Чесночный соус

3 измельченных зубчика чеснока

Горсть очищенных грецких орехов

¹/₄ чайной ложки соли

Свежий черный перец

5 жидких унций (150 миллилитров) масла грецких орехов

2 столовые ложки красного винного уксуса

1 желток яйца, сваренного всмятку

1 столовая ложка свежей порубленной петрушки

Раздавите до кашицы чеснок и грецкие орехи в ступе. Смешайте полученное с солью, перцем, маслом и красным винным уксусом. Добавьте яичный желток, хорошо размешайте, добавьте петрушку.

Этот соус — фирменное блюдо района Лангедок,[83]часто подается с magrets de canard;[84]пропорции ингредиентов весьма варьируются, и экспериментирование на основе собственного вкуса, следовательно, допустимо.

Позже в тот же вечер (и, признаюсь, не только к моему удивлению) меня вызвали в многокомнатный номер миссис Батли-Баттерс. Придя, я обнаружил, что она лежит в кровати, одетая в смехотворно украшенную, изысканную ночную сорочку; подпираемая множеством подушек, она пила шампанское, и мне было очевидно, что она к тому же была слегка пьяна.

— Дорогой мальчик! Орландо — (да, я спросила у них твое имя, и еще много чего о тебе!) — прости глупую старую женщину, и сядь здесь, на кровать.

Она жеманно похлопала по одеялу.

— Ты молод, — сказа она. Затем вздохнула. — Так молод. Я обожаю молодость! Вот, возьми шампанское.

Я был удивлен тем, что столь хрупкая рука, присоединенная к столь истощенному запястью, обладает достаточной силой, чтобы твердо держать бутылку. Она наполнила мой бокал, и я сделал небольшой глоток.

— «Laurent Perrier»,[85]— прошептал я с интонацией ценителя.

— Да. Ты украдкой посмотрел на этикетку?

— Я в этом не нуждаюсь, мадам.

— Во имя небес, Орландо, зови меня Ариадной!

— Хорошо, Ариадна.

— Ты знаешь, дражайший мальчик, я пью шампанское каждый день; или, по крайней мере, каждый день за прошлое — ну, один только Господь знает, сколько лет — и я до сих пор не могу отличить одно от другого. Это удивляет тебя? Может быть, даже шокирует?

— Вовсе нет. Вы точно знаете то, что вам нравится.

Теперь одна рука лежала на моем бедре.

— Да, мой дорогой, я знаю. И мне нравишься ты. На самом деле, ты мне очень сильно нравишься. Ты очень хорошо выглядишь, ты знаешь об этом?

— Я унаследовал внешность своей матери, — ответил я. — Она была чрезвычайно красивой женщиной.

— Осмелюсь сказать, что да. А ты чрезвычайно красивый молодой человек.

— Моя мама была талантливой актрисой. Она была по-настоящему artiste. [86]

Я выпил еще немного шампанского, а затем сказал:

— Что я здесь делаю, Ариадна?

— Я хочу, чтобы ты сделал меня счастливой; я же говорила тебе, что обожаю юность. И — и я хочу сделать счастливым тебя, Орландо. Что по-настоящему осчастливит тебя? Скажи мне.

— По-настоящему осчастливит?

— По-настоящему осчастливит.

— Независимость, — сказал я.

— Независимость?

— Отель Фуллера — это лишь ступенька для меня, просто стоянка на дороге; в конце концов, я хочу иметь свой собственный ресторан, свою собственную кухню, на которой я смогу создавать свои собственные шедевры. Я хочу — я намереваюсь — быть великим шеф-поваром. Одним из величайших, которые когда-либо существовали. Это моя мечта с тех пор, как я начал. Настоящее счастье для меня — это превращать мечту в реальность.

— О, Орландо!

Она наклонилась вперед и поцеловала меня в щеку; это было странное ощущение, словно меня пощекотали полоской теплой, мокрой замши.

— Возможно, мой дорогой, мы можем сделать друг друга счастливыми?

— Возможно, Ариадна.

— Хотя бы на короткое время. Я имела в виду то, что я сказала о твоем соусе бешамель.

— Да, благодарю вас.

— Это была не просто бесхитростная уловка, знаешь ли. Я на самом деле имела это в виду.

— Но это все равно была уловка?

Она захихикала, и это напомнило мне бессмысленный смех окончательно состарившихся людей.

