В. Н. Виноградов

РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА 1877-1878 годов и ЕВРОПЕЙСКИЕ ДЕРЖАВЫ

130 лет назад закончилась десятая русско-турецкая война, если вести отсчет с 1676 г Обычный перечень причин, войну породивших (территориальная экспансия, забота о безопасности страны, желание упрочить где-либо свое влияние, стремление изменить в свою пользу баланс сил в Европе), недостаточен в применении к русско-турецким вой­нам. Видная американская балканистка Б. Елавич зашла в тупик, оперируя этими поня­тиями- "В периоды напряжения и кризиса в игру вступали иррациональные концепции, основанные больше на воображении, чем на практическом учете национальных интере­сов" ' В нашем случае таким иррациональным и не поддающимся логическому объясне­нию фактором явился общероссийский порыв солидарности с восставшими южными славянами, о котором князь В.П. Мещерский писал "Все в России было отставлено на второй план, и только один славянский вопрос овладел всеми". Царский манифест с объявлением войны содержал следующие строки: "Всем нашим любезным вернопод­данным известно то живое участие, которое мы всегда принимали в судьбах угнетенно­го христианского населения Турции. Желание улучшить и обеспечить положение его разделяет с нами и весь русский народ, ныне выражающий готовность свою на новые жертвы для облегчения участи христиан Балканского полуострова"².

Приведем еще выдержку из письма главнокомандующего Дунайской армией велико­го князя Николая Николаевича 12(24) января 1877 г., адресованного румынскому прин­цу Карлу о цели предпринимаемого похода. "Цель эта исключает всякую идею захвата, завоевания или воинственных амбиций и сводится к священному долгу защиты угнетен­ных от угнетателя, восстановлению наших единоверцев на Востоке в их законных пра­вах, слишком долго не признаваемых, и сделать навсегда невозможным повторение тех ужасающих сцен резни, которые возмутили сознание потрясенной Европы" (имеется в виду зверское подавление Апрельского восстания 1876 г. в Болгарии)³.

Во время дебатов в парламенте Англии, основной покровительницы султанского ре­жима, раздавались и отдельные трезвые и правдивые голоса. Сошлемся на выступление герцога Аргайлского: "Я утверждаю, что в сложившихся обстоятельствах действия Рос­сии были оправданы, и если сейчас для населения турецких провинций появляется пер­спектива свободы, то это благодаря тем чувствам в России, которые - называйте их сен­тиментальными, человеколюбивыми, нелогичными, - как вам угодно, - тем не менее являются одной из самых могущественных сил в истории"⁴

Виноградов Владилен Николаевич - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотруд­ник Института славяноведения РАН

Работа осуществлена при финансовой поддержке РГНФ, проект 07 01 00191а

¹ Jelaxuh В Tsarist Russia and Balkan National Movements Columbia (O), 1985, p 581

² Эндшпиль - Вокруг света, 2007, M° 4, с 103, Золотарев В А Противоборство империй М, 1991,
с 423

³ Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ), ф Главный архив, V AI, д 1,л 15

⁴ Parliamentary Debates (далее - PD), 3 rd Ser, v 237, p 49 Дебаты 17 января 1878 г по тронной речи ко­
ролевы

Общероссийская солидарность со славянами проявлялась не в прокламациях и мани­фестациях, а в поддержке их деньгами, медикаментами, оружием, снаряжением поро­хом. В храмах, на сельских сходах, в земских управах, в дворянских собраниях и город­ских думах проводился сбор денег. Московский и Петербургский славянские благотво­рительные комитеты пожертвовали солидную денежную сумму, 1,5 млн. рублей, а люди, явно не обремененные высоким достатком, жертвовали рубль-два. Две трети со­бранных средств поступили именно от таких малых взносов⁵. Э.С. Радзинский справед­ливо пишет: "Война могла объединить Россию"⁶. "Низы" и "верхи" общества слились в стремлении освободить славян, не останавливаясь перед войной. Закупалось оружие и снаряжение для сражающейся Сербии, туда отправлялись полевые лазареты с оборудо­ванием, лекарствами и персоналом - от сестер милосердия до светил медицины, Н.Ф. Склифосовского и СП. Боткина. 5 тыс. волонтеров пополнили сербскую армию, и среди них много офицеров действительной службы, которым на родине сохранялись чи­ны и выслуга лет. Глашатаем движения стал Ф.М. Достоевский. В "Дневнике писателя" он декларировал: "Великий восточный орел взлетел над миром. Не покорять, не расши­рять границы он хочет, а освободить и восстановить угнетенных и забитых, дать им вся­кую жизнь на благо человечества". Немногочисленных противников войны, толковав­ших что-то об опасности нового европейского побоища, общественность прижала к сте­не. Достоевский именовал их "общечеловеками" и "самооплевниками"⁷.

Оппозиции войне, как организованной силы, в стране не существовало. Но ведь на правителях лежит обязанность слушаться не сердца, а ума, хладнокровно взвесить, к че­му война может привести. И канцлер A.M. Горчаков, и сам Александр II опасались по­вторения крымской эпопеи. Царь писал военному министру Д.А. Милютину: "Опять вся Европа опрокинется на нас". Министры внутренних дел и государственных имуществ при­держивались той же точки зрения. Глава финансового ведомства М.Х. Рейтерн, который после крымской кампании много лет вытаскивал Россию из долговой ямы, подал записку на высочайшее имя, в которой предрекал финансовый крах, хозяйственный кризис, вы­нужденный отказ от проведения реформ в стране и развитие революционного движения в случае вступления на тропу войны⁸. Он подал в отставку, ему было отказано.

Но и смотреть хладнокровно на расправу над болгарами, сербами, черногорцами, боснийцами и герцеговинцами, пускать под откос "екатерининский" курс на поддержку освободительного движения балканцев было невозможно.

С целью максимально сузить масштабы предстоявшего противоборства Россия за­ключила Будапештскую конвенцию с Австро-Венгрией (январь-март 1877 г.), пойдя на тяжелейшие условия. В обмен на ее благоприятный нейтралитет в русско-турецкой вой­не Петербург согласился на оккупацию австрийскими войсками Боснии и Герцеговины и обязался не допускать появления на Балканах большого независимого государства.

На международной арене Вене не было равных в плетении интриг. Но в Петербурге не подозревали, что подписывают пустую бумажку. На совещании у кайзера Франца Иосифа 13 ноября 1876 г. (т.е. до заключения конвенции) уже планировалось ее наруше­ние. Собравшиеся вполне деловито говорили о походе против России. Франц Иосиф по­лагал: "Войну с Россией следует начать, когда война (последней с Турцией. -В.В.) будет в полном разгаре" и "очень значительные массы русских войск передислоцируются с се­вера в глубину османской территории". Совещание завершилось вполне конкретным обсуждением того, какие силы следует сосредоточить в Галиции, откуда и нанести глав­ный удар по России, как захватить перевалы Карпатских гор⁹. Подобного двуличия в

¹ Россия и восстание в Боснии и Герцеговине в 1875-1878 гг. Документы. М., 2008, с. 171, 183, 217.

⁶ Радзинский Э С. Александр II. Жизнь и смерть М., 2007, с. 312

¹ Достоевский Ф М Полное собрание сочинений, т 25 Л., 1983, с 94,95.

⁸ Татищев С С Император Александр П, его жизнь и царствование, т. 2. М, 1996, с. 165-166; Толмачев Е П
Александр II и его время, кн. 2. М, 1998, с. 65

⁹ Протокол совещания от 13 ноября 1876 г. - Dioszegi 1 Die Aussenpolitik der Oesterreischen-Ungarisches
Monarchie 1871-1877. Wien etc., 1985, S. 338-339

Петербурге все же не ожидали. Глава австро-венгерского министерства иностранных дел граф Д. Андраши примкнул к основным покровителям Турции, британцам, и вел се­бя так, будто Будапештской конвенции не существовало.

