В чем моя вера?

Л.Н.Толстой.

Я прожил на свете 55 лет и, за исключением 14 или 15 детских, 35 лет япрожил нигилистом в настоящем значении этого слова, то есть не социалистом иреволюционером, как обыкновенно понимают это слово, а нигилистом в смыслеотсутствия всякой веры. Пять лет тому назад я поверил в учение Христа -- и жизнь моя вдругпеременилась: мне перестало хотеться того, чего прежде хотелось, и сталохотеться того, что прежде не хотелось. То, что прежде казалось мне хорошо,показалось дурно, и то, что прежде казалось дурно, показалось хорошо. Сомной случилось то, что случается с человеком, который вышел за делом и вдругдорогой решил, что дело это ему совсем не нужно, -- и повернул домой. И все,что было справа, -- стало слева, и все, что было слева, -- стало справа:прежнее желание -- быть как можно дальше от дома -- переменилось на желаниебыть как можно ближе от него. Направление моей жизни -- желания мои сталидругие: и доброе и злое переменилось местами. Все это произошло оттого, чтоя понял учение Христа не так, как я понимал его прежде. Я не толковать хочу учение Христа, я хочу только рассказать, как японял то, что есть самого простого, ясного, понятного и несомненного,обращенного ко всем людям в учении Христа, и как то, что я понял,перевернуло мою душу и дало мне спокойствие и счастие. Я не толковать хочу учение Христа, а только одного хотел бы: запретитьтолковать его. Все христианские церкви всегда признавали, что все люди, неравные посвоей учености и уму, -- умные и глупые, -- равны перед Богом, что всемдоступна Божеская истина. Христос сказал даже, что воля Бога в том, чтонемудрым открывается то, что скрыто от мудрых. Не все могут быть посвящены в глубочайшие тайны догматики, гомилетики,патристики, литургики, герменевтики, апологетики др., но все могут и должныпонять то, что Христос говорил всем миллионам простых, немудрых, живших иживущих людей. Так вот то самое, что Христос сказал всем этим простым людям,не имевшим еще возможности обращаться за разъяснениями его учения к Павлу,Клименту, Златоусту и другим, это самое я не понимал прежде, а теперь понял;и это самое хочу сказать всем. Разбойник на кресте поверил в Христа и спасся. Неужели было бы дурно идля кого-нибудь вредно, если бы разбойник не умер на кресте, а сошел бы снего и рассказал людям, как он поверил в Христа. Я так же, как разбойник на кресте, поверил учению Христа и спасся. Иэто не далекое сравнение, а самое близкое выражение того душевного состоянияотчаяния и ужаса перед жизнью и смертью, в котором я находился прежде, итого состояния спокойствия и счастия, в котором я нахожусь теперь. Я, как разбойник, знал, что жил и живу скверно, видел, что большинстволюдей вокруг меня живет так же. Я так же, как разбойник, знал, что янесчастлив и страдаю и что вокруг меня люди также несчастливы и страдают, ине видал никакого выхода, кроме смерти, из этого положения. Я так же, какразбойник к кресту, был пригвожден какой-то силой к этой жизни страданий изла. И как разбойника ожидал страшный мрак смерти после бессмысленныхстраданий и зла жизни, так и меня ожидало то же. Во всем этом я был совершенно подобен разбойнику, но различие мое отразбойника было в том, что он умирал уже, а я еще жил. Разбойник могповерить тому, что спасение его будет там, за гробом, а я не мог поверитьэтому, потому что кроме жизни за гробом мне предстояла еще и жизнь здесь. Ая не понимал этой жизни. Она мне казалась ужасна. И вдруг я услыхал словаХриста, понял их, и жизнь и смерть перестали мне казаться злом, и, вместоотчаяния, я испытал радость и счастье жизни, не нарушимые смертью. Неужели для кого-нибудь может быть вредно, если я расскажу, как этосделалось со мной? I О том, почему я прежде не понимал учения Христа и как и почему я понялего, я написал два большие сочинения: Критику догматического богословия иновый перевод и соединение четырех Евангелий с объяснениями. В сочиненияхэтих я методически, шаг за шагом стараюсь разобрать все то, что скрывает отлюдей истину, и стих за стихом вновь перевожу, сличаю и соединяю четыреЕвангелия. Работа эта продолжается уже шестой год. Каждый год, каждый месяц янахожу новые и новые уяснения и подтверждения основной мысли, исправляювкравшиеся в мою работу, от поспешности и увлеченья, ошибки, исправляю их идополняю то, что сделано. Жизнь моя, которой остается уже немного, вероятно,кончится раньше этой работы. Но я уверен, что работа эта нужна, и потомуделаю, пока жив, что могу. Такова моя продолжительная внешняя работа над богословием, Евангелиями.Но внутренняя работа моя, та, про которую я хочу рассказать здесь, была нетакая. Это не было методическое исследование богословия и текстов Евангелий,-- это было мгновенное устранение всего того, что скрывало смысл учения, имгновенное озарение светом истины. Это было событие, подобное тому, котороеслучилось бы с человеком, тщетно отыскивающим по ложному рисунку значениекучи мелких перемешанных кусков мрамора, когда бы вдруг по одномунаибольшему куску он догадался, что это совсем другая статуя; и, начаввосстановлять новую, вместо прежней бессвязности кусков, на каждом обломке,всеми изгибами излома сходящимися с другими и составляющими одно целое,увидал бы подтверждение своей мысли. Это самое случилось со мной. И вотэто-то я хочу рассказать. Я хочу рассказать, как я нашел тот ключ к пониманию учения Христа,который мне открыл истину с ясностью и убедительностью, исключающимисомнение. Открытие это сделано было мною так. С тех первых пор детства почти,когда я стал для себя читать Евангелие, во всем Евангелии трогало и умиляломеня больше всего то учение Христа, в котором проповедуется любовь,смирение, унижение, самоотвержение и возмездие добром за зло. Такова иоставалась для меня всегда сущность христианства, то, что я сердцем любил внем, то, во имя чего я после отчаяния, неверия признал истинным тот смысл,который придает жизни христианский трудовой народ, и во имя чего я подчинилсебя тем же верованиям, которые исповедует этот народ, то есть православнойцеркви. Но, подчинив себя церкви, я скоро заметил, что я не найду в учениицеркви подтверждения, уяснения тех начал христианства, которые казались дляменя главными; я заметил, что эта дорогая мне сущность христианства несоставляет главного в учении церкви. Я заметил, что то, что представлялосьмне важнейшим в учении Христа, не признается церковью самым важным. Самымважным церковью признается другое. Сначала я не приписывал значения этойособенности церковного учения. "Ну что ж, -- думал я, -- церковь, кроме тогоже смысла любви, смирения и самоотвержения, признает еще и этот смыслдогматический и внешний. Смысл этот чужд мне, даже отталкивает меня, новредного тут нет ничего". Но чем дальше я продолжал жить, покоряясь учению церкви, тем заметнеестановилось мне, что эта особенность учения церкви не так безразлична, какона мне показалась сначала. Оттолкнули меня от церкви и странности догматовцеркви, и признание и одобрение церковью гонений, казней и войн, и взаимноеотрицание друг друга разными исповеданиями; но подорвало мое доверие к нейименно это равнодушие к тому, что мне казалось сущностью учения Христа, и,напротив, пристрастие к тому, что я считал несущественным. Мнечувствовалось, что тут что-то не так. Но что было не так, я никак не могнайти; не мог найти потому, что учение церкви не только не отрицало того,что казалось мне главным в учении Христа, но вполне признавало это, нопризнавало как-то так, что это главное в учении Христа становилось не напервое место. Я не мог упрекнуть церковь в том, что она отрицаласущественное, но признавала церковь это существенное так, что оно неудовлетворяло меня. Церковь не давала мне того, чего я ожидал от нее. Я перешел от нигилизма к церкви только потому, что сознал невозможностьжизни без веры, без знания того, что хорошо и дурно помимо моих животныхинстинктов. Знание это я думал найти в христианстве. Но христианство, каконо представлялось мне тогда, было только известное настроение -- оченьнеопределенное, из которого не вытекали ясные и обязательные правила жизни.