Глава 46

К Олимпийским играм команда брала силу в два захода. С середины июня и до середины июля - в Леселидзе, между Сочи и Гагрой. И после трехдневного перерыва - на Рижском взморье. В Майори - почти до конца третьей недели августа.

Нерв тренировок горячел с каждой неделей. Из разных стран заносчиво возвещали о домогательствах новых и новых результатов. Сенсации неизвестных имен и скачки рекордов вызывали тревогу и споры о победных цифрах в Риме. Однако я как-то утратил обязательную для таких дней озабоченность. Может быть, оттого что упражнения с тяжестями доставляли в этот раз удовольствие из неиспытанных - безнатужное, как бы шутливое овладение весами.

Почти не было тренировок без захвата новых килограммов во вспомогательных упражнениях. Со стороны можно было подумать, будто я не прихлопываю атлетические пределы, а дурачусь. Выдуманы все тяжести, выдуманы! И рекорды я не сворачиваю на взбешенных мышцах, нет! Я околпачиваю штангу! Разве это азартная игра? Веселое приручение "железа"!

От зала до моря триста метров. Я раздвигал воду еще с грузом "железа" в суставах и мышцах. Рывками посылал себя дальше от берега. Постепенно гаснул звон "железа" - с головы до пят отходил этим звоном. Распрягал мышцы, отдавая усталость. Покато, гладко натягивала зыбь воду.

"Ах, если задохнуться, кому из нас утеха, уж лучше задыхаться от радостного смеха!.."

Разве там, в зале, это всерьез? Разве та забава имеет значение смысла?.. Я был противоречив. Наверное, остаюсь таким. Я высмеивал то, что любил.

Тренировочные нагрузки проигрывали партию. Я верно вел свою. Вычеркнуты фальшивые ноты...

Я оглядывался - прозрачный нахлест прибоя замывал следы. Напрасно. Все равно я уносил память - смуглость от солнца. И еще выбеленность волос. И от моря - беловатую припорошь соли...

Я ни разу не испытал тупости утомления. Тренировки собирались естественно, без принуждения. Грубовато, ласково встречала утрами штанга. Я прочищал гриф тряпкой - от пота чужих ладоней. У меня был любимый гриф: упругий, отзывчивый на подрыв. Я мог ему многое открыть, и он не молчал: я уже научился смыкать себя с упругостью штанги. На едином колебании слиться в усилии. И затем раскрыться в ударе всех мышц. Нет, не раскрыться, не распахнуться - войти в строй тяжестей...

Мой мир!..

Я набирал форму в ощущении непочатости запаса. Все срывы - от усталости, я тянул двойной воз: вот прошлое. Да, да, срывы не от неопытности - от усталости! Всегда от усталости. В опасениях оказаться слабее соперников я объедался "железом", в надежде побеждать я тоже объедался "железом". Но отныне и во все дни выше чувств - расчет!

В этих тренировках ничего не было от самоистязания. Все в жадной ненасытности, в охоту, в веселую, но торжественную молитву Силе.

В мальчишьих забавах меня обычно подводило дыхание. Не хватало его и в борцовском зале, на ринге, на лыжне. Виною, наверное, моя плотность. Я вышел из суворовского училища семнадцати лет, при росте 187 см и весе под 90 кг. Однако вес не замечался. И когда я весил 110 кг, мне давали 90 кг. И когда, замускулясь по-мужски, скорее даже атлетически, потянул 120 кг, упорно давали 100 кг. Только покуда я не снимал одежду...

От весовой плотности зависит выносливость. Поэтому с 1961 года мы ввели кроссы. Как правило, километра на три, с частыми отключениями на скорую ходьбу. В итоге, обогащаясь, общая выносливость переносилась на специальную, то есть работу с тяжестями.