Отчимы, мачехи пасынки, падчерицы

Отчимы и мачехи, пасынки и падчерицы.

Есть мужчины и женщины, которые, лишившись одинъ—нежно любимой жены, другая — нежно любимаго мужа, даютъ обетъ не вступать въ новый бракъ. „Нетъ говорятъ они, —не введу я въ свой домъ мачехи для моихъ детей; не дамъ я отчима моимъ детямъ. Я одинъ, или одна, буду для нихъ отцомъ и матерью вместе". И многимъ, при помощи Божiей, удается исполнить обетъ, данный въ первыя минуты горя объ утрать дорогого существа. Мы знаемъ вдовицъ, которыя отвергли выгодныя предложенiя новаго супружества и остатокъ дней своихъ посвятили деламъ благочестiя, молитве о покойномъ муже и полнымъ любви и самоотверженiя заботамъ о детяхъ. Мы знаемъ мужчинъ, которые, овдовевъ въ молодыхъ летахъ, не искали новой подруги жизни, редко показывались въ светъ, всячески стараясь избегать встречъ и знакомствъ, которыя бы могли ихъ повести къ нарушенiю обета верности въ отношенiи къ покойной жене, — и въ уходе за детьми, въ заботахъ объ ихъ воспитанiи и благополучiи не уступали иной матери. Но не все овдовевшiе остаются во вдовстве до конца жизни. По немощи въ борьбе съ плотiю, по непривычке къ одинокой жизни, по невозможности совместить со многими другими обязан­ностями и делами постоянный и бдительный личный надзоръ за детьми, многiе вдовцы находятъ нужнымъ

ОТЧИМЫ И МАЧЕХИ.509

искать себе — новой жены, для осиротевшихъ детей — новой матери, а для дома—хозяйки. И многiя овдовевшiя матери охотно вступаютъ во второй бракъ, чтобы въ новомъ муже найти опору для себя и покровителя для детей своихъ.

Нельзя, однако, скрывать, что это высокое дело соединено съ великими трудностями. Оне происходятъ съ разныхъ сторонъ. Начнемъ съ детей. Случается, что отчиму или мачехе достаются въ наследство дети, воспитанiе которыхъ запущено или при жизни или по смерти отца, либо матери. Новымъ воспитателямъ, заступившимъ место родного отца и матери, предстоитъ тяжкiй трудъ перевоспитывать такихъ детей, и трудъ этотъ или оказывается совсемъ безуспешнымъ или съ чрезвычайною медленностiю приноситъ вожделенные плоды. Въ силу этого, отчиму или мачехе на первыхъ порахъ брачной жизни не всегда удается испытать счастiе и радости, а иногда приходится лить слезы. Иная молодая женщина, заглянувъ въ сердце своего пасынка или падчерицы, приходитъ въ унынiе при одной мысли о принятой на себя обязанности матери въ отношенiи къ нимъ. Затруднительны бываютъ отношенiя отчима или мачехи преимущественно къ взрослымъ пасынку или падчерице. Случается, что последнiе не хотели бы видеть въ своемъ семействе второго отца или вторую мать, и принимаютъ ихъ съ недовольствомъ и даже враждебнымъ чувствомъ, особенно когда отчимъ или мачеха по летамъ немного старше ихъ; они затрудняются касательно того, какъ называть ихъ, и неохотно называютъ ихъ отцомъ или матерью. И вотъ нередко изъ-за драгоценнейшаго на земле имени отца или матери поднимается въ семействе война и повторяются непрiятныя сцены. — Сторону детей перваго брака держатъ иногда ихъ родственники или знакомые. Они стараются утвердить надъ ними свое влiянiе и поселяютъ въ ихъ сердцахъ холодность къ отчиму или мачехе. Непрошенные посредники выведываютъ отъ детей объ отношенiи къ

510 ОТЧИМЫ И МАЧЕХИ.

нимъ отчима или мачехи, съ участiемъ выслушиваютъ ихъ жалобы, и вместо того, чтобы успокоить детей, еще пуще раздражаютъ ихъ противъ техъ, на кого они жалуются. Даже постороннiе люди почитаютъ себя въ праве вмешиваться въ дело, ихъ не касающееся. Въ случае наказанiя детей — даже справедливаго поднимаются голоса осужденiя со всехъ сторонъ, какъ будто сделана величайшая несправедливость! „Вотъ,— говорятъ,— что значитъ не родной отецъ и не родная мать!" Какъ много бываетъ вреда отъ неблагоразумнаго вмешательства, отъ неблагоразумнаго участiя стороннихъ людей къ пасынкамъ или падчерицамъ!

Вступившiе въ бракъ со вдовцомъ или вдовою иногда отъ нихъ самихъ встречаютъ препятствiе къ установленiю правильныхъ отношенiй къ ихъ детямъ. Худо, если между лицами, находящимися въ такомъ браке, нетъ искренняго доверiя, если одна половина, имеющая детей отъ перваго брака, подозреваетъ другую въ нерасположенiи къ нимъ и, по пристрастiю къ детямъ, сквозь пальцы смотритъ на ихъ неприличное обращенiе съ отчимомъ или мачехою; тогда нетъ надежды, чтобы такой бракъ принесъ благословенные плоды, какъ родителямъ, такъ и детямъ. Тогда домъ разделяется на партiи, и между ними проис­ходитъ глухая или открытая война.

Причиною семейныхъ безпорядковъ весьма часто бываетъ неправильный взглядъ отчима или мачехи на свои обязанности. Иногда отчимъ или мачеха думаютъ, что имъ не принадлежитъ никакой власти надъ пасынками или падчерицами, и потому относятся къ нимъ совсемъ не по-родительски. Они забываютъ или не хотятъ понять, что они получили отъ Бога полную власть надъ ними, по силе супружескаго союза съ ихъ роднымъ отцомъ или матерью, — и являются равнодушными къ нимъ, какъ бы чужимъ детямъ. Они называютъ ихъ „детьми своего мужа или своей жены", проступки ихъ не горячо принимаютъ къ сердцу и не противодействуютъ ихъ дурному поведенiю.

