2015-06-30
262
Я вел себя в точности так же, как вела себя моя жена, когда я входил в нее. Я поймал себя на этом ощущении......, и ликование прошло по моему телу. В последнем судорожном движении мы зарылись в песок, и я раздавил свой оргазм в песке, одновременно ощущая горячее жжение внутри меня. Он кончил в меня. Мы в изнеможении валялись в песке. Член мой зарылся в песок, его приятно кололи песчинки, чуть ли не сразу он встал вновь.... Крис... обнял меня, и мы уснули".
Утром Эдичка проснулся раньше и украдкой покинул Криса навсегда. И вся любовь.
Можно усомниться в полной автобиографичности эпизода. Соитие с негром в ряде деталей повторяет сцену из французского романа "Клод-Франсуа", приписываемого (и напрасно) де Саду: и там есть любопытство к черному члену, выкрутасы языком на его головке, эпатирование уменьем (у француза: "наверное, я хорошо умею брать в рот"), вылизывание пролившейся спермы, плач, кюлоты, отброшенные далеко в сторону, вихляние голой задницей перед тем, как отдаться. И явно не случайно совпавшие обороты и образы:
"От него... пахло... одеколоном... и каким-то шабли. А может быть, это был запах молодого черного тела". "Любопытство спряталось в меня. Вышло желание..." (де Сад 1993: 158-164). Что ж, не всё ли равно, кто добыл из реальности эти переживания - Лимонов или неизвестный француз задолго до пего? (Это явно не де Сад - у того совсем другой язык).
Впрочем, при заемных образах, в психологическом плане несомненно отражены и собственные переживания Лимонова, собственный опыт. Некоторые его впечатления, отсутствующие у француза, трудно, даже, пожалуй, невозможно счесть всего лишь работой писательского воображения. Так, какие ощущения мог бы представить гетеросексуальный мужчина от пассивного участия в гомосексуальном половом акте? Разумеется, боль. Если поднапрячь воображение (учесть гомосексуальную психику), то также сладострастное раздражепие в соответствующем месте. Но Лимонов сообщает об ощущении "заполнепности" - это неожиданное наблюдение есть и в некоторых других, документальных, свидетельствах, и оно вряд ли придет в голову тому, кто сам этого не испытал. Позже, уже в другой книге, в "Дневнике неудачника", Лимонов писал: "Времена, когда я е: в подворотнях со случайно встреченными прохожими мужского пола (от одиночества, впрочем) и жил на вэлфэр, те времена давно прошли. Сейчас я полноправный член американского общества.... И уже давно не педераст" (Лимонов 1982). Этому пассажу я тоже не нашел французских соответствий. Кроме того, недавно я беседовал с американцем, который знал негритянских партнеров Лимонова.
Описанную сцену, для многих омерзительную, хоть для кого-то и возбуждающую (явно не только для анонимного француза и Эдички), Эдичка неоднократно называет любовью. В глазах читателя это с тем, что считается высокой любовью, конечно, несопоставимо. Тут всего лишь мимолетная встреча и удовлетворение похоти. Но ведь Ромео и Джульетта тоже не только целовались в постели. Если отвлечься от неприятного многим способа удовлетворения страсти (это дело личного вкуса), если отвлечься от обилия натуралистических подробностей в описании (это дело авторского стиля), то бросаются в глаза бурные эмоции героя рассказа - впервые за долгое время он почувствовал себя не в одиночестве, он счастлив, он плачет, он ликует. Показателен сам факт, что он не стал описывать событие таким, каким оно, вероятно, было в реальности, а обратился за канвой и образами к старому французскому роману - он хотел, чтобы, при всей эпатажности, было как можно романтичнее. В душе он себя видел в этот момент не трущобной швалью, а беспутным юным виконтом Клодом-Франсуа.
