2015-06-30
202
1 3/4 фунта (800 грамм) превосходной плоти, взятой у того, кто скончался
от удовольствий боли, порезанной на 8 больших кусков
4 жидкие унции (120 миллилитров) оливкового масла
2 луковицы шалота, мелко порезанного ДЛЯ МАРИНАДА:
3/4 бутылки «Кьянти»
2 столовые ложки винного уксуса
1 луковица, мелко порезанная
2 головки чеснока, очищенные и порезанные
1 побег свежего чабреца, свежего розмарина
1 лавровый лист
1 маленький кусочек оранжевой приправы
Смешайте вместе все ингредиенты для маринада и оставьте в получившейся смеси плоть не менее чем на 24 часа. После этого профильтруйте мясо, овощи и травы, и сохраните жидкость.
Пожарьте мясо несколько мгновений на обеих сторонах в оливковом масле. Добавьте шалот, порезанные овощи и травы. Прожарьте чуть подольше, затем перенесите на жаростойкую глубокую тарелку и полейте жидкостью маринада. Готовить на нижней полке духовки при температуре 150ºС/300ºF, указатель рукоятки на 2 порядка, 3 1/2 часа.
Блюдо, которое я подал Amici di Germania, было настолько сенсационным, что я даже не ожидал этого, учитывая действие плоти Герра Штрайх-Шлосса и склонности братства.
— Маэстро Орландо! — восторженно завопил лысый последователь с бычьей шеей, — небесный вкус! Еще, еще! Принесите нам еще!
Так я и сделал, и они ели с беспощадным аппетитом, губы лоснились соком, сочная мясная жидкость стекала по их подбородкам, глаза увеличились как при воспалении щитовидной железы, а щеки раздулись, как будто они проглотили, не жуя, сочное наслаждение необыкновенно преобразованного тевтонского извращенца.
— Как жалко, что Отго нет с нами, — в конце концов, сказал кто-то.
Голос через стол заметил:
— Я полагаю, он уехал с нашим дорогим Генрихом в тур по провинции.
— О, Боже, как много он потерял!
Я не смог отказать себе в удовольствии и осторожно самодовольно улыбнулся.
Медленно, постепенно ускоряясь, безумие начало охватывать их: они перестали просить еще Manzo Gordiano и развалились на стульях, их тела раздулись, а души насытились эмоциональным жаром, который мое творение разожгло и снабдило топливом; негромкие стоны вырывались из их открытых ртов, пузыри слюны появлялись и лопались на их губах; дрожание век было единственным заметным движением на их покрасневших остолбеневших лицах. Затем, когда эндогенное истощение стихло, давая путь апвеллингу,[184]который вскоре распустился из оживающей заинтересованности, через аппетит — к болезненному голоду и, в конце концов, к ненасытному желанию, они начали трогать друг друга через столики — кончики пальцев, умудряющиеся занять нужное место, руки, хватающие и срывающие, глаза, назначающие любовные свидания. Некоторые из них цеплялись за свои воротнички, срывая с себя галстуки и расстегивая пуговицы; их голоса становились более громкими, жалобными, неприличными, окрашенными нервным предвкушением; затем они начали кричать.
— Я думаю, — заметил я Жаку, — что нашим гостям уже пора. Полагаю, они страстно желают продолжить свои личные — мероприятия — в конце вечера.
На самом деле они буквально сражались за то, чтобы добраться до двери. Некоторые из них уже держались за руки, явно разделившись на пары для поклонения богине боли.
— Маэстро, как мы можем отблагодарить вас? — закричал один из них, сжимая мою ладонь в своей, потной и жирной.
— Ваше удовольствие — лучшая награда, — скромно ответил я.
Это было правдой, но, когда последний из них ушел, я был рад обнаружить, что столы были покрыты банкнотами, такими толстыми и хрустящими, и мои чувствам предстоял духовный подъем, будто снежный покров покрыл зимний ландшафт. В утилитарных сущностях этого мира даже гений — характером и таланом достаточно удаленный от всего мирского — должен быть умным, как змея.