ОТЧИМЫ И МАЧЕХИ. 511

Что бываетъ следствiемъ этого? Дети, которыхъ не признаютъ „своими" отчимъ или мачеха, съ своей стороны не считаютъ ихъ за родителей и обращаются съ ними не такъ, какъ должно детямъ. Доходитъ до того, что, наконецъ, отчимъ или мачеха терпятъ отъ такихъ детей явное пренебреженiе и оскорбленiе, и подавленные чувствомъ своего безсилiя, только вздыхаютъ, да жалуются. Само собою разумеется, что и супружескiя отношенiя при этомъ становятся нехорошими; а все оттого, что не принято яснаго и твердаго положенiя въ отношенiи къ пасынкамъ и падчерицамъ.

Наконецъ, въ неблагопрiятныя отношенiя къ пасынкамъ или падчерицамъ становятся отчимъ или мачеха, когда оба имеютъ родныхъ детей. Понятно, отчего происходятъ такiя отношенiя: собственныхъ детей, какъ свою плоть и кровь, отчимъ и мачеха предпочитаютъ нероднымъ детямъ, обращаются съ родными детьми ласковее, даютъ имъ преимущество въ пище и одежде, воспитываютъ ихъ гораздо тщательнее и наследства отказываютъ имъ больше. Если же отчимъ или мачеха сами не расположены допустить такое неравенство между родными и неродными детьми, то не бываетъ недостатка въ людяхъ, которые успеютъ склонить ихъ къ этому своими советами, говоря: „Ведь это твои собственныя дети, а те чужiя: какъ же можно изъ твоего собственнаго именiя награждать чужихъ детей наравне съ родными, твоими прямыми и законными наследниками?" Следствiемъ такихъ внушенiй бываетъ то, что пристрастiе къ роднымъ детямъ и несправедливости къ нероднымъ вооружаютъ последнихъ противъ первыхъ и также противъ отчима и мачехи.

Какъ же должны поступать и вести себя отчимъ и мачеха, чтобы пасынки и падчерицы не жаловались и не роптали на нихъ. Они должны принимать ихъ во имя Iисуса Христа, руководствуясь словами Его: „Кто приметь одно изъ такихъ детей во имя Мое, тотъ принимаетъ Меня" (Марк. 9, 27). Пасынковъ и падчерицъ даетъ

512 ОТЧИМЫ И МАЧЕХИ.

тотъ же Самый Богъ, который даруетъ родныхъ детей. Поэтому пусть такъ разсуждаетъ отчимъ или мачеха: „Эти дети даны мне отъ Бога въ даръ; Онъ вручилъ мне надъ ними власть и Онъ же некогда потребуетъ отчета за нихъ отъ меня. Богъ, который по милосердiю Своему благословилъ называть Себя отцомъ народа еврейскаго, когда народъ сей самъ по себе, какъ и другiе народы, не имелъ на это права,—Богъ, который соделалъ Своими чадами людей, утратившихъ по грехамъ своимъ право на священное имя чадъ Божiихъ, — Богъ, который меня, беднаго, погибшаго грешника, усыновилъ Себе безъ всякой съ моей стороны заслуги, — тотъ же Богъ далъ мне детей, которыя не отъ меня родились". Вотъ какими очами ты долженъ взирать на твоего пасынка или падчерицу. И если воспитать ихъ кажется тебе трудно, то не забывай, что воспитанiе тебя самаго требовало и доселе требуетъ еще большихъ заботъ отъ Твоего Бога. Потомъ какъ можно чаще моли Господа, да поможетъ тебе относиться къ даннымъ тебе нероднымъ детямъ съ любовiю родного отца или родной матери. Всякая истинная любовь исходитъ отъ вечной любви Божiей и достигается молитвою. И Господь услышитъ и исполнить эту молитву. Онъ съ радостiю даетъ то, что составляетъ Его существенное свойство,—любовь. И если сердце твое не лежитъ къ пасынку или падчерице, не можетъ привыкнуть къ тому, чтобы любить ихъ съ отеческою или материнскою нежностью, и если они сами или ихъ родные и знакомые ставятъ преграду между ними и твоимъ сердцемъ, то припадай къ подножiю креста Христова, укрывайся отъ скорбей твоихъ подъ его благотворною сенiю, и ниспадетъ съ него на твою душу прекрасный плодъ, то-есть любовь, та самая любовь, которая возвела Господа на высоту крестнаго древа для спасенiя и счастiя всехъ насъ. Господь молился на кресте за Своихъ враговъ: „Отче, отпусти имъ, ибо они не знаютъ, что делаютъ". И твой пасынокъ или падчерица не знаютъ, что делаютъ, когда

