Основания для приоритета свободы

Мы уже рассматривали значение приоритета свободы, и то, как он встроен в различные правила предшествования по рангу (§§ 39, 46). Теперь когда главные элементы договорного взгляда у нас в распоряжении, можно сделать обзор оснований для такого приоритета. Я предполагал, что если люди в исходном положении знают, что их основные свободы могут быть эффективно осуществлены, они не пойдут на большие экономические преимущества в обмен на меньшие свободы (§ 26). Только когда социальные условия не позволяют полного установления этих прав, можно говорить об ограничении этих свобод. Равные свободы могут быть определены только в том случае, когда необходимо изменить уровень цивилизации, так чтобы в конце концов можно было насладиться этими свободами. Эф­фективная реализация всех этих свобод во вполне упорядоченном обществе представляет собой долговременную тенденцию выполнения двух принципов и правил приоритета при разумно благоприятных условиях. Наша проблема тогда заключается в том, чтобы сумми­ровать и упорядочить резоны для первенства свободы во вполне упорядоченном обществе, как это можно видеть с точки зрения исходного положения.

Давайте начнем с резонов в первой части аргумента в пользу двух принципов. Вполне упорядоченное общество определяется как эф­фективно регулируемое публичной концепцией справедливости (§ 69). Члены такого общества являются свободными и равными моральными личностями, каковыми они себя и рассматривают. То есть все они имеют фундаментальные цели и интересы, во имя которых полагают допустимым предъявлять притязания друг к другу и рассматривают себя в качестве имеющих право на такие притязания. У них есть право на равное уважение к себе и право определять принципы, по которым должна управляться базисная структура общества, и они считают себя имеющими такое право. Исходное положение специ­фицировано так, чтобы подходящим образом включать взаимность и равенство между людьми; и при условии, что их фундаментальные цели и интересы защищены свободами, покрываемыми первым прин­ципом, люди отдают приоритет этому принципу. Религиозные инте­ресы, гарантированные равной свободой совести, обсуждаются в ка­честве примера в §§ 33—35. В этой связи следует иметь в виду, что стороны стремятся гарантировать конкретный фундаментальный инте­рес, хотя, в условиях занавеса неведения, известна только лишь общая природа этого интереса. Их цель заключается не просто в разрешении практиковать ту или иную религию, но практиковать некоторую определенную религию, т. е. их религию, какой бы она ни оказалась (§ 28). Для того чтобы обезопасить неизвестные им, но конкретные интересы с перспективы исходного положения, они приходят, имея в виду бремя обязательств (§ 29), к тому, чтобы отдать приоритет основным свободам.

Вполне упорядоченное общество также осознает интерес высокого порядка сторон в том, как их собственные интересы, включая фун­даментальные, оформлены и отрегулированы социальными институ­тами (§ 26). Стороны воспринимают себя в качестве свободных лично­стей, которые могут пересматривать и изменять свои собственные окончательные цели и отдавать приоритет в этом отношении сохра­нению свободы. Способ, которым принципы справедливости управляют базисной структурой, как то иллюстрируется рассмотрением автоном­ности и объективности (§ 78), показывает, что эти интересы высокого порядка достигаются во вполне упорядоченном обществе.

Таким образом, личности в исходном положении движимы инте­ресами в определенной иерархии. Сначала они должны гарантировать свои интересы высшего порядка и фундаментальные цели (им известна лишь их общая форма), и этот факт отражается в предпочтении, которое они отдают свободе; средства,, позволяющие им достичь свои желания и цели, занимают подчиненное место. Хотя фундаментальные интересы в свободе имеют определенную цель, а именно, эффективное установление основных свобод, эти интересы не всегда оказываются контролирующими. Реализация этих интересов может создать неко­торые социальные условия и способствовать удовлетворению нужд и материальных потребностей, и это объясняет, почему основные сво­боды могут быть иногда ограничены. Но как только требуемые со­циальные условия и уровень удовлетворения нужд и материальных

потребностей достигнуты, как это имеет место во вполне упорядо­ченном обществе при благоприятных обстоятельствах, с этого момента регулирующими становятся интересы высшего порядка. В самом деле, по предположению Милля, эти интересы все более интенсивны по мере того, как общество позволяет эффективное их выражение, так что постепенно они становятся регулятивными и выявляют свое при­оритетное положение¹³. Базисная структура тогда призвана гаран­тировать свободную внутреннюю жизнь различных сообществ по инте­ресам, в которых люди и группы ищут достижения целей и совер­шенств, к которым их влечет, в форме социального союза, сов­местимого с равной свободой (§ 79). Люди хотят осуществлять кон­троль над законами и правилами, управляющими их ассоциациями, либо через прямое участие в делах ассоциаций, либо косвенно, через представителей, с которыми их связывает общность культуры и со­циальной ситуации.

Вот каковы основания приоритета свободы, покрываемого первой частью аргумента в пользу двух принципов справедливости. Мы должны обратиться сейчас ко второй части аргумента и спросить, подрывается ли этот приоритет различными чувствами и установками, которые, наверняка, свойственны вполне упорядоченному обществу (§ 80). Может оказаться, что даже когда существенные потребности удовлетворены и требуемые материальные средства достигнуты, бес­покойство людей по поводу своего относительного положения в рас­пределении богатства будет существовать и дальше. Таким образом, если мы предположим, что кто-либо захочет большей доли, резуль­татом все равно может быть возрастающее желание материального изобилия. Поскольку каждый стремится к цели, которая не может быть достигнута коллективно, общество может, по вполне понятным причинам, быть все более и более озабочено подъемом производитель­ности и улучшением экономической эффективности. И эти цели могут стать настолько доминирующими, что подорвут первичность свободы. Некоторые возражали против тенденции к равенству точно по этим причинам, указывая, что она возбуждает в индивидах одер­жимость их относительной долей общественного богатства. Однако хотя и верно, что во вполне упорядоченном обществе, скорее всего, имеется тенденция к большему равенству, его члены мало заинте­ресованы в их относительном положении как таковом. Как мы видели, зависть и ревность не свойственны им в существенной степени, и в основном они делают то, что кажется наилучшим для них с точки зрения их собственного жизненного плана, и те из их сотоварищей по ассоциации, которые социально более отдалены друг от друга, не отвлекаются от этого большими удобствами и удовольствиями других. Таким образом, нет сильных склонностей, побуждающих их к уре­занию своих свобод ради большего абсолютного или относительного экономического благосостояния.

Конечно, отсюда не следует, что в справедливом обществе никто не озабочен вопросами статуса, или общественного положения. Объяс­нение чувства собственного достоинства как, возможно, главного пер-

вичного блага подчеркивает большое значение для нас того, насколько ценят нас, с нашей точки зрения, окружающие. Однако во вполне упорядоченном обществе потребность в статусе удовлетворяется пуб­личным признанием справедливых институтов, вместе с полной и разнообразной внутренней жизнью многих дозволяемых равными сво­бодами добровольных сообществ по интересам. Основанием чувства собственного достоинства в справедливом обществе является тогда не доля в доходе, но публично утверждаемое распределение фундамен­тальных прав и свобод. И когда это распределение является равным, каждый имеет одинаковое и гарантированное общественное поло­жение, когда они встречаются для осуществления общих дел в более широком круге. Никто не склонен в поисках дальнейших путей политической гарантии своего общественного положения выходить за пределы конституционного утверждения равенства. Никто, с другой стороны, не предрасположен также признавать меньшую по сравнению с равной свободу. Во-первых, это поставило бы их в невыгодную ситуацию и ослабило бы их политическое положение. Это также влекло бы закрепление их более низкого положения, определяемого базисной структурой общества. Это ранжирование, приводящее к осознанию подчиненного положения в социальной жизни, действи­тельно было бы унизительным и разрушительным для чувства соб­ственного достоинства. И приобретая свободу, меньшую по сравнению с равной, человек может проиграть в обоих отношениях. Это оказы­вается все более верным по мере того как общество становится более справедливым, поскольку равные права и публичные установки взаим­ного уважения занимают существенное место в сохранении политиче­ского равновесия и в гарантировании гражданам их собственного достоинства. Таким образом, в то время как социальные и эко­номические различия между разными слоями общества, несравнимы­ми, как мы полагаем, группами, не склонны порождать враждебность, тяготы, возникающие из политического и гражданского неравенства и из культурной и этнической дискриминации, не могут быть легко приняты. Когда же положение равного гражданства отвечает потреб­ности в статусе, предшествование равных свобод становится тем более необходимым. При выборе концепции справедливости, которая стре­миться устранить значимость относительных экономических и со­циальных преимуществ в качестве поддержки чувства собственного достоинства, твердое убеждение в приоритете свободы является су­щественным.

Во вполне упорядоченном обществе, таким образом, чувство соб­ственного достоинства гарантировано публичным утверждением ста­туса равного гражданства для всех; распределение материальных средств идет само по себе в соответствии с чисто процедурной спра­ведливостью, регулируемой справедливыми сопутствующими институ­тами, которые сужают область неравенств таким образом, что изви­нительная зависть не возникает. Такой подход к проблеме статуса имеет несколько преимуществ. Так, предположим, что ценимый дру­гими человек зависит от своего относительного места в распределении доходов и богатства. В этом случае обладание более высоким статусом

влечет обладание большими материальными средствами, чем у боль­шинства общества. Все не могут обладать высочайшим статусом, и улучшение положения одного человека означает понижение поло­жения другого. Социальная кооперация в усилении условий для чувства собственного достоинства невозможна. Статусные средства, образно говоря, заданы, и выигрыш каждого человека означает про­игрыш другого. Ясно, что такая ситуация очень неблагоприятна. Люди противостоят друг другу в стремлении к утверждению чувства собственного достоинства. Опираясь на основополагающий характер этого первичного блага, стороны в исходном положении, наверняка, не хотят оказаться в противостоянии. При этом будет трудно дос­тижимым, если вообще возможным, благо социального объединения. Лучшим решением будет поддержка первичного блага чувства собст­венного достоинства, насколько это возможно, приписыванием основ­ных свобод, которые действительно могут быть сделаны равными при одинаковом статусе для всех. В то же время, относительные доли материальных средств занимают подчиненное место. Таким образом, мы приходим к еще одному основанию для разложения социального порядка на две части, в соответствии с принципами справедливости. Хотя эти принципы допускают неравенство в обмен на вклады, которые выгодны всем, приоритет свободы влечет равенство в социаль­ных основаниях чувства собственного достоинства.

Вполне возможно, что эта идея не может быть осуществлена полностью. До некоторой степени чувство собственного достоинства у людей может быть связано с их институциональным положением и их долей дохода. Если, однако, объяснение социальной зависти и ревности верно, то при наличии подходящих сопутствующих устройств эти наклонности не должны быть чрезмерными. Но теоретически мы можем при необходимости включить чувство собственного достоинства в первичные блага, индекс которых определяет ожидания. Тогда в применениях принципа различия этот индекс может допускать из­винительную зависть (§ 80); ожидания менее преуспевших тем более низки, чем более сильны эти эффекты. Следует ли подгонять под эту ситуацию чувство собственного достоинства, должно решаться с точки зрения правовой стадии, где стороны имеют больше инфор­мации, и к которым применим принцип политической детермина­ции. Ясно, что это вносит нежелательное усложнение. Поскольку простота сама по себе желательна в публичной концепции спра­ведливости (§ 49), условия, которые выявляют извинительную за­висть, должны по возможности избегаться. Я упомянул этот момент не для того, чтобы сейчас же решить проблему, но только чтобы обратить внимание на то, что при необходимости ожидания менее преуспевших могут быть поняты так, чтобы включать в первичные блага чувство собственного достоинства.

Вторая часть аргумента подтверждает в этом случае приоритет свободы. И все-таки могут возразить, что предложенное объяснение приоритета свободы неверно, поскольку общество имеет другие спо­собы утверждения чувства собственного достоинства, преодоления зависти и других разрушительных наклонностей. Например, в фео-

дальней или кастовой системе каждый человек занимает некоторое положение согласно естественному порядку вещей. Его сопоставления ограничены, по общему признанию, его собственным сословием, или кастой, и эти разряды приводят к установлению многочисленных несопоставимых групп, существующих независимо от человеческого контроля и санкционированных религией и теологией. Люди при­миряются со своим положением, даже если у них есть сомнения по этому поводу, и так как все могут рассматривать свое положение как призвание свыше, каждый равно предопределен и равно хорош в глазах провидения¹⁴. Эта концепция общества разрешает проблему социальной справедливости, мысленно устраняя обстоятельства, ко­торые ее порождают. Базисная структура считается уже определенной и не подлежащей влиянию человеческих существ. Согласно такому подходу, предполагать, что социальный строй должен соответствовать принципам, на которые люди согласились бы, если бы были равными, значит неправильно понимать место человека в мире.

В противоположность этой идее я предполагал все время, что стороны руководствуются в их принятии концепции справедливости знанием общих фактов об обществе. Они принимают как данное, что институты не фиксированы, а меняются со временем, подвергаясь воздействиям естественных обстоятельств и действиям и конфликтам социальных групп. Признаются природные ограничения, но при этом люди не бессильны в формировании своих социальных устройств. Это предположение является также частью контекста теории спра­ведливости. Отсюда следует, что определенные способы обращения с завистью и другими отклонениями в наклонностях закрыты для вполне упорядоченного общества. Например, оно не может держать их под контролем путем распространения ложных и необоснованных мнений. Ведь наша проблема состоит в том, чтобы понять, как должно быть устроено общество, если оно должно удовлетворять принципам, ко­торые рациональные люди с общими истинными верованиями приз­нали бы в исходном положении. Условие публичности требует от сторон признания того, что как члены общества они тоже должны знать общие факты. Рассуждение, ведущее к исходному соглашению, должно быть доступно публичному пониманию. Конечно, размышляя над тем, какими должны быть требуемые принципы, мы должны полагаться на текущее знание, являющееся результатом здравого смысла и существующей науки. Однако нет никакой разумной аль­тернативы такому подходу. Нам нужно признать, что по мере изме­нения установленных верований, возможно, что принципы справед­ливости, которые рационально допустить, могут также измениться. Таким образом, когда мы отказываемся от веры в фиксированный естественный порядок, санкционирующий иерархическое общество, полагая ее неверной, следует установить тенденцию в пользу упо­рядоченных двух принципов справедливости. Эффективная защита равных свобод приобретает первостепенное значение во все большей мере в поддержке чувства собственного достоинства, а это и утвер­ждает предшествование первого принципа.