double arrow

СМЯТЕНИЕ

Огромный агрегат прачечной монотонно гудел, выпуская пар из прохудившихся прокладок и стыков старых шлангов. Они уже помылись и оделись в чистое, взятое из лунохода белье, поверх которого они надели спортивные костюмы, доставшиеся от рейдеров.

Теперь оставалось только сидеть на скрипучей деревянной скамейке в помещении прачечной и смотреть на эту большую стиральную машину.

– А хорошо тут, – Людоед откинулся на спинку скамейки и заложил руки за голову. – Бойлерная. Прачечная. Баня. Напомнило родную часть.

– Хорошо говоришь? – Сквернослов усмехнулся. Он придерживал платком рану на лице, оставленную черновиками на станции 1905 года. Рана снова стала кровоточить после бани. – Попробуй это объяснить своему другу-морлоку, который вечно чем-то недоволен и едва нас до цугундера не довел своим языком на приеме у Старшины. Тоже мне, либераст.

– Да пошел ты, – угрюмо пробормотал Николай.

– Да, блаженный, отжег ты там, – ухмыльнулся Людоед.

– А вы все рукоплещите местному царьку? – Васнецов зло осмотрел своих товарищей. – Все нормально да?

– Знаешь, Коля, – вздохнул Людоед, – Есть человек. Он заболел. Ему операция нужна. Тяжело заболел. Помереть может. И вот ему сделали операцию. Больно. Неприятно. Он претерпел лишения и дискомфорт. Но его спасли. Выписали из больницы. Но сказали – это будет тебе уроком. Береги себя. Береги свое здоровье. Он послушал. Но он ведь теперь здоров. И через некоторое время перестал следить за собой. Снова стал пить и курить. Жрать все подряд. Главное чтоб вкусно было. Или превышать скорость на машине. Или играть с огнем. И в итоге снова оказался на грани смерти. Что делать? Опять операция. Все вернулось на круги своя. А знаешь почему? Потому что он дебил.

– Какая операция? Какие врачи? Какая машина? Илья оглянись! – воскликнул Васнецов. – Ничего больше нет!

– А я тебе, о чем толкую, тормоз!

– Да не понимает он тебя, – засмеялся Вячеслав. – По-морлочьи ему объясни.

– Заткнись Славик, – Рявкнул Николай.

– Я понимаю твою проблему, блаженный, – Крест покачал головой. – Эта проблема не в местном режиме или личности Старшины. Просто нас встретили как врагов. Просто нас по камерам рассовали, и мозги компостировали на допросах. Вот в чем проблема. Ты уязвлен. Ты мнишь себя мессией и спасителям человечества. И тебе вдруг не оказали должных почестей. Ай-ай-ай. Сволочи какие. А если бы тебя как своего, а еще лучше, как героя полубога приняли, то тебе, наверное, и плевать было бы кто и как здесь правит. Вот из таких как ты и возникают самые страшные тираны.

– Это не так! И, между прочим, я себя мессией не считаю! Это ты сам меня так назвал! Забыл?!

– Назвал! И ты это принял! А теперь я говорю, что ты идиот! Так прими теперь и это!

– Да вы все просто боитесь! Боитесь этого Старшину! Варяг! Варяг, а ты что молчишь?!

Яхонтов устало посмотрел на Николая.

– Отвянь, – буркнул он. – Я думаю о самолете. Мне плевать.

– О самолете? Ну, так подумай, что без топлива он не полетит! Надо было идти к Гау! Моя интуиция…

– Чушь, – перебил его Людоед.

В помещение вошла пожилая женщина. Следом знакомая уже миловидная Лена. Та, что разбудила в карцере карантина Николая.

– Ребята, – улыбнувшись, произнесла она, – Сейчас Анна ваши вещи в сушку отправит. Пойдемте пока в нашу столовую. Я вас чаем угощу.

***

– Это все обман, что он был самым добрым царем. Это все не правда. Он правил огнем и мечом. – Пробормотал Старшина слова из старой песни, вертя в руках предохранитель от ядерного заряда Людоеда. – Что думаешь об этом парне?

– Он идеологически вреден и просто опасен. – Ответил комиссар.

– Ну, будет тебе, Андреич. Мы же тут не на заседании политсовета. Говори как есть.

– Как есть? Юнец просто не в теме. Однако впечатлителен. Посему говорят в нем лишь его эмоции от первых впечатлений. А первые впечатления не из приятных.

– Ежов? – старшина взглянул на комиссара.

– Ежов. – Комиссар кивнул. – И кстати, парень этот, эгоцентричен весьма. В некоторой степени, считает свое мнение эталонным.

– Раз он такой умный, я бы с удовольствием поменялся с ним местами. – Старшина ухмыльнулся.

– Во-первых, Старшой, тебя народ никуда не отпустит. Он просто не поймет твоего ухода. Во-вторых. Если этот пацан займет твое место, то тогда будет истинная тирания. Тирания деградации и упадка. Мы все потеряем. Народ расшатается.

– Народ… Народ не отпустит. И я тиран? Слуга народа и раб обстоятельств… Скажи мне, Андреич. Ты же профессиональный аналитик ФСБ. Психолог. Что на самом деле думает народ?

– Он думает, что за него думаешь ты.

– Тавтология какая-то.

– Но этот так. Они верят в будущее. У них есть четкий образ врага. У них есть цели и задачи. Они не ноют о том, как все вокруг скверно. Как весь мир медным тазом накрылся. К суровым условиям привыкли, но в будущее с твоей подачи верят. В этом году уровень рождаемости превысил смертность. Это не просто показатель их веры. Это просто чудо в данных условиях. – Комиссар пристально посмотрел на Старшину, – А ты сам веришь? Или какой-то сопляк посеял в твоем сердце сомнения? Мне что-то твой настрой не нравится.

– Да я шутил, – поморщился Старшина, – Я хоть и устал очень, ни за что не дам какому-то глупцу уничтожить то, что мы смогли построить и отстоять с таким трудом и такой кровью. Это гнусно. Так ведь уже бывало. Этот парень считает, что Титос лучше? Так пусть идет. Сделай так чтоб он ушел к Гау.

– Думаю, это будет не сложно. А его друзья?

– Они нам пока нужны тут. Да и миссия их должна быть доведена до удачного конца. ХАРП серьезная угроза. Я ведь подозревал давным-давно. Еще в самом начале. Их надо уберечь. Хотя этот Крест весьма своенравный. Но мне кажется, что он понимает мои мотивы и суровые реалии нашей жизни и выживания. Человек взрослый. Судьбой испытанный. Да и другие. В облаках не витают уже. Розовых очков не носят. А парень этот, явно никогда никаких ответственных решений не принимавший и всю жизнь ведомым был. Заботой окружен. Он только за время их пути начал взрослеть и то ему далеко до взросления. Толку от него никакого. Однако сейчас меня другой вопрос заботит. Провидение послало нам исторический шанс избавиться от Гау, – Он демонстративно приподнял предохранитель. – Что скажешь?

– Я согласен с тем, что это шанс. Другого и не представиться.

– И что дальше?

– Я уже начал подготавливать почву. Утечку информации надо организовать. Титос должен знать. Мы взорвем весь его сброд. Мы сметем их ядерным ударом. Одна бомба. Один взрыв. Одна десятая часа. И все. Нет их.

– Даже мысли допускать не хочется о применении этого оружия на территории моей страны. И уж тем более в краях, которые избежали ядерных ударов.

– Ну, это же блеф.

– Чтобы блеф удался, надо самому в него поверить.

– А ты поверь, Старшой. Подумай о том, что рождаемость превысила смертность потому – что мы два года уже не ведем активных действий. Только мелкие стычки.

– Да. Но под угрозой ядерного удара они все ринуться на нас. Потери в обороне меньше чем у атакующих. Но они будут у нас. И будут огромны. Стоит ли оно того. Да и выстоим ли вообще, когда они все, в надежде быть ближе к нам во избежание взрыва, возьмутся за оружие и бросят на нас всю технику?

– У нас уже произведено огромное количество взрывчатки. А они пойдут наикратчайшим путем из-за угрозы применения бомбы. А наикротчайший путь, как известно – прямая. Они бросятся напрямик через реку. Там, в восьми километрах дамба. Мы взорвем ее и, их слижет с реки.

– А там, за дамбой самолет. Что с ним будет?

– До него более двух десятков километров. Лед по моим расчетам разрушиться помимо дамбы еще на пару километров в сторону самолета. Он в безопасности.

– Но уровень воды подо льдом спадет.