ОТЧИМЫ И МАЧЕХИ. 513

относятся къ тебе съ холодностью и даже непрiязнiю. Молись только какъ молился Iисусъ Христосъ, и Святый Духъ осенитъ и исполнитъ любовiю и миромъ твою душу. Паче всего проси Господа, да укрепитъ тебя Своею благодатiю къ исполненiю принятыхъ тобою обязанностей. Ты по опыту знаешь немощь и не постоянство нашей природы. Бодрый духъ даетъ искреннiй обетъ любви къ мужу или жене и ихъ детямъ, рожденнымъ отъ перваго брака, а немощная плоть затрудняетъ исполненiе этого обета. Ты изнемогаешь въ борьбе съ разными трудностями, и то текутъ у тебя тихiя слезы, то истощается терпенiе, и слова несдержаннаго гнева рекой льются изъ твоей груди. Того и другого не должно быть. Оставайся только подъ древомъ креста,—и укрепятся ослабевшiя колена, и утешится гневъ. Если ты убежденъ въ святости принятыхъ тобою обязанностей въ отношенiи къ пасынку или падчерице, то не одна любовь къ нимъ, а вместе и справедливость должна руководить тебя въ исполненiи этихъ обязанностей. Помни, что власть надъ детьми твоей жены, или мужа, дана тебе отъ Бога, а потому держи эту власть въ твердой руке. Будь только ласковъ къ нимъ, но вместе и строгъ, по требованiю справедливости. Люди могутъ осуждать твое поведенiе, твою строгость, порицать тебя за наказанiя, какимъ иногда подвергаешь вверенныхъ тебе детей; ты не обращай вниманiя на эти пересуды и порицанiя, иди своею дорогою, будь твердъ въ твоихъ благихъ намеренiяхъ, и победа будетъ на твоей стороне: твоя справедливость, наконецъ, будетъ оценена, злые языки умолкнутъ, и люди будутъ съ почтенiемъ произносить имя твое. Дети поймутъ тебя, отдадутъ справедливость твоему поведенiю въ отношенiи къ нимъ, и со дня на день будутъ привязываться къ тебе сильнее и сильнее.

Чтобы влiянiе отчима или мачехи на пасынка или падчерицу было благотворно, родные ихъ отецъ или мать должны заблаговременно приготовить ихъ молодыя сердца къ принятiю этого влiянiя. Они должны предварить ихъ,

514ОТЧИМЫ И МАЧЕХИ.

что власть свою надъ ними они вполне намерены делить съ ихъ отчимомъ или мачехою. Въ противномъ случае нельзя ожидать добра. Если, напримеръ, мачехе будетъ говорить мужъ ея: „Ты не должна ничего взыскивать съ детей моихъ; ты не должна ничего приказывать имъ",— то и хорошая мачеха не принесетъ детямъ пользы. Особенно вслухъ детей никогда не должно произносить такихъ и подобныхъ словъ: въ памяти ихъ они никогда не умрутъ и будутъ источникомъ всякихъ огорченiй для мачехи.

Господь не оставляетъ безъ награды техъ, которые свято и честно исполняютъ обязанности отчима или мачехи. Онъ награждаетъ ихъ благосостоянiемъ въ домашней жизни; но самая лучшая для нихъ награда есть та, о которой говорится въ словахъ Господа: „Кто приметъ одно изъ такихъ детей во имя Мое, тотъ принимаетъ Меня" (Марк. 9, 7). Какое счастiе быть въ такомъ тесномъ общенiи съ Господомъ, вместе съ Нимъ проходить путь жизни, и подъ сенiю лица Его достигнуть небеснаго пристанища! Отчимъ или мачеха, въ лице детей принимающiе Самого Христа, могутъ встретить съ ихъ стороны неблагодарность и не-любовь; они не должны смущаться этимъ, должны быть довольны тою одною наградою, что принимаютъ Христа. Но что, если къ этой награде присоединится еще не только уваженiе и любовь къ нимъ детей при жизни, но благодарная память о нихъ по смерти? Не въ высшей ли степени утешительно оставлять после себя пасынка или падчерицу, которые будутъ говорить: „Наша мачеха была для насъ родная мать, любила насъ и заботилась о нашемъ благе, какъ не всегда любятъ и заботятся родныя матери". Эта похвала въ тысячу разъ дороже всякаго великолепнаго надгробнаго памятника и красноречивой надгробной надписи.

МАЧЕХА.515

Мачеха.

Я шелъ по пыльной дороге. День былъ жаркiй, солнце такъ и жгло, сухая пыль лезла въ глотку. Солнце разожгло глаза до того, что въ нихъ круги зеленые пошли, и кругомъ ни кустика, ни деревца,—все луга, да луга, куда глазомъ ни кинешь.

Шелъ я въ городъ,—место выходило. Писалъ братъ, что у его хозяина работа есть. Городъ отъ насъ верстахъ въ тридцати.

Вышелъ я пораньше, чтобы потише итти, не торопясь, да ужъ очень меня жара истомила; къ двумъ часамъ ноги разломило, жажда такая мучитъ,—попадись, кажется, прудъ какой да лужа и то бы напился. Думаю: хоть бы деревушка какая попалась, да близко отъ насъ въ эту сторону деревень-то нетъ. До Валькова еще часа два итти.

Поднялъ глаза, взглянулъ на дорогу, что передо мной скатертью легла,—батюшки, а Ольховка-то тутъ какъ тутъ, рукой подать! Вотъ ведь изъ ума вонъ,—въ Ванино-то у насъ сестра Марья выдана да знакомые есть, а въ Ольховке никого, вотъ и забылъ.

Словно матери родной я ей тогда обрадовался, Ольховке этой.

По деревне тишина такая,—все разбрелись: кто въ лесъ по ягоды пошелъ, кто въ гости,—день-то былъ праздничный. Пошелъ я въ деревню, думаю: пойду къ колодцу напиться, да отдохну. Смотрю—у колодца женщина стоить молодая, красивая, и уходить хочетъ, зачерпнувши воды. Поклонился ей, прошу:

— Дай-ка, красавица, напиться.

А она говоритъ:

— Изволь, родимый, да вода-то у насъ больно плохая, темная, колодецъ-то почти высохъ. Вода-то ужъ на донышке, ужъ зеленая какая-то. Да ты бы зашелъ къ намъ, кваску бы испилъ... передохнулъ.

516МАЧЕХА.

Поблагодарилъ ее за ласковое слово, смотрю,—молодуха такая приветливая, отъ сердца говоритъ, и пошелъ къ нимъ. Прошли черезъ улицу, вижу: изба хоть и старая, а все видно, что золотыя руки здесь работаютъ. Порядокъ такой, чисто. Прошла она впередъ, поставила ведра, отворила дверь, говоритъ:

— Милости просимъ, зайди.

Вошелъ въ избу, чисто; въ углу старушка старенькая такая, сгорбленная, да такъ странно смотритъ, глядитъ прямо на меня, а словно ничего не видитъ. Кошка около нея на платье сидитъ, мурлыкаетъ, а она кошку гладитъ и все на дверь смотритъ, а потомъ спрашиваетъ:

— Это ты, Аннушка?

— Я, маменька. Смотри-ка, намъ Богъ гостя послалъ.

— Кто таковъ?

— Прохожiй, маменька, какъ величать—не знаю.

— Матвей Григорьевичъ,—кланяюсь я ей.

— Не видитъ она, — шепчетъ Аннушка:—года три какъ ослепла. Садись-ка къ столу, отдохни; котомку-то свою сними, а я кваску принесу... Да ты отдохни, какъ следуетъ, вотъ обедать скоро будемъ, съ нами пообедай... Издалека ли?

— Изъ Костюхина.

— А у меня тамъ мужнина сестра: Ольгу Сенину знаешь?

— Знаю.

— Мужъ сегодня туда пошелъ, ночевать останется.
Принесла она квасу, разговорились мы, и такъ-то

тихо да любовно у нихъ. Дочь съ матерью ласковая, обходительная, а ужъ мать-то въ ней, кажется, души не чаетъ. Накрыла Анна на столъ, а потомъ около матери села, объясняетъ ей все, что та не пойметъ. Хотелъ я недолго оставаться и обедать, какъ Анна предлагала, не хотелъ, да заговорился и забылъ, словно не въ первый разъ видимся, давно знакомы. Наконецъ, собираюсь уходить, а Анна говоритъ:

МАЧЕХА. 517

— Да что ты, добрый человекъ, куда ты на дождь
глядя пойдешь?

Думаю, что за диво, какой дождь. Подошелъ къ окну, смотрю, все небо обложило,—и не заметилъ, какъ подкралось, того и гляди, либо дождь прольетъ, либо гроза разразится. Анна уговариваетъ:

— Останься, дождемъ землю спрыснетъ, вечеромъ по
холодку и пойдешь. Маменька ужъ такъ рада, что есть съ
кемъ поговорить. Соскучилась она все со мной.

Я и остался. Анна подала на столъ, а потомъ къ матери подошла, помогла ей встать, а за столомъ ей первое место, первый кусокъ. И залюбовался я, какое почтенiе, а у насъ-то: Василья брата Авдотья мать совсемъ выжила, да и у насъ въ доме у Татьяны съ матерью каждый день споры да попреки—и ведь не убедишь никакъ, станешь говорить, расплачется, и очень меня это мучило.

После обеда Анна мать отдохнуть уложила, а мы вышли и на крылечке сели. И дождь же былъ! Такъ и гуделъ; по земле ручьи потекли и темно такъ. Вотъ я и говорю:

— Стара мать-то твоя?

— Не такъ ужъ стара, да больна она была, оспа у ней была, она такъ намучилась,—день и ночь я около нея сидела, все ея муки видела; отъ той болезни и ослепла.

— А ты не похожа на нее, Анна Федоровна.
Усмехнулась Анна.

— А что-жъ бы намъ похожимъ быть? Ведь она мне не родная мать.

— Неужели мачеха?

Я такъ удивился, что Анна это заметила и улыбнулась.

— Видно и ты, добрый человекъ, мачеху не весть за какого ворога считаешь?

— Да ворога не ворога, а только и любви отъ нихъ всегда мало видать.

— Ну, я отъ моей, кроме ласки, ничего не видала.

518МАЧЕХА.

Тутъ и разсказала она мне все про свою мачеху.

„Моя мать умерла, какъ мне тринадцать летъ было; не ладно они съ отцомъ жили. Она была изъ богатаго дома,—онъ у ея отца въ работникахъ служилъ. Отецъ ея, какъ батюшка посватался, три дня ходилъ словно туча, да не могъ съ своей дочкой совладать, ужъ такая балованная была, целыми днями плакала. „Руки, говоритъ, на себя наложу,—ну, и согласился. Первые-то годы они хо­рошо жили, да очень она ревнива была, все выговоры да жалобы: „Зачемъ туда идешь, отчего дома съ женой не сидишь". А то, какъ не угодитъ, станетъ упрекать, что обманулъ ее, за богатство взялъ. Отецъ техъ попрековъ выносить не могъ,—говорить ничего не говорилъ, а возьметъ шапку и уйдетъ. Все чаще, да чаще, а тамъ и вовсе пересталъ разговаривать. Сколько разъ бывало плакала матушка, обнимая меня, да на долю на свою горькую мне жалуясь. Говоритъ бывало: Аннушка, помни всегда свою мать, люби,—недолго мне жить: засушилъ меня злодей мой. Какъ умру, вспоминай". И жаль мне смерть было матушку: мало я тогда понимала, а все видела, что обижена она, что несчастна она и, кажется, потребуй она, жизни бы я за нее не пожалела. Такъ мне она мила была! Бывало, какъ заплачетъ, побледнеетъ вся, за руку мою схватится, сожметъ, а слезы градомъ, и чувствую, что есть у нея враги, что сгубили ее, и въ моемъ ребячьемъ сердце злоба на техъ неведомыхъ враговъ разжигается,—сокрушила бы ихъ, маменьку свою родимую отстояла. А отецъ все дальше да дальше отъ нея, ни слова бывало съ ней не скажетъ. Разъ сижу я въ уголке, куклы шью, а маменька около меня чинитъ что-то. Отецъ тутъ же у стола сиделъ. Спрашиваетъ матушка: „Ты где вчера, Федя, былъ?"—„Где былъ тамъ нету". Обидно такъ стало матушке, сдержала она все-таки слезы, подошла она къ нему, за руку взяла да такъ ласково говоритъ: „Федя, что ты такой сталъ, ни слова мне не скажешь,—я при тебе словно виноватая, слова не смею сказать. Пожалей меня,