Высокая любовь, описанная в шедеврах литературы, в жизни редка. Но в обиходе мы называем любовью и менее возвышенные виды чувств. Когда мы говорим "делать любовь", "крутить любовь" и даже "продажная любовь", мы не зря используем тот же термин. В самой высокой любви присутствует плотский элемент, а в самых низменных соитиях нередко просвечивают благородные переживания и теплота чувств.
Остается рассмотреть пример гомосексуальной связи ну совсем без любви. Или и этот не совсем? Я имею в виду роман Жана Жене (1995) "Кэрель". Жан Жене был откровенным гомосексуалом, профессиональным вором и безусловно тонким психологом. Он был осужден на пожизненное заключение, в тюрьме начал писать свои романы и по просьбе французских писателей был помилован президентом Франции (White 1993). По его романам поставлены фильмы знаменитыми режиссерами, его пьесы идут и в наших театрах ("Служанки" у Виктюка). Экранизирован и "Кэрель" - немецким режиссером Фассбиндером.
Главный герой романа красавец-матрос Жорж Кэрель, неоднократный убийца, безотчетно верит, что где-то добро и зло взвешиваются. Вероломно убив своего приятеля, он решает сам себя наказать, чтобы судьба не отдала его в руки полиции. Он обращается к громадине Норберу, Ноно, которому он сбыл партию опиума, и предлагает сыграть на его, Норбера, жену. Норбер всегда готов был к такой игре, в которой кто выигрывал, получал право переспать с его женой, но кто проигрывал, отдавался ему. Кэрель специально подыгрывает, чтобы Норбер и мог наказать его самым унизительным образом. Однако Норбер, заметив уловку, с которой тот бросает кубик, решает, что парню просто хочется отдаться. Психологическая тонкость заключается в том, что и в этом, видимо, есть доля правды и что в подсознании Кэрель не случайно выбрал этот способ наказания. Сцена описана весьма натуралистически, но после ненормативной лексики Лимонова текст Жене покажется вполне целомудренным.
Итак, Ноно заметил уловку. "А парень совсем не похож на педика. Однако он был взволнован тем, как легко далась ему эта добыча. Поднявшись, он слегка пожал плечами и встал. Кэрель тоже встал. Он осмотрелся вокруг и весело улыбнулся от внутреннего сознания того, что идет на мучения. Он шел на это с отчаянием в душе, но и с глубоким внутренним убеждением, что это наказание необходимо ему для жизни. Во что он превратится? В педика. Он подумал об этом с ужасом. А что это такое - педик? Из какого теста это сделано? Что за этим стоит?... "Целоваться не будем", - подумал он. И еще: "Я подставляю свою задницу, только и всего".... Норбер повернул ключ и оставил его в дверях....
- Снимай штаны.
Слова хозяина прозвучали бесстрастно. Он уже расстегивал свою ширинку. С парнем, который специально смухлевал, чтобы его трахнули, ему всё было ясно. Кэрель всё еще стоял, расставив ноги, на середине зала и не шевелился. Женщины его никогда не волновали. Иногда ночью в гамаке он брал в руку свой член, ласкал его и тихонько кончал. Он даже не старался представить себе что-нибудь определенное. Твердости члена в руке было вполне достаточно, чтобы возбудить его...... Он смотрел, как Ноно расстегивает свои штаны. На протяжении всей этой молчаливой сцены глаза Кэреля не отрывались от пальцев хозяина, с трудом вытаскивавших пуговицы из петель.
- Ну что, ты решил?
Кэрель улыбнулся. И начал машинально расстегивать свои форменные брюки. Он сказал:
- Ты поосторожней, а? Кажется, это не так уж приятно.
- Ну давай, ведь не целочка же, небось.
Голос Норбера был глухим и злобным. На мгновение всё тело Кэреля напряглось от негодования, оно стало прекрасным, шея выпрямилась, плечи неподвижно застыли, трепещущие узкие бедра и маленькие сжатые ягодицы (которые из-за того, что ноги были слегка расставлены, казались слегка приподнятыми) подчеркивали общее впечатление жесткости. Расстегнутые брюки болтались на его бедрах, как детский передник. Глаза его блестели. Всё лицо и даже волосы излучали ненависть.