– Его толщина позволит выдержать и стоящий самолет, и даже взлет его.

– Допустим. Как организовать утечку, чтоб она была убедительна? Одного юнца ушедшего к Гау будет недостаточно.

– Конечно, – кивнул комиссар, – Есть еще один человек. Человек известный. И не только у нас. Его знают и по ту сторону. Наслышаны о нем. Нам им придется пожертвовать. Но, вообще, нам, так или иначе, с ним придется что-то делать. Среди людей давно уже роптания идут о его методах и перегибах. А таких ассоциаций с твоим правлением нам ведь не нужно. Он конечно полезен на своем месте. Да и имеющее место его скотство бывает полезно. Но он свой ресурс выработал. Он уже знает о бомбе. И он знает, что над ним нависает дамоклов меч нашего гуманного правосудия.

– Ежов? – старшина взглянул на комиссара.

– Ежов. – Комиссар кивнул.

– Согласен, – вздохнул Старшина, – Но кем мы его заменим?

– Незаменимых людей не бывает.

– Да? – Старшина усмехнулся, – Тогда почему ты не хочешь заменить меня?

– Люблю тень. И у меня нет той харизмы. Ты – знамя народа. Ты их идол. Ты их символ побед и выживания. И мы уже говорили на эту тему. Все мысли о твоем уходе преждевременны, если принадлежат тебе. И преступны, если принадлежат любому другому.

– Это было несколько лет назад.

– Тем не менее, время еще не пришло. Далеко не пришло. И постарайся, чтоб таким, каким я вижу тебя сейчас, никто тебя и никогда не видел.

Брови старшины опустились. Он сурово посмотрел на комиссара и медленно придвинул ближе к нему сверток ткани для солдатских портянок, где был замотан предохранитель и флакон с эфиром.

– Вы свободны. Товарищ комиссар-наблюдатель. – Сказал он совершенно другим голосом.

Комиссар резко встал, взял сверток и вышел из кабинета.

– Знамя… Идол… Символ… – тихо прошептал Старшина, – А ведь когда все начиналось, я просто пытался быть человеком. И им и остаться до конца жизни…

***

Николай пытался сосредоточиться. Он взывал к своим приобретенным способностям, но вера в них угасала. Он не слышал ничего. Ничего не чувствовал. Он чувствовал, что выход из этих помещений охраняют гвардейцы. Но чувствовал это, потому что знал об этом. А вот чего-то большего он уловить не мог. А казалось, достаточно лишь слегка сосредоточиться и он телепатически услышит, о чем говорят Старшина и комиссар. Но что-то смущало его. Перед его разумом проплыл образ их разговора. Фразы этого разговора. Но внутренний голос твердил, что все это разыгравшееся воображение и ничего больше. Внутренний голос твердил, что все эти способности, пустые мечты и выдавание желаемого за действительное. Может он не мог сосредоточиться от злости? Или его сбивал приятный терпкий вкус местного чая, неизвестного ему рецепта? Или плакаты в зале столовой банно-прачечного комбината? Эти плакаты отличались от черно-белых, нарисованных углем или тушью агиток с солдатами и Старшиной. Тут они были цветные. Молодые румяные женщины с розовощекими детьми. «Дети – это будущее. Новая жизнь, звено в цепи бессмертия. Роди ребенка!». «Святость семьи – основа выживания и возрождения!». И все в таком духе. Видимо основным контингентом на комбинате были женщины, и эта агитация была рассчитана на них. Да нет. Все-таки его с толку сбивали не эти плакаты. Что-то другое… Он вдруг уставился на красивую женщину Лену. Когда он увидел ее в первый раз, она упомянула его товарищей. И акцентировала тогда внимание на Илье. Он в тот раз не придал этому значения. Но вот она сидит с ними за одним столом. И сидит рядом с Людоедом. Она смотрит на него и у нее, на белом лице румянец. Настоящий, а не нарисованный… Она смотрит на него и улыбается. О чем-то тихо говорит с ним. И Крест улыбается… Старик… Слепой старик… Васнецов вдруг увидел каким-то другим зрением ползущего по выложенному кафелем полу, слепого старика. Сейчас он схватит Илью за ногу и начнет бормотать про Ахиллесову пяту. Женщина!

– Крест! – воскликнул Николай вскочив. Все уставились на него с недоумением.

И Илья не исключение.

– Чего? – спросил он.

– На пару слов можно тебя?

Они вышли в помещение, где стоял стиральный аппарат.

– Ты чего хотел, Коля? – произнес Людоед, прикрыв дверь.

– Илья, гони эту бабу! Гони ее прочь! О чем вы там воркуете? Гони к дьяволу!

Крест нахмурился.

– Тебя по голове били на допросе? – сказал он с издевкой.

– Не пори чепуху! Гони ее! Вспомни того старика в метро! В Екатеринбурге! Вспомни! Только женщина может тебя погубить! Это она! ОНА!

Людоед какое-то время смотрел в глаза Николаю, затем вдруг подобрел и тихо засмеялся.

– Коля, дружище, успокойся. Никто меня не погубит. Я бессмертен, как и все мировое зло.

– Да не паясничай ты! Послушай меня!

– Нет, блаженный, это ты меня послушай. Я никаких отношений ни с кем завязывать не собираюсь. А Лена просто умный, эрудированный и хороший собеседник. Она просто хороший человек.

– Что… Да ты… Ты поплыл, Илья. Ты же поплыл! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?! Это не Людоед! Это не Ахиллес! Это не тот великий морлок! Ты что за овцой стал?!…

Николай вдруг вскрикнул от боли. Людоед схватил его за ухо.

– Тебе показать великого морлока и Людоеда? Будь уверен, мало тебе не покажется! – он оттолкнул от себя Васнецова.

– Ребята, ну чего вы тут секретничаете? – в дверях появилась Лена. – Пойдем. Чай ведь стынет.

– Уже, – Илья улыбнулся и протиснулся в дверной проем, в котором она стояла. Женщина одарила его улыбкой и как бы невзначай провела ладонью по его плечу. Николая от этого зрелища передернуло.

Когда Людоед вышел, она обратилась к Васнецову.

– Коленька, пойдем. Ты бледный весь какой-то. Наш чай хорошо бодрит. – Она продолжала улыбаться своей доброй и красивой улыбкой, и это бесило еще больше.

Васнецов подошел к ней и, пристально глядя в ее темно-карие глаза, зашипел:

– Держись от него подальше сучка! У него есть женщина в Москве! И она его ждет!

Лена ничего не ответила. Она просто стала другой. Ее добрый огонек в глазах исчез. Остался холод. Улыбка пропала в сжатых губах, которые вдруг стали тонкими и бледными. Казалось, она хочет ударить Николая. Но женщина просто развернулась и вернулась в столовую.

***

Пробуждение не оставило никакого следа от сновидения. Возможно, ничего и не снилось. Николай медленно поднялся и уселся на скрипучей кровати, разглядывая противоположную стену унылой камеры карантина, освещенную тусклой лампой. На сей раз, он был рад оказаться в одиночной камере, в отрыве от своих товарищей. Он был зол на них. Зол за их непонимание. За их насмешки. Злился на Людоеда за его близорукость. За то, что он оказался слаб, перед чарами этой стервы. Она, вернувшись в столовую, снова села рядом с Людоедом и мило с ним беседовала. Даже дотрагивалась. И ясно, что делала это теперь назло Николаю. Он в этом не сомневался и ненавидел ее. И злился на Людоеда… За то, что не оценил, как сильно Николай за него беспокоиться. Вся эта злоба граничила с лютой ненавистью по отношению к ним, и он был очень рад, что не видел сейчас их, своих товарищей.

Васнецов растер лицо ладонями и снова прислушался. Его вроде бы разбудила еле слышимая сирена, прозвучавшая где-то далеко снаружи. Да. Так и есть. Снова взвыла сирена и через минуту смолкла. Интересно, что там случилось…

Он поднялся и снова принялся мерить шагами помещение. Хотелось колотить кулаками стены. Хотелось орать о том, как он все это ненавидит, включая его глупых попутчиков. Хотелось кричать о том, что он делает всем большое одолжение, мечтая уничтожить ХАРП. Хотелось истошно вопить и звать мертвую девушку Рану, которая так подло, по-женски, его бросила и больше не приходила в его видения. Он бы уже сорвался на крик, до того Николай довел свое душевное состояние, как вдруг за дверью зазвенела связка ключей.

В помещение вошел тот огромный, похожий на молохита охранник и бросил на кровать теплую одежду Николая. Затем вышел и его сменил уже знакомый комиссар-наблюдатель.