МАЧЕХА. 519

Федя, ведь я сохну. Вспомни прежнее, отзовись, скажи слово ласковое",—обнимаетъ его, а отецъ оттолкнулъ ее и всталъ: „Не понимаешь ты, насильно милъ не будешь, опостылела ты мне". Ушелъ; пошатнулась она, чуть не упала, да какъ заплачетъ севши на лавку. Плачетъ и кашляетъ, за грудь рукой схватилась, до техъ поръ кашляла, что безъ силъ на лавку повалилась. Съ той поры и не вставала. Силъ ужъ не было таетъ, какъ свечка. Я отъ нея въ ту пору ни на минуту не отходила. Придутъ навещать, она больше молчитъ, ни слова жалобы, а останемся съ ней, и начнетъ она мне говорить, проситъ любить, всю жизнь помнить. „Твой отецъ скоро после меня женится, небось,—не верь мачехе, Аня: злыя оне все, коварныя,—можетъ она разве тебя, какъ я, любить? Хитрыя оне, будутъ за тобой ухаживать на первыхъ порахъ, чтобы отцу угодить. Много тебе будетъ горя, бедненькая моя. Не поддавайся, живи своимъ умомъ, а отъ нихъ проклятыхъ въ стороне будь". И прости Богъ батюшке, что заставилъ онъ меня, ребенка, въ те поры ненавидеть его всей душой и всехъ ихъ неведомыхъ вороговъ, за то, что мучили мою матушку.

„Скоро померла она. Правду сказала: скоро отецъ женился, взялъ невесту изъ соседней деревни, куда еще при жизни матушки часто ходилъ. Пришла соседка наша, бабушка Фекла, нарядила меня въ новый сарафанъ и все плакала надо мной; „Сироточка горькая, ноги матери не успели остыть, а ужъ отецъ мачеху въ домъ беретъ". Я не плакала, словно каменная я въ то время была,—слезъ нетъ, а думы все такiя тяжелыя, словно застыла. Прiехали отъ венца. Молодая-то славная такая, лицо доброе, глаза веселые, румяная. Подозвалъ меня отецъ, а я не иду. Взялъ онъ меня за руку, подвелъ. „Вотъ, говоритъ, наша Аннушка". А мачеха говоритъ: „Какая бледненькая-то!" ласково за руку меня беретъ. „Вотъ тебе новая маменька, говорить отецъ,—люби ее". Вырвала я руку и говорю: „Нетъ у меня матери: мою маму въ землю зарыли,

520 МАЧЕХА.

не буду ея любить".—„Полно, деточка бедная, не скучай по маме: ее Боженька на небо взялъ. Полюби меня", говоритъ мачеха, беретъ руку, къ лицу приложила. Не помнила я себя, вырвала руку, по лицу задела, кричу: „Не смей меня трогать!" Разсердился отецъ, схватилъ меня, а она еще уговариваетъ: „Оставь ее: бедная девочка по матери скучаетъ; обойдется она". И мне кажется, прибей меня отецъ, мне бы легче было, чемъ слышать, какъ она за меня заступается. Оставилъ меня отецъ, я выбежала на огородъ, забилась въ уголокъ и все время плакала. Съ той поры я еще больше окаменела. Хожу словно кукла какая: спросятъ—отвечу, а сама все больше молчу. Еще при отце отвечала, какъ следуетъ, а безъ него такъ все больше дерзко; она со мной ласково такъ бывало загово­ритъ, а я сейчасъ: „Отстань отъ меня, не люблю я тебя". Отойдетъ она грустная такая, и жаль мне ее станетъ,— думаю: „И за что я ее мучаю"; а потомъ, какъ вспомню слова матери, что сперва она ко мне подольститься хочетъ,—еще больше озлоблюсь. Оставила она меня. Отецъ сталъ замечать, что я ей слова путемъ не скажу, говоритъ: „Ты смотри у меня, Анютка: ежели я еще услышу, какъ ты матери отвечаешь, плохо тебе будетъ, вспомни мое слово". Я это молча выслушала и пошла вонъ, а какъ уходила, слышу она говоритъ: „Полно Федоръ, оставь ее, обойдется. Легко ли ей, вздумаешь, меня на месте ея матери видеть?—„Да что ты, Маша, чемъ же ты хуже Анисьи, что на ея месте ты ей такъ не мила?" И думаю, „Ишь, еще заступается, заступница какая взялась! Все, чтобы къ отцу подольститься". А сама чувствую, что противъ совести думаю, нарочно себя озлобляю. Сколько разъ видела, какъ она после моихъ попрековъ слезы украдкой вытирала. Такъ мы съ ней почитай что годъ прожили, и сколько я тогда передумала да перемучилась—одному Богу известно.