- Слышь, приятель, я ж те сказал, что это в первый раз. Не выводи меня из себя. Внезапная резкость этого голоса подхлестнула Норбера. Его готовые к разрядке борцовские мускулы напряглись, и он так же резко ответил:
- Послушай, не вколачивай мне баки. Со мной это не пройдет. Ты что, меня за фраера держишь? Я же заметил, как ты прогнал фуфло.
... Голосом еще более низким и отчужденным Норбер добавил:
- Ну хватит уже. Ты что, не хочешь? Ведь ты же сам напросился. Вставай раком. Такого приказа Кэрелю еще никто никогда не отдавал.... Пытаясь повернуть его, Норбер схватил его за плечи. Кэрель попытался его оттолкнуть, но в это время его расстегнутые штаны немного соскользнули. Чтобы не дать им упасть окончательно, он еще шире расставил ноги.... Тем не менее он поднял штаны и немного отступил. Мускулы его лица обмякли. Он сдвинул брови и, наморщив лоб, смиренно кивнул головой.
- Хорошо.
... (Мужчины обменялись репликами о прошлом. Оказалось, что Норбер тоже служил в войсках.) Какая-то расслабляющая нежность разлилась по телу Кэреля.... Наконец, всё было сказано. Кэрель должен был подвергнуться наказанию. Он смирился.
- Давай на кровать.
Гнев спал, как морской ветер. Голос Норбера стал ровным. Ответив: "Хорошо", Кэрель, почувствовал, что у него встает. Он уже полностью вытащил из тренчиков кожаный пояс и держал его в руке. Его брюки соскользнули ему на икры, обнажив колени и образовав на ковре что-то вроде густой массы, в которой увязали ноги.
- Давай. Поворачивайся. Это недолго.
Кэрель отвернулся. Ему не хотелось видеть член Норбера. Он наклонился, опершись кулаками - в одном был зажат пояс - о край дивана. Расстегнувшись, Норбер в одиночестве застыл перед ягодицами Кэреля. Спокойным и легким движением он освободил свой отвердевший тяжелый член из коротких кальсон и на мгновение, как бы взвешивая, задержал его в ладони.... В зале стояла полная тишина. Норбер освободил яйца и, на секунду отпустив член, коснулся им своего живота, а потом, не спеша подавшись вперед, положил на него руку, как бы опираясь о гибкую ветвь; ему показалось, что он опирается сам о себя. Кэрель ждал, опустив свою налившуюся кровью голову. Норбер взглянул на ягодицы матроса: они были маленькие, твердые, сухие и все покрытые густой коричневой шерстью, которая росла и на бедрах - но не так густо, - и в начале спины, под торчащей из приподнятой робы майкой.... Плавные линии, подчеркивающие поры нежной кожи и завитки грязноватых серых волос, делают их вид особенно непристойным. Вся чудовищность мужской любви заключается именно в этой обрамленной курткой и приспущенными брюками обнаженной части тела. Норбер послюнявил палец и смазал свой член.
- Вот так ты мне больше нравишься.
Кэрель не ответил.... А член уже делал свое дело.... Но как продемонстрировать свою нежность? Какие для этого нужны ласки? Его железные мускулы оставались тверды и неподвижны. Норбер давил его своей тяжестью. Он проник в него спокойно, до самого основания своего члена, так что его живот коснулся ягодиц Кэреля, которого он властным и могучим движением внезапно прижал к себе, пропустив руки под животом матроса, чей член, оторвавшись от бархата кровати, выпрямился и, натянув кожу живота, ударился о пальцы Норбера, оставшегося совершенно равнодушным.... Норбер сделал еще несколько осторожных и ловких движений. Теплота внутренностей Кэреля поразила его. Чтобы сильнее почувствовать наслаждение и продемонстрировать свою силу, он вошел еще глубже. Кэрель не ожидал, что так мало будет страдать.