Зимний дворец и кабинет министров не ограничились данным в царском манифесте определением целей войны. Горчаков предоставил Форин оффису дополнительные за­верения: захват Константинополя в планы России не входит. Вопрос о Черноморских проливах "для сохранения мира и всеобщего спокойствия" подлежит урегулированию "с общего согласия на справедливых и действенно гарантированных началах". Две важ­ные, имевшие общеевропейское значение, проблемы заранее отдавались на суд ареопа­га держав, в котором Россия пребывала всегда в меньшинстве, а порой и в одиноче­стве¹. Александр II еще раньше дал британцам под свое честное слово обещание не по­сягать на Константинополь.

Оба, и монарх, и канцлер, не изобретали ничего нового. Отвлечемся на небольшой исторический экскурс.

* * *

Еще в 20-е годы XIX в. оформился курс России на Балканах: не искать там террито­риальных приращений, а добиваться создания на южных рубежах державы цепи друже­ственных ей христианских государств. Во время визита герцога А. Веллингтона в Пе­тербург в 1826 г. Николай I заявил ему, что не желает приобрести на Дунае ни одного поселения. В англо-российском протоколе от 23 марта (4 апреля) того же года обе сто­роны обязались не посягать на какие-либо земли на Балканах. 6 июля 1827 г. обязатель­ство было повторено с участием в нем Франции в соглашении трех стран. В декабре то­го же года представители трех держав подписали документ, названный (неофициально) протоколом о бескорыстии¹¹.

Итог русско-турецкой войны 1828-1829 гг. - предоставление автономного статуса Сербии, расширение самоуправления Молдавии и Валахии, создание предпосылок про­возглашения независимости Греции. На Балканах к России отошла дельта Дуная.

Казалось бы, соперникам придраться не к чему, мир после блистательных побед представлялся умеренным, основания для развития антироссийских настроений в Вели­кобритании отсутствовали. Но причины для распространения русофобии существовали. Влиятельные торговые и колониальные круги, связанные теми или иными интересами с Индией и широкой полосой порубежных с Россией земель от Балкан через Ближний Восток и Среднюю Азию до Афганистана, считали Россию соперничающей державой. Центр противоборства - Османская империя. Это противоречие было большой игрой европейской политики и являлось своего рода осью международных отношений на кон­тиненте. Оно нуждалось в идеологическом обрамлении, и лучшим оформлением для не­го служила русофобия - представления о России как о стране варварской, чуждой евро­пейской цивилизации, примитивной, издревле агрессивной и посягающей на британские интересы по всему миру. В появившейся в 30-е годы XIX в. анонимной брошюре "Ин­дия, Великобритания и Россия" говорилось: цель ее автора - посеять тревогу для того, чтобы предупредить "не имеющую предела агрессию России по всем направлениям"¹². Доказательств этому не приводилось, да их и не было. Рядовой британец гордился своей независимостью, но чутко относился к попранию интересов своей страны, даже мнимо­му. Обыватель легко попадался на удочку крикливой, примитивной пропаганды.

Инструкция A.M. Горчакова от 18 мая 1877 г. - Освобождение Болгарии от турецкого ига, т. 2. М, 1964, с. 80-82.

¹' Виноградов В Н Герцог Веллингтон в Петербурге. - Балканские народы и европейские правитель­ства в XVIII - нач. XX в. М., 1982; Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранны­ми державами, т. 11. СПб., 1895, с. 341-343, 356-361, 383-387.

'" Цит. по Ерофеев НА. Туманный Альбион. М, 1982, с. 274.

5 Новая и новейшая история, № 1

Исходной точкой русофобских построений была забота о безопасности Индии, "со­кровища империи". Османские владения трактовались историографией как аванпост обороны Индии, "стратегические и географические интересы Великобритании" на Ближнем и Среднем Востоке ассоциировались с необходимостью защиты подступов к жемчужине короны. Отсюда - интерес к 1801 г., когда царю Павлу I пришла в голову бредовая мысль отправить донских казаков на завоевание Индии. Их не снабдили даже картой будущих завоеваний по причине отсутствия оной. Карту позднее отыскали в имуществе Академии наук и послали вдогонку донцам. Жизнь Павла закончилась тра­гически, а его наследник Александр I поспешил вернуть казаков из степей Зауралья, до коих они добрались. К увлечениям Павла I с мерилом здравого смысла подходить нель­зя, у его преемников даже мечты о повторении авантюры не возникало. Сами англича­не считали эту идею невыполнимой. В 70-е годы XIX в. депутат парламента С. Ленч подсчитал, что для достижения хотя бы реки Евфрат на каждого солдата пришлось бы снарядить двух вьючных верблюдов и полторы лошади¹³. А ведь Индия расположена гораздо дальше, и путь к ней преграждают Гималаи.

В 1833 г. по просьбе султана российские войска высадились на азиатском берегу Бос­фора - спасать его от нашествия армии могущественного владыки Египта Мухаммеда Али. Британское правительство, будто бы проспавшее нависшую над Турцией угрозу, подверглось резкой критике в палате общин. В речи, проникнутой русофобством, депу­тат Т. Аттвуд заявил: "Теперь в руках у русских Константинополь, или по крайней мере Скутари, а Скутари - тот же Константинополь. Завтра русские получат крепости на Дарданеллах, и понадобится миллион фунтов стерлингов, чтобы выдворить их оттуда. Я бы предпочел, чтобы русские явились на Темзу и захватили Лондон, чем сносить оскорбления, которые они обрушивают на нас последние 17 лет". Далее следовал при­зыв: самое время начать с Россией войну, "подняв против нее Персию с одной стороны, Турцию - с другой, Польша не останется в стороне, и Россия рассыплется как глиняный горшок"¹⁴. Вместо учинення всех этих ужасов российский десант, остановив нашествие египтян, погрузился на корабли и отбыл домой.

В 30-е годы XIX в. особым рвением на почве русофобства отличались публицист, пу­тешественник и дипломат, автор книги "Турция и ее ресурсы" Д. Уркарт, издававший журнал "Портфолио", и посол в Стамбуле лорд Д. Понсонби. Уркарт публиковал в "Портфолио" тенденциозно подобранные материалы, захваченные в архиве великого князя Константина Павловича во время польского восстания 1830-1831 гг., и выкраден­ные в посольствах и миссиях письма и депеши. Не останавливался и перед сочинением фальшивок о российской агрессивности. Особое место в его публикациях занимала кор­респонденция К.О. Поццо ди Борго, корсиканца на российской службе, посла в Лондо­не, сторонника сокрушения Османской империи. Его точка зрения была отвергнута Зимним дворцом, но подхвачена Уркартом, выдававшим в своих изданиях частное мне­ние дипломата за официальный курс царского правительства. Веллингтон считал Ур-карта неуравновешенным и лишенным здравого смысла человеком¹⁶. Видный британ­ский историк Ч. Вебстер отзывался о нем резче и писал об "экстравагантном поведении полусумасшедшего Дэвида Уркарта" и о беспокойстве, которое он доставлял министер­ству иностранных дел. Серьезные издания воздерживались от перепечатки почерпну­тых в "Портфолио" сведений, но падкая на сенсации публика воспринимала писания Д. Уркарта с интересом, и они, по свидетельству английского исследователя Г. Темпер-лея, способствовали распространению "дипломатической сказочки, в которой Россия представлялась волком, а Турция овечкой"¹⁷.

См.: Штейнберг С Л Английская версия о русской угрозе Индии в XIX веке. - Исторические запис­ки, 1956, №33.

¹⁴ The Mirror of Parliament, 03.08.1836, p. 2874-2875.

¹⁵ Urquart D. Turkey and Its Resources. London. 1833.

¹⁶ Puryear F. International Economics and Diplomacy in the Near East. Stanford, 1936, p. 27.

¹⁷ Temperley H. England and the Near East. The Crimea. London - New York - Toronto, 1936, p. 78, 75.

