Единство личности

Результатом предыдущего обсуждения является то, что нет единой цели, указанием на которую можно сделать каждый наш выбор рациональным. В определении блага в значительной степени участвует интуиция, а в телеологической теории она оказывает влияние и на определение правильности. Классический утилитарист пытается избе­жать этого вывода посредством доктрины гедонизма, но безуспешно. Мы не можем, однако, остановиться на этом; мы должны найти конструктивное решение проблемы выбора, которую пытается решить гедонизм. Таким образом, мы опять стоим перед вопросом: если нет единой цели, которая определяет соответствующую структуру под­чиненных целей, как можно все-таки идентифицировать рациональ­ный жизненный план? На самом деле ответ на этот вопрос уже был дан: рациональный план — это такой план, который был бы выбран с осмотрительной рациональностью, определяемой полной теорией благи. Остается убедиться, что в рамках договорной доктрины этот ответ совершенно удовлетворителен, и что проблемы, которые порож­дал гедонизм, здесь не возникают.

Как я уже сказал, моральная личность (personality) характеризу­ется двумя способностями: одна относится к концепции блага, дру­гая — к чувству справедливости. При реализации первая выражается рациональным жизненным планом, а вторая — регулятивным же­ланием действовать в соответствии с определенными принципами правильности. Поэтому моральная личность — это субъект с целями,

которые он выбрал, и его фундаментальные предпочтения заключа­ются в условиях, которые дают ему возможность формировать образ жизни, выражающий его природу как свободного и равного рациональ­ного существа, насколько это позволяют обстоятельства. Единство личности проявляется в согласованности его плана, причем это единст­во основано на желании более высокого порядка следовать принципал» рационального выбора способами, совместимыми с его чувством пра­вильности и справедливости. Конечно, человек формирует свои цели не одновременно, а постепенно; однако способами, допустимыми спра­ведливостью, он также может формулировать жизненный план и следовать ему, тем самым создавая свое собственное единство (unity).

Отличительной чертой доминантно-целевой концепции является то, как она предполагает достижение единства личности (self). Так, в гедонизме личность становится таковой через максимизацию суммы приятных переживаний в своих психических пределах. Рациональная личность должна устанавливать свое единство этим способом. Пос­кольку удовольствие представляет собой доминантную цель, индивид безразличен ко всем аспектам самого себя, рассматривая свои есте­ственные задатки сознания и тела и даже свои естественные склон­ности и привязанности как разнообразный материал для получения приятных переживаний. Более того, единство личности возникает не от стремления к удовольствию как его удовольствию, но просто как удовольствию. Следует ли продвигать его личное удовольствие или удовольствие других тоже — это другой вопрос, который, пока мы рассматриваем благо одного человека, можно оставить в стороне. Но раз мы рассматриваем проблему социального выбора, утилитаристский принцип в его гедонистской форме совершенно естественен. Ведь если любой индивид должен упорядочивать свои расчеты стремлением к доминантной цели удовольствия и не может обеспечить свою рацио­нальную личностность (personhood) никаким другим способом, то люди в своих совместных усилиях должны стремиться упорядочить свои коллективные действия, максимизируя приятные переживания группы. Точно так же, как один святой, будучи в одиночестве, должен работать во славу Божью, так и члены ассоциации святых должны кооперироваться, чтобы сделать все, что необходимо, для той же цели. Различие между индивидуальным и социальным слу­чаями заключается в том, что ресурсы личности, ее умственные и физические способности, ее эмоциональные ощущения и желания помещаются в разные контексты. В обоих случаях эти материалы служат доминантной цели. Но в зависимости от наличия других субъектов для кооперации усилий, максимизируется удовольствие личности или социальной группы.

Далее, если рассуждения, ведущие к гедонизму как теории выбора первого лица, применить к теории правильности, то принцип полез­ности предстанет как вполне правдоподобный. Действительно, до­пустим сначала, что счастье (определенное через приятное чувство) является единственным благом. Тогда, как это признают даже интуи­тивисты, по крайней мере, с первого взгляда, принцип правильности заключается в максимизации счастья. Если этот принцип не является

единственно регулятивным, должен быть какой-то другой критерий, такой как распределение, которому должен приписываться некоторый вес. Однако ссылкой на какую доминантную цель социального пове­дения следует уравновешивать эти стандарты? Поскольку эта цель должна существовать, если суждения о правильности не произвольны, а обоснованы, принцип полезности, как кажется, специфицирует требуемую цель. Никакой другой принцип не имеет черт, необ­ходимых для определения окончательной цели правильного поведения. Я полагаю, что именно это рассуждение лежит в основе так назы­ваемого доказательства полезности Милля²⁹.

В справедливости как честности приоритет правильности и кан­тианская интерпретация приводят к полному оборачиванию точки зрения. Чтобы понять это, нам нужно только вспомнить особенности исходного положения и природу выбираемых принципов. Стороны рассматривают в качестве фундаментального аспекта „Я" не способ­ность к удовольствию и неудовольствию, а свойство быть моральной личностью. Они не знают, каковы конечные целей людей, и все доминантно-целевые концепции отвергаются. Так, им не придет в голову признавать принцип полезности в его гедонистской форме. Стороны имеют не больше оснований для принятия этого критерия, чем для принятия максимизации любой другой конкретной цели. Они рассматривают себя как существа, которые могут и действительно выбирают свои конечные цели (всегда многочисленные). Точно так же, как один человек должен принимать решение относительно своего жизненного плана в свете полной информации (никаких ограничений в этом случае не накладывается), так и множество людей должно установить условия кооперации в ситуации, которая дает всем честное представительство в качестве моральных существ. Цель сторон в исходном положении заключается в установлении справедливых и благоприятных условий каждому, чтобы тот смог сформировать себя как целостное существо (unity). Их фундаментальный интерес в свободе и в средствах ее честного использования является выражением их восприятия самих себя в первую очередь как моральных личностей с равными правами на выбор своего образа жизни. Таким образом, они признают два упорядоченных принципа справедливости, как это допускают обстоятельства.

Мы должны теперь связать эти замечания с проблемой неопре­деленности выбора, с которой мы начали. Главная идея состоит в том, что при приоритете правильности выбор нашей концепции блага формируется в определенных рамках. Принципы справедливости и их реализация в социальных формах определяют границы, в которых происходит наше рассуждение. Существенное единство личности (self) уже обеспечено концепцией правильности. Более того, во вполне упорядоченном обществе это единство одинаково для всех; у каждого концепция блага, задаваемая его рациональным планам, является подпланом более широкого плана, который регулирует сообщества как социальное объединение социальных объединений. Многочислен­ные ассоциации различных размеров и назначений, приспособленные друг к другу публичной концепцией справедливости, упрощают ре-

шение, предлагая определенные идеалы и формы жизни, которые формировались и проверялись бесчисленными индивидами, а иногда и поколениями. Поэтому при составлении нашего жизненного плана мы не начинаем заново; нам не требуется делать выбор среди бес­численных возможностей без заданной структуры и фиксированных очертаний. Таким образом, хотя и нет ни алгоритма для решения того, что есть наше благо, ни процедуры выбора первого лица, приоритет правильности и справедливости надежно ограничивает эти рассуждения таким образом, что они становятся более обозримыми. Поскольку основные права и свободы уже твердо установлены, наш выбор не может исказить наших притязаний друг к другу.

Теперь, когда есть приоритет правильности и справедливости, неопределенность концепции блага причиняет гораздо меньше бес­покойства. Фактически, рассуждения, которые ведут к телеологиче­ской теории и принятию понятия доминантной цели, теряют свою силу. Прежде всего, чисто предпочтительные элементы выбора, хотя и не устранены, тем не менее, ограничены пределами правильности, понятие которого у нас уже имеется. Поскольку притязания людей друг к другу не затрагиваются, неопределенность относительно без­вредна. Более того, в пределах, установленных принципами пра­вильности, не требуется никакого стандарта корректности вне осмот­рительной рациональности. Если жизненные планы человека удов­летворяют этому критерию и он успешно воплощает его в жизнь, считая это достойным делом, нет никаких оснований говорить, что было бы лучше, если бы он делал что-то другое. Мы не должны просто допускать, что наше рациональное благо определено единствен­ным образом. С точки зрения теории справедливости, в этом допу­щении нет необходимости. Во-вторых, от нас не требуется выходить за пределы осмотрительной рациональности, чтобы определить ясную и работоспособную концепцию правильности. Принципы справедли­вости имеют определенное содержание, и аргументация в их поддерж­ку использует только слабое объяснение блага и его перечень пер­вичных благ. Когда концепция справедливости установлена, приоритет правильности гарантирует приоритет его принципам. Таким образом, оба рассуждения, которые делают привлекательными концепции доми­нантной цели для телеологических теорий, отсутствуют в договорной доктрине. В этом и заключается оборачивание структуры.

Ранее, когда вводилась кантианская интерпретация справедливости как честности, я упоминал, что имеется смысл, в котором условие единогласия, накладываемое на принципы справедливости, подбира­лось так, чтобы выразить даже природу отдельной личности (self) (§ 40). С первого взгляда, такое предположение кажется парадок­сальным. Как требование единогласия может потерпеть неудачу в своей роли ограничения? Одна из причин состоит в том, что занавес неведения гарантирует, что каждый рассуждает одинаково, и поэтому условие выполняется само собой. Однако более глубокое объяснение заключается в том факте, что договорная доктрина обладает струк­турой, противоположной структуре утилитаристской теории. В пос­ледней каждый человек составляет свой рациональный план без

помех, располагая полной информацией, а общество потом начинает максимизировать совокупное выполнение результирующих планов. В справедливости как честности, с другой стороны, все заранее согласны относительно принципов, по которым будут разрешаться их притя­зания друг к другу. Этим принципам затем дается абсолютный приори­тет, чтобы они могли регулировать социальные институты без всяких вопросов, и каждый формирует свои планы в согласии с ними. Планы, которые не согласуются с ними, должны быть пересмотрены. Таким образом, предварительное коллективное соглашение устанавливает с самого начала определенные фундаментальные структурные черты, общие для планов каждого. Природа „Я" (self) как свободной и равной моральной личности одинакова для всех, и сходство в основной форме рациональных планов выражает этот факт. Более того, как видно из понятия общества как социального объединения социальных объединений, члены сообщества разделяют природу друг друга: мы ценим то, что делают другие, как то, что мы могли бы делать, но что они делают вместо и для нас, и то, что делаем мы, аналогичным образом делается для них. Поскольку личность (self) реализована в деятельности многих, отношения справедливости, которые согласуются с принципами, которые были бы приняты всеми, наилучшим образом приспособлены для выражения природы каждого. В конце концов, при этом требование единодушного согласия связывается с идеей человеческих существ, которые в качестве членов социального объеди­нения стремятся к ценностям сообщества.

Можно подумать, что раз принципы справедливости получили приоритет, то существует доминантная цель, которая, в конечном счете, организует нашу жизнь. Однако эта идея основана на недо­разумении. Действительно, принципы справедливости лексически пер­вичны по отношению к принципам эффективности, и первый принцип предшествует второму. Отсюда следует, что устанавливается идеаль­ная концепция социального строя, которая должна регулировать на­правление изменений и усилия по реформированию (§ 41). Однако именно принципы индивидуальных обязанностей и обязательств опре­деляют требования этого идеала к людям, а это не делает его регу­лирующим. Далее, я все время исходил из допущения, что предла­гаемая идея доминантной цели принадлежит телеологической теории, в которой по определению благо специфицируется независимо от правильности. Роль этой цели отчасти заключается в том, чтобы сделать концепцию правильности достаточно точной. В справедливости как честности не может быть никакой доминантной цели в этом смысле, да и, как мы видели, она не нужна для этой цели. Наконец, доминантная цель в телеологической теории определяется так, что мы никогда не можем достичь ее, и следовательно, предписание преследовать эту цель применимо всегда. Вспомним здесь предшест­вующие замечания о том, почему принцип полезности на самом деле не подходит для лексического упорядочения: более поздние критерии никогда не вступят в дело, кроме особых случаев разрешения вопроса о следующем принципе (break ties). Принципы справедливости, с другой стороны, представляют более или менее определенные социаль-

ные цели и ограничения (§ 8). Раз мы реализовали определенную структуру институтов, мы вольны определять и следовать нашему благу в рамках, которые допускают эти устройства.

Ввиду этих размышлений, противоположность между телеологи­ческой теорией и договорной доктриной может быть выражена сле­дующим интуитивным образом: первая определяет благо локально, например, как более или менее однородное качество или черту опыта, и рассматривает его как экстенсивную величину, которая должна быть максимизирована над некоторой совокупностью. А вторая двига­ется в противоположном направлении, идентифицируя последователь­ность все более специфичных структурных форм правильного пове­дения, каждая из которых устанавливается в пределах предыдущей, и, таким образом, идет от общей структуры целого ко все более точному определению его частей. Гедонистский утилитаризм дает классический пример первой процедуры и иллюстрирует ее с привле­кательной простотой. Справедливость как честность дает пример вто­рой возможности. Таким образом, последовательность из четырех стадий (§ 31) формулирует порядок соглашений и законов (enact­ments), призванных построить в несколько шагов иерархическую структуру принципов, стандартов и правил, которые, при последо­вательном применении и соблюдении, ведут к определенному стро­ению (constitution) социальных действий.

К чему эта последовательность вообще не стремится, так это к полной спецификации поведения. Наоборот, идея заключается в том, чтобы аппроксимировать границы, хоть и приблизительно, в пределах которых индивиды и ассоциации вольны продвигать свои цели, и осмотрительная рациональность может применяться совершенно сво­бодно. В идеале аппроксимация должна быть сходимой в том смысле, что с дальнейшими шагами те случаи, которые остались необъяснен­ными, становятся все менее и менее важными. Понятие, руководящее всей конструкцией, — это понятие исходного положения и его кан­тианская интерпретация: это понятие содержит в себе элементы, которые отбирают на каждой стадии существенную информацию, и порождает последовательность приспособлений, подходящих для слу­чайных условий существующего общества.