Он не делает мне больно. Ничего не скажешь, он это умеет.
Он ощутил в себе присутствие чего-то нового и доселе незнакомого ему и точно знал, что после происшедшей с ним перемены он окончательно становится педиком.... Его ноги соскользнули, и он снова уперся животом в край дивана.... Он испытывал смутную признательность к Норберу за то, что тот прикрывал его сверху. В нем проснулась легкая нежность к палачу. Он слегка повернул голову и, стараясь сдержать волнение, ждал, что Норбер поцелует его в рот, но ему не удалось даже увидеть лицо хозяина, который не испытывал никакой нежности по отношению к нему и вообще не мог себе представить, чтобы один мужчина поцеловал другого.... Два мужчины слышали лишь свое собственное дыхание. Кэрель... выставил свои ягодицы назад.
- А теперь я.
Легко приподнявшись на запястьях, он сжал ягодицы еще сильнее и почти приподнял Норбера. Но тот внезапно с силой привлек к себе матроса, схватив его под мышки, и дал ему ужасный толчок, второй, третий, шестой, толчки всё время усиливались. После первого же убийственного толчка Кэрель застонал, сперва тихонько, потом громче, и наконец бесстыдно захрипел. Такое непосредственное выражение своих чувств доказывало Норберу, что матрос не был настоящим мужчиной, так как не знал в минуту радости сдержанности и стыдливости самца.... Кэрель кончил прямо в бархат. А тот, что был на нем, безвольно уткнулся лицом в беспорядочно разбросанные и безжизненно свисавшие, как вырванная трава, кудри. Норбер не шевелился. Его челюсти, приоткрывшись, постепенно разжались и отпустили травяной затылок, который он укусил в момент оргазма. Наконец, огромная туша хозяина осторожно оторвалась от Кэреля. Тот снова выпрямился. Он всё еще держал свой ремень".
Это протокольное почти медицинское описание демонстрирует, как в Кэреле постепенно высвобождается гомосексуальное чувство. У Кэреля иной, чем у Норбера, подход к сближению с мужчиной, и для него это сладкое наказание. Потом он уже по собственному почину, безо всякого оправдательного предлога для самого себя, не раз приходил к Норберу, и та же сцена повторялась. Кэрель не принимал любовь всерьез, однако она и не сводилась для него "к чистой физиологии".... Норбер не любил его, тем не менее Кэрель ощущал, как в нем самом просыпается что-то доселе ему неведомое. Он начинал испытывать к Ноно привязанность" (Жене 1995: 198-200). А потом он пошел навстречу любовному предложению полицейского Марио, потом сам соблазнил еще одного молодого убийцу, перед тем, как выдать его тому же Марио. Свидание двух молодых убийц пронизано любовными признаниями (не хуже, чем у Жана Кристофа) и сексом. Уж такая в этой уголовной среде любовь. Уродливая, но любовь...
О себе самом Жан Жене, автор "Кэреля", рассказывал в интервью журналу "Плейбой". Уже в раннем детстве, лет с восьми, самое больше с десяти, он обнаружил, что его тянет к мужчинам.
"Я никогда не испытывал сексуальных влечений в чистом виде. Они всегда сопровождались нежностью; может быть, это чувство и было слишком неопределенным и скоротечным, но мои эротические желания никогда... никогда не сводились к голой физиологии... иначе говоря, они всегда сопутствовали любви. Я видел вокруг себя конкретных людей, индивидуумов, к которым не мог относиться как к винтикам какой-то огромной машины. Меня влекло к мальчикам моего возраста..." (Жене 1995: 318-319).
Безоблачное и страстное любовное свидание и соитие двух знаменитостей - замечательного танцовщика Рудольфа Нуреева со звездой рока Фреди Меркюри из "Квин" (оба вскоре умрут от СПИДа) - Рюнтю, биограф Нуреева, якобы на основе его письма расписывает на шести страницах (Рюнтю 1995: 245-251). Но нет смысла цитировать этот текст, так как всё это в пересказе Рюнтю, документальности нет, а писатель он слабый.
А вот другой, совсем анекдотический случай, который он передает со слов Нуреева, упомянуть стоит. Нуреев рассказывает о своем приятеле 50-летнем Гае. Тому некогда изменил любовник. Сокрушенный Гай хотел покончить с собой, но жаль было старушку-мать. Десять недель он молился и взывал к Богу:
"Пошли мне любого, кто не будет крутить любовь с кем попало вокруг.... Пожалуйста, помоги великому грешнику Гаю. Я буду верен ему, этому другу...
И Бог услышал его....
В полдень Гай встретил итальянского парня из Бари. Конечно, это была встреча в парке! Конечно, это было, как всегда, через туалетную щель в стене. Короткий флирт получился на грязном унитазе. Где еще может быть место хуже, как не здесь?!" Гай ликует и тело его бьет озноб: "Я влюблен бесконечно. Я даже не интересуюсь, как ты выглядишь без штанов. Перед моими глазами стоят твои лихорадочные глаза, влажные губы. О Люччиано, Люччи!" И, странное дело, молодой Люччиано отвечает взаимностью: "Я люблю в тебе всё, Гай!
Ты такой красивый! И особенно это самое... красивое место у тебя. Я теряю дыхание. Это сказочно. Я люблю тебя бесконечно и навсегда!"
И персонаж, названный у Рюнтю Нуреевым, резюмирует:
"Каждый из них переплавился в другого. Их души переселились в единую нирвану, познав гармонию и взаимоиспепеление. Туалетная встреча изменила суть мира, где они были неприкаянными странниками.... Сейчас у них однообразная семейная жизнь.... У них нет нового партнера каждый вечер. Их дружба - не игра... Однообразие таит в себе красоту. Да, все неизменно у них и сегодня, двадцать лет спустя.
Я смотрю на вас искоса и щурю глаза от зависти." (Рюнтю 1995: 299-306)
В гомосексуальном мире так же, как и вне его, высокая любовь, Любовь с большой буквы, редкость. Она выпадает на долю не каждому, не каждый на нее и способен. Но это вовсе не значит, что если ее нет, то закрыты дороги к счастью и благоденствию, к удовлетворенности жизнью. Я уж не говорю о том, что есть много сфер жизни, где человек находит возможности самовыражения. Конечно, они не вполне могут заменить сферу интимных межчеловеческих отношений - тех, которые придают жизни ощущение полноты и спокойствия. Но и в этих отношениях есть немало опор для чувств, немало и помимо любви. Есть дружба, родственные связи, причастность к традиции (связь: учитель - ученик), сотрудничество и общность соратников.
А сама любовь? У нас обычно в суждениях об интимных связях господствуют крайности: либо Любовь, благородная и рыцарская, либо низкий разврат. А на деле в самом "интиме" есть множество градаций, из которых высокая, воспетая поэтами Любовь - только высшая ступень, идеал, обычно недостижимый. Но ведь и другие ступени дают немало для души: восхищение и любование (пусть даже только обликом), благожелательное общение, приветливость, сочувствие, открытость, душевная теплота, взаимное наслаждение, удовольствие от возможности одарить, благодарность за красивые поступки, да бог весть что еще. Нет, не случайно для легких мимолетных связей используется тот же термин ("крутить любовь"), что и для самой трогательной первой любви или для супружеской любви. В этой шкале нередко одно переходит в другое.