И за этими правилами я обратился к церкви. Но церковь давала мне такиеправила, которые нисколько не приближали меня к дорогому мне христианскомунастроению и, скорее, удаляли от него. И я не мог идти за нею. Мне быланужна и дорога жизнь, основанная на христианских истинах; а церковь мнедавала правила жизни, вовсе чуждые дорогим мне истинам. Правила, даваемыецерковью о вере в догматы, о соблюдении таинств, постов, молитв, мне были ненужны; а правил, основанных на христианских истинах, не было. Мало того,церковные правила ослабляли, иногда прямо уничтожали то христианскоенастроение, которое одно давало смысл моей жизни. Смущало меня больше всегото, что все зло людское -- осуждение частных людей, осуждение целых народов,осуждение других вер и вытекавшие из таких осуждений: казни, войны, все этооправдывалось церковью. Учение Христа о смирении, неосуждении, прощенииобид, о самоотвержении и любви на словах возвеличивалось церковью, и вместес тем одобрялось на деле то, что было несовместимо с этим учением. Неужели учение Христа было таково, что противоречия эти должны былисуществовать? Я не мог поверить этому. Кроме того, мне всегда казалосьудивительным то, что, насколько я знал Евангелия, те места, на которыхосновывались определенные правила церкви о догматах -- были места самыенеясные; те же места, из которых вытекало исполнение учения, были самыеопределенные и ясные. А между тем догматы и вытекающие из них обязанностихристианина определялись самым ясным, отчетливым образом; об исполнении жеучения говорилось в самых неясных, туманных, мистических выражениях. Неужелиэтого хотел Христос, преподавая свое учение? Разрешение моих сомнений я могнайти только в Евангелиях. И я читал и перечитывал их. Из всех Евангелий,как что-то особенное, всегда выделялась для меня Нагорная проповедь. И ее-тоя читал чаще всего. Нигде, кроме как в этом месте, Христос не говорит стакою торжественностью, нигде он не дает так много нравственных, ясных,понятных, прямо отзывающихся в сердце каждого правил, нигде он не говорит кбольшей толпе всяких простых людей. Если были ясные, определенныехристианские правила, то они должны быть выражены тут. В этих трех главахМатфея я искал разъяснения моих недоумений. Много и много раз я перечитывал Нагорную проповедь и всякий разиспытывал одно и то же: восторг и умиление при чтении тех стихов -- оподставлении щеки, отдаче рубахи, примирении со всеми, любви к врагам -- ито же чувство неудовлетворенности. Слова Бога, обращенные ко всем, былинеясны. Поставлено было слишком невозможное отречение от всего, уничтожавшеесамою жизнь, как я понимал ее, и поэтому отречение от всего, казалось мне,не могло быть непременным условием спасения. А как скоро это не былонепременное условие спасения, то не было ничего определенного и ясного. Ячитал не одну Нагорную проповедь, я читал все Евангелия, все богословскиекомментарии на них. Богословские объяснения о том, что изречения Нагорнойпроповеди суть указания того совершенства, к которому должен стремитьсячеловек, но что падший человек -- весь в грехе и своими силами не можетдостигнуть этого совершенства, что спасение человека в вере, молитве иблагодати, -- объяснения эти не удовлетворяли меня. Я не соглашался с этим, потому что мне всегда казалось странным, длячего Христос, вперед зная, что исполнение его учения невозможно однимисилами человека, дал такие ясные и прекрасные правила, относящиеся прямо ккаждому отдельному человеку? Читая эти правила, мне всегда казалось, что ониотносятся прямо ко мне, от меня одного требуют исполнения. Читая эти правила, на меня находила всегда радостная уверенность, что ямогу сейчас, с этого часа, сделать все это. И я хотел и пытался делать это;но как только я испытывал борьбу при исполнении, я невольно вспоминал учениецеркви о том, что человек слаб и не может сам сделать этого, и ослабевал. Мне говорили: надо верить и молиться. Но я чувствовал, что я мало верю и потому не могу молиться. Мнеговорили, что надо молиться, чтобы Бог дал веру, ту веру, которая дает тумолитву, которая дает ту веру, которая дает ту молитву и т.д., добесконечности. Но и разум и опыт показывали мне, что средство это недействительно. Мневсе казалось, что действительны могут быть только мои усилия исполнятьучение Христа. И вот, после многих, многих тщетных исканий, изучений того, что былописано об этом в доказательство Божественности этого учения и вдоказательство небожественности его, после многих сомнений и страданий, яостался опять один с своим сердцем и с таинственной книгою пред собой. Я немог дать ей того смысла, который давали другие, и не мог придать иного, и немог отказаться от нее. И только изверившись одинаково и во все толкованияученой критики, и во все толкования ученого богословия, и откинув их все, послову Христа: если не примете меня, как дети, не войдете в Царствие Божие...я понял вдруг то, чего не понимал прежде. Я понял не тем, что я как-нибудьискусно, глубокомысленно переставлял, сличал, перетолковывал; напротив, всеоткрылось мне тем, что я забыл все толкования. Место, которое было для меняключом всего, было место из V главы Матфея, стих 39 -й: "Вам сказано: око заоко, зуб за зуб. А я вам говорю: не противьтесь злу"... Я вдруг в первый разпонял этот стих прямо и просто. Я понял, что Христос говорит то самое, чтоговорит. И тотчас не то что появилось что-нибудь новое, а отпало все, чтозатемняло истину, и истина восстала предо мной во всем ее значении. "Выслышали, что сказано древним: око за око, зуб за зуб. А я вам говорю: непротивьтесь злу". Слова эти вдруг показались мне совершенно новыми, какбудто я никогда не читал их прежде. Прежде, читая это место, я всегда по какому-то странному затмениюпропускал слова: а я говорю: не противься злу. Точно как будто слов этихсовсем не было, или они не имели никакого определенного значения. Впоследствии при беседах моих со многими и многими христианами,знавшими Евангелие, мне часто случалось замечать относительно этих слов тоже затмение. Слов этих никто не помнил, и часто, при разговорах об этомместе, христиане брали Евангелие, чтобы проверить -- есть ли там эти слова.Также и я пропускал эти слова и начинал понимать только со следующих слов:"И кто ударит тебя в правую щеку... подставь левую..." и т.д. И всегда словаэти представлялись мне требованием страданий, лишений, не свойственныхчеловеческой природе. Слова эти умиляли меня. Мне чувствовалось, что было быпрекрасно исполнить их. Но мне чувствовалось тоже и то, что я никогда небуду в силах исполнить их только для того, чтобы исполнить, чтобы страдать.Я говорил себе: ну хорошо, я подставлю щеку, -- меня другой раз прибьют; яотдам, -- у меня отнимут все. У меня не будет жизни. А мне дана жизнь, зачемже я лишусь ее? Этого не может требовать Христос. Прежде я говорил это себе,предполагая, что Христос этими словами восхваляет страдания и лишения и,восхваляя их, говорит преувеличенно и потому неточно и неясно; но теперь,когда я понял слова о непротивлении злу, мне ясно стало, что Христос ничегоне преувеличивает и не требует никаких страданий для страданий, а толькоочень определенно и ясно говорит то, что говорит. Он говорит: "Непротивьтесь злу; и, делая так, вперед знайте, что могут найтись люди,которые, ударив вас по одной щеке и не встретив отпора, ударят и по другой;отняв рубаху, отнимут и кафтан; воспользовавшись вашей работой, заставят ещеработать; будут брать без отдачи... И вот если это так будет, то вы все-такине противьтесь злу. Тем, которые будут вас бить и обижать, все-таки делайтедобро". И когда я понял эти слова так, как они сказаны, так сейчас же все,что было темно, стало ясно, и что казалось преувеличенно, стало вполнеточно. Я понял в первый раз, что центр тяжести всей мысли в словах: "непротивься злу", а что последующее есть только разъяснение первого положения.Я понял, что Христос нисколько не велит подставлять щеку и отдавать кафтандля того, чтобы страдать, а велит не противиться злу и говорит, что при этомпридется, может быть, и страдать. Точно так же, как отец, отправляющийсвоего сына в далекое путешествие, не приказывает сыну -- недосыпать ночей,недоедать, мокнуть и зябнуть, если он скажет ему: "Ты иди дорогой, и еслипридется тебе и мокнуть и зябнуть, ты все-таки иди". Христос не говорит:подставляйте щеки, страдайте, а он говорит: не противьтесь злу, и, что бы свами ни было, не противьтесь злу. Слова эти: не противься злу или злому,понятые в их прямом значении, были для меня истинно ключом, открывшим мневсе. И мне стало удивительно, как мог я так навыворот понимать ясные,определенные слова. Вам сказано: зуб за зуб, а я говорю: не противься злуили злому и, чтобы с тобой ни делали злые, терпи, отдавай, но не противьсязлу или злым. Что же может быть яснее, понятнее и несомненнее этого? Истоило мне понять эти слова просто и прямо, как они сказаны, и тотчас же вовсем учении Христа, не только в Нагорной проповеди, но во всех Евангелиях,все, что было запутано, стало понятно, что было противоречиво, сталосогласно; и главное, что казалось излишне, стало необходимо. Все слилось водно целое и несомненно подтверждало одно другое, как куски разбитой статуи,составленные так, как они должны быть. В этой проповеди и во всех Евангелияхсо всех сторон подтверждалось то же учение о непротивлении злу. В этой проповеди, как и во всех местах, везде Христос представляет себесвоих учеников, то есть людей, исполняющих правило о непротивлении злу, неиначе как подставляющих щеку и отдающих кафтан, как гонимых, побиваемых инищих. Везде много раз Христос говорит, что тот, кто не взял крест, кто неотрекся от всего, тот не может быть его учеником, то есть кто не готов навсе последствия, вытекающие из исполнения правила о непротивлении злу.Ученикам Христос говорит: будьте нищие, будьте готовы, не противясь злу,принять гонения, страдания и смерть. Сам готовится на страдания и смерть, непротивясь злу, и отгоняет от себя Петра, жалеющего об этом, и сам умирает,запрещая противиться злу и не изменяя своему учению. Все первые ученики его исполняют это правило непротивления злу и всюжизнь проводят в нищете, гонениях и никогда не воздают злом за зло. Стало быть, Христос говорил то, что говорил. Можно утверждать, чтовсегдашнее исполнение этого правила очень трудно; можно не соглашаться стем, что каждый человек будет блажен, исполняя это правило; можно сказать,что это глупо, как говорят неверующие, что Христос был мечтатель, идеалист,который высказывал неисполнимые правила, которым и следовали по глупости егоученики; но никак нельзя не признавать, что Христос сказал очень ясно иопределенно то самое, что хотел сказать: именно, что человек, по его учению,должен не противиться злу и что потому тот, кто принял его учение, не можетпротивиться злу. А между тем ни верующие, ни неверующие не понимают такогопростого, ясного значения слов Христа. II Когда я понял, что слова "не противься злу" значат: не противься злу,все мое прежнее представление о смысле учения Христа вдруг изменилось, и яужаснулся пред тем не то что непониманием, а каким-то странным понимаемучения, в котором я находился до сих пор. Я знал, мы все знаем, что смыслхристианского учения -- в любви к людям. Сказать: подставить щеку, любитьврагов -- это значит выразить сущность христианства. Я знал это с детства,но отчего же я не понимал этих простых слов просто, а искал в них какой-тоиносказательный смысл? Не противься злому -- значит не противиться зломуникогда, то есть никогда не делай насилия, то есть такого поступка, которыйвсегда противуположен любви. И если тебя при этом обидят, то перенеси обидуи все-таки не делай насилия над другим. Он сказал так ясно и просто, какнельзя сказать яснее. Как же я, веруя или стараясь верить, что тот, ктосказал это -- Бог, говорил, что исполнить это своими силами невозможно.Хозяин скажет мне: поди наруби дров, а я скажу: я своими силами не могуисполнить этого. Говоря это, я говорю одно из двух: или то, что я не верютому, что говорит хозяин, или то, что я не хочу делать того, что велитхозяин. Про заповедь Бога, которую Он дал нам для исполнения, про которую Онсказал: кто исполнит и научит так, тот б(льшим наречется и т.д., про которуюОн сказал, что только те, которые исполняют, те получают жизнь, заповедь,которую Он сам исполнил и которую выразил так ясно, просто, что в смысле еене может быть сомнения, про эту-то заповедь я, никогда не попытавшись дажеисполнить ее, говорил: исполнение ее невозможно одними моими силами, а нужнасверхъестественная помощь. Бог сошел на землю, чтобы дать спасение людям. Спасение состоит в том,что второе лицо Троицы, Бог-сын, пострадал за людей, искупил перед Отцомгрех их и дал людям церковь, в которой хранится благодать, передающаясяверующим; но, кроме всего этого, этот Бог-сын дал людям и учение и примержизни для спасения. Как же я говорил, что правило жизни, выраженное импросто и ясно для всех, так трудно исполнять, что даже невозможно безсверхъестественной помощи? Он не только не сказал этого, Он определенносказал: непременно исполняйте, а кто не исполнит, тот не войдет в ЦарствоБожие. И Он никогда не говорил, что исполнение трудно, Он, напротив, сказал:иго мое благо, и бремя мое легко. Иоанн, его евангелист, сказал: заповедиЕго не тяжки. Как же это я говорил, что то, что Бог велел исполнять, то,исполнение чего Он так точно определил, и сказал, что исполнять это легко,то, что Он сам исполнил как человек и что исполняли первые последователиЕго; как же это я говорил, что исполнять это так трудно, что даже невозможнобез сверхъестественной помощи? Если бы человек все усилия своего ума положилна то, чтобы уничтожить какой-нибудь данный закон, что действительнее дляуничтожения этого закона мог бы сказать этот человек, как не то, что законэтот по существу неисполним и что мысль самого законодателя о своем законетакова, что закон этот неисполним, а что для исполнения его нужнасверхъестественная помощь? А это самое я думал по отношению к заповеди онепротивлении злу. И я стал вспоминать, как и когда вошла мне в голову этастранная мысль о том, что закон Христа Божественен, но исполнять его нельзя.И, разобрав свое прошедшее, я понял, что мысль эта никогда не была переданамне во всей ее наготе (она бы оттолкнула меня), но что я, незаметно длясебя, всосал ее с самого первого детства, и вся последующая жизнь моя толькоукрепляла во мне это странное заблуждение. С детства меня учили тому, что Христос -- Бог и учение его Божественно,но вместе с тем меня учили уважать те учреждения, которые насилиемобеспечивают мою безопасность от злого, учили меня почитать эти учреждениясвященными. Меня учили противостоять злому и внушали, что унизительно ипостыдно покоряться злому и терпеть от него, а похвально противиться ему.Меня учили судить и казнить. Потом меня учили воевать, то есть убийствомпротиводействовать злым, и воинство, которого я был членом, называлихристолюбивым воинством; и деятельность эту освящали христианскимблагословением. Кроме того, с детства и до возмужалости меня учили уважатьто, что прямо противоречит закону Христа. Дать отпор обидчику, отмститьнасилием за оскорбление личное, семейное, народное; все это не только неотрицали, но мне внушали, что все это прекрасно и не противно закону Христа. Все меня окружающее: спокойствие, безопасность моя и семьи, моясобственность, все построено было на законе, отвергнутом Христом, на законе:зуб за зуб. Церковные учители учили тому, что учение Христа Божественно, ноисполнение его невозможно по слабости людской, и только благодать Христаможет содействовать его исполнению. Светские учители и все устройство жизниуже прямо признавали неисполнимость, мечтательность учения Христа, и речамии делами учили тому, что противно этому учению. Это признание неисполнимостиучения Бога до такой степени понемножку, незаметно всосалось в меня и сталопривычно мне, и до такой степени оно совпадало с моими похотями, что яникогда не замечал прежде того противоречия, в котором я находился. Я невидал того, что невозможно в одно и то же время исповедовать Христа-Бога,основа учения которого есть непротивление злому, и сознательно и спокойноработать для учреждения собственности, судов, государства, воинства,учреждать жизнь, противную учению Христа, и молиться этому Христу о том,чтобы между нами исполнялся закон непротивления злому и прощения. Мне неприходило еще в голову то, что теперь так ясно: что гораздо бы проще былоустраивать и учреждать жизнь по закону Христа, а молиться уж о том, чтобыбыли суды, казни, войны, если они так нужны для нашего блага. И я понял, откуда возникло мое заблуждение. Оно возникло из исповеданияХриста на словах и отрицания его на деле. Положение о непротивлении злому есть положение, связующее все учение водно целое, но только тогда, когда оно не есть изречение, а есть правило,обязательное для исполнения, когда оно есть закон. Оно есть точно ключ. отпирающий все, но только тогда, когда ключ этотпросунут до замка. Признание этого положения за изречение, невозможное кисполнению без сверхъестественной помощи, есть уничтожение всего учения.