– Как спалось, молодой человек? – спросил он, пристально глядя на гостя-пленника.

– Хреново. Что там у вас воет снаружи? Сирена?

– Сирена, – кивнул Николай Андреевич. – Это иногда случается. Не стоит тревожиться. Но за беспокойство прошу извинить. А теперь одевайтесь потеплее.

– Это еще зачем, – настороженно пробормотал Васнецов.

– Придется вам некоторое время побыть на улице.

– Чего ради?

Комиссар вздохнул и присел на табурет рядом с кроватью. Извлек из кармана листок бумаги и протянул его Николаю.

Васнецов принял этот лист и, развернув, очень удивился. Это была листовка, подобная той, что они с Варягом нашли в разбитом вертолете. Агитка Гау. Зачем комиссар таскает с собой вражескую пропаганду?

– Что все это значит? – пробормотал Николай, чувствуя, что назревает что-то нехорошее.

– А значит это вот что, юноша. Эта бумага, ваш пропуск к другому миру. Вы ведь недовольны режимом Старшины. Недовольны нашим укладом. Вам тут все не нравится. Старшина вас не держит. У вас есть выбор. И выбор этот – Гау. Должен отметить, что это уникальная для вас возможность. Будь вы гражданином республики, то вас пришлось бы судить трибуналом по законам нашего сурового времени. Но вы человек посторонний здесь. Для вас делается скидка. Вы можете уйти.

Николай опешил. И не столько из-за такого поворота событий, сколько из-за того, что в нарисованном воображением разговоре комиссара и Старшины этот вопрос поднимался. Старшина хотел, чтобы Васнецов ушел.

– Но почему? – пробормотал он.

– Почему? А зачем вы нам тут нужны? Вы набросились с жесткой критикой на наш режим. На наш уклад жизни. На нашего лидера. И вам еще повезло, что вы в изоляции и о вашей позиции не знает народ Новой республики. Уж поверьте, они за такое потребуют сурового наказания. И, учитывая вашу позицию, мы не собираемся тратить на вас наши ресурсы. Вы клеймите наш строй и при этом мы должны обеспечивать вас едой, водой, теплом? Все это является достоянием нашего народа, который своим потом и своей кровью достиг тех условий жизни в постядерной зиме, которые мы имеем. Мы не собираемся привлекать людей, у которых и без этого забот хватает, на вашу охрану. Посему вам лучше уйти. Может, в Легионе Гау вы найдете свое счастье. Это конечно не в наших интересах, пополнять ряды нашего злейшего врага. Но для вас мы делаем исключение.

– А мои товарищи?

– А что ваши товарищи? Они не высказывают недовольства. Они пришли к нам с конкретным делом, а не нравоучениями. Их просьбу и проблему мы будем рассматривать, и изыскивать пути для решения. Они остаются с нами.

– Мне надо с ними поговорить…

– Вы не будете с ними говорить. Это исключено. Они вообще до поры не будут знать о вашем уходе. Сейчас это ни к чему.

– Тогда я никуда не пойду! – резко заявил Николай.

– Вы очень не последовательны, молодой человек. И, боюсь, этот вопрос решен. Если не пойдете сами, применим силу. У нас ведь тирания. – Последнюю фразу он сдобрил насмешливой улыбкой.

– Послушайте! Я знаю Варяга и Славика с детства! Я не могу так просто уйти от них!

Комиссар покачал головой и, повернув голову к двери, крикнул:

– Конвой!

***

Снегоход был в своей стихии. Он уверенно ворчал двигателем и мчался в ночи между деревьев глухой заснеженной тайги. Позади гудел еще один снегоход. Роскошный кортеж получился. Николай слышал его, но не видел. Глаза у него были завязаны. Всю дорогу, что он молча проклинал комиссара и Старшину за такое изгнание, его не покидала мысль, что, быть может, его просто везут на расстрел. Его проснувшийся второй внутренний голос твердил тоже самое.

«Ну, все, братец, отвоевался. Хлопнут тебя сейчас из-за твоей дурости, и пропадешь в безвестности» – насмехался внутренний голос.

Васнецов размышлял над тем, стоит ли спрыгнуть из машины или нет. Он ничего не видел из-за чертовой повязки. В прыжке он мог разбиться о дерево или попасть под идущий следом снегоход. Но бежать от своих соглядатаев он хотел, во что бы то ни стало. Однако события опередили его мысли. Вскоре машины замедлили ход и потом вообще остановились. Кто-то толкнул Николая в снег, и он упал.

«Вот и все», – пронеслась в голове режущая нервы мысль, – «Все».

– Лежи и не рыпайся, – рявкнул голос.

– Неужели вот так просто отпустим? – послушался другой голос.

– Комиссар сказал.

– Но почему?

– Да не нашего ума это дело. Вот и все.

– А это не связано с тем переполохом, что вечером был?

– А что за переполох был?

– Ты что, тревогу не слышал?

– Я на дальнем в патруле был. С этой тарахтелкой разве что услышишь? Так что случилось-то?

– Говорят, Ежов сбежал.

– Что? Кто сбежал? – голос был удивлен.

– Ежов.

– Ежов? Тот самый Ежов?

– Ну… – другой голос тихо засмеялся, – Других Ежовых у нас, слава богу, нет. Тот самый.

– Куда сбежал…

– А куда тут бежать? К Титорасам конечно.

– Но как же так? Он же такой пост занимал! Неужто он крыса?

– То, что он крыса и так было ясно. Но я вод слыхал, что терпение у товарища Старшины лопнуло. Много гадостей сделал этот Ежов, и было велено его арестовать. Но он как-то понял, что песенка его спета и деру дал.

– Вот сука… кто бы мог подумать…

– Я вот одно не могу понять. Ну мы, простые люди, давно знали что Ежов просто палач голимый. Отчего его совет и Старшина терпели? Почему только сейчас его решили за глотку взять?…

– Погоди…

– Что там?

– Кажется все. Наше дело сделано. Валим.

– Вижу. Поехали.

Двигатели снегоходов снова заурчали.

– Эй! Э-э-эйй! – Заорал Николай, – А как же я! Куда вы?!

Ответа не последовало. Ревя двигателями, солдаты умчались прочь и, Васнецов остался один на один с мраком повязки, ледяным холодом и завываниями порывов ветра. Разумеется. Он этого не учел. Они просто оставили его умирать на холоде. Зачем тратить патроны? Надо просто кинуть связанного человека в снег и все. Холод ядерной зимы сделает все остальное, собирая свой урожай жертвенных людей-овец. Даже страшно не было. Было безумно обидно за такой финал. Было стыдно перед друзьями за свое поведение. Сейчас он надеялся лишь на одно. Чтобы с ними было все в порядке. Он этого очень хотел. Сейчас, перед лицом неминуемой смерти он мысленно просил их о прощении и желал им надолго его пережить. А за себя было безумно обидно…

– Коооля… – разнесся шорох совсем рядом.

Он вздрогнул. Какой странный звук у этого очередного порыва ветра.

– Коля, – это был шепот Раны и ее ледяное дыхание, и холодное прикосновение окутали его… Нет. Это всего лишь ветер. Или все-таки Рана? Чего ей надо? Если он сейчас умрет, то они встретятся на том свете, если все это конечно не глупые суеверия… А может он уже умер? Да вроде нет. Он чувствовал свое тело. Связанные за спиной руки совсем отекли. Но он даже замерзать пока не начал. И вообще, если его хотели насмерть заморозить, то зачем комиссар велел ему тепло одеться? А это что за звук? Кто-то идет? Точно! Снег хрустит. Зверь? У каких зверей снег под ногами хрустит? Точно не у хищников. Хотя, кто их знает, новых хищников… Да нет. Это не зверь. Этот хруст похож на человеческие шаги. Снегоступы. Точно. Это снегоступы. Шаги стали слышны совсем близко и вдруг все затихло. Николай напрягся, пытаясь расслышать еще что-нибудь. Кто-то шмыгнул носом. Сделал еще шаг.

– Ты часом не помер? – послышался голос.

– Нет, кажется, а что? – ответил Васнецов после минутной паузы.

– Вставай тогда. Чего валяешься.

– А вы кто?

– Сейчас узнаешь, – человек подошел и помог встать на ноги. Затем сорвал с Николая повязку. Была глубокая ночь, и человека было трудно разглядеть. Тем более что он светил в лицо фонарем. Только когда незнакомец направил луч света на следы снегоходов, Васнецов смог разглядеть что это был кто-то в НАТОвской униформе для арктических широт.

