдя с поезда, - шла в Петропавловский храм. Я этого не знал, и меня поразило, что, уже будучи слепой, она знала, куда в нашем храме свечки ставить. Говорила мне: «Ты всегда, когда заходишь в храм, ставь свечки туда, туда и туда», - и говорила, где какая икона висит. «А вы откуда знаете?» - «Я здесь часто бывала и даже помогала печь просфоры в вашей просфорне». Это было в 60-е годы.
Матушка была знакома с Владыкой Иоанном (Снычевым), и когда он уехал из Самары на Санкт-Петербургскую кафедру, там с ним общалась. Еще она говорила: «Я знаю нашего Патриарха Алексия II, можно сказать, с младых ногтей. Он бывал в Пюхтицах, и я туда часто ездила, жила там подолгу, мы и за столом одним вместе сидели». Они с ним даже переписывались, до ее последних дней Его Святейшество посылал ей поздравительные открытки. Таисия Ивановна вела большую переписку с Санаксарским монастырем. Всю свою пенсию она отдавала в монастыри. Не просто отдавала, а знала куда, и конкретно кому-то посылала. У нее своих денег практически не было. У Таисии Ивановны варежки были рваные, жена моя ей говорит: «Я вам свяжу варежки», - свяжет, а она их кому-нибудь отдаст. Она была из тех людей, которым дают, а они тут же это отдают...
Она и киевские монастыри все знала. Если сопоставить ее поездки в Киев и свидетельство Людмилы Григорьевны о том, что она с какого-то момента как-то по-другому стала жить, перестала есть мясо, то можно предположить, что она в Киеве была пострижена... А в последние свои годы она даже рыбу не ела.
Лично мне матушка сказала буквально за две недели до своей смерти, что она в постриге - схимонахиня София. То, что она София, еще до ее смерти знали те батюшки, которые ее причащали. Когда она подходила к Чаше, она говорила: «София», - не говорила «схимонахиня София». Еще нескольким людям она тоже сказала, что она - схимонахиня София. Кто и где ее постригал, она мне не сказала.
Человек она была необыкновенный. То, что она была аристократ духа, было понятно в общении с ней. Она была очень деликатной. Об этом трудно рассказывать. Когда с таким человеком общаешься, видишь, что этот человек не от мира сего. Когда у нее возникала какая-нибудь проблема, она говорила: «А мы помолимся». Помолится - и ситуация разрешится. Она говорила: «Я костылем только успею стукнуть, а Господь за это время все может изменить. Все в Его руке». Сила ее веры поражает меня до сих пор. Ни одного слова она не говорила без оглядки на волю Божию. Она рассказывала, как блаженной Марии Ивановне мед передавала: «Иду в храм, и чисто по-человечески рассудила - занесу мед, и зашла до службы в здание у Петропавловской церкви, где в комнатке тогда жила Мария Ивановна. Так мне даже дверь не открыли. Думаю: почему? Правильно, что ж я туда иду до церкви, до молитвы. Надо после службы пойти». Пошла после службы - дверь открыли, баночку с медом взяли». Мирской бы человек как рассудил: не открыли мне дверь, такие сякие. А такие люди, как матушка София, во всем видели Промысл Божий...
В конце 90-х годов еще не было у нас монастыря на улице Черемшанской, была только Воскресенская церковь, никто не говорил о монастыре, а она сказала, что обязательно будет монастырь, и что он в трудное голодное время будет кормить всю округу. Уже сейчас у Воскресенского мужского монастыря открывается много подворий...
Матушка говорила, что верующих людей очень мало. Мы сидим рядом с ней в Воскресенском храме в уголочке, она нам говорит: «Посмотрите, полный храм народу, а верующих людей по пальцам рук можно пересчитать»... Матушка говорила: «Вера - это дар Божий, ее надо заслужить». В Евангелии написано: «Не бойся, малое стадо!» (Лк., 12, 32). Малое стадо! Мы всегда смотрим на других. А матушка учила нас: «Никогда не смотри на других. Когда смотришь, начинаешь сравнивать. Никогда с собой не сравнивай, ты о себе думай». Про себя она часто говорила: «Меня в рай точно не пустят». А про одну женщину сказала, тихую такую: «Такие спасаются». Она всегда подчеркивала, что только в церкви спасение. Даже на бытовом уровне, на уровне работы. Мне она конкретно советовала: «Только в церкви надо работать, только в церкви - спасение».