— Конечно. Всю эту вычурную чепуху о соусах, которые похожи на пианино, я читала в модном кулинарном журнале; это была статья Артуро Трогвилла. Я посмотрела ее специально для какого-нибудь случая. Ты видишь, все было спланировано! Однажды вечером я заметила, как ты пересекал фойе отеля, и твердо решила там и тогда выяснить, кто ты такой, и встретиться с тобой. Ты напоминаешь мне маленького Стэна, когда он был юн.

— Стэна?

— Да. Это было очень безнравственно с моей стороны? Ты сильно сердишься?

— Я очарован, Ариадна.

— Я, знаешь ли, могу быть безнравственной. О, на самом деле могу.

Блуждающая рука теперь теребила молнию на моих штанах, келоидные суставы громко скрипели.

— Ариадна, вы на самом деле не должны…

— Спорю, у тебя великолепный ванька-встанька, — сказала она противным клейким тоном, с удивительной непосредственностью.

— На самом деле, я думаю, что у меня как раз такой. Но это неправильно.

— Такой же, как был у Стэна.

Кто, черт подери, этот Стэн?

— Ариадна, кто этот…

Ей, в конце концов, удалось расстегнуть замок, и ее пальцы прокрались внутрь.

— Видите ли, — сказал я, — такие вещи чреваты для меня серьезными проблемами с управляющими…

— Разве кто-нибудь узнает?

— Обслуживающему персоналу строго запрещено…

— Ох, Орландо, я живу слишком долго, чтобы мне что-то запрещать!

— И, тем не менее, Ариадна…

Она снова захихикала.

— Кроме того, я не должен воспользоваться вашим предложением, — сказал я.

— Почему же нет? В любом случае, я единственная, кто может воспользоваться тобой. Дорогой, разве ты не видишь, что я пытаюсь совратить тебя?

Я чувствовал, как мои хлопковые подштанники подцепил один из ее рифленых ногтей.

— Ты не хочешь помочь мне осуществить твою мечту? — спросила она.

— Конечно, хочу, но все это такну, — так неожиданно…

— Тебе не кажется, что перспектива совращения достаточно захватывающая?

Конечно же, я считал перспективу получения даже доли ее богатства весьма захватывающей, так что вопреки своему отвращению, я был осторожен со словами.

— Это глупый вопрос, — сказал я.

— Конечно, глупый. Молодость не может, но уступает сладости соблазна…

Немного поразмыслив над этим гротескным происшествием, я был крайне поражен высокой степенью сноровки в искусстве корысти, которую я, казалось, приобрел столь непринужденно и быстро; однажды блеснувшее оптимистическое обещание моего продвижения, которое предлагали финансовые средства этой зловонной старой ведьмы, — и я напряг все силы, чтобы уцепиться за это. Мне, во всяком случае, не было стыдно так поступать, ведь разве не клялся я, что применю все свое физическое очарование ради хорошего дела? Очарование мое было, в конце концов, получено в наследство от самой дорогой из матерей — моей королевы Хайгейта, — и получение прибыли с его помощью, несомненно, возвеличило бы ее память. Единственная моя проблема заключалась в том, как выжать столько, сколько смогу, из миссис Батли-Баттерс за минимальную отдачу, так как даже у моего ваньки-встаньки есть гордость, и я бы предпочел не инвагинировать его; все же — когда я обдумывал, что она может сделать для меня — это был случай пребывания в состоянии utrumque paratus. [87]

— Ох, Орландо, Орландо, — прошептала она, струйка пенящегося шампанского появилась из уголка ее рта и стекла по морщинистому подбородку.

Затем она сказала:

— Я думаю, что пьяна.

— На самом деле, Ариадна, вы просто в стельку.

— Меня сейчас вырвет.

Она резко упала на меня, ее голова сильно ударялась о мое плечо, я и пришел в замешательство и смутился, наблюдая, как кожа на се голове начала странно соскальзывать, потом я понял, что у нее парик. К моему облегчению, неожиданная встреча ее похожей на клешню руки с моей сморщившейся мужественностью неожиданно прекратилась.

— Я сплю? — пробормотала она сквозь бульканье слюны.

— Нет, — сказал я, — но вы устали. Возможно, вам следует поспать.

— Милый Орландо…

— Милая Ариадна.

Я оставил ее прямо так, как она была, растянувшейся на подушках, и на цыпочках вышел из комнаты. На следующий же день я получил подарок — завернутые часы «Раймонд Вейл», с ними была маленькая карточка в форме сердца, на которой были неразборчиво написаны слова: «Возможно, мы можем превратить мечты друг друга в реальность».

Я видел, как Мастер Эгберт, пока я спал, с головы до ног осмотрел меня и часы на моем запястье.