– Интересно как, – пробормотал он. – Тебя значит, тупо выкинули?

– Вы легионер Гау? – спросил Васнецов.

– Я рейнджер периметра Гау. А ты что за ком с горы?

– Я Николай Васнецов. У меня ваша листовка, в нагрудном кармане. Это же пропуск.

Человек поморщился.

– Николай. Васнецов. Ну-ну.

– А вас как зовут?

– Я капрал Вейнард.

– А… – Васнецов замялся, – Вы что, не из России?

– Какая еще Россия? – капрал еще больше поморщился, – Нет такой страны. И мы не носим в легионе этих рабских славянских имен.

У Николая все похолодело от этих слов.

– Но почему…

– Ты глупых вопросов не задавай. – Вейнард извлек из его кармана листовку и, развернув, посветил на нее фонарем. – Ну да. Наша писулька. Однако ты второй за эту ночь. Плохо вам у Старшины, да?

– Они меня сами выгнали, – развел руками Николай.

– А вот это ты никому не говори. Любой ребенок Гау знает, что старшинисты так просто не отпустят. Да еще с листовкой. Тебя бы к стенке поставили.

– Да но…

– Рот прикрой пока, – совершенно спокойно говорил капрал, – И слушай внимательно. Ты бежал. Тебя не привезли, а ты бежал. Никаких снегоходов не было. Ты бежал к Гау и наткнулся на меня. Я тебя поймал. Ты все понял? Если в ТАЙПОЛе узнают что старшинисты привезли тебя к границе с нашей листовкой и просто отпустили, то окажешься в пыточной. Не бывает так, чтобы они отпустили предателя, выкинув у границы врага. Запомни это. Запомнил?

– Да, – пробормотал Николай, растерянно тряся головой.

– Вот так-то лучше. Пошли.

Васнецов побрел по снежной глади накрывающей замерзшую реку Лену и думал теперь о том, что не просто так комиссар выгнал его из Новой республики. Этот капрал легиона Гау знал, что они его сюда привезут и оставят. Знал когда и куда за ним прийти. И старшинисты знали, что его заберут здесь. Вейнард как-то связан с людьми Старшины. Все это была какая-то комбинация комиссара. Иначе, почему капрал дал ему совет молчать о том, что на самом деле произошло? И как со всем этим связан Ежов? Неужели тот самый Ежов, что его допрашивал, мастер грязных дел во имя режима Старшины, бежал к Гау?

ЛЕГИОН

Теперь это был невероятно худой и длинный человек. Казалось, что даже его лицо кто-то вытянул. Возраст его определить вообще было сложно. А вот помещение похожее. Сырой потолок. Стол. Серые бетонные стены. Только вместо плаката про болтунов белое полотнище с черным кругом, в который был вписан треугольник с глазом. Николай почему-то ожидал увидеть именно такое помещение, в подобном которому его недавно допрашивал Ежов. И когда с него сняли повязку, надетую на глаза Васнецова капралом Вейнардом, он нисколько не удивился. Удивлялся он только внешности этого субъекта в мундире мышиного цвета, поверх которого был одет белый фартук. Худой держал в руках какой-то металлический измерительный прибор и странного вида лекало.

– Так-так, – прокряхтел он писклявым голосом. – Неплохо. Н-да. Неплохо.

– Что скажете – Гау-Дарвин? – раздался низкий хриплый голос позади. Николай не мог повернуть голову, поскольку на нее был надет какой-то каркас из металлических хромированных трубок.

Худой что-то покрутил на этом каркасе, отчего заныли виски, и приложил лекало.

– Ну, что сказать, Гау-Гота, – снова прокряхтел он после своих манипуляций. – У него хороший череп. Правильный череп. Он не мутант. Хотя невежда и дикарь, что не удивительно, учитывая, что он пришел от этих варваров.

– Такой ли он невежда, если решил покинуть этот старшинистический свинарник и прийти к нам, свету новой цивилизации?

– Ну, я же сказал, что у него правильный череп. В таком черепе могут зародиться достойные мысли.

– Хорошо, Гау-Дарвин. Заканчивайте. Мне пора приступить к допросу. Скоро утро. Я сегодня совсем не спал. Сначала один беглец. Теперь другой. Мне бы радоваться, но я отдохнуть не могу.

– А я, Гау-Гота, больше не смею отнимать у вас времени. Моя миссия завершена. Антропометрические параметры черепа обследуемого я записал в ваш протокол. Сейчас заберу инструмент и удалюсь.

Худой принялся откручивать винты на каркасе и давление сжимающих голову трубок стало слабеть. Васнецов совершенно ничего не понимал. Вроде говорили они по-русски, но понять смысл всего этого он не мог. После встречи с капралом он не думал что Гау такие, по меньшей мере, странные. Даже когда тот привел его к пограничному посту, где их ждал вездеход и еще два рейнджера, даже когда ему в стотысячный раз за это путешествие завязали глаза, все было понятно и логично. Но теперь он совершенно не понимал что происходит.

Когда худой собрал свои инструменты и, сгорбившись, побрел короткими шагами больных ног к двери, то Васнецов не выдержал и брякнул ему в след:

– Слышь, дядя, а у тебя у самого череп правильный?

Тот резко обернулся и вытаращил на него свои бесцветные глаза с крохотными зрачками. Подбородок его задрожал, словно он вот-вот заплачет от этого вопроса.

– Ступайте, доктор, я сам поучу его хорошим манерам цивилизованного человека. Что взять с варвара из Новой республики? Ступайте.

Худой, наконец, ушел.

Сзади раздался вздох. Человек видимо сидел и теперь поднялся. Послышались его шаги кованых сапог. Николай ожидал затрещину, но ее не последовало. Человек обошел его и опустился на кресло за столом. У него не было одного глаза. Вместо нее повязка с эмблемой Гау, которая делала его круглое, морщинистое лицо шестидесятилетнего человека жутковатым.

– Ну, здравствуй, – сказал он, улыбнувшись дюжиной золотых зубов.

– Ну, здрасьте, – Васнецов машинально дернул плечами, но его руки снова сковывали наручники за спинкой стула. Снова заболели запястья.

– Ну, рассказывай.

– А что рассказывать?

– Что просили передать из центра? – тихим, заговорщицким тоном проговорил одноглазый.

Это было вообще неожиданно. Васнецов опешил, пристально глядя на Гау-Гота. И самый мучительный вопрос бился в его голове – как себя с ним вести?

– Простите, вы, что имеете в виду? – осторожно проговорил Николай.

– Ну как это? – следователь изобразил удивление. – Тебя ведь из центра прислали. Типа перебежчик. Что они велели мне передать на словах? Какие инструкции?

«Он что, шпион Старшины?» – с изумлением подумал Васнецов.

Это было странным. Он стал судорожно искать подходящую модель своего поведения и попытаться разобраться в ситуации. Если учесть, что комиссар затеял какую-то сложную игру, в которую входили комбинации с побегом Ежова, изгнанием его, Николая и еще чем-то, то вполне может быть, что тут его уже ждал подготовленный агент. Ведь, похоже, что и капрал был агентом старшинистов. С другой стороны, если это так, то почему Николая не посветили в курс дела, ежели этот Гота ждет от него устных инструкций. А может Ежова уже поймали Гау и допросили? И если Ежов знал, что Николая выкинут из республики, то он мог в качестве доказательства своей лояльности режиму Титоса заявить на допросе, что будет еще один перебежчик, который на самом деле агент Старшины. Нет. Все равно какая-то несуразица выходит. Его, Николая, просто выгнали. Швырнули к Гау. А значит и вести он должен себя как человек, который стремился попасть к легионерам. И скорее всего, вопрос этого одноглазого следователя лишь уловка. Хитрый следовательский прием.

– Я хочу, чтобы меня допрашивал кто-то другой. – Осторожно произнес Васнецов.

– Вот как? Отчего же? – Гау прищурился одним глазом.

– Я бежал от ига Старшины не для того, чтобы столкнуться с его лазутчиком здесь.

Следователь хмыкнул. Поднялся с кресла и подошел к пленнику.

– А тогда отчего ты не кричишь? Отчего не зовешь охрану, если перед тобой лазутчик ненавистного тебе Старшины? – ехидно проговорил он. – Ты не хочешь меня подставить? Не хочешь предать старшиниста?

Николай все понял. Это провокация. Грубая, глупая провокация. Рассчитанная на полных идиотов.

– На помощь! – заорал во все горло Николай, – Здесь шпион Старшины!!!