Каким же, как не невозможным, может представляться людям то учение, изкоторого вынуто основное, связующее все положение? Неверующим же оно дажепрямо представляется глупым и не может представиться иным. Поставить машину, затопить паровик, пустить в ход, но не надетьпередаточного ремня -- это самое сделано с учением Христа, когда сталиучить, что можно быть христианином, не исполняя положение о непротивлениизлу. Я недавно с еврейским раввином читал V главу Матфея. Почти при всякомизречении раввин говорил: это есть в Библии, это есть в Талмуде, и указывалмне в Библии и Талмуде весьма близкие изречения к изречениям Нагорнойпроповеди. Но когда мы дошли до стиха о непротивлении злу, он не сказал: иэто есть в Талмуде, а только спросил меня с усмешкой: -- И христианеисполняют это? подставляют другую щеку? -- Мне нечего было отвечать, темболее что я знал, что в это самое время христиане не только не подставлялищеки, но били евреев по подставленной щеке. Но мне интересно было знать,есть ли что-нибудь подобное в Библии или Талмуде, и я спросил его об этом.Он сказал: -- Нет, этого нет, но вы скажите, исполняют ли христиане этотзакон? -- Вопросом этим он говорил мне, что присутствие такого правила вхристианском законе, которое не только никем не исполняется, но которое самихристиане признают неисполнимым, есть признание неразумности и ненужностиэтого правила. И я не мог ничего отвечать ему. Теперь, поняв прямой смысл учения, я вижу ясно то странное противоречиес самим собой, в котором я находился. Признав Христа Богом и учение егоБожественным и вместе с тем устроив свою жизнь противно этому учению, что жеоставалось, как не признавать учение неисполнимым? На словах я призналучение Христа священным, на деле я исповедовал совсем не христианское учениеи признавал и поклонялся учреждениям не христианским, со всех сторонобнимающим мою жизнь. Весь Ветхий Завет говорит, что несчастия народа иудейского происходилиоттого, что он верил в ложных богов, но не в истинного Бога. Самуил в первойкниге, в главах 8 -й и 12 -й, обвиняет народ в том, что ко всем прежним своимотступлениям от Бога он прибавил еще новое: на место Бога, который был ихцарем, поставили человека-царя, который, по их мнению, спасет их. Не верьтев "тогу", в пустое, говорит Самуил народу (XII, 21 стих). Оно не поможет вами не спасет вас, потому что оно "тогу", пустое. Чтобы не погибнуть вам сцарем вашим, держитесь одного Бога. Вот вера в эти "тогу", в эти пустые кумиры и заслоняла от меня истину.На дороге к ней, заграждая ее свет, стояли предо мной те "тогу", от которыхя не в силах был отречься. На днях я шел в Боровицкие ворота; в воротах сидел старик,нищий-калека, обвязанный по ушам ветошкой. Я вынул кошелек, чтобы дать емучто-нибудь. В это время с горы из Кремля выбежал бравый молодой румяныймалый, гренадер в казенном тулупе. Нищий, увидав солдата, испуганно вскочили вприхромку побежал вниз к Александровскому саду. Гренадер погнался было заним, но, не догнав, остановился и стал ругать нищего за то, что он не слышалзапрещения и садился в воротах. Я подождал гренадера в воротах. Когда онпоравнялся со мной, я спросил его: знает ли он грамоте? -- Знаю, а что? -- Евангелие читал? -- Читал. -- А читал: "и ктонакормит голодного?..." -- Я сказал ему это место. Он знал его и выслушал. Ия видел, что он смущен. Два прохожие остановились, слушая. Гренадеру, видно,больно было чувствовать, что он, отлично исполняя свою обязанность, -- гоняянарод оттуда, откуда велено гонять, -- вдруг оказался неправ. Он был смущени, видимо, искал отговорки. Вдруг в умных, черных глазах его блеснул свет,он повернулся ко мне боком, как бы уходя. -- А воинский устав читал? --спросил он. Я сказал, что не читал. -- Так и не говори, -- сказал гренадер,тряхнув победоносно головой, и, запахнув тулуп, молодецки подошел к своемуместу. Это был единственный человек во всей моей жизни, строго логическиразрешивший тот вечный вопрос, который при нашем общественном строе стоялпередо мной и стоит перед каждым человеком, называющим себя христианином. III Напрасно говорят, что учение христианское касается личного спасения, ане касается вопросов общих, государственных. Это только смелое и голословноеутверждение самой очевидной неправды, которая разрушается при первойсерьезной мысли об этом. Хорошо, я не буду противиться злу, подставлю щеку,как частный человек, говорю я себе, но идет неприятель или угнетают народы,и меня призывают участвовать в борьбе со злыми -- идти убивать их. И мненеизбежно решить вопрос: в чем служение Богу и в чем служение "тогу". Идтили на войну, или не идти? Я -- мужик, меня выбирают в старшины, судьи, вприсяжные, заставляют присягать, судить, наказывать -- что мне делать? Опятья должен выбирать между законом Бога и законом человеческим. Я -- монах,живу в монастыре, мужики отняли наш покос, меня посылают участвовать вборьбе со злыми -- просить в суде на мужиков. Опять я должен выбирать. Ниодин человек не может уйти от решения этого вопроса. Я не говорю уже о нашемсословии, деятельность которого почти вся состоит в противлении злым:военные, судейские, администраторы, но нет того частного, самого скромногочеловека, которому бы не предстояло это решение между служением Богу,исполнением его заповедей, или служением "тогу", государственнымучреждениям. Личная моя жизнь переплетена с общей государственной, агосударственная требует от меня нехристианской деятельности, прямо противнойзаповеди Христа. Теперь с общей воинской повинностью и участием всех в судев качестве присяжных, дилемма эта с поразительной резкостью поставлена передвсеми. Всякий человек должен взять орудие убийства: ружье, нож, и если неубить, то зарядить ружье и отточить нож, то есть быть готовым на убийство.Каждый гражданин должен прийти в суд и быть участником суда и наказаний, тоесть каждый должен отречься от заповеди Христа непротивления злому не словомтолько, но делом. Вопрос гренадера: Евангелие или воинский устав? закон Божий или закончеловеческий? -- теперь стоит и при Самуиле стоял перед человечеством. Онстоял и перед самим Христом и перед учениками его. Стоит и перед теми,которые теперь хотят быть христианами, стоял и передо мной. Закон Христа, с его учением любви, смирения, самоотвержения, всегда ипрежде трогал мое сердце и привлекал меня к себе. Но со всех сторон, вистории, в современной окружающей меня, и в моей жизни я видел законпротивуположный, противный моему сердцу, моей совести, моему разуму, нопотакающий моим животным инстинктам. Я чувствовал, что, прими я законХриста, я останусь один, и мне может быть плохо, мне придется быть гонимым иплачущим, то самое, что сказал Христос. Прими закон человеческий -- меня всеодобрят, я буду спокоен, обеспечен, и к моим услугам все изощрения ума,чтобы успокоить мою совесть. Я буду смеяться и веселиться, то самое, чтосказал Христос. Я чувствовал это и потому не только не углублялся в значениезакона Христа, но старался понять его так, чтобы он не мешал мне жить моейживотной жизнью. А понять его так нельзя было, и потому я вовсе не понималего. В этом непонимании я доходил до теперь удивительного мне затмения. Дляобразца такого затмения приведу мое прежнее понимание слов: "Не судите, и небудете судимы" (Матф., VII, 1). "Не судите, и не будете судимы -- неосуждайте, и не будете осуждены" (Луки., VI, 37). Мне так несомненноказалось священным, не нарушающим закона Бога учреждение судов, в которых яучаствовал и которые ограждали мою собственность и безопасность, что никогдаи в голову не приходило, чтобы это изречение могло значить что-нибудьдругое, как не то, чтобы на словах не осуждать ближнего. Мне и в голову неприходило, чтобы Христос в этих словах мог говорить про суды: про земскийсуд, про уголовную палату, про окружные и мировые суды и всякие сенаты идепартаменты. Только когда я понял в прямом значении слова о непротивлениизлу, только тогда мне представился вопрос о том, как относится Христос ковсем этим судам и департаментам. И поняв, что он должен отрицать их, яспросил себя: да не значит ли это: не только не судите ближнего на словах,но и не осуждайте судом -- не судите ближних своими человеческимиучреждениями -- судами. У Луки, гл. VI, с 37 по 49, слова эти сказаны тотчас после учения онепротивлении злу и о воздаянии добром за зло. Тотчас после слов: "будьтемилосерды, как Отец ваш на небе", сказано: "не судите, и будете судимы, неосуждайте, и не будете осуждены". Не значит ли это, кроме осужденияближнего, и то, чтобы не учреждать судов и не судить в них ближних? --спросил я себя теперь. И стоило мне только поставить себе этот вопрос, чтобыи сердце и здравый смысл тотчас же ответили мне утвердительно. Я знаю, как такое понимание этих слов поражает сначала. Меня оно тожепоразило. Чтобы показать, как я далек был от такого понимания, признаюсь встыдной глупости. Уже после того, как я стал верующим и читал Евангелие какБожественную книгу, я, при встрече с моими приятелями, прокурорами, судьями,в виде игривой шутки, говорил им: а вы все судите, а сказано: не судите, ине судимы будете. Я так был уверен, что слова эти не могут значить ничегодругого, как только запрещение злословия, что не понимал того страшногокощунства, которое я делал, говоря это. Я до того дошел, что, уверившись втом, что ясные слова эти значат не то, что значат, в шутку говорил их в ихнастоящем значении. Расскажу подробно, как уничтожилось во мне всякое сомнение о том, чтослова эти не могут быть понимаемы иначе, как в том смысле, что Христосзапрещает всяческие человеческие учреждения судов, и словами этими ничего немог сказать другого. Первое, что поразило меня, когда я понял заповедь о непротивлении злу вее прямом значении, было то, что суды человеческие не только не сходятся снею, но прямо противны ей, противны и смыслу всего учения, и что поэтомуХристос, если подумал о судах, то должен был отрицать их. Христос говорит: не противиться злому. Цель судов -- противиться злому.Христос предписывает: делать добро за зло. Суды воздают злом за зло. Христосговорит: не разбирать добрых и злых. Суды только то и делают, что этотразбор. Христос говорит: прощать всем. Прощать не раз, не семь раз, а безконца. Любить врагов. Делать добро ненавидящим. Суды не прощают, анаказывают, делают не добро, а зло тем, которых они называют врагамиобщества. Так что по смыслу выходило, что Христос должен был запрещать суды.Но, может быть, думал я, Христос не имел дела с человеческими судами и недумал о них. Но вижу, что этого нельзя предположить: Христос со дня рожденияи до смерти сталкивался с судами Ирода, синедриона и первосвященников. Идействительно, вижу, что Христос много раз прямо говорит про суды как прозло. Ученикам он говорит, что их будут судить, и говорит, как им держатьсяна суде. Про себя говорил, что его засудят, и сам показывает, как надоотноситься к суду человеческому. Стало быть, Христос думал о тех судахчеловеческих, которые должны были засудить его и его учеников, и засуждавшиеи засуждающие миллионы людей. Христос видел это зло и прямо указывал нанего. При исполнении приговора суда над блудницей он прямо отрицает суд ипоказывает, что человеку нельзя судить, потому что он сам виноватый. И этуже самую мысль он высказывает несколько раз, говоря, что засоренным глазомнельзя видеть сора в глазу другого, что слепой не может видеть слепого.Объясняет даже то, что происходит от такого заблуждения. Ученик станет такойже, как учитель. Но, может быть, и высказав это по отношению к суду блудницы и указавпритчей о спице на общую слабость человеческую, он все-таки не запрещаетобращения к человеческому правосудию, ввиду защиты от злых; но вижу, чтоэтого никак нельзя допустить. В Нагорной проповеди, обращаясь ко всем, он говорит: и если кто хочет высудить у тебя рубаху, отдай и кафтан. Стало быть, он всем запрещаетсудиться. Но, может быть, Христос говорит только о личном отношении каждогочеловека к судам, но не отрицает самого правосудия и допускает вхристианском обществе людей, которые судят других в установленныхучреждениях? Но вижу, что и этого нельзя предположить. Христос в молитвесвоей всем людям без исключения велит прощать другим, чтобы и им былипрощены их вины. И повторяет эту мысль много раз. Стало быть, всякий человеки на молитве и прежде чем принести дар должен всем простить. Как же можетсудить и приговаривать по суду человек, который, по исповедуемой им вере,должен всем всегда прощать? И потому вижу, что, по учению Христа,христианский наказывающий судья быть не может. Но, может быть по той связи, в которой находятся с другими слова несудите и не осуждайте, видно, что в этом месте Христос, говоря не судите, недумал о судах человеческих? Но этого тоже нет, напротив, ясно по связи речи,что, говоря: не судите, Христос говорит именно о судах, учреждениях; поМатфею и Луке, перед тем, чтобы сказать: не судите и не осуждайте, онговорит: не противьтесь злому, терпите зло, делайте добро всем. А передэтими словами повторяет, по Матфею, слова уголовного еврейского закона: окоза око, зуб за зуб. И после этой ссылки на уголовный закон говорит: а выделайте не так, не противьтесь злому, и потом уже говорит: не судите. Сталобыть, Христос говорит именно про уголовный закон человеческий и его-то иотрицает словами не судите. Кроме того, по Луке, он говорит не только: не судите, но -- не судите ине осуждайте. Для чего-нибудь да прибавлено же это слово, имеющее почти тоже значение. Прибавка этого слова может иметь только одну цель: выяснениезначения, в котором должно пониматься первое слово. Если бы он хотел сказать: не осуждайте ближнего, то он прибавил бы этослово, но он прибавляет слово, переводимое по-русски -- не осуждайте. Ипосле этого говорит: и не будете осуждены, всем прощайте и будете прощены. Но, может быть, все-таки Христос не думал про суды, говоря это, и ясвою мысль нахожу в его словах, имеющих другое значение. Справляюсь с тем, как первые ученики Христа, апостолы, смотрели на судычеловеческие, признавали ли, одобряли ли их? В главе IV, от 1-11, апостол Иаков говорит: Не злословьте друг друга,братия; кто злословит брата и судит брата своего, тот злословит закон исудит закон; а если закон судишь, то ты не исполнитель закона, а судья. Единзаконодатель и судья, который может спасти и погубить, -- а ты кто, которыйсудишь другого? Слово, переданное словом злословить, есть слово (((((((Й(. Без справкис лексиконом можно видеть, что слово это должно значить обвинять. И то самоеоно и значит, в чем может убедиться всякий, справившись с лексиконом.Переведено: кто злословит брата, тот злословит закон. И невольнопредставляется вопрос: почему? Сколько бы я ни злословил брата, я незлословлю закон, но если я обвиняю и сужу судом брата, то очевидно, что яэтим самым обвиняю закон Христа, то есть я считаю закон Христа недостаточными обвиняю и сужу закон. Тогда ясно, что я уже не исполняю его закон, а самсудья. Судья же, говорит Христос, тот, который может спасти. А как же я, небудучи в состоянии спасти, буду судьей, буду наказывать? Все место это говорит о суде человеческом и отрицает его. Все посланиеэто проникнуто тою же мыслию. В том же послании Иакова (гл. II, 1-13) говорится: 1) братия мои! вера в Господа нашего Иисуса Христа прославленногода будет без лицеприятия. 2) Ибо если войдет в собрание ваше человек сзолотым перстнем на руке, в богатой одежде, войдет же и нищий в худомплатье; и вы, смотря на одетого в богатую одежду, скажете ему: тебе приличностать здесь; а нищему скажете: ты стань там или садись здесь, при ногахмоих; то не разрозниваетесь ли вы между собою и не представляете ли в себесудей с злыми помышлениями? 3) Послушайте, братия мои возлюбленные, не нищихли мира сего Бог избрал быть богатыми верою и наследниками царствия, котороеобещал Он любящим его? 4) А вы презрели нищего! Не богатые ли притесняют васи не они ли влекут вас в суды? 5) Не они ли бесславят доброе имя, которым выназываетесь? 6) Если вы исполняете царский закон по Писанию -- возлюбиближнего твоего, как самого себя (Левит, XIX, 18), -- хорошо поступаете. 7)Но если смотрите на лица, то грех делаете и пред законом оказываетесьпреступниками. 8) Ибо кто сохранит весь закон и в одном чем-нибудь согрешит,тот становится виновен во всем. 9) Ибо тот же, кто сказал: непрелюбодействуй, сказал: не убей. Почему, если ты не сделаешь прелюбодеяния,но убьешь, то ты все преступник закона (Второзаконие, XXII, 22; Левит,XVIII, 17-25). 10) Говорите и поступайте, как люди, которые должны бытьсудимы по закону свободы. Ибо суд без помилования тому, кто 11) не делаетмилости: милость торжествует над судом. (Последние слова -- милостьторжествует над судом -- переводились, и часто, так: милость превозноситсяна суде, и переводилось так в том смысле, что суд христианский может быть,но что он должен быть милостив.) Иаков увещевает братьев не делать различия между людьми. Если выделаете различие, то вы (((((( ((((, разрозниваетесь, как на суде судьи сзлыми помышлениями. Вы рассудили, что нищий -- хуже. А напротив, хуже --богатый. Он и угнетает вас и тащит в суд. Если вы живете по закону любви кближнему, по закону милосердия (который, в отличии от другого, Иаковназывает царским), то это хорошо. Но если смотрите на лица, делаете различиемежду людьми, то делаетесь преступниками закона милосердия. И, имея,вероятно, ввиду пример блудницы, которую привели к Христу, чтобы по законупобить ее камнями, или вообще преступление прелюбодеяния, Иаков говорит, чтотот, кто казнит смертию блудницу, будет виновен в убийстве и нарушит законвечный. Потому что тот же вечный закон запрещает и блуд, и убийство. Онговорит: И поступайте, как люди, судимые законом свободы. Потому что нетмилости тому, кто сам без милости, а потому милость уничтожает суд. Как же еще сказать это яснее, определеннее: запрещается всякое различиемежду людьми, всякий суд о том, что этот хорош, а этот дурен, указываетсяпрямо на суд человеческий, который несомненно дурен и показывается, что судэтот сам преступен, казня за преступления, и что потому суд сам собоюуничтожается законом Бога -- милосердием. Читаю послания апостола Павла, пострадавшего от судов, и в первой жеглаве к римлянам читаю увещание, которое делает апостол римлянам за все ихпороки и заблуждения, и в том числе за их суды (32): "Они хотя и знаютправедный суд Божий (то есть что делающие таковые дела достойны смерти),однако не только сами их делают, но и делающих одобряют". Глава II, 1) Итак, неизвинителен ты, человек, кто бы ты ни был, судящийдругого; ибо тем же (судом), которым судишь другого, осуждаешь себя; потомучто, судя другого, ты делаешь то же. 2) А мы знаем, что праведен суд Божийна делающих таковые дела. 3) Неужели думаешь ты, человек, избежать судаБожия, осуждая делающих таковые дела и (сам) делая то же? 4) Или тыпренебрегаешь богатством благости Его и кротости и долготерпения, непомышляя, что благость Божия ведет тебя к покаянию? Апостол Павел говорит: они, зная справедливый суд Бога, сами делаютнесправедливо и научают так делать других, и потому нельзя оправдатьчеловека, который судит. Такое отношение к судам я нахожу в посланиях апостолов, в жизни же их,как мы все знаем, суды человеческие представлялись им тем злом и соблазном,который надо сносить с твердостью и преданностью воле Божией. Восстановив в своем воображении положение первых христиан средиязычников, каждый легко поймет, что запрещать суды гонимым человеческимисудами христианам не могло приходить в голову. Только при случае они могликоснуться этого зла, отрицая основы его, как они и делают это. Справляюсь с учителями церкви первых веков и вижу, что учители первыхвеков -- все всегда определяли свое учение, отличающее их от всех других,тем, что они никого ни к чему не принуждают, никого не судят (Афинагор,Ориген), не казнят, а только переносят мучения, налагаемые на них судамичеловеческими. Все мученики делом исповедовали то же. Вижу, что всехристианство до Константина никогда иначе не смотрело на суды как на зло,которое надо терпеливо переносить, но что никогда и в голову ни одномухристианину того времени не могло прийти той мысли, чтобы христианин могучаствовать в суде. Вижу, что слова Христа: не судите и не осуждайте были поняты егопервыми учениками так же, как я их понял теперь, в их прямом смысле: несудите в судах -- не участвуйте в них. Все несомненно подтверждало мое убеждение, что слова -- не судите и неосуждайте -- значат не судите в судах; но толкование о том, что будто этозначит: не злословьте ближнего, до такой степени общепринято, и до такойстепени смело и самоуверенно суды процветают во всех христианскихгосударствах, опираясь даже на церковь, что я долго сомневался всправедливости моего понимания. Если все люди могли толковать так иучреждать христианские суды, то, вероятно, имели же они какое-нибудьоснование, и что-нибудь ты не понимаешь, говорил я себе. Должны же быть теоснования, по которым слова эти понимаются как злословие и должны же бытьоснования, на которых учреждаются христианские суды. И я обратился к толкованиям церкви. Во всех этих толкованиях, с пятоговека, я нашел, что слова эти принято понимать как осуждение на словахближнего, то есть как злословие. И так как слова эти принято понимать толькокак осуждение на словах ближнего, то является затруднение: как не осуждать?Зло нельзя не осуждать. И потому все толкования вертятся на том, что можно ичто нельзя осуждать. Говорится о том, что для служителей церкви это нельзяпонимать как запрещение судить, что сами апостолы судили (Златоуст иФеофилакт). Говорится о том, что, вероятно, этим словом Христос указывает наиудеев, которые обвиняли ближних в малых грехах, а сами сделали большие. Но нигде ни слова не говорится о человеческих учреждениях, судах, отом, в каком отношении находятся суды эти к этому запрещению осуждать.Запрещает ли их Христос или допускает? На этот естественный вопрос нетникакого ответа, как будто уже слишком очевидно то, что как скоро христианинсел на судейское место, то тогда он не только может осуждать ближнего, но иказнить его. Справляюсь у греческих, католических, протестантских писателей иписателей тюбингенской школы и школы исторической. Всеми, даже самымисвободомыслящими толкователями слова эти понимаются как запрещениезлословить. Но почему слова эти, противно всему учению Христа, понимаютсятак узко, что в запрещении судить не входит запрещение судов, почемупредполагается, что Христос, запрещая осуждение ближнего, невольносорвавшееся с языка, как дурное дело, такое же осуждение, совершаемоесознательно и связанное с причинением насилия над осужденным, не считаетдурным делом и не запрещает, -- на это нет ответа; и ни малейшего намека отом, чтобы можно было под осуждением разуметь и то осуждение, котороепроисходит на судах и от которого страдают миллионы. Мало того, по случаюэтих слов: не судите и не осуждайте, этот-то самый жестокий прием судейскогоосуждения старательно обходится и даже выгораживается. Богословы-толкователиупоминают о том, что в христианских государствах суды должны быть и непротивны закону Христа. Заметив это, я уже усомнился в искренности этих толкований и обратилсяк самому переводу слов: судите и осуждайте, к тому, с чего