„Была зима. Вышла я какъ-то на улицу; зазываютъ меня девочки въ снежки играть, — я редко ходила съ

МАЧЕХА. 521

ними играть. А тутъ пошла, да недолго играла. Невесело было, а все, верно, потому, что на душе-то у меня не ладно было; поиграла, немного, говорю: „Нетъ, домой пойду".—„Полно, Аннушка, играй, мы тебя не пустимъ".— „А я и убегу". А оне обступили меня и не пускаютъ. Вырвалась я отъ нихъ и побежала, а земля-то обледенела: поскользнулась я, да какъ грохнусь прямо носомъ, кровь хлынула. Вскочила да домой прямо къ ведру, взяла холодной воды въ горсть, примачиваю носъ, а мачеха, какъ увидела, напугалась, бросилась: „Что съ тобой, Аннушка"? Отмахнулась я рукой, говорю: „Отстань"! А она точно не слышитъ. „Дай, говоритъ, я тебе помочу". Бережно такъ меня за голову взяла, а я какъ размахнусь. „Отстань! говорю. Чего пристаешь"? Прямо въ грудь ей попала, съ ногъ сшибла, какъ упадетъ она! Я кину­лась къ ней, она лежитъ, стонетъ: „Беги, Аннушка, скорей за бабушкой Феклой"! Побежала, позвала, а сама на дворъ убежала, забилась въ уголокъ и сижу. И вспоминается мне, какъ я ее ударила, и совестно мне смерть какъ. Думаю: „За что я ее, что она мне дурного сделала"? Все прежнее вспоминается, и вижу, что кругомъ-то я вино­вата, что обозлилась на неповиннаго человека, сама не зная за что, а теперь, можетъ быть, искалечила. Сидела я такъ долго, и вдругъ захотелось мне къ ней идти, прощенья у нея просить, — и ведь не стыдно мне было ни капельки, какъ прежде, какъ виниться приходилось; только думаю, много бы народу не было, чтобы я ей все, все могла сказать и прощенья просить. Бегу, вбежала въ сени, отецъ выходитъ изъ дому. „Тише, чего расшумелась"! говоритъ. Притихла я, говорю: „Можно мне къ маменьке"? Посмотрелъ на меня отецъ съ удивленiемъ. „Иди, говоритъ, только не озорничай, тише, — тамъ тебе Богъ братца далъ". Вошла, смотрю, лежитъ она бледная, а около бабушка Фекла ребенка пеленаетъ. Никого я больше не видала, подошла къ кровати, говорю: „Маменька, прости Христа ради"! да какъ расплачусь, лежу

522 ЗЛАЯ МАЧЕХА.

на кровати головой и плачу, руки ей целую; одеяло. Удивилась она, говоритъ: „Полно, Аня, полно, деточка! Не плачь такъ, что ты? — а потомъ: — Ну, поплачь, и, право, можетъ тебе легче будетъ — намучилась ты, бедная, — целый годъ ведь мучилась; видела я все, только, какъ помочь тебе, не знала". И съ той поры привязались мы другъ къ другу. Детей у нея не было. Этотъ ребеночекъ у ней на третiй день умеръ, а меня она какъ свою дочку полюбила, и живемъ мы съ ней душа въ душу и посейчасъ".

Замолчала Анна. Смотрю, погода разгулялась, солнышко выглянуло, заиграло на мокрой траве, на лужахъ. Слышимъ, зоветъ Анну мачеха.

— Маменька проснулась,—говоритъ Анна.
Я всталъ и сталъ прощаться.

— Пора, говорю, спасибо за хлебъ, за соль да за
ласку.

Зашелъ и съ старухой проститься. И зашагалъ я дальше по слякоти, по мокрой траве, и всю-то дорогу вспоминался мне разсказъ Аннушкинъ.

Злая мачиха.

Мачеху обыкновенно называютъ не иначе, какъ, злою мачехою; къ несчастiю и стыду, такъ часто и бываетъ, особенно среди простого народа; мачехи злы и жестоки съ детьми своего мужа отъ прежней жены. Вотъ смотрите: мать кормитъ своего ребенка; приходитъ пасынокъ, маленькiй мальчикъ, онъ не умытъ, не причесанъ, о немъ никто не позаботится: отецъ съ утра до ночи на работе и дома бываетъ редко; мать... но ее давно закопали въ сырую могилу; мальчикъ почти не помнитъ ея. Съ техъ поръ какъ закопали его маму, онъ не видалъ материнской ласки и заботы. Отцу не до него, не до его братишекъ

ЗЛАЯ МАЧЕХА. 523

и сестренокъ. Они голодали и холодали, были безъ призора. Редко какая-нибудь сердобольная женщина приголубитъ, пожалеетъ сиротинокъ... Разъ, после какого-то пира въ ихъ доме (ребенокъ смутно помнитъ это), мальчикъ увидалъ, что у нихъ въ доме хозяйничаетъ новая женщина. Отецъ подвелъ его къ ней и сказалъ: вотъ твоя мать, смотри, слушай ее. Она погладила его по головке, поцеловала, дала пряникъ. Ребенокъ вспомнилъ ласки прежней мамы; ему хотелось броситься и этой маме въ объятiя, прижаться къ груди ея; но онъ смутно чувствовалъ, что это иная ласка, что эта не та уже мама. Онъ заплакалъ и забился въ уголъ. А соседнiя женщины, видя его на улице, еще больше жалели: было плохо, а теперь еще хуже будетъ тебе, сиротиночка. Ребенокъ не сознавалъ еще своего горя, но горькое предчувствiе сжимало ему сердце...

Сначала ему жилось еще ничего, хотя новая мама делалась съ нимъ все менее ласкова, меньше заботилась о немъ, чаще стала бранить за всякую шалость, иногда била, жаловалась отцу. Мальчикъ сталъ бояться новой матери, старался меньше попадаться ей на глаза; только голодъ загонялъ его домой и заставлялъ просить у мачехи хлеба.

Но скоро ему стало еще хуже. У мачехи народились дети. Пасынокъ только слышалъ отъ нея брань, самую негодную, дурную, и получалъ частые побои.

Въ душе началъ онъ сознавать свое одиночество, явилась безсильная злоба противъ мачехи и зависть къ своднымъ братьямъ и сестрамъ; и чемъ больше растетъ, темъ сильнее растутъ эти опасныя чувства въ его душе.

И вотъ онъ приходитъ, голодъ загналъ его въ избу; онъ старается тихонько, незаметно для мачехи, взять кусокъ хлеба и убежать. Но злой глазъ мачехи всюду следитъ за нимъ: все прибрано и спрятано отъ него.

Мачеха кормитъ своего ребенка, на столе стоитъ чашка съ кашей и молокомъ, тутъ же лежитъ ложка.

524 ЗЛАЯ МАЧЕХА.

Робко подходитъ пасынокъ и берется за ложку. „Ахъ ты, змеенышъ, небось никогда не попроситъ; все хочетъ украдкой, да втихомолку"! Ребенокъ слышитъ гневный голосъ мачехи; побои ложкой сыплются на его голову; его охватываютъ тяжелая скорбь, злоба противъ ненавистной мачехи, а тутъ голодъ и побои, и все это разражается въ судорожномъ горькомъ плаче...

Бедныя дети! Какъ рано ихъ детское сердце испытываетъ скорбь, злобу, ненависть! Не удивительно, если изъ нихъ выйдутъ потомъ люди озлобленные, жестокiе преступники.

А что сказать самимъ мачехамъ?

Говорятъ, что сердце женщины более всего доступно жалости; а тутъ бедный, ни въ чемъ неповинный ребенокъ, сирота! Где же жалость? Ведь, жалееть же мачеха чужихъ детей, чужихъ сиротъ, а это дитя ея мужа.

Да, жалеютъ же чужихъ несчастныхъ людей, детей: наше сердце доступно жалости даже къ животнымъ. Неужели же можно быть мачехой злой къ своимъ пасынкамъ, падчерицамъ? Непростительно даже делать различiе между своими и чужими детьми.

Ведь мы все дети Небеснаго Отца; Онъ только можетъ быть названъ Отцомъ каждаго; родители орудiе Его творческой силы, они удостоиваются въ детяхъ благословенiя Божiя.

Чтобы мучить тиранить неродныхъ детей, нужно иметь нечеловеческую жестокость; эту жестокость вселяетъ въ души духъ злобы; и если ты, вотчимъ или мачеха, чувствуешь, что твое сердце не лежитъ къ нероднымъ детямъ, удержись и противостой злымъ желанiямъ и проси помощи Отца Небеснаго, Отца всехъ.

Но если ты дашь вселиться духу зла въ твое сердце, будешь жестокъ, помни судъ Божiй и страшная кара ожидаютъ тебя, если не въ этой, то въ будущей, вечной жизни.

ПАСЫНОКЪ МИТЮШКА. 525

Пасынокъ Митюшка.

(Разсказъ).

Какъ часто мы слышимъ жалобы детей на своихъ недобрыхъ мачехъ; не только детей, но и вообще установился взглядъ на мачеху весьма не лестный для нея. И неразумно (по моему мненiю) внушать такую же непрiязнь и детямъ. Благодаря этому всеобщему взгляду и внушенiю часто бываетъ такъ: ребенокъ еще не знаетъ, какъ будетъ относиться къ нему его названная мать, а уже съ первыхъ дней смотритъ на нее изъ-подлобья, уже такъ сказать, держитъ за-пазухой камешекъ. Правда, есть всякiя мачехи; можетъ быть даже большая часть дурныхъ, нежели хорошихъ; но всегда ли и такъ ли много она въ этомъ виновата? Не бываетъ ли оскорблено ея доброе намеренiе быть хорошею мачехой незаслуженной непрiязнью детей? Несколько примеровъ было на моихъ глазахъ, когда девушка, выходя замужъ за вдовца, имеющаго детей, мечтала, какъ она будетъ заботиться о своихъ пасынкахъ и падчерицахъ, какъ будетъ стараться заменить имъ (насколько возможно) родную мать, и что же? съ первыхъ дней ея вступленiя въ семью своего мужа, ей даютъ почувствовать, что она не желанная гостья, что она навсегда останется для нихъ чужою. Съ детьми еще можно было бы поладить, вооружившись терпенiемъ, и привязать ихъ къ себе лаской; дети, сами по себе, мягки какъ воскъ, и искуссною доброю рукою изъ нихъ можно сделать что угодно. Но часто между мачехой и пасынками являются непрошенные посредники въ лице бабушекъ и тетушекъ. Все идетъ хорошо. Дети веселы и довольны. Но вотъ приходитъ добрая баловница бабушка и безсознательно нарушаетъ въ семье миръ! Она присматривается къ порядкамъ и все не по ней; подзываетъ къ себе детей; достаетъ изъ кармана грошевый пряникъ и въ отсутствiе мачехи угощаетъ ихъ.

526ПАСЫНОКЪ МИТЮШКА.

— На-те, милые, покушайте: чай она васъ не напоитъ,
не накормитъ досыта; охъ, вы мои сиротинки горемычные;—
ели ли вы нынче, мои бедняжечки?

Дети, какъ бы ни были сыты, однако, подъ влiянiемъ такого сочувствiя къ ихъ сиротству, сейчасъ же надуваютъ губы, трутъ кулаками глаза и начинаютъ реветь, придумывая на что бы пожаловаться. После такихъ гостей мачехе трудно ладить съ детьми, они сразу меняютъ свой взглядъ на нее; а ведь случается, что и въ семье есть такая доброжелательная родственница, которая мутитъ всехъ не сознавая того сама.

Но воть, разскажу про пасынка Митюшку, изъ чего видно будетъ, что многое зависитъ отъ детей быть любимыми или нелюбимыми своею мачехой.

Въ Павловскомъ посаде жилъ фабричный набойщикъ Емельянъ. Мужикъ былъ исправный, грамотный; любилъ посещать храмъ Божiй и всегда становился на клиросъ петь. Къ тому же прiучалъ онъ и семилетняго сынишку Митюшку. Идутъ, бывало, отъ поздней обедни въ праздничный день, а дома уже обедать приготовлено, и жена Емельяна, въ чистомъ переднике, дожидается мужа и сына у воротъ. Увидитъ Емельянъ жену издали, улыбнется и скажетъ Митюшке:—гляди-ка, мать-то встречаетъ насъ съ тобой; а ты, Митя, слышалъ ли, отъ какого евангелиста евангелiе-то читалось?

— Слышалъ, тятенька, отъ Луки.

— Ну, воть, молодецъ, придешь домой, разскажи матери.

— Ладно, тятенька, да ведь я не понялъ.

— Ничего,—ты только начни, а я подскажу дальше, а то вишь, она намъ съ тобою обедъ стряпала, а наше дело за нее Богу молиться, да растолковать ей, чего не пришлось ей самой слышать у службы Божiей.

Счастливо жилъ Емельянъ, но въ скоромъ времени онъ овдовелъ и остался вдвоемъ съ сыномъ. Русскiй мужичекъ умеетъ переживать горе, и Емельянъ не пла-

ПАСЫНОКЪ МИТЮШКА. 527

калъ на людяхъ, не пьянствовалъ съ горя, а только заставлялъ Митюшку молиться за мать и утешалъ его темъ, что Богу такъ угодно было — испытать ихъ терпенiе. Съ годъ прожилъ Емельянъ вдовымъ, а потомъ скучно стало безъ хозяйки и надумалъ жениться во второй разъ. Засваталъ молодую девицу Марью, у своего же фабричнаго дочку, и такъ приглянулась она ему, что не спрашивалъ никакого приданаго, а только просилъ ее не обижать Митюшку. По молодости летъ, Марье не хотелось выходить за 35-летняго вдовца, да еще съ мальчишкой. Не любила она ребятъ, не обещала ничего и Емельяну, когда просилъ онъ не обижать сына. Ему-то она ничего не скажетъ, а про себя подумаетъ: „какъ же, дожидайся, по головке буду гладить твоего Митюшку, больно онъ мне нуженъ". Какъ не упрямилась, а все-таки вышла за Емельяна; только на Митюшку глядеть не хочетъ, такъ въ сторону и отворачивается, съ чемъ бы ни подошелъ мальчишка. Виделъ это Емельянъ и думалъ про себя: „ничего обойдется".

Митюшка, подготовленный родными и соседями, ничего не ожидалъ отъ мачехи, кроме ежедневной потасовки за вихры, и решилъ по своему такъ: „надо потрафлять, а то бить будетъ, — не родная" и началъ „потрафлять" какъ умелъ. Смотритъ, бывало, за какое дело прини­мается мачеха, сейчасъ и самъ берется за то же. Воды ли принести, дровецъ, каморку ли подмести, ужъ онъ скорее предлагаетъ свои услуги.—Маменька, давай я сделаю, а Марье и любо, что ее маменькой пасынокъ называетъ. Перестала коситься и словно не такъ постылъ онъ ей сталъ, какъ въ первое время. Къ году мальчикъ родился— Вася. Митюшка радъ: принялся люльку качать, на рукахъ носить, соски жевать изъ баранокъ, такъ все и потрафлялъ. Если случится, бывало, прикрикнетъ на него за что-нибудь мачеха, онъ скорее прощенья просить. Привязалась Марья къ пасынку, и не знала котораго изъ двоихъ больше любить, своего ли Васю-крикуна, или ти-

528 ПАСЫНОКЪ МИТЮШКА.

хаго, послушнаго пасынка Митюшку. Стала и по головке гладить (а ведь говорила не — буду). Бывало, возьметъ Емельянъ на книжку кусокъ ситца на своей фабрике, а Марья и скажетъ: — что-жъ про Митюшку-то забылъ, ему бы нанки лучше, а сама все-таки сошьетъ ему первому рубашку и воротъ прострочитъ.

Полюбилъ и Митюшка мачеху; бывало, сядетъ Марья на скамью кормить Васю, тутъ-же и Митюшка прижмется рядышкомъ; положитъ на ея плечо голову и начнетъ раз-сказывать, что въ азбуке вычиталъ. Емельянъ не разъ заставалъ такую картину и радовалось его сердце, на семью свою глядя. Отдали Митюшку въ школу и скучно стало Марье безъ пасынка оставаться по-нескольку часовъ; ждетъ, бывало, его изъ училища и Васе въ окно показываетъ: — вонъ Митюшка идетъ, ползи, встречай. А тотъ, какъ придетъ, сейчасъ братишку на руки и начнетъ забавлять; вместе кашу едятъ, а потомъ уложитъ его спать, да за уроки—не забудетъ и домашняго дела.

— Ты, маменька, скажи, что сделать-то надо, я какъ урокъ вытвержу,—сделаю.

Поглядитъ Марья на пасынка и сжалится.

— Не надо: поди, побегай лучше, а вечеромъ почитаешь книжку учителеву.

Митюшка охотно читалъ своей мачехе вслухъ, и толковалъ, чего она не понимала. Время летитъ быстро. Подросъ Митюшка, на фабрику поступилъ и до самой женитьбы своей приносилъ домой все свои заработки.

Теперь Митюшке уже летъ тридцать, своихъ ребятъ трое; служитъ онъ въ Москве, довереннымъ на артельномъ месте и ездитъ въ Посадъ къ отцу только на Пасху.

Марья ждетъ его, не дождется—хоть бы полюбоваться: словно купецъ сталъ, и всемъ говоритъ откровенно, что пасы-нокъ для нея лучше родного сына. По солидности его возраста, она теперь называетъ его не Митюшкой, а Митюшей, и всегда извиняется, что не можетъ называть Дмитрiемъ Емельяновичемъ потому, что этакъ ей кажется ласковее, роднее.