Следователь ударил его под дых. Васнецов обмяк на стуле и захрипел, хватая ртом воздух.

«Ну что, доволен, придурок», – забубнил внутренний голос, – «Променял шило на мыло».

– Охрана! – заорал Гота на дверь. Она приоткрылась.

– Слушаю, Гау-Гота! – отчеканил бодро кто-то.

– Давайте сюда этого! Живо!

– Есть!

Не прошло и минуты, как в помещение затолкали Ежова со связанными руками.

– Ты знаешь его?! – рявкнул Гота указывая на Николая.

Ежов приглядывался некоторое время, затем быстро закивал.

– Да! Да знаю! Это один из тех задержанных, про которых я уже рассказал!

– Та-а-ак! – следователь занял позу «руки в боки» и надменно, сверху вниз посмотрел на Васнецова. – Откуда у вас атомная бомба?

– Она всегда была у нас, сколько себя помню, – проворчал Николай.

– А вы откуда?!

– Из Москвы. – Он решил четко отвечать на вопросы. Ведь если Ежов предатель, то он уже все слил. Оставалось только морочить голову в мелких деталях, которые Ежов и не знает.

– Какая у вас цель?!

– Взорвать ХАРП.

– Что такое ХАРП?

– Установка такая. На Аляске. Ее еще перед войной запустили. Она продолжает действовать.

– Зачем?!

– Это станция климатического воздействия. Глобальная. Она вышла из-под контроля, и уничтожает планету. Всем придет конец. И зима из-за нее не кончается.

– А вы-то, откуда про нее знаете? – усмехнулся Гота.

– Там, у выживших в Москве связь есть со спутником. Уцелевший спутник в космосе. Данные с него. Поймите, вопрос стоит о выживании всех. И вас в том числе. И нас. Всех.

– А почему ты бежал от Старшины?

– Не мог он сбежать сам! – воскликнул Ежов. – Они под стражей были! Его заслали!

– Заткнись! – заорал Гота.

– Послушайте, как он мог прийти?! – не унимался Ежов. – У него была ваша листовка? Была? Где он ее взял?!

Следователь Гау снова усмехнулся.

– Ну, парень, откуда у тебя наша листовка?

– Из разбитого вертолета, – не задумываясь ответил Васнецов. Задумываться тут было опасно, – Он на берегу реки лежит. Там было немного листовок.

– А когда мы их обыскивали, не было никаких листовок! – воскликнул Ежов.

Он предатель. В этом теперь Николай нисколько не сомневался.

– Твои болваны плохо обыскивают, старшинистическая мразь! – оскалился на него Васнецов, – Под стельки моих ботинок заглянуть забыли!

– Ладно, допустим, – махнул рукой одноглазый. – Зачем ты к нам пришел?

– Старшинисты нашу бомбу захватили. Они с ее помощью с вами покончить хотят. Мне помощь нужна ваша. Это и в ваших интересах. Надо вернуть бомбу. И заправить самолет.

– Самолет… – следователь удовлетворенно хмыкнул. Видимо показания Ежова сходились с тем, что сейчас говорил Николай. А это давало надежду, что ему поверят. Только вот что теперь делать дальше?

– Когда они хотят нанести по нам удар? – спросил Гау.

– Этого я не знаю.

– А как ты сбежал? Вас же охраняли.

– Из баннопрачечной. Нам дали возможность помыться и постираться. Вот и сбежал.

– Врет он все! – продолжал кричать Ежов.

– Врет? Он нам рассказал то же что и ты. И про бомбу и про самолет. Где он врет? – Гау уставился на перебежчика.

Тот не знал, что на это ответить.

– А вы знаете, кто этот человек? – продолжал скалиться Николай.

– Знаем, конечно. Это легендарный товарищ Ежов, – усмехнулся Следователь, давя на слово товарищ.

– Ну и кому вы поверите? Я перед вашими чист. Я в ваших краях всего два дня. А сколько он сгноил в застенках людей, которые были против Старшины и хотели уйти к вам? Кому вы поверите?

– Много ты знаешь, для человека, который тут всего два дня.

– Да уже вошел в курс дела. Потому и решил бежать к вам.

– Ладно, – вздохнул одноглазый озадаченно почесывая серые от седин волосы. – Короче так, ведите этих двоих пока в камеры, – Он вдруг взглянул на часы, – Блин. Уже утро. Нет. Ведите их на профилактику. Пусть пока приобщаются. Только вместе их не держите. Грызца еще чего доброго начнут. А я отчет составлю лидеру.

– Есть! – щелкнули каблуками охранники.

***

Интересно, что такое профилактика? Звучит как-то недобро. Николай размышлял над своим положением и пытался понять чего стоит ожидать дальше. Пока ничего хорошего он у этих Гау не увидел. Во всяком случае, чтобы думать, будто они лучше Старшины. Он уже успел понять, что слово Гау они применяют, обращаясь, друг к другу. Видимо это некий заменитель слова господин или товарищ. Приветствуют они друг друга поднятием согнутой под прямым углом в локте руки с сжатым кулаком. Это тоже он успел заметить. Понял уже, что ТАЙПОЛ это местная тайная полиция, сотрудником которой был одноглазый Гота. Но теперь его наблюдениям мешала повязка. Знал он, что дважды они выходили на улицу. Ледяной ветер бил по лицу как всегда без всякой жалости. Теперь их снова завели в какое-то помещение, в глубине которого слышался непонятный гул. Однако прислушавшись, Васнецов понял, что где-то рядом большая толпа людей. Охранники, наконец, сорвали с него повязку. Они шли по хорошо освещенному деревянному коридору. На стенах висели плакаты. Некоторые обличали режим старшины. Другие призывали вступать в легион. Третьи гласили, что только легионеры Гау способны защитить жизнь от мутантов и чумы старшинизма. Процессия свернула в боковой коридор, пройдя группу хорошо вооруженных охранников, проверивших у конвоиров пропуска. Все кто носил форму, имели круглые черные нашивки с треугольником и глазом. У некоторых иностранное оружие. И если встречались и переделанные под нужды Гау и российские образцы военной формы, то каски у всех были НАТОвские. Впереди еще один пост. Васнецов стал понимать, что элитные легионеры носят исключительно иностранную форму. Видимо положение обязывало и это являлось привилегией. Дальше снова плакаты, но уже другого содержания. «Женщины Гау освобождены от тяжелого труда! Миссия женщины – продолжение рода!». «Девушка Гау – выполни долг перед легионом! Вступай в службу быта и размножения!». «Девушка Гау! Сегодня ты откажешь легионеру в ласке, и завтра ты не сможешь родить сильного воина, который мог бы защитить твою старость!». «Титос дает легионеру оружие и честь воина легиона! Женщина! Ты должна дать легионеру ласку!». «Семья для сверхчеловека – анахронизм бесславного прошлого! Утвержденный генетической комиссией легионер обязан сеять свое семя в максимальное количество женщин и плодить сверхчеловечество!».

Николай обалдело смотрел на гордые, красивые и нежные лица взирающих с плакатов нарисованных дев, которые призывали дев настоящих, не нарисованных, становиться солдатскими игрушками для утех. Он вдруг стал понимать, в какое чудовищное место он попал. Это была обитель дьявола, который искушал самым беспроигрышным человеческим инстинктом. Солдаты Гау не предадут! Они будут стремиться в элиту и ни за что не предадут легион! Ведь здесь все женщины им обязаны! Женщины здесь – предметы, инструменты влияния на массы. Он вдруг с ужасом осознал, что подсознательно завидует легионерам, которым доступны все местные девицы. Вот последний плакат об обязанностях элитного легионера. На нем голый (но в каске!), с идеальными формами и мышцами легионер, гордо взирающий вдаль, а вокруг него кружком сидят обнаженные, блистающие великолепием совершенных тел девицы. Какой талантливый художник, однако, это все рисовал… Николай тряхнул головой. Было теперь понятно, почему с него сняли повязку. Искушение. Хочешь много женщин, забудь обо всем и вступи в легион.

Шум толпы усиливался. За очередной дверью их ждал наполненный людьми огромный ангар. Николая посетило чувство дежа-вю. И вдруг он понял, что был в этом ангаре во сне. Вокруг огромная толпа. Много людей в форме НАТОвского образца. Много женщин. Среди толпы виднелись и подростки. Были женщины с грудными детьми на руках. Толпа была взвинчена. Она чего-то ждала. Свет в ангаре был приглушенным. В бордовых с синими лучах глаза людей неестественно блестели. Ежова два охранника отвели в другой конец зала. Двое других остались с Николаем. Они стояли позади всей толпы. У входа. Толпа вдруг принялась скандировать:

– Гау! Гау! Гау! Гау! Ти-тос Гау! Ти-тос Гау! – кто-то начал, и вся толпа подхватила как по команде. Их взоры устремились на трибуну, за которой висел бархатный занавес.