У американского писателя и драматурга Теннесси Уильямса есть небольшой рассказ "Однорукий". Это история про изумительно красивого чемпиона по боксу, который потерял руку в аварии и стал хаслером (парнем-проституткой). Он отдавался тысячам клиентов, не чувствуя ничего, пока не попал на яхту, хозяин которой хотел снять порнофильм. Хаслер взбунтовался и убил хозяина. Его приговорили к электрическому стулу, и портрет его был во всех газетах. Но он был совершенно бесчувственен, холоден и равнодушен. И тогда в тюрьму стали прибывать бесчисленные письма любивших его клиентов. Сначала он не обращал на них внимания, потом стал читать их, потом отвечать на них. Это общение с людьми одного с ним плана всё более согревало его сердце.
"Раньше ощущения, которые он вызывал в других, были ему не только непонятны, но и отвратительны. Однако в тюрьме поток писем от мужчин, которых он забыл, но которые не забыли его, пробудил в нем интерес. В нем стали оживать эротические ощущения. Он со скорбью почувствовал удовольствие, когда пах легко возбуждался в ответ на прикосновения. Жаркими июльскими ночами он лежал на койке голый и огромной рукой без особой радости исследовал все те эрогенные зоны, которых тысячи незнакомых пальцев касались с такой ненасытной жадностью; теперь страсть их стала ему понятной."
(Уильямc 1993а: 274)
За день до казни он едва не соблазнил юного священника, пришедшего его исповедовать. Он жаждал отдать долг чувств. На электрический стул он взял с собой огромную кипу писем...
Не следует думать, что для геев любовь отождествляется исключительно с сексом, с плотскими усладами. Конечно, они занимают в голубой любви видное место. Для мужчин ведь вообще чисто сексуальная сторона любви, техника секса важнее, чем для женщин, у которых на первом плане эмоции и переживания. Мужчины в любви больше сосредоточены на том, что ниже пояса. Естественно, это особенно сказывается - так сказать, удваивается - на любовных отношениях мужчин с мужчинами. Но и здесь для многих дело не ограничивается техникой секса. А втайне о чем-то более прочном и широком, но тоже с мужчинами, мечтают все "голубые". Не всем это удается, не все на это и способны.
Вот письмо молодого паренька в журнал "Иначэй". Восемнадцати лет он уже сознавал себя "голубым" и решил откликнуться на частное объявление о знакомстве в журнале. Встретился с неким Т., который оказался вдвое старше его, но смотрелся симпатичным и интеллигентным человеком. Начались интимные свидания.
"После двух-трех месяцев знакомства я уже имел за плечами ряд сеансов порно и очень хорошо знал сексуальные вкусы моего знакомого. С каждым визитом он всё сильнее давал мне понять, что секс - это основа.... И что ни визит, то всё тот же сценарий: что-то поесть, фильм, раздевание, целование, лизание, взаимная дрочка. Этого ему хватало.... Он подтверждал, что ему хватало моих рук. Но в конце одного дня он предложил мне, чтобы я ему отсосал - хватит, если я выберу вкус презерватива. Тогда я решил, что этого я не могу сделать. Он спросил, есть ли у меня кто-то другой. А я на это: "Разумеется, нет. Но дело в том, что мы не вместе. Между нами нет никаких чувств, а я не машина для секса". Кажется, до него это не дошло."
Парень пресек это знакомство, а через некоторое время списался со своим ровесником К. Тот приехал к нему "и с той поры я знаю, что это ОН". "ОН" живет на другом конце Польши, они общаются по почте. Но "секс не имеет для нас такого уж большого значения. Мы понимаем друг друга, иногда ссоримся, но мы вместе, терпеливо снося разлуку. К. - это тот человек, по которому я тоскую, мы согласовываем свои взгляды, интересы - мы просто счастливы."