следовало быначать. В подлиннике слова эти ((( ((и (((((((б((. Неверный перевод слова(((((((Й(в послании Иакова, переведенного словом "злословить", подтверждалмое сомнение в верности перевода. Справляюсь, как переводятся в Евангелиях слова ((( ((и (((((((б((наразные языки, и нахожу, что в Вульгате слово "осуждать" переведено condamnare; так же и по-французски; по-славянски -- осуждать; у Лютерапереведено verdammen -- проклинать. Различие переводов еще усиливает мои сомнения. И я задаю себе вопрос:что значат и могут значить греческое слово ((( ((, употребленное в обоихЕвангелиях, и слово (((((((б((, употребленное у Луки -- евангелиста,писавшего, по мнению знатоков, на довольно хорошем греческом языке. Какпереведет эти слова человек, ничего не знающий об учении евангельском и еготолкованиях и имеющий перед собой одно это изречение? Справляюсь с общим лексиконом и нахожу, что слово ((( ((имеет многоразличных значений, и в том числе весьма употребительное значение --"приговаривать по суду", "казнить" даже, но никогда не имеет значения"злословить". Справляюсь с лексиконом Нового Завета и нахожу, что слово этов Новом Завете часто употребляется в смысле "приговаривать по суду". Иногдаупотребляется в смысле "отбирать", но никогда в смысле "злословить". Итак,вижу, что слово ((( ((можно перевести различно, но что перевод такой, прикотором оно получает значение -- злословить, есть самый далекий инеожиданный. Справляюсь о слове (((((((б((, присоединенном к слову ((( ((, имеющемумного значений, очевидно для того, чтобы определить то значение, в которомименно понимается писателем первое слово. Справляюсь о слове (((((((б((вобщем лексиконе и нахожу, что слово это никогда не имеет никакого другогозначения, как только приговаривать по суду к наказаниям или казнить. Справляюсь с лексиконом Нового Завета и нахожу, что слово это употреблено вНовом завете четыре раза, и всякий раз в смысле засудить, казнить. Справляюсь с контекстами и нахожу, что слово это употреблено в посланииИакова, гл. V, ст. 6, где сказано: "Вы осудили и убили праведного". Слово осудили, то самое слово (((((((б((, употреблено по отношению к Христу,которого засудили. И иначе, в другом смысле, это слово никогда неупотребляется ни во всем Новом Завете и ни в каком греческом языке. Что ж это такое? До чего я объюродивел! Я и каждый из нас, живущий внашем обществе, если только призадумывался над участью людей, ужасался предтеми страданиями и тем злом, которое вносят в жизнь людей уголовные законычеловеческие -- зло и для судимых, и для судящих: от казней Чингис-хана иказней революции до казней наших дней. Всякий человек с сердцем не миновал того впечатления ужаса и сомнения вдобре при рассказе даже, не говорю, при виде казни людей такими же людьми:шпицрутенов на смерть, гильотины, виселицы. В Евангелии, каждое слово которого мы считаем священным, прямо и ясносказано: у вас был уголовный закон -- зуб за зуб, а я даю вам новый: непротивьтесь злому; все исполняйте эту заповедь: не делайте зла за зло, аделайте всегда и всем добро, всех прощайте. И далее прямо сказано: не судите. И чтобы невозможно было недоразумениео значении слов, которые сказаны, прибавлено: не приговаривайте по суду кнаказаниям. Сердце мое говорит ясно, внятно: не казните; наука говорит: не казните,чем больше казните -- больше зла; разум говорит: не казните, злом нельзяпресечь зла. Слово Бога, в которое я верю, говорит то же. И я читаю всеучение, читаю эти слова: не судите, и не будете судимы, не осуждайте, и небудете осуждены, прощайте и будете прощены, признаю, что это слово Бога, иговорю, что это значит то, что не надо заниматься сплетнями и злословием, ипродолжаю считать суды христианским учреждением и себя судьей ихристианином. И я ужаснулся пред той грубостью обмана, в котором янаходился. IV Я понял теперь, что говорит Христос, когда он говорит: вам сказано: окоза око, зуб за зуб. А я вам говорю: не противься злу, а терпи его. Христосговорит: вам внушено, вы привыкли считать хорошим и разумным то, чтобы силойотстаиваться от зла и вырывать глаз за глаз, учреждать уголовные суды,полицию, войско, отстаиваться от врагов, а я говорю: не делайте насилия, неучаствуйте в насилии, не делайте зла никому, даже тем, которых вы называетеврагами. Я понял теперь, что в положении о непротивлении злу Христос говорит нетолько, что выйдет непосредственно для каждого от непротивления злу, но он,в противоположение той основы, которою жило при нем по Моисею, по римскомуправу и теперь по разным кодексам живет человечество, ставит положениенепротивления злу, которое, по его учению, должно быть основой жизни людейвместе и должно избавить человечество от зла, наносимого им самому себе. Онговорит: вы думаете, что ваши законы исправляют зло, -- они толькоувеличивают его. Один есть путь пресечения зла -- делание добра за зло всембез всякого различия. Вы тысячи лет пробовали ту основу, попробуйте мою --обратную. Удивительное дело! В последнее время мне часто случалось говорить ссамыми различными людьми об этом законе Христа -- непротивления злу. Редко,но я встречал людей, соглашавшихся со мною. Но два рода людей никогда, дажев принципе, не допускают прямого понимания этого закона и горячо отстаиваютсправедливость противления злу. Это люди двух крайних полюсов: христианепатриоты-консерваторы, признающие свою церковь истинною, иатеисты-революционеры. Ни те ни другие не хотят отказаться от права насилиемпротивиться тому, что они считают злом. И самые умные, ученые люди из нихникак не хотят видеть той простой, очевидной истины, что если допустить, чтоодин человек может насилием противиться тому, что он считает злом, то точнотак же другой может насилием противиться тому, что этот другой считает злом. Недавно у меня была в руках поучительная в этом отношении перепискаправославного славянофила с христианином-революционером. Один отстаивалнасилие войны во имя угнетенных братьев-славян, другой -- насилие революцииво имя угнетенных братьев -- русских мужиков. Оба требуют насилия, и обаопираются на учение Христа. Все на самые различные лады понимают учение Христа, но только не в томпрямом простом смысле, который неизбежно вытекает из Его слов. Мы устроили всю свою жизнь на тех самых основах, которые Он отрицает,не хотим понять Его учение в его простом и прямом смысле и уверяем себя идругих, или что мы исповедуем Его учение, или что учение Его нам не годится.Так называемые верующие верят, что Христос -- Бог, второе лицо Троицы,сошедшее на землю для того, чтобы дать людям пример жизни, и исполняютсложнейшие дела, нужные для совершения таинств, для постройки церквей, дляпосылки миссионеров, учреждения монастырей, управления паствой, исправленияверы, но одно маленькое обстоятельство они забывают -- делать то, что онсказал. Неверующие всячески пробуют устроить свою жизнь, но только не позакону Христа, вперед решив, что этот закон не годится. Попытаться же делатьто, что он говорит, этого никто не хочет. Но мало того, прежде чем дажепопытаться делать это, и верующие и неверующие вперед решают, что этоневозможно. Он говорит просто, ясно: тот закон противления злу насилием, который мыположили в основу своей жизни, ложен и противоестественен; и дает другуюоснову -- непротивления злу, которая, по его учению, одна может избавитьчеловечество от зла. Он говорит: вы думаете, что ваши законы насилияисправляют зло; они только увеличивают его. Вы тысячи лет пыталисьуничтожить зло злом и не уничтожили, а увеличили его. Делайте то, что яговорю и делаю, и узнаете, правда ли это. И не только говорит, но сам всею своею жизнью и смертью исполняет своеучение о непротивлении злу. Верующие все это слушают, читают это в церквах, называя этоБожественными словами, его называют Богом, но говорят: все это очень хорошо,но это невозможно при нашем устройстве жизни -- это расстроит всю нашужизнь, а мы к ней привыкли и любим ее. И потому мы верим во все это в томтолько смысле, что это есть идеал, к которому должно стремитьсячеловечество, -- идеал, который достигается молитвою и верою в таинства, вискупление и в воскресение из мертвых. Другие же, неверующие, свободныетолкователи учения Христа, историки религий, -- Штраусы, Ренаны и другие, --усвоив вполне церковное толкование о том, что учение Христа не имеетникакого прямого приложения к жизни, а есть мечтательное учение, утешающееслабоумных людей, пресерьезно говорят о том, что учение Христа годно былодля проповедования диким обитателям захолустьев Галилеи, но нам, с нашейкультурой, оно представляется только милою мечтою " du charmantdocteur "^{[ 1 ]}, как говорит Ренан. По их мнению, Христос не могподняться до высоты понимания всей мудрости нашей цивилизации и культуры.Если бы он стоял на той же высоте образования, на которой стоят эти ученыелюди, он не говорил бы тех милых пустяков: о птицах небесных, о подставлениищеки и заботе только о нынешнем дне. Ученые историки эти судят охристианстве по тому христианству, которое они видят в нашем обществе. Похристианству же нашего общества и времени признается истинной и священнойнаша жизнь с ее устройством тюрем одиночного заключения, альказаров, фабрик,журналов, борделей и парламентов, и из учения Христа берется только то, чтоне нарушает этой жизни. А так как учение Христа отрицает всю эту жизнь, тоиз учения Христа не берется ничего, кроме слов. Ученые историки видят это и,не имея нужды скрывать это, как скрывают это мнимоверующие, это-то лишенноевсякого содержания учение Христа и подвергают глубокомысленной критике ивесьма основательно опровергают и доказывают, что в христианстве никогданичего и не было, кроме мечтательных идей. Казалось бы, прежде чем судить об учении Христа, надо понять, в чем оносостоит. И чтобы решать: разумно ли его учение или нет, надо прежде всегопризнавать, что он говорил то, что говорил. А этого-то мы и не делаем: ницерковные, ни вольнодумные толкователи. И очень хорошо знаем. почему мыэтого не делаем. Мы очень хорошо знаем, что учение Христа всегда обнимало и обнимает,отрицая их, все те заблуждения людские, те "тогу", пустые идолы, которые мы,назвав их церковью, государством., культурою, наукою, искусством,цивилизацией, думаем выгородить из ряда заблуждений. Но Христос противних-то и говорит, не выгораживая никаких "тогу". Не только Христос, но все пророки еврейские -- Иоанн Креститель, всеистинные мудрецы мира об этой-то самой церкви, об этом самом государстве, обэтой самой культуре, цивилизации и говорят, называя их злом и погибельюлюдей. Положим, строитель скажет жителю: ваш дом дурен, его надо весьперестроить. А потом будет говорить подробности о том, какие бревна, каксрезать и куда положить. Житель пропустит мимо ушей слова о том, что домдурен и надо его перестроить, и будет с притворном уважением слушать словастроителя о дальнейших распоряжениях и размещении в доме. Очевидно, всесоветы строителя будут казаться непригодными, а не уважающий строителя будетпрямо называть эти советы глупыми. Это самое совершается так точно поотношению к учению Христа. Не найдя лучшего сравнения, я употребил это. И вспомнил, что Христос,преподавая свое учение, употребил это самое сравнение. Он сказал: я разрушуваш храм и в три дня построю новый. И за это самое его распяли. И за этосамое и теперь распинают его учение. Наименьшее, что можно требовать от людей, судящих о чьем-нибудь учении,это то, чтобы судили об учении учителя так, как он сам понимал его. А онпонимал свое учение не как какой-то далекий идеал человечества, исполнениекоторого невозможно, не как мечтательные поэтические фантазии, которыми онпленял простодушных жителей Галилеи; он понимал свое учение как дело, такоедело, которое спасет человечество, и он не мечтал на кресте, а кричал и умерза свое учение. И так же умирали и умрут еще много людей. Нельзя говоритьпро такое учение, что оно -- мечта. Всякое учение истины -- мечта для заблудших. Мы до того дошли, что естьмного людей (и я был в числе их), которые говорят, что учение этомечтательно, потому что оно несвойственно природе человека. Несвойственно,говорят, природе человека подставить другую щеку, когда его ударяют поодной, несвойственно отдать свое чужому, несвойственно работать не на себя,а на другого. Человеку свойственно, говорят, отстаивать себя, своюбезопасность, безопасность своей семьи, собственность, другими словами, --человеку свойственно бороться за свое существование. Ученый правовед научнодоказывает, что самая священная обязанность человека есть отстаивание своегоправа, то есть борьба. Но стоит на минуту отрешиться от той мысли, что устройство, котороесуществует и сделано людьми, есть наилучшее, священное устройство жизни,чтобы возражение это о том, что учение Христа несвойственно природечеловека, тотчас же обратилось против возражателей. Кто будет спорить о том,что не то что мучить или убивать человека, но мучать собаку, убить курицу ителенка противно и мучительно природе человека. (Я знаю людей, живущихземледельческим трудом, которые перестали есть мясо только потому, что имприходилось самим убивать своих животных.) А между тем все устройство нашейжизни таково, что всякое личное благо человека приобретается страданиямидругих людей, которые противны природе человека. Все устройство нашей жизни,весь сложный механизм наших учреждений, имеющих целью насилие,свидетельствует о том, до какой степени насилие противно природе человека.Ни один судья не решится задушить веревкой того, кого он приговорил к смертипо своему правосудию. Ни один начальник не решится взять мужика из плачущейсемьи и запереть его в острог. Ни один генерал или солдат без дисциплины,присяги и войны не убьет не только сотни турок или немцев и не разорит ихдеревень, но не решится ранить ни одного человека. Все это делается толькоблагодаря той сложнейшей машине государственной и общественной, задачакоторой состоит в том, чтобы разбивать ответственность совершаемых злодействтак, чтобы никто не почувствовал противоестественности этих поступков. Однипишут законы, другие прилагают их, третьи муштруют людей, воспитывая в нихпривычки дисциплины, то есть бессмысленного и безответного повиновения,четвертые -- эти самые вымуштрованные люди -- делают всякого рода насилия,даже убивают людей, не зная зачем и для чего. Но стоит человеку хоть наминуту мысленно освободиться от этой сети устройства мирского, в которой онзапутался, чтобы понять, что ему несвойственно. Не будем только утверждать, что привычное зло, которым мы пользуемся,есть несомненная Божественная истина, и тогда ясно, что естественно исвойственно человеку: насилие или закон Христа? Знать ли, что спокойствие ибезопасность моя и семьи, все мои радости и веселья покупаются нищетой,развратом и страданиями миллионов, -- ежегодными виселицами, сотнями тысячстрадающих узников и миллионом оторванных от семей и одуренных дисциплинойсолдат, городовых и урядников, которые оберегают мои потехи заряженными наголодных людей пистолетами; покупать ли каждый сладкий кусок, который якладу в свой рот или рот моих детей, всем тем страданием человечества,которое неизбежно для приобретения этих кусков; или знать, что какой ни естькусок -- мой кусок только тогда, когда он никому не нужен и никто из-за негоне страдает. Стоит только понять раз, что это так, что всякая радость моя,всякая минута спокойствия при нашем устройстве жизни покупается лишениями истраданиями тысяч, удерживаемых насилием; стоит раз понять это, чтобыпонять, что свойственно всей природе человека, то есть не одной животной, нои разумной и животной природе человека; стоит только понять закон Христа вовсем его значении, со всеми последствиями его для того, чтобы понять, что неучение Христа несвойственно человеческой природе, но все оно только в том исостоит, чтобы откинуть несвойственное человеческой природе мечтательноеучение людей о непротивлении злу, делающее их жизнь несчастною. Учение Христа о непротивлении злу -- мечта! А то, что жизнь людей, вдушу которых вложена жалость и любовь друг к другу, проходила и теперьпроходит для одних в устройстве костров, кнутов, колесований, плетей, рваньяноздрей, пыток, кандалов, каторг,