Васнецов разглядывал собравшихся женщин. Да. Было много молодых и красивых. Не обремененные тяжелым трудом, суровой необходимостью всех в их жестком постядерном мире, они похоже были довольны своей участью. Неужели они не задумывались над тем, какой у них тут статус? Неужели им нравилось быть вещами? Предметами потребления? Подстилками легионеров! А как же чувства? Любовь? Кажется, одна девушка не разделяет общего восторга. Она спокойно стояла спиной к Николаю и медленно раскачивалась, опустив голову. Как хотелось взглянуть в ее лицо. Но она стояла спиной. Всего в пяти шагах от него. Он попытался двинуться в ее сторону, но тяжелая рука охранника, тут же одернула его.

– Гау! Гау! Гау! Гау! Ти-тос Гау! Ти-тос Гау! – продолжала вопить толпа с еще большим нетерпением.

Напряжение толпы нарастало и Николай это чувствовал. Он понял, что такое профилактика. Здесь, в психическом поле всеобщего экстаза, после возбуждающих и интригующих плакатов с девицами терялась всякая возможность мыслить. Хотелось стать частью этой толпы. Хотелось единения с их миром, в котором если у тебя правильный череп, ты мог стать легионером, а если ты легионер, ты мог взять любую красотку…

– Чччееерт, – прорычал сквозь зубы Васнецов. Он вдруг почувствовал, как потакающие искушению желания безвозвратно провалились в бездну, и на их место встала твердая уверенность в том, что лучше всего убраться отсюда как можно скорее, вернуться к Старшине и убедить своих товарищей в том, что надо выжечь этот отвратительный легион ядерным ударом единственной бомбы. Хрен с ним, с ХАРПом. Может статься, что ему хватит пары гранат. А тут все надо испарить миллионоградусным огнем ядреного заряда.

Грохот торжественного марша, вырвавшийся из спрятанных в стенах динамиков, заглушил толпу. Люди вдруг перестали орать и взмахивать руками. Все приняли строевую стойку. Только та девушка, продолжала медленно качаться…

Марш стих, когда распахнулся бархатный занавес и на трибуне появился человек. И вдруг вся толпа буквально взорвалась истеричными воплями. У кого-то даже появились слезы. Но все испытывали восторг и истошно визжали, протягивая руки к этому человеку.

Он был уже не молод. Бледен. Невысок. Темноволос. Из под массивных надбровных дуг, смотрела пара немигающих глаз. Это Титос, и Николай в этом не сомневался.

Тиран медленно поднял руку, провел ею перед собой и вся толпа мгновенно замолкла. Воцарилась гробовая тишина. Титос окинул всех пристальным взглядом, глядя надменно, поверх голов.

– Вчера я говорил с одним старцем, – начал он вещать тихо и хрипло. Говорил он тихо, чтобы толпа прислушивалась. Это очевидно. Николай заметил как они, открыв рты, выжидающе и преданно смотрели на своего лидера. Все кроме той девушки… Казалось что ее вообще тут нет. Что ее только видит Николай, как некий, воспринимаемый лишь его воображением фантом. Более того, он вдруг стал отчетливо слышать далекий но нарастающий скрип качелей… Как давно он их не слышал…

– Славный старик, – продолжал размеренно и негромко говорить Титос, – Достойный экспонат нашего бесславного прошлого. Прошлого без будущего. Которое было для нас общим. Общим для нас. Прошлое, которое мы вынуждены были делить с недочеловеками и мразью. Старец спросил меня – отчего мы проклинаем свое прошлое? Отчего проклинаем ту страну и отреклись от своих имен? Отчего? – спросил он. Дети мои. Неужели среди вас есть еще люди, для которых ответ не очевиден? Неужели вы не чувствуете своим сердцем истину? Неужели не несем мы печать позора, оставленную этими безмозглыми пращурами? Каждый из нас чувствует боль за прошлое. Огромная страна, опоясанная смрадом, выдыхаемым бездарным и неполноценным населением. Страна вечных рабов, из поколения в поколение сменяющих своих хозяев-угнетателей, с благоговением смотрящих на своих насильников. Страна, в которой они были мусором. Расходным материалом бесконечных войн и интриг власть имущих. Где им, недочеловекам мнящим себя по дикому недоразумению великим народом, не принадлежало ничего. Это был их лес? Их реки? Их ресурсы? Их земля? Долго ли, безгранично ли они всем этим могли пользоваться? Всегда и все решала, всем распоряжалась группа сильных, пред которыми миллионы склоняли головы в покорности. Против которых тихо роптали, но которым громко рукоплескали. По прихоти которых, шли на смерть, гробили здоровье непосильным трудом за гроши. Их жизнями распоряжались немногие, как один пастух распоряжается шерстью и мясом стада овец. У них забирали все. Здоровье, свободу, личное время, жизни. И они послушно все отдавали. А взамен получали сказки о какой-то великой истории, в которой они достигали великих побед, поливая их всходы обильными реками крови своих предков. Они, погрязшие в никчемности, невежестве и пьянстве, мнили себя иными. Непохожими на других. Что у них свой, особенный путь и всю жизнь противостояли всему миру. Прогрессу. Свободе. Развитию. ВЫ!!! – заорал вдруг он, поразив контрастом между тихим размеренным монологом и эти воплем, – Вы другие! Вы новые! Вы – первое поколение сверхлюдей! Первый шаг миллионокилометровго пути в бесконечность! Разве вы не хотите растереть каблуком кованых сапог легионера эту грязь, что была якобы вашей историей?! Разве вы хотите носить имена недочеловеков и рабов?! Я НЕ СЛЫШУ!!!

– Не-е-ет!!! – заорала толпа в один голос.

– Не-е-ет!!! – Вторил толпе Титос, – Вы иные! Избранные! Анафема лжи и раболепию! Они мусор! Их история – помои! Даже сейчас, те из них, кто выжил подобно крысам, жаждут тирана, ибо неспособны они быть свободными! И преклоняются они в своем мазохистском безволии тирану Старшине! И так было всегда! От начала их времен, когда они – дикие варвары, неспособны были ни к чему созидательному, не способны были к стремлению получить свободу и демократию! Неспособны были к культуре! Они призвали княжить над ними заморских нордических разбойников! Тех, кто даже в своем варварстве тех времен превосходили этих рабов! Так к чему нам нужна их история и их имена!…

Титос неистовствовал. Он уже не говорил спокойно, а орал как одержимый, обильно жестикулируя и то и дело, закидывая голову. Толпа, которую казалось уже невозможно взвинтить еще больше, продолжала заводиться. Васнецову было страшно. Он не чувствовал угрозы от людей, предпочитая думать что он один может сам представлять для них угрозу, но он боялся абсурдности их мышления. Ему было страшно от их безумия. От их предательства своей крови и наследия предков. От того как они растоптали своих родителей и свою родину. От того что они все охотно превратились в дикую биомассу, слепо принимающую на веру все то безумие и чудовищное лицемерие, которое вещал им этот дьявол в человеческом обличии. Пугал их фанатизм. Их наркотический экстаз от всего того извращения, которое представляло их общество и их идеология. Но почему вся эта толпа слепо верит всему, что говорит этот безумец?…

Тем временем Титос взмахом руки снова заставил ликующую и визжащую толпу заткнуться.

– Мы знаем пример, – снова тихо заговорил он. – Каких-то тридцать километров и там, – он вытянул руку, – За этой рекой, царство мрака и варварство. Псевдореспублика Старшины. Сборище рабов и мутантов. Недочеловеков недовымерсшей расы плебеев. У них еще живы предрассудки моногамности и архаичных семейных ценностей. Они не позволяют своим мужчинам сеять семя всюду, где возможно зарождение жизни. Они не позволяют принять женским организмам, предназначенным для плодоношения, принимать в свои недра как можно больше генетического материала. Они сублимируют инстинкт к выживанию и возрождению жизни в каторжный физический труд. Мы можем лишь радоваться этому, ибо они не достойны для продолжения рода. Их гены грязны, их семя порочно. НО ВЫ!!! – он снова заорал и распростер над толпой руки, – Вы обязаны во имя будущего нести в мир совершенные чада! Плоды естественного отбора избранных! Новую расу! Вы зарождатели высшей расы! Вы – высшая раса!!! – еще громче стал орать Титос, – Высшая раса!!! – истерично завопил он!!! – ВЫСШАЯ РАСА!!!