(Miody "S." 1997: 24)
4. Ненавидимая любовь
Но однополая любовь - это ненавидимый род любви. Его ненавидят и презирают массы обычных людей, преследуют и карают власти в ряде стран, еще не так давно - ив нашей. Известный американский активист движения голубых против СП ИД а Ларри Крамер в книге "Репортаж из всеобщей катастрофы" (Kramer 1990: 232) пишет:
"Удивляюсь, почему так много голубых требуют, чтобы наша жизнь и деяния показывались непременно "положительно", когда на деле мы прошли через такой ужас. Евреи требуют от себя и от мира постоянно помнить об их мучительной истории. Гомосексуалов ненавидели религия, государство, страна, мир, история, родители, семья и товарищи. (Это страшная уникальность ситуации геев: могут ли евреи вообразить, чтобы их ненавидели собственные родители только за то, что они евреи?)"
Порою ненавистна эта любовь и самим "голубым". "Покажите мне счастливого гомосексуалиста, и я покажу вам веселого покойника", - повторил за одним писателем тот "голубой" витеблянин, письмо которого в журнал я цитировал в предисловии (Голубая гостиная 1992: 18). "Семейство однополых невозможно, - с горечью констатировал Евгений Харитонов. - Почему плохо одному. Нет никого рядом и не о ком позаботиться. Холодно жить на одного себя... я живу один зачерствел перестал понимать простые жизненные заботы людей, потому что у меня их не было" (Харитонов 1993: 200, 203, 204).
Оригинальный петербургский режиссер и писатель-концептуалист Евг. Харитонов, живший в советское время и при жизни не могший опубликовать ничего (всё печатается посмертно), отличался двумя особенностями - нескрываемым гомосексуализмом и идейным антисемитизмом, с этаким патриотическим и почвенническим уклоном. Впрочем, антисемитизм его был странным: он не только признавал за евреями силу (это для антисемитов равносильно сигналу об опасности), но и признавался, что с детства водился именно с евреями, потому что и сам был по воспитанию, по интеллигентности, по удаленности от среды как бы евреем (Харитонов 1993: 208-209). Националистам заранее отвечаю: да нет, у него чисто русское лицо.
Он вообще уподоблял "голубых" евреям (Харитонов 1993: 248): та же повсеместность и та же отчужденность. Как и евреи, "гомики"- часто на виду, они - пища для анекдотов, предмет зависти и ненависти толпы (там юдофобия - тут гомофобия). Впрочем, до него и до Крамера эту идею подробно развивал Марсель Пруст (1993а: 27-30): педерасты избегают друг друга, ищут общества людей, которые были бы им во всем противоположны и которые не желают с ними общаться, вместе с тем они окружают себя такими же, как они, потому что их преследуют, потому что их срамят, даже в истории им доставляет удовольствие напомнить, что и Платон был таким же, в чем они опять-таки уподобляются евреям, которые аналогично напоминают о еврействе Христа...
Строжайшими запретами на однополую любовь (почему-то запретами только для мужчин) и гонениями на впавших в такую любовь отличались самые тиранические и кровожадные режимы. Как и антисемитизм, гомофобия для их аттестации словно лакмусовая бумажка. Диктаторы и тираны - Гитлер и Сталин, - подсознательно чувствуя свою ущербность и шкурой ощущая вред, наносимый их тиранией массам людей, - старались убедить мир и себя, что спасают народы от скверны, в частности - от заразы гомосексуализма. Кроме того, сам тот факт, что люди ведут себя иначе, чем все, был страшен и ненавистен поборникам "монолитного единства".
Как ни смешно, сама ненависть к мужеложству была унаследована этими антисемитскими режимами у евреев. Это ведь продолжение иудео-христианской религиозной традиции. Харитонов как-то проглядел этот факт - вот был бы ему дополнительный повод осуждать евреев. Деннис Прэгер из Колумбийского университета даже приписывает евреям совершенно исключительную роль в преодолении хаотичности сексуального импульса у человечества и называет библейские запреты на гомосексуальность "иудейской сексуальной революцией" (Prager 1990; Прэгер 1998). Он считает, что до этого великого свершения все народы практиковали гомосексуальные и прочие вольности. Это не так. У первобытных народов есть разные установки относительно любви между мужчинами. По антропологической выборке Форда и Бича (Ford and Beach 1965: 136-140), из 76 учтенных в ней первобытных народов у 49 такая любовь считалась приемлемой или даже нормальной, а 27 за нее преследовали и наказывали. В древнем мире раскол продолжался. Древние греки и римляне принадлежали к первой группе, древние евреи - ко второй, то есть к меньшинству.
Восточные славяне - наоборот, к большинству. Правда, писатель-почвенник Распутин, националистически настроенный, убежден в противном. "Что же касается гомосексуалистов, - говорил он по телевидению, - оставим России ее чистоту. У нас свои традиции. Этот вид общения между мужчинами ввезен из-за границы. Если они считают, что их права ущемлены, то пусть уезжают и живут в другой стране" (Карлинский 1992: 104). Эта убежденность свидетельствует о том, что писатель плохо знает исконную культуру своей страны.
У восточных славян в язычестве, по-видимому, гомосексуальные отношения считались вполне приемлемыми, судя по многим "пережиткам" в Древней Руси. Славянское язычество в этом смысле было близко к греческому язычеству, и эта традиция была очень живучей. Из первых русских святых Борис был очень близок с отроком-венгром, любившим его "паче меры". Над трупом Бориса, как сообщает его "Житие", отрок горько оплакивал его красоту ("лепоту тела") и был тоже убит. Польский летописец Длугош сообщает, что при Болеславе Смелом (тоже в этом повинном) сия мерзость проникла в Польшу якобы из Руси, где эти обычаи были общераспространенными. Сугубо гомосексуален был царь Василий III, который не мог сожительствовать с женой Еленой Глинской, если рядом не было обнаженного сотника (Карлинский 1992: 104). Известна плотская любовь его сына, Ивана Грозного, к своему красавцу-постельничему Федьке Басманову, танцевавшему в женском платье для царя (сохранились жалобы бояр на злоупотребление этого фаворита телесной близостью к царской особе и прямые обвинения в службе царю "гнусными делами содомскими"). Были у Ивана и другие любовники, например, Васютка Грязной (Парамонов 1993).
Широкое распространение гомосексуальных отношений на Руси XV - XVII вв. и либеральное отношение к ним в народе с изумлением отмечают многие иностранные путешественники - Герберштейн, Олеарий, Маржерет, Тэр-бервилл, Коллинз. Это согласуется с непрерывными обличениями этого "пережитка", которые православными отцами церкви были адресованы пастве при Рюриковичах и первых Романовых (например, 12-я проповедь митрополита Даниила, XVI век). Обличители в рясах стыдили русских воинов: мало, де, вам, взяв города, насиловать жен и девиц, так вы еще и отроков насилуете. В XVII в., при царе Алексее Михайловиче, Юрий Крижанич в своих "Политических думах" взирал изнутри России на содомский грех ее жителей и ставил им турок в пример: "Эти неверные не менее нас грешат противоестественным грехом, но они соблюдают стыдливость; никто у них не промолвится об этом грехе, не станет им хвалиться, ни упрекать другого... В России же этот гнусный грех считается шуткой. Публично в шутливых разговорах, один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху..." (Русское 1866: 17-18).
Только при Петре, который и сам не брезговал плотской связью со своими денщиками (и любил использовать живот денщика вместо подушки), было в России введено по шведскому образцу наказание за мужеложство для военных - только потому, что это европейский обычай. Так что из-за границы ввезли как раз запреты мужеложства - сначала религиозный, потом правовой. Для гражданских лиц уголовное наказание за мужеложство в России существовало только с 1832 г. до 1917 - всего 85 лет. Это вам не Западная Европа, где жесточайшие наказания за содомию (кастрация и смертная казнь) существовали больше полутора тысяч лет - с IV века!