Всегда говорила, что после 12 часов ночи надо хоть несколько минут помолиться. Не обязательно много - хоть несколько минут. Сама она знала наизусть церковные службы, церковный календарь. Только спросит: «А сегодня такой-то день, такого-то и такого-то святого, я не ошиблась?» Она же не видела, наизусть помнила. Если она в церковь не шла, до 11 часов утра ни с кем не общалась, молилась. И, конечно, молилась ночами.
Для меня ее смерть была совершенной неожиданностью. Я был уверен, что она будет еще долго жить. Она умерла 19 мая 1999 года, в день рождения Царя-Мученика Николая II...
Матушка говорила: «Надо так стараться, чтобы не быть в дороге в субботу и воскресенье, иначе, обязательно, искушения будут в пути. Нужно быть на службе в храме, и после службы ехать». У меня был случай, когда я причастился в воскресенье, меня попросили помочь в храме, а была лето, жара. Я хотел помыться после работы, а она меня встретила и сказала: «После причастия мыться нельзя».
Она говорила нам: «В доме должно быть как можно больше святынь - святой земли, икон, крещенскую воду надо обязательно брать и пить в течение года». Разбавлять крещенскую воду она не рекомендовала, а принимать ее хотя бы по пять капель натощак. Хранить дома целиком Богородичную просфору...
Она мне сказала незадолго до смерти, что село не стоит без праведника, в Самаре есть четыре сильных молитвенника...»
Из рассказа Ульяны Трофимовны Казаковой (с. Царевщина): «Матушка была уже плохонькая, не вставала. И вот когда мы к ней подходили, меня будто кто толкнул, и я подумала: «А интересно, чем она болеет? Не перейдет ли ко мне?» А она и говорит: «Ульяна, не бойся, от меня не заболеешь. Я чистая». Я и тогда, и после сколько приезжала, всякий раз просила у нее прощения. Как только могло такое прийти в голову?...От нее всегда шло тонкое благоухание, неземное, таких духов нигде не найти.
При малейшем горе или радости мы бежали к ней. На работу устраиваться - тоже к ней. И она предостерегала: туда не ходите, на этой работе хуже будет... Матушка молилась, и ее молитвы сразу доходили до Господа. Все напасти развеивались. Я не встречала таких праведных людей...
Уже в последние дни матушка говорила, что скоро умрет. А мы спрашивали: «Матушка, на кого же ты нас оставишь?» И она нас поручила батюшке Василию. Матушка его очень любила. И к нам она его устроила на жительство. Я и подумать не могла, что у нас священник будет жить... Она нас всегда благословляла. И когда мы просили ее не оставлять нас своими молитвами, она ответила: «Вы мои. Я буду за вас молиться, и вы за меня молитесь». Все она расскажет, и утешит, и успокоит. Такую, как она, нам уже не найти...
Спрашивали мы ее о нынешних временах, как спасаться. Она отвечала: «Хорошего мало. Молитесь! Если будут все молиться, храмы будут полны, - тогда и спасетесь».
В последний раз я приехала к матушке уже в Петропавловскую церковь, подошла к гробу, попросила у нее прощения. Приложилась к руке - и от матушки такой аромат пошел, такое благоухание!
Мы ездим к матушке на могилку на Рубежное кладбище - когда родительские и ее дни памяти. Зажигаем лампадку, батюшка служит литию, мы молимся. И на душе так легко становится, так радостно, будто у нее в гостях побывали».
Похоронили матушку Софию 21 мая на Рубежном кладбище (на 6-й линии) при большом стечении народа. В этот день у одной из знавших и любивших матушку замироточили три иконы.
Господи, упокой душу рабы Твоей схимонахини Софии, со святыми упокой, и её молитвами спаси нас!