Волшебная муза

Полночь

Приворотный пирог. Последствия

Надоело до чертиков

Дело в шляпе

Посмеемся над собой?

Женщина и Мозг (пьеса Анны Ворониной)

Секты. Водные лыжи (Юрий Тулин)

Чем терзаться угрызениями совести, лучше посмеяться над собой самым волшебным образом, и проблема лопнет, как мыльный пузырь, — не любят проблемы смеха, лопаются от него.

Полночь

Полночь.

Не спится.

Словно печальная птица, Хожу кругами, жалею себя, И уговариваю себя:

«Стой, только этих

Белых дверей не трогай, Эти двери не открывай, За ними царство Зимы.

Ты же не любишь зиму.

Не ходи, стой.

Там вечная мерзлота, Там только искрящийся лед, Там мороз леденящий

За руки схватит...

Хватит...

Хватит».

Хватит!

Хватит!!

Хватит!!!

Кусать!!!

Хватит кусать ноги

Поджаренных кур, И бока пирогов, И лить ледяное питье

В тонкий стакан —

С этого молока

Вот уже какие бока!

От холодильника прочь!

Ночь!

...Тихо

Белые двери закрою...

Не спится...

Снова печальною птицей

Хожу кругами...

Кругами хожу...

Кружу...

Приворотный пирог.

Последствия

Нас было двое — Я и Я, И Я была себе семья —

Себя встречала, провожала, Самой себе я из окна

Платочком беленьким махала, Пионы летом покупала, Духи, чтоб я благоухала...

Как я с собой была легка...

Нас стало трое — МЫ и он, Он мне знаком и незнаком, И очень может быть — влюблен...

Квартиру называет домом, Меня женой, а водку — ромом...

И по субботам за столом

Все попрекает пирогом...

Вот доходилась, досмеялась, Платочком белым домахалась, Духами, блин, дообливалась...

Теперь на кухне с мужиком, Который мне едва знаком, И приворотным пирогом.

Сижу и думаю: «Вот жалость!

Доколдовала... Доигралась...»

Пандора (Анна Воронина)

Надоело до чертиков

Надоело до чертиков!

Заколоться бы кортиком, Или нет, лучше шпагою, Иль загрызться дворнягою.

Отравиться магнезией, Начитаться поэзии, Утонуть в рукомойнике, В общем, стать бы покойником.

Вот тогда ты наплачешься

И, конечно, раскаешься, И залюбишь, наверное, Но скажу откровенно я:

«Что уже будет ПОЗДНО!

Впрочем, я не серьезно».

Флокс (Алиса Смагина)

Дело в шляпе

Я сижу на берегу.

Гну печаль свою в дугу.

Я пишу стихи хореем —

Просто ямбом не могу.

А вокруг меня кусты

Шевелят свои листы, В них гнездятся пеликаны

Все волшебной красоты.

Я ведь вовсе не поэт, Мне бы киевских котлет, Шоколадного десерту

И абсенту на обед.

Я же барышня простая, Хоть и кончила филфак, И ахматовская стая

Мне не муркает никак.

Мне милее пеликаны, Чем шелка, духи, туманы.

И любимый мой небритый

Лучше, чем поэт маститый, Краше, чем Том Круз завитый...

...И роднее в сто сорок семь

миллионов семьсот двадцать семь

тысяч триста семнадцать раз...

А можно признаться в любви себе и на эту тему переделать даже гимн — пусть это будет гимн себе любимой:

Союз нерушимый себя же с собою

Сплотила навеки любимая Я.

Да здравствуют гены великих народов, Создавшие дружно ТАКУЮ меня.

Сквозь годы сияет мне солнце Успеха, И свет Вдохновенья мой путь озарил, Я утро встречаю с улыбкой и смехом

И с ветром играюсь в парении крыл.

Припев:

Славься, Любимая, смейся, свободная, Силы Волшебной надежный оплот!

Я — идеальная, Я — бесподобная!

Путь мой в любви в Мир Волшебный ведет!

Не ищите в волшебных стихах высокого философского смысла и сияния литературного дара! Всеми нашими волшебными действиями вы разбудили внутри себя вулкан творчества, так не дайте ему заснуть снова, не выплеснувши жара души! Вам не дано знать пока, кто на самом деле спал до сего момента в вашей душе, поэтому дайте свободу своему творчеству! Пусть это будет смешно, пусть это будет даже глупо, но и говорить все учатся не сразу, да что там говорить — некоторые учатся вот как...

«Я человек неприхотливый. Мне всего-то и надо было, что бутерброд с докторской колбасой и чашку черного кофе. Не понимаю, как это у меня получилось, но на столе образовался докторский халат, густо намазанный маслом. Когда первый приступ естественного изумления прошел, я внимательно осмотрел халат. Масло было не сливочное и даже не растительное. Вот тут мне надо было халат уничтожить и начать все сначала. Но с отвратительной самонадеянностью я вообразил себя богом-творцом и пошел по пути последовательных трансформаций. Рядом с халатом появилась бутылка с черной жидкостью, а сам халат, несколько помедлив, стал обугливаться по краям. Я торопливо уточнил свои представления, сделав особый упор на образы кружки и говядины. Бутылка превратилась в кружку, жидкость не изменилась, один рукав халата сжался, вытянулся, порыжел и стал подергиваться. Вспотев от страха, я убедился, что это коровий хвост. Я вылез из кресла и отошел в угол. Дальше хвоста дело не пошло, но зрелище и без того было жутковатое. Я попробовал еще раз, и хвост заколосился. Я взял себя в руки, зажмурился и стал со всей возможной отчетливостью представлять в уме ломоть обыкновенного ржаного хлеба, как его отрезают от буханки, намазывают маслом — сливочным, из хрустальной масленки — и кладут на него кружок колбасы. Бог с ней, с докторской, пусть будет обыкновенная полтавская полукопченая. С кофе я решил пока подождать. Когда я осторожно разжмурился, на докторском халате лежал большой кусок горного хрусталя, внутри которого что-то темнело. Я поднял этот кристалл, за кристаллом потянулся халат, необъяснимо к нему приросший, а внутри кристалла я различил вожделенный бутерброд, очень похожий на настоящий».