Николай осматривал толпу. Это было страшное зрелище. Они орали как безумные, повторяя слова главного Титораса. Они плакали, закатывали восторженные истерики. Некоторые легионеры вдруг набрасывались на ближайших женщин и те охотно отдавались… Иные женщины кидались на легионеров и нервными нетерпеливыми движениями срывали с них мундиры… Охранники, которые привели его, как-то странно дергались и плакали от счастья, раскрыв рты из которых кажется текли слюни. Где-то в толпе в эпилептическом припадке дергался Ежов, на которого эта «профилактика» возымела действие. Только та странная шатающаяся девушка, которой, кажется, на самом деле тут не было, не принимала участия во всеобщем безумии. И он, Николай, был единственным тут вменяемым человеком. Что же это происходит?… И почему все сильней и сильней скрипят несуществующие качели, звук которых слышит только он один?…

– Господи, – пробормотал Васнецов, осознав одну простую и жуткую вещ, – Да ведь он…

И Титос вздрогнул. Это было хорошо видно. Он вздрогнул и принялся судорожно водить взглядом по безумной толпе. Он уловил нарушение в общем психическом поле обезумевших человеческих существ. Он почувствовал присутствие совсем другого существа – Николая. Титос ощутил присутствие себе подобного!

И их взгляды встретились, словно убийственные лучи направленные друг в друга, они погрузились в души двух отличных от остальных существ…

– МОРЛОК! – выдохнул Васнецов, заглянув в бездну взгляда Титоса.

В это мгновение время остановилось. Замерли сотни людей собравшихся в этом ангаре. Запрокинувшая в предвкушении немыслимой оргии девушка застыла в своей позе, и повисли в воздухе ее взмывшие волосы. Застыли безумцы орущие, рвущие одежды, подбрасывающие непривычного вида каски, которые так же зависли в воздухе. Наступила тишина. Зловещая и неестественная. И Николай смотрел в глаза Титосу, а Титос смотрел в глаза Николаю и на лице этого чудовища на трибуне прорисовался ужас от осознания того, что здесь еще один морлок. Невосприимчивый к дурману его речей. Тот, кто равен ему был по силам, а значит и способный его уничтожить. И Титос в своем страхе от такой неожиданности дал слабину. И БЛАЖЕННЫЙ Николай смог прочитать в его черной, покрытой ядерной копотью душе ВСЕ. Он увидел его прошлое. Он увидел, ЧТО сделал Титос в прошлом…

Шатающаяся девушка резко развернулась. Это было единственное движение в застывшем мире обезумевших людей. А ведь можно было догадаться. Это была она, Рана. На ее лице застыл ужас, она вытаращила на Николая глаза и, набрав полную грудь воздуха, закричала с невероятной силой сотен децибел:

– БЕГИ!!!

Кричала словно вся планета и вопль этот был во сто крат сильнее того шума, который издавала до этого толпа и умноженный динамиками голос морлока на трибуне.

Васнецов рванулся к двери, и тут же все пришло в движение. Время снова начало свой естественный ход.

– МУТАНТ!!! – завизжал Титос, вытянув руку в сторону Николая.

Одурманенные, как и вся толпа, охранники не сразу сообразили что происходит. Николай уже мчался по коридору. Он буквально прорвался сквозь двух легионеров, охранявших подступы к залу профилактики, пока те вскидывали оружие, еще не до конца понимая, что происходит. Васнецов свернул в другой коридор. Краем глаза ловя, так запавшие в память плакаты, он вспоминал обратный путь. «Девушка должна, женщина обязана…», кажется, он бежал правильно. Позади уже слышались крики, щелчки затворов и топот кованых сапог.

– Черт! – воскликнул Васнецов, увидев, как дальше коридор перегородил легионер с иностранным пулеметом M249 в руках.

– Ложись! – заорал легионер, и Васнецов распластался на полу.

М249 затрещал, поливая преследователей Николая свинцовой смертью. Дав длинную очередь и убив пятерых Гау, он сорвал с плеча G36 с оптическим прицелом и, всучив его недоумевающему Николаю рявкнул:

– За мной! Быстро!

– Ты? Вейнард? – Васнецов только сейчас узнал его.

– Заткнись и беги за мной!

Они выскочили на улицу. В холод и предрассветную темноту. У входа прислонившись к стене, сидело три неподвижных солдата Гау. Похоже, они были уже мертвы. И очевидно по вине капрала. А еще их ждал снегоход.

– Садись! – Вейнард прыгнул за руль. Взревел двигатель и снегоход рванулся вперед.

– Почему ты мне помогаешь?! – воскликнул Николай, перекрикивая двигатель и раздавшиеся позади звуки сирены и выстрелы. Темноту разрубили лучи прожекторов, скользящих между строений и по снежной глади.

– Мне приказано присматривать за тобой и обеспечить твое бегство! Даже ценой собственной жизни! – ответил капрал.

Васнецов опешил…

– Мне не нужна такая цена! Зачем тебе жертвовать собой?!

– Заткнись! Мне виднее!

– Ты шпион Старшинистов?

– Я легионер Гау, давно и добровольно сотрудничающий с разведкой Старшины!

– Но почему?!

– Почему?! Потому что давным-давно, моя пятнадцатилетняя дочь пошла в службу быта и размножения! Никто ее не принуждал! Добровольно! Потому что тут так воспитывают! Потому что моя жена, не желал знать других мужчин кроме меня, своего законного мужа! И ее обвинили в симпатиях к псвевоморали Старшины! И ее отправили на принудительные работы в солдатский бордель! Но она предпочла смерть бесчестию! Потому что я настолько был убит горем, и это так оглушило мой разум, что я стал невосприимчив к гипнозу это ублюдка Титоса! – яростно орал Вейнард ведя машину.

– Прости!

– А тебе не за что просить у меня прощения! Слушай! У них много топлива! Ведь это вам нужно?! Тут большие запасы в подземных резервуаров! Они делали аэродром подскока для оккупантов еще перед войной! И топливо собрали очень много! Сотни тонн! Даже больше! Я знаю! Я все знаю! Мне уже сказали про ХАРП! Мне сказали уже! Парень, сделай это! Во имя тех, кто еще жив! Во имя всех дочерей земли, что еще не стали жертвами нашего дикого времени! Заклинаю тебя!

– Да… – сердце Николая сжалось от этих слов.

– Ты умеешь обращаться с этой машиной?!

– Да вроде ничего сложного! Видел как-то! А что?!

– Скоро я сойду и дальше ты сам!

– Зачем?!

– Мне надо их задержать! Иначе мы от погони не уйдем!

– Но ты погибнешь!

– Я давно умер! С последним вздохом моей супруги! А тебе надо сделать то, что ты должен!

Он домчал до старой деревянной изгороди, торчащей из снега, и остановился. Выскочил из седла и приготовил свой пулемет.

– Вон река перед тобой! – крикнул Вейнард. – Все! Проваливай! На той стороне Старшина!

Позади слышался шум моторов, и мелькали фары. Преследовать беглецов было не трудно по четким следам на снегу.

Николай вдруг схватил капрала за руку.

– Прошу тебя! Уйдем вместе! Не надо!

– Убирайся! – рявкнул капрал.

– Я прошу! Хватит уже жертв! Можно ведь обойтись! Мы выжили, чтобы жить!!!

– Никто не выживет, если не ты!!! – он ударил Николая прикладом пулемета. – Проваливай!!!

– Прощай, – простонал Вансецов и нажал на газ. Снегоход помчался по равнине замерзшей реки. Сзади заговорил пулемет капрала. Завязался недолгий бой. Вейнард был обречен.

Снегоход мчался прочь от этой жуткой «свободы» Гау к понятной и видимо, обоснованной в этом мире тирании Старшины. Николай оплакивал капрала, даже лица которого так и не сумел разглядеть. Слезы растекались по лицу, мгновенно превращаясь в лед, а он продолжал плакать.

– Почему, господи. Почему так… Почему! Почему все так!!!

Недолгая фора, полученная ценой самопожертвования капрала, растворилась в шуме нагоняющих снегоходов Гау. Позади раздавались одиночные выстрелы. Поле замерзшей реки казалось бесконечным. Он понимал, что до Новой республики ему не добраться. И это стало еще более очевидно, когда в корпусе лязгнула пуля и, двигатель снегохода завыл, словно от боли. Скорость падала. Все. Конец погони…

Васнецов развернул машину боком и заглушил двигатель. Выскочил из седла и, укрывшись за снегоходом, приготовил G36.