На берегах Босфора достойным партнером Уркарта выступал Понсонби. Взирать в 1833 г. на суда под Андреевским флагом на рейде было свыше его душевных сил. Он слал депеши столь злопыхательские, что премьер-министр В. Мелборн жаловался на его "нелепую русофобию"¹⁸. Понсонби ратовал за политику на острие ножа, за посылку британского флота на Черное море, что почти неминуемо привело бы к войне с Росси­ей. Он приобрел репутацию опасного провокатора европейского масштаба. Его фран­цузский коллега, адмирал А. Руссен, тоже русофоб, опасался, как бы усилиями Понсон­би не вспыхнул европейский конфликт. Высокая Порта одно время вынашивала мысль -попросить Уайтхолл отозвать из Стамбула этого поджигателя войны в личине диплома­та, но не дерзнула¹⁹. Форин оффису приходилось сдерживать своего слишком ретивого, несмотря на преклонные лета, представителя. Но та же ненависть к России побуждала Понсонби действовать с крайней энергией и в целом успешно бороться за утверждение британского и подрыва российского влияния в Османской империи.

Двое упомянутых британских деятеля со временем сошли со сцены, но оставили по­сле себя плеяду последователей. Русофобская эпопея, то обостряясь, то затухая, продол­жалась еще полвека.

В международной жизни личность всегда играла значительную роль, тем более лич­ность самодержавная. Николай I олицетворял в Европе охранительные начала в поли­тике и следовал принципам Священного союза после его угасания как организации. Он по-своему истово служил России, не сознавая, что воздвиг барьер на пути прогресса. А.Ф. Тютчева, дочь знаменитого поэта и фрейлина императрицы Марии Александров­ны, считала эти 30 лет вычеркнутыми из российской истории. Но с точки зрения чело­веческой Николай I был рыцарем без страха и упрека. Высокое представление о долге венценосца не позволяло ему изменять слову, не говоря уже об обязательстве, скреп­ленном высокими подписями и сургучной печатью.

Полную противоположность ему представлял кайзер Франц Иосиф, обязанный ему спасением трона в 1849 г. Еще в юном возрасте, перед Крымской войной, он излагал ма­тери, эрцгерцогине Софии, свои принципы: "Наше будущее - на Востоке, и мы загоним мощь и влияние России в те пределы, за которые она вышла только по причине слабо­сти и разброда в нашем лагере". Медленно, но верно "мы доведем русскую политику до краха. Конечно, нехорошо выступать против старых друзей, но в политике нельзя ина­че. Наш естественный противник на востоке - Россия". Позднее, когда его единствен­ный сын Рудольф покончил жизнь самоубийством вместе со своей возлюбленной Мари­ей Вечерой, отец выстоял перед его гробом ровно столько времени, сколько предписы­вал военный устав, ни минутой больше. Так что решение совещания 13 ноября 1876 г. об ударе в спину России было вполне закономерным проявлением возведенного в прин­цип двуличия. Николай I пребывал в заблуждении, воображая, будто монархи, как и он, верны своему слову и обязательствам. Он ошибался.

В 1853 г. усилиями британского посла в Стамбуле Ч. Стретфорд-Каннинга, превра­тившегося в лорда Редклиффа, была искажена суть требований, предъявленных Высо­кой Порте князем A.C. Меншиковым в ходе его незадачливой миссии. Вместо испраши­ваемого для российских посланников права "делать представления" султану в пользу единоверцев в английском переводе говорилось "давать приказы"²¹. И в таком искажен­ном виде позиция России была представлена парламенту. И уж историография делала далеко идущие и не имевшие никакого основания выводы насчет российских домога­тельств: царь "просил султана безвозвратно отказаться от всякого подобия власти над более чем 14 млн. своих подданных христиан"²².

¹⁸ Webster Ch The Foreign Policy of Palmerston, v 2 London, 1969, p %5

¹⁹ Тодорова М Англия, Русия и танзимать София, 1980, с 109

²⁰ Шидлинг А, Цвинглер В Кайзеры Ростов-на-Дону, 1997, с 433

²¹ PD, 3-rdSer, v 130, р 1234

²² Byrne S G The Great Ambassador Ohio State University Press, 1964, p 261

В узком кругу лорд Д. Рассел призывал "вырвать клыки у медведя. Пока его флот и морской арсенал на Черном море не разрушены, не будет в безопасности ни Константи­нополь, ни мир в Европе". Глава Форин оффиса граф Д. Кларендон писал о стремлении кабинета "полностью господствовать на Черном море"²¹, которое, как известно, омыва­ет не британские, а российские, турецкие, румынские, болгарские, украинские, грузин­ские и абхазские берега. Изредка слово правды прорывалось на страницы печати. Так, французская газета "Конститюсьонель" еще до развязывания Крымской войны преда­валась торжеству: "Россия в течение немногих недель потеряет плоды денежных затрат, гигантских трудов, огромных жертв не одного поколения. Крепости, что она воздвигла на берегах Балтики и Черного моря, не жалея ни терпения, ни времени, ни денег, будут сравнены с землей, взорваны и уничтожены огнем объединенных эскадр Франции и Ан-

м24

глии.

Николай I представлял итоги войны совсем иначе, чем ему приписывали: "Все хри­стианские области Турции по необходимости станут независимыми княжествами, вновь станут тем, чем они были - христианскими государствами, и, как таковые, они вступят в семью христианских государств Европы. Гарантировать свободу религии, их организа­цию, их отношения между собой и с их соседями - все это должно быть предметом регу­лирования на чрезвычайном конгрессе". Конечно, царь полагал, что он станет их покро­вителем и будет иметь связанную с этим степень влияния. В традиционном для себя рус­ле Россия стремилась подорвать власть Турции для возрождения государственности балканских народов. Предусматривалось право российских посланников делать "пред­ставления в пользу церквей Константинополя и других мест, а также в пользу клира"²\

Вместо всего этого Россия по Парижскому миру 1856 г. утратила Южную Бессара­бию, потеряла право на содержание военного флота на Черном море, а ее покровитель­ство над балканскими христианами было заменено коллективной гарантией великих держав. Толки насчет экспансионистских аппетитов русского медведя на какое-то вре­мя затихли из-за отсутствия материала, но только до следующего кризиса.

Русофобство разной политической окраски и степени влияния его носителей пережи­ло Крымскую войну. В разгар ее антирусская риторика достигала такого накала, что Темперлей писал о "лае парламентской своры". Современник событий, лидер движения за свободу торговли В. Коб ден, отзывался почти в тех же выражениях о своих сограж­данах: выступать перед ними было все равно, что перед "сворой бешеных собак"²⁶.

Под аккомпанемент этого "лая" с середины 30-х годов развернулось широкое наступ­ление владычицы морей по периметру южных границ Российской империи. Британия установила свой контроль над Средиземным морем, омывающим берега Европы, Азии и Африки. Как отмечал английский ученый В. Пюриер, она держала на замке "конеч­ные выходы России" к мировому океану. И он употреблял редко встречающуюся в за­падной историографии формулу о "британской угрозе" России в XIX в.²⁷

В случаях, когда Британия шла в наступление, о доктрине статус-кво забывали. В 1825 г. парламент отменил монопольное право Левантийской компании на торговлю со странами Восточного Средиземноморья, предоставленное ей еще в 1581 г. Старые точки опоры, Гибралтар и остров Мальта, были дополнены Аденом в Аравийском мо­ре. Захват произошел в 1838 г. даже без ведома султана, во владения которого порт входил.

Temperlev H Op cit, р 376

²⁴ Bourne К The Foreign Policy of Victorian England Oxford, 1970, p 79

²⁵ Помета Николая I на докладе К В Нессельроде от 8(20) мая 1854 г - Российский государственный
архив древних актов, ф 1250, д 6, л 68

²⁶ Temperley Н Op cit, р 78, 75, Kinqslake F W The Invasion in the Crimea, v 1 London, 1863, p 433

²⁷ Puryear V Op cit, p 5-6

* * *

Вернемся к 70-м годам XIX в. 1875 год - начало нового восточного кризиса, восстание в Боснии и Герцеговине, 1876 год - Апрельское восстание в Болгарии, война Сербии и Черногории против Турции. В Болгарии число жертв башибузуков, вспомогательных османских войск, отличавшихся изощренной жестокостью, насчитывалось десятками тысяч. Сербская армия потерпела поражение. Восстание в Боснии и Герцеговине шан­сов на успех не имело. Высокая Порта готовилась навесить на южных славян вериги за­висимости, тяжелее прежних. Единственный путь их спасения был во вмешательстве России. 4(16) апреля 1877 г. Александр II подписал в Кишиневе манифест о войне. Через реку Прут переправилась не старая, собранная по рекрутскому набору, армия, а новая, сформированная на основе всесословной воинской повинности. Российская обществен­ность стояла горой за освобождение христиан. Население встречало солдат и офицеров как избавителей от османского ига. Вагон Александра II в специальном царском поезде утопал в цветах. Первые успехи радовали - форсирован Дунай, полки генерала В.И. Гурко захватили перевалы Балканских гор. Осечка произошла у крепости Плевна (Плевен): лучший турецкий полководец Осман паша опередил россиян и занял город с 40-тысячным войском. Три поспешных и плохо подготовленных штурма, в последнем из которых участвовала и армия вступившей в союз с Россией Румынии²⁸, закончились неудачей, убитые и раненые насчитывались тысячами.

Тревожное положение сложилось на третьем, помимо Дунайского и Кавказского, фронте - дипломатическом. Казалось бы, Горчаков предвидел все: оппонентам даны, в самой обязывающей и категорической форме, заверения в отсутствии у правительства намерения захватить Константинополь и установить контроль над Черноморскими про­ливами, тяжелой ценой (согласием на оккупацию Боснии и Герцеговины австро-венгер­скими войсками, отказом от создания на Балканах большого славянского государства) куплен нейтралитет Габсбургской монархии. Но нет. Самодержавию приписываются отсутствовавшие у него широкие завоевательные замыслы. Пока армия на четыре ме­сяца задержалась под стенами Плевны, а на перевале Шипка продолжалось сидение полков генерала М.Д. Скобелева и дружин болгарского ополчения, оппоненты в Лондо­не и Вене вроде бы успокоились. Но 28 ноября (10 декабря) Осман паша двинул свои по­редевшие от пуль, голода и болезней войска на отчаянный прорыв, бросив раненых на произвол судьбы и милость победителя. Потеряв 6 тыс. человек убитыми, он с оставши­мися 43 тыс. сложил оружие. 100-тысячная масса российских и румынских войск, оса­ждавших Плевну, освободилась для новых военных операций. Солдаты, измотанные боя­ми, усталые, обносившиеся, рвались в бой. Скобелев разгромил корпус Вессел паши при Шипке - Шейново, и войска вышли на болгарскую равнину. Гурко нанес поражение ар­мии Сулеймана паши под Пловдивом. Была взята София. 8(20) января 1878 г. без боя за­нят Адрианополь (Эдирне), ключевой пункт на пути к Стамбулу, первая столица осман­ского султаната, путь на Константинополь открыт. В войну вновь вступила Сербия. Князь Милан Обренович и его первый министр И. Ристич стремились действовать на­верняка и ждали, когда победа обрисуется с полной определенностью. Сводки с фронта ободряли и вдохновляли.

А на дипломатическом горизонте сгущались тучи. Британская печать развязала яростную антироссийскую кампанию. Близкая к правительству газета "Дейли теле­граф" трубила: русские замыслы "состоят, грубо говоря, в установлении господства над Константинополем и Проливами. Коварство России не миновало Австрии, где она стре­мится распространить славянскую заразу". Далее следовала прямая угроза: «Какой бы "мир" ни был подписан в Сан-Стефано, он останется клочком бумаги, пока не будет по­ставлен на общее обсуждение; если этого не произойдет честно и открыто - лучшими

²⁸ О позиции Румынии - Залышкин М М Внешняя политика Румынии и румыно-русские отношения
1875-1878 М, 1974

британскими представителями явятся наш флот и наша армия, будь то с союзниками или без них»²⁹.

19 февраля (3 марта) 1878 г., в годовщину вступления Александра II на престол, Н.П. Игнатьев подписал в местечке Сан-Стефано, в нескольких верстах от Стамбула, прелиминарный (предварительный) мирный договор с Турцией, отвечавший всем чая­ниям общественности. Южная Бессарабия возвращалась России, в Закавказье к ней от­ходили Каре, Ардаган, Баязид и Батум. Румыния, Сербия и Черногория становились не­зависимыми государствами при значительном увеличении их территорий (Румыния по­лучала Северную Добруджу в обмен на Южную Бессарабию). После почти 500-летнего небытия возрождалась государственность болгарского народа. Пределы автономной Болгарии были очерчены широко и предусматривали ее выход к Черному и Эгейскому морям. Боснии и Герцеговине предоставлялись автономные права³⁰.

Оптимисты в российском МИД и за его стенами вздохнули с облегчением: Европа по­ставлена "хотя бы по некоторым вопросам" перед совершившимся фактом. Они ошиба­лись. Лондон и Вена совершившегося факта не признали. На Россию посыпались проте­сты. Суть их сводилась к требованию предоставить на рассмотрение и решение держав, подписавших Парижский мир 1856 г., весь текст Сан-стефанского договора, а не только его положения, имевшие общеевропейское значение, на что заранее соглашался Горча­ков. Особое негодование вызывали статьи о Сан-стефанской Болгарии. Д. Андраши за­явил послу в Вене Е.П. Новикову, что ни один министр монархии не согласится на рас­пространение территории Болгарии на юг от Балканских гор и он сам будет противить­ся этому любыми средствами. Дипломат задал вопрос в лоб: "В том числе войной?". "Любыми", - повторил Андраши³¹.

Лондон не ограничился протестами и пустил в ход бронированный кулак. Еще 13 февраля 1878 г. эскадра адмирала Хорнби (шесть броненосцев и фрегат) в полное на­рушение Лондонской конвенции 1841 г. о Проливах, запрещавшей подобные операции, вошла в Дарданеллы и бросила якоря в Мраморном море, совсем недалеко от султан­ского дворца. Одним из броненосцев командовал герцог Эдинбургский Альфред, зять Александра II, муж его единственной дочери Марии.

И тут обнаружилось, что у армии нет ни сил, ни средств, чтобы прогнать британские корабли из Проливов или помешать их прорыву в Черное море. Войска имели на воору­жении лишь полевую артиллерию, неспособную поразить корабельную броню. Воз­можность подвоза тяжелой артиллерии исключалась, морской путь был перекрыт тур­ками и англичанами, а протащить подобные пушки по кручам Балканского хребта не­возможно.

В предвидении нападения со стороны Австрии Милютин спешно перебрасывал на границу с ней части Дунайской армии, и в немалом числе (пять пехотных, три кавале­рийских дивизии, две стрелковых и одну саперную бригаду). Напротив, численность противостоящих россиянам турецких войск все возрастала за счет подкреплений, пере­брасываемых из Малой Азии и гарнизонов городов, переданных по перемирию россий­ской стороне.

Обнаружилось и еще одно слабое место Сан-стефанского акта. Отечественная ди­пломатия, при всем своем опыте и искушенности в делах, недооценила остроты проти­воречий по территориальным вопросам между отдельными этносами, противоречий, усиливавшихся по мере обретения ими самостоятельности. История расселила народы на Балканах чересполосно, случалось, островки одного оказывались в глубине расселе­ния другого. На протяжении веков они пребывали в разных государственных образова­ниях, и каждая сторона толковала прошлое в свою пользу. Границы "Сан-стефанской Болгарии" совпадали с территорией экзархата 1870 г., канонически подчиненной бол-

²⁹ The Daily Telegraph, 11 03 1878.

³⁰ Сборник договоров России с другими государствами 1856-1917. М, 1952, с. 159-175.
¹¹ АВПРИ, ф Канцелярия, 1878, д 111, л. 253-254.

гарской церкви. Она насчитывала 45 епархий, из которых 15 - со смешанным населени­ем. Значительную, а то и большую часть прихожан в них составляли сербы и греки. В 1878 г. их представители сочли проведенное в Сан-Стефано разграничение односто­ронне благоприятным для Болгарии и настаивали на его пересмотре Еще во время под­готовки договора Н.П. Игнатьев имел крайне неприятные объяснения с сербским пол­ковником Г. Катарджи, но не обратил внимания на его протесты, считая, что балканцы должны быть признательны России за оказанные им благодеяния. С румынами возник острый конфликт вокруг возвращения России Южной Бессарабии (в обмен на предо­ставление Румынии более населенной и экономически более перспективной Северной Добруджи). Бухарест против компенсации не возражал, но и бессарабский плацдарм хо­тел сохранить за собой. Парламент и пресса бушевали, эмиссары правительства побы­вали в Лондоне, Вене, Берлине и Стамбуле, вербуясь в союзники Великобритании, Ав­стро-Венгрии и Турции на случай их большой войны против России Румынские войска передислоцировались на север и запад страны, готовясь к удару по вчерашним братьям по оружию³².

И встал вопрос: а мог ли обеспечить прочный мир и безопасность на Балканах Сан-стефанский договор, против которого выступали страны, представлявшие значитель­ную часть, а может быть и большинство населения полуострова (Сербия, Румыния, Гре­ция и албанцы)?

Между тем до Константинополя оставалось рукой подать. Российская сторона заве­ряла оппонентов, что оккупировать город не собирается. Существовал уже 200-летний опыт, говоривший сам за себя. Шесть раз российские войска переправлялись через Ду­най и вступали на балканскую почву, дважды подходили вплотную к Стамбулу, но ни разу на него не посягали. Российская империя не приобрела ни вершка балканской зем­ли. Разумеется, вынашивались планы укрепления в регионе позиций самодержавия. Но фактор территориальной экспансии отсутствовал.

Создается впечатление, что на Западе этого просто напросто не понимали. Там мыс­лили по шаблону: победа должна увенчиваться добычей. Царизму приписывались экс­пансионистские замыслы, а себе - заслуга в том, что они не осуществились.

Зарубежная историография и по сей день полна домыслами о захватнических целях России на Балканах. Поддался общему веянию и Г. Киссинджер в фундаментальной мо­нографии "Дипломатия". Он повторяет набившие оскомину небылицы: Россия "с жад­ностью глядела на славянское население на Балканах" и мечтала "заполучить Констан­тинополь и Проливы". Европу от козней самодержавия спас мудрый австрийский канц­лер К. Меттерних³³. И если подобные утверждения появляются спустя 120 лет после описываемых событий, то можно представить себе, что происходило в 1878 г. Британ­ский кабинет, депутаты палаты общин, лорды и пресса били в набат, обвиняя Россию в стремлении сокрушить Османскую империю. Ястребов возглавляли премьер-министр Б. Дизраэли и сама королева Виктория. В конце марта вышел в отставку министр ино­странных дел лорд Э. Дерби, сторонник мирного решения споров с Россией. Портфель Форин оффиса "захватил", по выражению российского посла в Лондоне П.А. Шувалова, маркиз Р. Солсбери.

Российский посол чувствовал себя неуютно в прежде гостеприимном и радушном Лондоне. Он жаловался: "Королева воистину лишилась рассудка. Английской конститу­ции недостаточно, чтобы пресечь влияние этой женщины, вбившей себе в голову мысль о войне с нами". Он испросил и получил разрешение воздерживаться от участия в неко­торых приемах, чтобы не выслушивать колкостей, резкостей и небылиц в адрес России. Разнузданная кампания в печати не утихала. "Наши примирительные попытки терпят неудачу. Воинственный дух все растет, британцы усматривают только два возможных

³² Виноградов В Н Русско-турецкая война 1877-1878 г Военный триумф и драма умиротворения -
Новая и новейшая история, 2007, № 6

³³ Киссинджер Г Дипломатия М, 1997, с 71, 73, 80

варианта - либо война с Россией, либо унижение Англии. Избави нас Бог от того и дру­гого". На документе помета Александра II: "Да". Разумеется, в Лондоне позиция Вели­кобритании представлялась исполненной благородства - дело вовсе не в Турции, затро­нуты "фундаментальные принципы современного общества, верховенство законов".

Было бы неверно полагать, что британцы поголовно были шовинистами. Отдельные выступления в обеих палатах и поступавшие в парламент петиции свидетельствовали, что стремление взглянуть здраво на события не угасло. Так, во время обсуждения зако­на о дополнительных военных кредитах 11 285 ходатаев (229 петиций) высказывались за сохранение нейтралитета, 8 175 (89 петиций) - против утверждения кредитов и лишь 54 (1 петиция) в пользу ассигнований. Однако итог обсуждения в нижней палате (364 го­лоса против 64 в поддержку кредитования)³⁵ свидетельствовал, в чьих руках находилась сила и власть.

Голоса правдолюбцев не умолкали. Герцог Аргайл говорил в палате лордов: "Дей­ствия России в нынешних обстоятельствах вполне оправданы, и если сейчас возникает возможность свободы для населения турецких провинций, то они обязаны этим России". В том же духе высказывался в палате общин Т. Синклер. Обращаясь к Крымской вой­не, он заметил: "Я считаю эту войну глупейшей, и повторять ее не стоит" С разоблаче­ниями выступал В.Ю. Гладстон, еще не "великий старец", но уже "народный Вильям": "Если Россия потерпит неудачу, ее неудача явится несчастьем для человечества, и усло­вия для страдающих масс, ради блага которых мы, как предполагается, должны тру­диться, станут хуже, чем раньше". О британской политике он отзывался самым нелест­ным образом: "Мы катим сизифов камень по круче, и как только мы отдернем руку, он покатится вниз"¹⁶. Но не он определял тогда политику. Да и число подписантов под пе­тициями в парламент измерялось немногими тысячами, и не они царили в умах. Обыва­тель, смутно представлявший, где эти Балканы находятся, и уж совершенно не ведав­ший, кто их населяет, прочно уверовал - русский медведь в тех местах лютует. Почва русофобства взрастила ядовитое древо джингоизма, "воинствующего шовинизма". Его мутная волна затопила Великобританию. Стишки ранее мало кому знакомого рифмо­плета обрели широкую популярность:

Коль придется в бой идти, Так прочь с пути! О, джинго, Мы снарядим свои суда, Людей отыщем без труда, И денег соберем тогда! О, джинго!

Парламент послушно претворял в законы решения кабинета министров - утвердил кредит на военные нужды в размере 6 млн. ф. ст., призвал под знамена резервистов, одобрил формирование двух новых армейских корпусов (удалось снарядить один). Но не малочисленных резервистов и не перебрасываемых из Индии полков опасались в Пе­тербурге. Страшило экономическое, финансовое, морское могущество Англии - у нее вместе с турками - 20 броненосцев в Черном море и Проливах, сильная эскадра в Среди­земном море, могучий флот на базе в Портсмуте в Северном море. А у России - один броненосец "Петр Великий" на плаву на Балтике. Предстояла война не на уничтожение, а на истощение, блокада берегов Балтийского, Черного и, возможно, Белого морей и Тихого океана, перерыв коммуникаций через Проливы, удушение торговли, медленная стагнация экономической жизни, финансовый дефолт, конец курса на реформы. А бри­танцы могли в полной безопасности отсиживаться на своих островах. Австро-Венгрия

Мотреппу W F, Buckle G Е The Life of Benjamin Disraeli, Earl of Beaconsfield, v 6 London, 1920, p 244, АВПРИ, ф Канцелярия, 1878, д 80, л 582,592

³⁵ PD, 3-rdSer,v 237, p 1263

³⁶ Ibid, v 234, p 892, v 237, p 49, v 234, с 972

была рядышком, вполне доступная для военных операций. Но князь О. Бисмарк нало­жил вето на ее разгром, предупредив: второй германский рейх не допустит посягатель­ства на великодержавные позиции Габсбургской монархии. В качестве неприятеля оста­валась Турция. В ряды противников России вербовались румынские правители, предла­гавшие Стамбулу 50-тысячную армию с увеличением ее численности в дальнейшем до 100 тыс. Война представлялась российским генералам безнадежной даже теоретически. 25 марта 1878 г. в дневнике Милютина появилась запись: сейчас "все благоразумные люди понимают, что при настоящих обстоятельствах" война против половины Европы "была бы для нас бедствием, во всяком случае не могла бы доставить нам более, чем те­перь, мир и более поддержать достоинство России"³⁷. Великие князья Николай и Миха­ил Николаевичи придерживались того же мнения. Пришедший на смену первому на пост главнокомандующего Дунайской армией генерал Э.И. Тотлебен планировал на следующую кампанию проведение лишь оборонительных операций, только бы удер­жать имеющиеся позиции. Потери России во имя освобождения балканских народов в 1877-1878 гг. составили 248 654 человека - убитыми, ранеными, искалеченными, боль­ными, замерзшими¹⁸. Единственная перспектива в дальнейшем - бросить в пасть крово­жадного Молоха еще 50, 100 или неизвестно еще сколько тысяч человек. Генералы упо­вали на то, что выход из положения найдет дипломатия.

Находясь в полнейшей изоляции, российская дипломатия пыталась в предвидении ми­ра сократить число вероятных противников, договорившись с одним из них. Бисмарк со­ветовал обратиться к австрийцам, те продадутся дешевле. В марте Игнатьев совершил вояж в Вену, закончившийся полной неудачей. Андраши настаивал на разделе Сан-сте-фанской Болгарии, оккупации Боснии и Герцеговины габсбургскими войсками, присо­единении к монархии стратегически важного острова Адакале на Дунае, сокращении предусмотренных в Сан-Стефано приращений для Черногории и многом другом. По словам Игнатьева, Вена "без выстрела и усилия" хотела получить все выгоды победите­ля и "обратить сербское племя" в "вассальное владение короны Святого Стефана"³⁹.

Вена не являлась ключевым игроком в формировавшейся против России коалиции. Капитулировать перед нею и оставаться под угрозой войны с Англией, Турцией и Румы­нией не имело смысла. Оставалось постучаться в лондонские двери. Опасное противо­стояние - британские корабли в Проливах, российские войска на берегу - продолжа­лось. Но десанта на судах не было, никто на сушу с них не высаживался. Русские, в свою очередь, не предпринимали попыток вступить в Стамбул или занять полуостров Гали-полли у входа в Дарданеллы. Обе стороны осторожничали и явно не желали очертя го­лову бросаться в омут войны. Шувалову, правда неофициально, во время верховых про­гулок в Гайд парке, где министры держались гораздо раскованнее, чем в кабинетах, на­мекали - не худо было бы в предвидении конгресса заранее договориться об основных параметрах урегулирования. Выбор у Петербурга отсутствовал. Беседы верхом пере­росли в переговоры. В конце мая Шувалов и Солсбери подписали меморандумы о до­стигнутой договоренности. Главной уступкой в них явилось согласие России на образо­вание Болгарского княжества в узких пределах, с территорией, простиравшейся к севе­ру от Балканского хребта. В Петербурге условия сочли тяжелыми, но все же приемлемыми.

При вести о соглашении, замечал Б. Самнер, у британской общественности вырвался вздох облегчения: "Слава Богу! Войны с Россией удалось избежать!". Казалось бы, это замечание не вяжется с царившим в стране разгулом шовинизма. Но одно дело - высту­пать на митингах, и совсем другое - подставлять грудь под русские пули. Свежа еще бы­ла память о Крымской войне. 349 дней длилась осада Севастополя. После очередной ожесточенной бомбардировки французам удалось захватить Малахов курган, высоту,

Дневник Д А Милютина, т З М, 1950, с 35

История тыла и снабжения русской армии Калинин, 1955, с 179

После Сан-Стефано Записки графа Н П Игнатьева Петроград, 1916, с 38^0

господствующую над городом. Британцы штурмовали Третий бастион, но, устлав под­ступы к нему тысячами трупов, отступили. Еще в 10 пунктах наступавшие получили от­пор. Успех союзников, с чисто военной точки зрения, был ничтожен, они заняли поло­вину небольшого города Севастополя (40 тыс. жителей в мирное время). Груды камней, битого кирпича и пепла - вот что увидели оккупанты, уплатив за то страшную цену. По официальным, явно заниженным, данным потери французов, англичан, турок и сардин­цев составили 73 тыс. человек⁴⁰, из них британские - 22 800. В англоязычной литературе Крымская война именуется ненужной, бесславной, бессмысленной и даже глупой.

* * *

На конгресс в Берлине 1(13) июня - 1(13) июля 1878 г. Горчаков отправлялся с тяже­лым сердцем - «доигрывать партию в заранее проигранном положении, - как он писал в депеше царю, - столкнувшись со злой волей почти всей Европы»⁴¹. Слово "почти" он мог бы и опустить. Российская делегация пребывала в полном одиночестве, поддержки -ни от кого, даже балканские представители, действовавшие в закулисье конгресса, опо­рой ей не служили. С румынами продолжался острый конфликт вокруг возвращения России Южной Бессарабии в обмен на Северную Добруджу. Глава сербского ведомства иностранных дел Ристич вступил в контакт с австрийской делегацией, и отнюдь не бес­плодный для своей страны. Представители Греции не скупились на претензии.

Ситуация в Берлине сложилась для российской делегации хуже некуда. Председа­тельствовавший Бисмарк поручал обсуждение конкретных вопросов заинтересованным сторонам. Горчаков недомогал и часто отсутствовал на заседаниях. Основная часть ра­боты легла на плечи второго уполномоченного Шувалова. В советской историографии его, как бывшего шефа жандармов, заклеймили каиновой печатью, что и проявлялось в суровости оценок. Зарубежная отзывается о нем лестно: "Все на конгрессе соглаша­лись, что Шувалов выполнял свою неблагодарную задачу со всем возможным искус­ством". По мнению Дизраэли Шувалов вел трудную и обреченную борьбу с замечатель­ным талантом и терпением. Но на него дружно наседали Андраши и Солсбери, и часы, проведенные в дискуссиях с ними, он вспоминал как самые тяжкие в своей жизни. Еще теплившиеся в душе Горчакова надежды на содействие Бисмарка рухнули. Немецкий канцлер быстро шел к военному союзу с Австро-Венгрией, заключенному в 1879 г., Россия представлялась ему ненадежным партнером. В 1875 г. Горчаков способствовал неудаче спровоцированной им военной тревоги. Стало ясно - новой попытке разгро­мить Францию Петербург будет сопротивляться всеми силами. Берлину посему следо­вало содействовать осуществлению замыслов Вены на Балканах, что и происходило. Конгресс дал санкцию на оккупацию австро-венгерскими войсками Боснии и Герцего­вины. Многострадальное население этих провинций, зачинщиков Восточного кризиса, стало жертвой мирного урегулирования. Жители встретили оккупантов с оружием в ру­ках, тем пришлось устанавливать свою власть силой оружия.

Главной жертвой конгресса стала Сан-стефанская Болгария. Ее территория была урезана в три раза, лишь ее северная часть обрела полноценную государственность, хо­тя и в форме автономии, но с очень широкими правами. Горчакову удалось добиться присоединения к княжеству округов Софийского и Варненского к югу от Балканского хребта. Остальная часть Южной Болгарии под именем Восточная Румелия получила лишь местное самоуправление во главе с губернатором-христианином.

Балканские страны права голоса на конгрессе не получили. Представителей Греции и Румынии выслушали, но к их доводам не прислушались. Бисмарк считал балканские народы непричастными к европейской цивилизации. Албанцам он заявил, что вообще не знает об их существовании. Дизраэли отзывался о "турецких христианах" довольно

История СССР, т 4 М, 1967, с 554 Канцлер А М Горчаков М, 1998, с 362

презрительно. Но все они, за исключением болгар, прибыли в Берлин с набором пре­тензий, не отличавшихся скромностью. Румынские представители, И.К. Брэтиану и М. Когэлничану, выступили с меморандумом, в котором настаивали на сохранении Юж­ной Бессарабии, присоединении к княжеству Северной Добруджи, дельты Дуная и ком­пенсации ее военных расходов в сумме 100 млн. фр. Глава греческого правительства Т. Делиянис хлопотал о присоединении к королевству острова Крит, Эпира и Фессалии. Притязал и на македонские земли. Насчет Крита он получил отказ, но часть Эпира и Фессалию удалось получить в 1881 г. «Хотя на конгрессе в Берлине голос Греческого королевства звучал шепотом, - писал греческий исследователь Э. Кофос, - западная, и в первую очередь британская, дипломатия использовала "греческую карту" для восста­новления в Македонии и Фракии турецкого правления»⁴². Наибольшего успеха в заку-лисье конгресса добился глава сербской дипломатии Ристич. Он вступил в контакт с ав­стрийцами, Милан Обренович без ведома скупщины заключил с Австро-Венгрией тор­говое соглашение и фактически подчинил австрийскому контролю внешнюю политику княжества. Но территориальные приращения Сербии выглядели солидно - 11 тыс. км² (вместо обещанных в Сан-Стефано 8 тыс.).

Но конгресс не мог поставить крест на российских победах, не мог он и выкинуть в корзину Сан-стефанский договор. В отношении балканских стран действовал и другой фактор. И Лондон, и Вена рассчитывали укрепить в них свои позиции и потому вынуж­дены были в определенной степени считаться с их пожеланиями. Черногория увеличи­вала свою территорию вдвое, а не втрое, как то предусматривал Сан-стефанский акт, но зато получала выход к Адриатическому морю с портом Бар. Условия Сан-Стефано, ка­савшиеся Румынии, были закреплены в Берлинском трактате.

* * *

Решения конгресса застали российскую общественность врасплох. Особенно угнетаю­щее впечатление производила учиненная над Болгарией расправа. Горчаков и его кол­леги стали козлами отпущения за крушение несбывшихся надежд, дипломаты променя­ли лавровый венок победителя на тернистый венец мученика, на них обрушился шквал резких и оскорбительных статей. На общем фоне особо отличился златоуст славянофи­лов И.С. Аксаков, выступивший перед московскими собратьями с громовой речью: за­падные дипломаты "срывают с России победный венец" и водружают вместо него "шу­товскую с гремушками шапку. Слово немеет, мысль останавливается перед этим коло-бродством дипломатических умов, перед этой грандиозностью раболепия"⁴³. Нечто подобное, но не столь красочно, писал М.Н. Катков в "Московских ведомостях": "Рос­сия находилась на подачу руки от Константинополя, она могла занять все господствую­щие пункты на Босфоре и Дарданеллах и обеспечить мир от враждебных покушений. Вместо этого по Берлинскому трактату сохранили на память о войне клочки заключен­ного ранее Сан-стефанского договора"⁴⁴.

Эмоционально воспринимали вести из Берлина и в Англии, но не со скорбью, а с тор­жеством. "Героев конгресса", Дизраэли и Солсбери, встретили как триумфаторов. Ко­ролева удостоила их высокого ордена Подвязки, печать, по словам Каткова, славосло­вила их до уровня, приличиями не допустимого, прения в парламенте прошли под зна­ком восхваления. Диссонансом в них прозвучала речь лидера либеральной оппозиции у лордов, графа Д. Грэнвилла. Он заметил: "Воистину, я понять не могу, неужели можно рассматривать Берлинский договор иначе, как предоставляющий России все то, что она действительно хотела и желала получить"⁴⁵. Грэнвилл возвращал дисскутантов с небес

⁴² Balkan Studies, Thessaloniki, 1980, № 21, р 46

⁴' Аксаков И С Речь, произнесенная в Московском славянском благотворительном комитете Берлин, 1878, с 6, 8, 20

⁴⁴ Катков М Н Собрание передовых статей "Московских ведомостей СПб, 1894, с 123

⁴⁵ АВПРИ, ф Канцелярия, 1878, д 79, л 431

на землю. Издавна было принято, подводя итоги войны, сравнивать то, что было до нее, с тем, что стало после. В 1878 г традиция была нарушена: стороны сравнивали - рос­сийская со скорбью, английская с ликованием - Берлинский трактат с Сан-стефанским договором, упуская из виду, что последний, будучи отвергнут Сербией, Румынией, Гре­цией и албанцами, т.е. странами, представлявшими значительную часть, если не боль­шинство населения региона, не имел шансов на длительное существование и не мог обеспечить в нем ни стабильности, ни прочного мира. Если же вернуться к традиции и обратиться к довоенной ситуации, то от уничижительной оценки итогов войны не оста­нется ни следа, Россия действительно получила все, что хотела и желала. В упомянутых нами выше документах цели войны обрисованы реалистично и скромно, о Большой Болгарии там нет и речи, в Будапештской конвенции 1877 г. Петербург зафиксировал свой отказ от создания на Балканах большого государства, никаких заоблачных мечта­ний, возникших позднее под опьяняющим влиянием побед и славы. Так что Грэнвилл говорил истину. И еще. Прошло 130 лет, но ни разу не появилось даже проблеска на­дежды на сооружение конструкции, подобной сан-стефанской.

И в России раздавались трезвые голоса с заземленной оценкой ситуации. В августов­ской книжке журнала "Вестник Европы" за 1878 г. появилась статья, автор которой до­казывал, что Берлинский трактат не следует считать поражением России, достигнуто многое, раздел Болгарии долго не продлится, объединение двух ее частей не за горами, некоторые статьи Сан-стефанского договора даже следовало отменить по причине их полной нереальности⁴⁶. Аргументированно ту же точку зрения выразил публицист и об­щественный деятель Б.Н Чичерин, дядя будущего советского наркома по иностранным делам, в записке, найденной в бумагах императрицы Марии Александровны после ее смерти. В ней автор отметал всякого рода славянофильские внешнеполитические за­вихрения^- «Ни один здравомыслящий русский не думает о завоевании и о присоедине­нии к себе Константинополя. Такое решение было бы не усилением, а ослаблением Рос­сии. Центр тяжести перенесся бы с севера на юг, в нерусские земли. Если Россия должна остаться Россией, она не может сойти со своего места и стать у Средиземноморья (здесь помета на документе Александра II "Совершенно справедливо")». Разрушать Осман­скую империю, полагал Чичерин, еще рано: появятся "бесчисленные затруднения от не­зрелых и сталкивающихся друг с другом освобожденных народов, с чем соединилось бы неизбежное соперничество европейских держав". Чичерин предвидел превращение Балкан в "пороховой погреб Европы". Поэтому, полагал он, не следует спешить, а надо ждать, пока "дряхлое тело Турции" не развалится само по себе". Нашел он слова обод­рения и поддержки для ставших без вины виноватыми дипломатов: "Государственные люди, заключившие Берлинский трактат, несомненно, потеряли в России популярность, но они имеют право на бесспорную благодарность всякого русского человека"⁴⁷.

Итак, что было до, и чего достигли после войны 1876 год вписан в балканские лето­писи кровью. Ею была залита болгарская земля. Разгромленная Сербия прекратила борьбу, возобновив ее только в конце 1877 г. под российским крылом. Боснийские и герцеговинские повстанцы изнемогали без всякой надежды на успех Румынские усилия добиться независимости на путях переговоров потерпели крах. Повсеместное восста­новление власти Высокой Порты являлось лишь вопросом времени.

Война изменила все. Россия стерла на карте последние остатки Крымской войны и Парижского мира 1856 г. Южная Бессарабия вернулась в состав империи. В Закавказье ее границы расширились за счет присоединения Карса, Ардагана и Батума. Последний пришлось отстаивать в ожесточенной схватке (к счастью, дипломатической) с британ­цами, "забывшими", что по майской договоренности порт присоединялся к России. Сол­сбери настаивал на сохранении города за Турцией Шувалову сломить его упрямство не удалось Пришлось вмешаться Горчакову, который добился благоприятного решения

⁴⁶ Цит по Хевролина В М Власть и общество 1878-1914 М, 1999, с 214

⁴⁷ Политика Дипломатия в XVI-XX вв М, 1964, с 414, 418, 419

вопроса в несколько смягченном варианте: Батум получил статус "порто франко", от­крытого для торговли и не подлежавшего вооружению. Впрочем, через несколько лет самодержавие о наложенных ограничениях забыло⁴⁸. Баязид отстоять не удалось, он остался в составе Турции.

По важнейшему вопросу о международном признании государственной независимо­сти Сербии, Румынии и Черногории конгресс склонился перед волей России. Ни одна из держав до кризиса о подобном признании не помышляла, но ни одна не дерзнула посяг­нуть на этот результат восстаний и войны. Три народа зажили полнокровной государ­ственной жизнью. От этого судьбоносного события прямая ведет к первой балканской войне 1912 г., в которой объединенные армии Сербии, Болгарии и Черногории разгро­мили Османскую империю.

Актом конгресса была после небытия, длившегося почти 500 лет, восстановлена го­сударственность болгарского народа, правда, в урезанном по сравнению со сан-стефан-скими решениями варианте, без выхода к Эгейскому морю, и в расчлененном виде. Со страной обошлись столь грубо и бесцеремонно, что уже тогда крепло убеждение, что подобное противоестественное состояние испытания временем не выдержит. Милютин выражал уверенность, что "образуемая на севере Балкан маленькая автономная Болга­рия послужит ядром для объединения всего болгарского народа". Товарищ министра иностранных дел Н.К. Гире инструктировал дипломатов на местах: конечной целью российской политики является объединение Восточной Румелии с Болгарским княже­ством⁴⁹. Тотлебен позаботился о создании материальных предпосылок для слияния двух Болгарии, оставив в княжестве после ухода из него российских войск целый арсенал оружия, конский состав для кавалерии и суда на Дунае. 300 российских офицеров и 2700 нижних чинов влились в болгарскую армию. Даже в Великобритании понимали нелепость расчленения единого народа. Тот же Грэнвилл иронически вопрошал пре­мьер-министра: "Благородный лорд, кажется, думает, что все трудности устранены про­стым путем, именуя один из народов восточными румелийцами вместо южных болгар?". Газета "Дейли ньюс", своего рода белая ворона в черной шовинистической стае тогдаш­ней публицистики, писала: "Создана искусственная композиция. При этом, как бы хитро она ни была сложена, она не может выдержать потрясений"⁵⁰.

В 1885 г. обе Болгарии объединились, причем обошлось без каких-либо серьезных потрясений. Два других "злых дела" конгресса так быстро себя не исчерпали. Британ­ская дипломатия, воспользовавшись разгромом Турции, создала военно-морскую базу на острове Кипр, под предлогом защиты своего подопечного от мифической угрозы со стороны России. Австро-венгерская оккупация Боснии и Герцеговины длилась до конца Габсбургской монархии. Боснийцы со своей участью никогда не примирились. Покуше­ние в июне 1914 г. члена тайного общества Млада Босна Г. Принципа на наследника престола Франца Фердинанда, закончившееся смертью эрцгерцога и его супруги, яви­лось прологом к Первой мировой войне.

Балканцы остались недовольны берлинским урегулированием. Боснийцы - утратой обещанной им в Сан-Стефано автономии. Болгары - по причинам, объяснений не тре­бующим. Боль по учиненной на конгрессе расправе не утихла в Софии по сей день: "Дизраэли, Андраши и Бисмарк разорвали Сан-стефанскую Болгарию на куски и бро­сили ее в пасть векового поработителя"⁵¹. В Сербии трактат предавали анафеме, не­смотря на полученные территориальные приобретения. Рухнула мечта о княжестве как балканском Пьемонте, объединителе всех национальных земель. Не удалось присоеди­нить даже Боснию, что отвечало и пожеланиям местного населения. Румыния приобре-

⁴⁸ Jelavich В Great Britain and the Russian Acquisition of Batum Reprinted from the Fast European Review,
p. 54, 60.

⁴⁹ Освобождение Болгарии от турецкого ига, т. 3. М., 1967, с. 69-70

^,() АВПРИ, ф Канцелярия, 1878, д. 74, л. 434; Катков М Н Указ соч., с. 300.

⁵¹ Цит. по' Улунян А А. Государственные и политические деятели Болгарии. М., 2002, с. 4.

ла Северную Добруджу с населением в 112 тыс. человек и портами в Кюстендже (Кон­станце) и Сулине, но рассталась с Южной Бессарабией. Бухарест продолжал конфлик­товать с Петербургом и в 1883 г., явно в реваншистских целях, примкнул к военному блоку Германии, Австро-Венгрии и Италии, направленному против Франции и России.

Самодержавию, казалось, пришла пора воскликнуть: "Горе победителю!" Но после­военные страсти постепенно улеглись, на смену конъюнктурным подсчетам пришла здравая оценка положительных и отрицательных сторон происшедшего, и первые ре­шительно возобладали. Между берлинскими результатами и довоенными расчетами ос­новного российского оппонента, британского кабинета - "дистанция огромного разме­ра". Примирительно настроенный Дерби отвергал создание даже малой Болгарии, счи­тая это предтечей гибели Османской империи. Сменивший его на посту главы Форин оффиса Солсбери в меморандуме от 1 апреля 1878 г. выступал против предоставления Болгарии выхода к Черному морю, возвращения России Южной Бессарабии, присоеди­нения к ней Батума. Все эти установки не удалось осуществить. Россия не просто стерла последние следы крымского поражения, она похоронила британскую доктрину статус-кво, предусматривавшую сохранение в незыблемости власти Османской империи на Балканах. Центр защиты имперских интересов Англии из зоны Стамбула и Черномор­ских проливов переместился в Египет, к Суэцкому каналу. Форин оффис так увлекся противоборством с самодержавием, что прозевал появление на арене грозного соперни­ка в лице второго германского рейха. В 1882 г. в Турции появилась немецкая военная миссия, через три года на целых 10 лет ее возглавил К. фон дер Гольц, будущий фельд­маршал. И наступила "эпоха фон дер Гольца", таким колоссальным влиянием он поль­зовался. Немецкий капитал хлынул в страну, прежде всего в железнодорожное строи­тельство. В 1899 г. фирмы рейха получили концессию на строительство великого пути Берлин - Бизантум (Византия, Стамбул) - Багдад⁵². В смысле воздействия на политику султаната Великобритания переместилась на задворки в списке держав. А в Петербурге с тревогой следили за тем, как турецкая армия вооружается винтовками с немецким клеймом и крупповскими пушками.

От военного разгрома 1878 г Турция оправиться не смогла, и покатилась по наклон­ной плоскости утраты самостоятельности, сменив, правда, покровителя - с Великобри­тании на Германию.

А укрепившиеся балканские государства наращивали самостоятельность. Убыстрил­ся темп их хозяйственного развития, становления национальных культур, шли поиски государственных форм, путей социального и политического развития. К чести россий­ской дипломатии, она никогда не пыталась навязать балканцам ничего похожего на са­модержавие, а, напротив, была причастна к внедрению конституционных начал на Ионических островах, в Сербии, Дунайских княжествах и Болгарии Но самодержавие продолжало оставаться в глазах образованных балканцев одиозным строем Образец для подражания они искали на Западе, отсюда - утрата официальной Россией прежнего влияния в регионе по мере обретения его частями самостоятельности. Этот процесс был связан не только с положительными явлениями. По-прежнему проявлялась запальчи­вость в суждениях и, что еще хуже, в решениях. Каждая сторона толковала запутанную историю края в свою пользу, что создавало почву для бесчисленных столкновений. В 1885 г. вспыхнула война между Сербией и Болгарией, и державам пришлось разни­мать драчунов, а Балканы постепенно приобрели мрачную славу порохового погреба Европы. Но это уже не вина России.

Похоже, что и по сей день итоги Берлинского конгресса не оценены по достоинству. Наши средства массовой информации до сих пор пребывают в упоении от творения Иг­натьева. Выходящий многотысячным тиражом журнал "Вокруг света" утверждает: "Финал: Сан-стефанский триумф. Берлинский позор"⁵³.

---

---