А что если среди преследователей есть такие, как Вейнард? Что тогда? Как быть? Что делать? Что? – забеспокоила его мысль. – Как быть…

– Просто люди не должны убивать людей, – пробормотал он.

А преследователи были все ближе. Уже слепили глаза их фары.

– Люди не должны убивать людей! – повторил он громко и поднялся во весь рост. – Люди не должны убивать людей!!! – заорал Васнецов навстречу врагам, – Мы выжили, чтобы жить!!!

– Идиот! – воскликнул кто-то сзади и навалился на него, опрокидывая в снег, – Ты что делаешь!

И люди стали убивать людей. Как всегда.

Предупрежденная Вейнардом разведгруппа гвардейцев Старшины ждала Николая, чтобы прикрыть отход. Они открыли шквальный огонь из пулеметов по приближающемуся врагу. Кромсали их снегоходы и тела. Убивали.

– Вейнард, бедный Вейнард, я даже имени твоего настоящего не знаю, – бормотал Николай, уткнувшись лицом в снег.

– Ты чего там бубнишь? – спросил опрокинувший его в сугроб гвардеец.

– Я видел Титоса Гау. Я знаю кто он. – Тихо ответил Николай. – У него была частная строительная фирма. Только определенные предприятия могли проводить работы в Московском метро. Но он смог попасть в этот список. Деньги могут все. Могли вернее все. Он купил, кого надо и, получил возможность работать в метро… Я знаю. Я прочел в его глазах… Это он… Его люди заложили фугасы… Он морлок… суперморлок… сука он…

ЛЕНА

– Ты урюк пафосный! – Людоед был готов разорвать комиссара, но ему помешали два гвардейца. Один из них ткнул стволом карабина Илье в живот.

– Убери! – рявкнул Крест, – Я знаешь, куда твою пушку тебе засуну?!

Гвардеец повернул голову и взглянул на Николая Андреевича.

– Оставьте, – поморщившись, махнул рукой комиссар, и охрана отошла в сторону. – Чего вы кипятитесь так, Илья?

– Вы чуть парня не угробили! Он там погибнуть мог! – присоединился к негодованию Ильи Варяг.

– Когда на кону стоят сотни, а то и тысячи жизней, можно ли заплатить цену в одну? – развел руками Андреич.

– Только если это не твоя собственная жизнь, да? – усмехнулся Крест.

– Если дело дойдет до того, что надо будет и мне пожертвовать собой, я это сделаю.

– Но ты постараешься, чтобы до этого дело не дошло. За счет чужих жизней. Так? – покачал головой Яхонтов.

Васнецов, молча, стоял в стороне и смотрел в дощатый пол. Он еще не пришел в себя до конца после того что произошло ночью. После жуткого открытия личности Титоса Гау и экскурсии в потаенные уголки его души.

В кабинет, наконец, вошел Старшина, и гвардейцы вытянулись по стойке «смирно».

– Можете идти, – тихо сказал им Старшина и уселся на свое место за столом. Охрана удалилась. – Господа хорошие, вы так орете тут, что за рекой слышно, наверное, – проворчал лидер Новой республики в адрес гостей. – Присаживайтесь уже. – Он принялся набивать свою трубку.

Все расселись за стол по другую сторону от Старшины.

– Послушайте, – начал говорить лидер, сделав первую затяжку, – Мы на кон поставили не только жизнь молодого человека. Мы все на кон поставили. Таково положение. Уж прошу простить, но посвятить в наши дела мы вас не могли. Вы бы просто постарались бы помешать нам. Не из-за вашей позиции в вопросе противостоянии нас и легиона. А просто чисто по-человечески, из-за страха потерять друга на чужой войне и ради чужих, не ваших идеалов. Сумбур получился бы. Так что еще тысячу раз прошу прощения, но так надо было. Это единственная возможность выкурить легион практически в полном составе и спровоцировать их атаку на нас. А вообще акция превзошла все наши ожидания. Знали бы, какие у Васнецова способности, то…

– А в ваших ожиданиях, какая судьба была уготована Вейнарду? – с болью в голосе проговорил Николай.

Старшина посмотрел на Васнецова, а потом устремил вопросительный взгляд на комиссара.

– Это наш агент, который занимался им, – пояснил Андреич.

– Ах, вот оно что, – вздохнул лидер, – Он ведь погиб. Так?

– Да, – кивнул комиссар.

– Как его звали? – спросил Николай.

– Вейнард, – пожал плечами комиссар, – По нашей линии разведки он проходил как агент Крот.

– Вы даже имени его настоящего не знаете. А оно у него было. У него жизнь была.

– А может, Колян, если бы ты дурака не валял, а остался бы тут, или не стал бы сразу бежать, то он жив сейчас был бы? – Тихо произнес Вячеслав.

Васнецов замолк и повесил голову. Он ведь совершенно не думал о таком варианте. Но теперь выходило, что его действия стали причиной гибели капрала.

– Оставьте парня, – хмуро вздохнул Старшина. – Все это следствие задуманной нами комбинации. Нам надо было убедить Гау в нависшей над ними смертельно опасности. И тут одним Ежовым дело бы не обошлось. Нами развернута в легионе агентурная сеть. Не сомневаюсь, что таковая сеть шпионов-легионеров есть и у нас. Но беда в том, что мы потеряли много агентов из-за способностей Титоса. Он способен не только воздействовать на умы людей, на их мировоззрение. Но и способен чувствовать тех, кто не принимает его влияния. Все эти измерения черепа, лишь видимая и ничего не значащая вершина айсберга. Это брошенная людям кость, потворствующая идее о высшей расе и опасности мутантов. Главное там, это гипноз Титоса. Однако, все люди разные, и они по разному воспринимают, или не воспринимают, его гипноз. Соответственно, остались в легионе те, кто не подвержен выявлению. Погибший был из таких. Но как я понял из вашего повествования, молодой человек наделен схожими с главным Гау способностями. До вашего появления, природа способностей ихнего главаря нм была непонятна. Но теперь многое прояснилось. Все это конечно интересно и в высшей степени необычно. Я много слышал о пси-оружии и различных экспериментах. Но в другие времена и при других обстоятельствах не поверил бы конечно. Но, то в другие времена. Тогда и в возможность ядерной войны мало кому верилось. Титос должен был почувствовать подобного себе псионика. Причем он должен был понять, что этот псионик – враг. Враг, который оказался совсем рядом. Несмотря на их систему безопасности и прочее. Сможет ли он теперь заснуть, зная, что у нас есть псионик и атомная бомба? Нет. Нам уже доложили агенты, что там идет мобилизация. Ускоренные приготовления. Но все произошло очень быстро. Я имею в виду случай с вами, молодой человек. Вы пробыли там очень немного времени и подняли настоящий переполох. Ваших способностей мы недооценили. Несколько агентов присматривали за вами на всякий случай, а Вейнард должен был обеспечить ваш отход. Бегство. Он самый отчаянный из наших агентов. Ему нечего было терять…

– Кроме жизни, – буркнул Николай.

Старшина развел руками.

– Увы.

– А когда тут появился этот Титос? – спросил Николай.

– Да он постоянно тут бывал. Он сын предателя-полковника. У нас с ним личные счеты. У него ко мне из-за отца. У меня к нему из-за моей Родины, которую они продали. В общем, он проводил тут немало времени. Но жил в Москве. У него был большой бизнес. Строительство и бензоколонки. Тут он появился года через три после ядерных ударов. Их люди уже сформировали свой легион. Тогда все, правда, было несколько иначе. Но готовились они задолго до начала войны. Тайные склады с амуницией и оружием. Боеприпасы. Огромные запасы топлива. Подготовленные люди. Потом они все ждали своих благодетелей из-за кордона. Наводили тут в округе свои порядки. Да вот незадача. Старшина… – лидер Новой республики усмехнулся. Поначалу мы были как партизаны. Тут все действительно напоминало оккупированную зону. Но пошли потоки беженцев. Наше число росло. Мало кто хотел идти к врагу. К тем, кто их предал. И мы стали давить эту погань. И задавили бы. Но появился Титос. Его эти негодяи знали хорошо. Он возглавил их. И он стал другим. У него появились эти способности. И все стало сложней. И нам тут пришлось создавать особое общество. Тоталитарное, если вам будет уго


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: