2015-06-30
448
Как ни ждали этого сигнала, как ни готовились к решающему штурму Рейхстага все участники нашей истории, но одолевало в те минуты каждого еще одно очень сильное желание – хотя бы часок, хотя бы полчасика приткнуться где-нибудь и поспать. Ведь начиная с первого дня Берлинской операции, уже шел четырнадцатый день почти непрерывных, если не считать нескольких кратких перерывов, боев. Даже высокому командованию за эти две недели поспать удавалось только урывками. Что же говорить про тех, кто все это время находился на передней линии огня. В редкие минуты затишья бойцы засыпали, как умирали: то есть мгновенно – там, где свалила страшная, ни с чем, кроме смерти, не сравнимая усталость. Ведь недаром в народе так и говорят: «смертельная усталость»!
Кое-как такие минуты сна, больше похожего на стремительный в сознании провал, удалось урвать лишь некоторым. Еще в начале дня, после окончания боев за «дом Гиммлера», на три часа отключился капитан Маков. Утром между двумя безрезультатными атаками столько же времени проспал Неустроев. Правда, перед решающей атакой ему было уже не до сна: к 21.00 передовой штурмовой отряд его батальона – стрелковая рота И. Съянова стала выдвигаться на исходную… Однако странное дело, но перед решающей атакой у большей части бойцов, когда вроде бы все подготовлено и можно хоть на четверть часа забыться в глубоком сне, это желание как рукой сняло. Видно, предчувствие значимости – позже будут писать «историчности» – предстоящего в их личной жизни вдруг наполнила эти минуты перед решающим испытанием особым волнением и особым нетерпением. Скорей бы уж!
В Москве оставалось полчаса до полуночи, когда в Берлине стрелки на командирских часах показали 21.30. И сразу уши закупорила звуковая волна от мощных разрывов на Королевской площади, заходили ходуном массивные стены «дома Гиммлера». Сполохи от ярких, похожих на частые вспышки сотен молний разрядов врывались сквозь провалы полуподвальных окон.
По Рейхстагу и прилегающим к нему площадям гулял гигантский огненный смерч. Расчет строился на том, что при артобстреле противник – как это уже было во время предыдущих атак – оставит траншеи, отойдет от бойниц, дабы переждать налет в подземелье. В результате атакующие получали возможность сравнительно беспрепятственно подойти к зданию. Надо было только как можно резвее проскочить те несколько сот метров, которые теперь в равной степени отделяли батальоны Неустроева, Давыдова и штурмовой группы Макова, находящихся в «доме Гиммлера», и батальон Самсонова с группой Бондаря, приготовившихся атаковать со стороны швейцарского посольства.
Капитан Маков решил выдвигаться чуть раньше других. Поэтому отдал приказ «Вперед!» минуты за три до окончания артподготовки. Разведчики выскочили из углового оконного проема и сразу устремились к каналу. Расчет капитана оказался верным, потому что в это время артиллерия перенесла основную часть своего огня в глубину Тиргартена. В воздух взметнулись гроздья зеленых ракет.
При слепящем глаза контрасте световых вспышек от разрывов и опустившейся над городом ночной темноты (в десяти метрах уже ничего не было видно), да еще в тучах пыли, дыма и пороховой гари, ориентироваться было очень сложно. Тем не менее, двигавшийся первым Загитов вывел группу точно к намеченному еще днем месту переправы. По большой, примерно метрового диаметра железобетонной трубе, которая еле угадывалась в темноте, цепочкой друг за другом перебежали Загитов, за ним Минин, затем Лисименко, Бобров и Маков.
В это время за их спиной Неустроев уже разворачивал свои роты. Одновременно с ними справа по направлению на южный депутатский вход двинулся батальон В. Давыдова, а слева в атаку поднялись бойцы старшего лейтенанта Самсонова. На его фланге стрельбы поначалу совсем не было. На правом, оттуда, куда добрался передовой отряд давыдовского батальона, группа разведчиков во главе с капитаном Сорокиным, слышались лишь отдельные очереди.
Фронт наступления всех трех батальонов составлял чуть более 200 метров. Однако все тот же – будь он неладен! – водный рубеж на площади не позволял наступающим развить стремительную атаку. Бойцы вынуждены были задерживаться на переправе, а затем мелкими группами в темноте продолжать наступление. Кроме того, по мере продвижения к Рейхстагу часть бойцов всех трех батальонов оказались вне полосы наступления своих подразделений. В таком смешанном составе они достигли рва и стали переправляться цепочкой друг за другом через ров – кто-то по следам разведчиков группы Макова, а кто-то, найдя и свои переходы по тем же швеллерам и трубам. Управление подразделениями при этом, конечно же, нарушилось. Но останавливаться, устанавливать связь и ждать командирских приказов было некогда: на открытом месте бойцы вновь могли попасть под шквальный огонь. Поэтому, не разбираясь по своим подразделениям, все, кому удалось достичь «канала» и переправиться через него, бегом ринулись к Рейхстагу.
Маковская группа, от которой к этому моменту осталось четверо разведчиков во главе с капитаном и радист, не ожидая остальных, уже была неподалеку от парадного входа. Как раз в этот момент справа и слева заговорили уцелевшие огневые точки противника. «Однако огонь этот был малоэффективен, – вспоминал М. Минин, – так как нас хорошо защищали штабеля кирпича, отвалы земли и временные строения, расположенные возле Рейхстага.
Когда приблизились к Рейхстагу, на ходу открыли автоматный огонь по главному входу и, не задерживаясь ни на секунду, сразу же стали подниматься по широкой гранитной лестнице, заваленной осколками кирпича. На нижних ступенях этой лестницы мы неожиданно столкнулись с каким-то неизвестным нам солдатиком, который стоял и явно не знал, куда ему двигаться. Обгоняя его, Гиза Загитов крикнул: «Смелее, браток, вперед!»
Вспоминая об этом эпизоде потом, мы часто шутили, что этот безымянный герой, первым достигший ступенек главного входа, видимо, раздумывал: брать ему Рейхстаг одному или ждать подмоги» [105]
Там же. С. 218.
[Закрыть]
.
Забегая вперед, следует заметить, что таких внезапно откуда-то появившихся словно из-под земли «братков» оказалось несколько человек. Это были, в основном, те бойцы, которые во время неудачных дневных атак не смогли вовремя отойти назад. Укрывшись в воронках и щелях, они чудом уцелели под ураганным огнем. А когда опустилась ночь и основные силы пошли в атаку, присоединились к наступающим. Характерен в этом плане рассказ Р. Кошкарбаева – командира стрелкового взвода из 674-го полка Плеходанова: «Я прыгнул из окна „дома Гиммлера“ и оказался на площади – попал под обстрел, укрылся у трансформаторной будки в воронке, здесь со мной оказался разведчик полка Григорий Булатов… Дальше двигаться нельзя. Решили ждать дотемна. Часов в девять вечера мы поднялись и броском добежали до парадного входа. Здесь и воткнули флаг в замурованное окно. Вскоре появился батальон Неустроева. За батальоном Неустроева пришел и наш батальон». За исключением сдвига во времени (до окончания нашей артподготовки в 21.30 вряд ли можно было целым и невредимым добраться до Рейхстага), все остальное вполне согласуется с рассказом других непосредственных участников штурма. И в первую очередь разведчиков из группы Макова. Поэтому вернемся к тому моменту в рассказе М. Минина, когда они, неожиданно обнаружив на ступеньках Рейхстага одинокого бойца, предложили ему двигаться вместе к парадному входу.
«Массивная двухстворчатая дверь, в которую можно было въехать на машине, оказалась запертой. Справа и слева от нее дверные проемы были замурованы кирпичом. Возле нас вскоре скопилось до взвода солдат. Пытались дружно подналечь плечом, бить ногами и прикладами, но дверь не поддавалась. У входа образовалась небольшая заминка, во время которой мы с Бобровым успели прикрепить к стене то Красное знамя, которое вручили нам в нашей артбригаде. Получалось, что по времени это было где-то 22.10—22.15.
Конечно, прикреплять кусок полотна в темноте и крайне нервозной обстановке к вертикальной стене было не так-то просто. Но с помощью Боброва, который откуда-то притащил трехметровую лестницу, я забрался повыше. И, нашарив руками в кирпичной кладке узкую щель, защемил в нем угол красного полотна».
Вслед за Мининым свои флаги у главного входа стали пристраивать и другие бойцы. В том числе и Кошкарбаев с помогавшими ему разведчиками капитана Сорокина.
Однако долго этим заниматься было нельзя. С каждой минутой фактор внезапности таял. В Рейхстаг следовало врываться не мешкая, пока на первом и втором этажах оставались лишь наблюдатели, а загнанный артобстрелом в подвалы гарнизон еще не успел подняться.
Пока это обстоятельство наилучшим образом использовали разведчики Макова и присоединившиеся к ним у главного входа воины других передовых групп. Однако следовавшие за ними основные силы батальонов уже столкнулись с тем, что встречный огонь из окон Рейхстага каждую минуту становился все плотнее и плотнее. Хорошо хоть, что те, кто оказался у его стен, был уже вне зоны досягаемости вражеских пуль.
Теперь главной задачей авангардной группы было пробить дверь. Но чем?
Опять самым находчивым оказался Загитов. Он вспомнил, что, когда с ребятами подбегал к лестнице, чуть не споткнулся о валявшееся возле первых ступенек довольно увесистое бревно.
Вот его-то Гизи и предложил использовать в качестве тарана. Маков сразу же одобрил эту инициативу. Загитов и Лисименко бегом отправились за бревном. И уже через несколько минут подтащили его к двери. Раскачивали свой «таран» вдесятером. А направлял его в створку стоящий впереди Загитов. После нескольких мощных ударов створки распахнулись. А Гизи, как стоял первым, так первым вместе с бревном и влетел в темные недра Рейхстага.
30 апреля. Ночь. «Мы рвемся к вершине, ни шагу назад!»
Четверо суток шла к этому мгновению группа капитана Макова. Четверо суток с боями, в разведке шаг за шагом пробивались – где самостоятельно, а где с бойцами Неустроева, где ползком, а где перебежками – к моменту, когда можно будет достать спрятанное на груди у младшего сержанта Минина полотнище, чтобы развернуть и закрепить его на Рейхстаге. А ведь на каждом метре этого заключительного отрезка их долгого фронтового пути жестоко переменчивая военная судьба могла и отвернуться. И тогда пришлось бы вытаскивать не красный флаг из-за пазухи, а последний патрон из нагрудного кармана.
Где к тому же ждала своего черного часа предсмертная записка домой… Но они дошли. И оказались на черте рейхстаговского порога. Теперь оставалось совсем немного – всего два с половиной этажа. Но какими ответственными, какими тяжелыми обещали стать эти последние ступени, ведущие к покорению самой главной на войне высоты, имя которой – Победа.
Так – или примерно так – можно было бы описать их чувства у подножия этой высоты. Но только постфактум. Потому что в суровой на тот момент действительности надо было думать совсем о другом. Причем быстро думать. И сразу же, почти одновременно действовать.
Следует признать, что и тут маковцы, а вместе с ними и другие дошедшие до Рейхстага, оказались на высоте.
…Потому что сразу же взялись за самое в данные минуты важное. Пока враг не опомнился, пока в наземных помещениях Рейхстага находились незначительные силы противника, следовало захватывать помещения первого этажа, и если не полностью блокировать, то хотя бы максимально затруднить выход основной части гарнизона из подвалов. В очень сложной обстановке ночного боя в незнакомом помещении, да еще в перемешанном, лишенном привычного управления составе командование на себя взяли те командиры, которые оказались в авангардной группе. Это были капитан Маков, офицеры из Зинченкоского батальона – замполит А. Берест и начштаба И. Гусев, агитатор политотдела 150-й дивизии капитан И. Матвеев и еще несколько человек. По их командам первое, что стали делать ворвавшиеся в здание бойцы, – это забрасывать гранатами коридоры и выходы из подземелья. Ориентироваться в кромешной темноте приходилось, в основном, по вспышкам автоматных очередей. Маков распределял бойцов с пулеметами по точкам, чтобы те пресекали малейшее появление немцев из подвалов короткими прицельными очередями, когда к нему подбежал Алексей Бобров. Поскольку капитан Маков воспоминаний после себя не оставил, сошлюсь далее на документальную запись его рассказа в радиопередаче журналистки Анненской. Вот что он поведал относительно распоряжения, которое отдал своей группе в первые же минуты нахождения в Рейхстаге: «Меня разыскал Лешка Бобров. Я говорю ему: „Давай быстренько собери ребят и Минина сюда!“ Минин прибежал ко мне, запыхался. Я говорю: „Миша, я сейчас дам вам пехотинцев, человек семь. Пробивайтесь наверх! Надо выполнять основное боевое задание! – И мои ребята ушли… “
Шансов в такой кромешной темноте, в совершенно незнакомом помещении, без плана найти нужный выход на крышу было не так уж и много. Но сразу же выручило то, что у предусмотрительного Загитова оказался ручной трофейный фонарик. Именно он, подсвечивая дорогу, обнаружил слева от входа дверь, а за ней ведущую наверх лестницу, которая во многих местах была разрушена. Так что пришлось пробираться через проломы, ориентируясь на сигналы Загитова. Снова вернусь к воспоминаниям М. П. Минина: «Ринулись по лестнице. Впереди Загитов. Я от него только слышу: „Миша, за мной! Миша, за мной!“ Дальше Лисименко, Бобров… Мы не знали, что нас впереди ждет, что с нами будет. Но такое было настроение, такая приподнятость духа, что мы попросту забыли об опасности. Но сказывалось, что мы были из одного дивизиона, знали друг друга много лет. И поэтому действовали слаженно, с головой. Все коридоры, которые выходили на лестницу, забрасывали гранатами Ф-1 и прочесывали автоматными очередями. Мы уже были на втором этаже, когда снизу на помощь нам уже устремились многие воины из стрелковых подразделений. Часть из них сразу же залегла у входов в коридоры, чтобы не допустить проникновения противника на лестницу, а остальные бежали с нами наверх.
По пути я случайно наткнулся на торчащую из стенки тонкостенную трубку. Сильно рванул ее на себя, и она легко отломилась. «Сгодится в качестве древка знамени», – подумал я.
Когда достигли чердака, нужно было скорее находить выход на крышу. После того, как прочесали чердак автоматными очередями и бросили в темноту несколько гранат, Г. Загитов посветил фонариком и сразу обнаружил невдалеке грузовую лебедку, две массивные пластинчатые цепи которой уходили наверх. Звенья гигантской цепи были такой величины, что в них свободно входила ступня ноги. Куда она могла привести, мы, конечно, не знали. Но, действуя наугад, один за другим вчетвером лезем по цепи наверх. Как всегда, впереди Гиза Загитов, а за ним – я со знаменем. Чтобы удобнее было лезть, «древко» я держал в зубах, автомат за спиной, а в правой руке пистолет. Метра четыре лезли по цепи, пока не достигли слухового окна, через которое и выбрались на крышу. Вблизи в темноте еле виднелся силуэт небольшой башни, к которой я и Загитов стали прикреплять Красное знамя. Вдруг на фоне огненного зарева от разорвавшегося на крыше снаряда А. Лисименко заметил наш дневной ориентир – «Богиню победы», как мы тогда назвали скульптурную группу.
Несмотря на артиллерийский обстрел, решили водрузить Красное знамя именно наверху этой скульптуры – с нее в дневное время знамя будет видно очень хорошо. Здесь же на крыше в темноте почти на ощупь написал на полотне знамени свое имя и имена товарищей.
Чтобы привязать знамя к металлическому «древку», Загитов разорвал свой носовой платок на тесемки. Этими тесемками мы привязали два угла полотнища к трубке. Обдирая в кровь руки о зазубрины многочисленных пробоин от осколков снарядов, с помощью товарищей я залез на круп бронзового коня. Нашел отверстие в короне великанши и закрепил в нем «древко». Чтобы знамя не упало, «древко» привязал к короне теми же тесемками от носового платка Загитова. Длинных и более прочных тесемок можно было нарвать и из самого полотна знамени, но мы в спешке не догадались этого сделать.
Только тогда, когда была полностью выполнена боевая задача (было это около 22.30 —22.40 по местному времени), я почувствовал всю опасность своего положения. Я продолжал стоять на бронзовом коне, держась за корону великанши. На крыше Рейхстага рвались снаряды и мины. От взрывных волн качалась бронзовая скульптура. Мне казалось, что вздыбленный конь свисает над фронтоном и вот-вот вся эта бронзовая громадина вместе со мной грохнет вниз.
Как только я слез с коня, мы все обнялись и решили немедленно доложить В. Макову о водружении Знамени Победы. Я, Загитов и Лисименко остались на крыше, а Бобров стремглав бросился вниз…»
Из радиорассказа В. Макова: «Было примерно без четверти одиннадцать, когда вижу, в отблеске пламени бежит ко мне Лешка Бобров. Видно, по моей заметной кожаной куртке опознал. Подлетает и говорит: „Капитан!.. “ А дальше – то ли от бега, то ли от волнения выговорить не может, задыхается. Я ему: ты чего, мол, запыхался? А он только выдохнул: „Флаг водрузили!“
Я:
– Как водрузили?
Тут и все окружающие меня солдаты услыхали, что «артиллеристы водрузили знамя», обступили Боброва, стали интересоваться…
– Ну, – говорю, – момент ответственный. Надо же докладывать командиру корпуса. Веди к ребятам!»
Поднялись наверх. Вылезли на крышу. И при свете отдельных вспышек вижу, как в ореоле, статуя великанши на коне, а у нее на короне полощется кусок красного полотна. Ну, факт налицо – флаг водружен! Подбежал, ребят расцеловал. Оставил Боброва, Минина и Лисименко охранять знамя. А сам с Загитовым стал спускаться. Когда преодолевали какой-то пролом, откуда-то – не совсем ясно, откуда, потому что в помещении звук резонирует, раздалась очередь. Видно, сначала целились в Загитова, потому что я успел упасть. А обернулся – Гизи лежит окровавленный. Вернулся, наклонился над ним: «Жив?» – «Живой…» Быстренько разорвал индивидуальный пакет, сложил бинт, подсунул Гизе под гимнастерку. Взвалил на плечи. Кое-как спустились вместе вниз. А там санинструкторы подбежали. Я говорю: «Девчата, перевяжите его!»
Присутствовавший при этом Неустроев потом отмечал, что Маков, только что переживший два совершенно противоположных чувства – радостное в связи с водружением и тревожное в связи с не ясной еще судьбой тяжело раненного товарища, – тут же по рации вышел на связь с командованием корпуса. Потом свидетели этого доклада с обеих сторон – и стоящий рядом с капитаном Неустроев, и оказавшийся в тот момент у рации в штабе 79-го корпуса начальник армейского политотдела Лисицын, в один голос вспоминали, что при докладе Макова буквально распирало от избытка чувств. Не стесняясь в выборе слов, он кричал в трубку: «Товарищ 10. Докладывает „Дозор-5“. Ваш приказ выполнен: мои парни первыми водрузили Знамя Победы наверху Рейхстага в корону какой-то бляди!»
В ночь с 30 апреля на 1 мая. Ведущие и ведомые
Сам Неустроев появился в Рейхстаге после того, как где-то около половины одиннадцатого на его НП в «доме Гиммлера» загудел зуммер полевого телефона. Из Рейхстага звонил начштаба батальона, старший лейтенант К. Гусев. Он доложил, что новый НП готов, роты и отдельные штурмовые группы сражаются в глубине Рейхстага, но накал спадает и дальше бой вести рискованно – можно перестрелять своих.
Первым, кого встретил в вестибюле пробравшийся в Рейхстаг Неустроев, был командир одной из рот батальона, капитан Ярунов. Он доложил, что основная часть батальона Самсонова находится у арки северного входа. А к южному, «депутатскому» подъезду выдвинулись роты батальона капитана Давыдова. Водружение знамени разведчиками Макова, конечно, воодушевляло. Но бой за Рейхстаг только-только разворачивался. И Зинченко, пока обстановка была более или менее спокойная, тут же под покровом темноты решил навестить Давыдова, чтобы согласовать вопросы взаимодействия. Капитана Неустроев обнаружил метрах в ста-ста пятидесяти от Рейхстага в большой воронке от фугасного снаряда или бомбы – здесь у Давыдова был наблюдательный пункт. Как вспоминает Степан Неустроев, комбат ознакомил гостя с обстановкой на своем участке и сообщил, что полностью вводить батальон в Рейхстаг считает рискованным: фашисты могут контратаковать со стороны Бранденбургских ворот. Поэтому решил ввести в вестибюль южного входа только роту лейтенанта П. Гречишникова и взвод, которым командовал утром пропавший, но теперь объявившийся Рахимжан Кошкарбаев. Свои основные силы Давыдов расположил у Рейхстаговской стены фронтом на юг, поскольку именно оттуда можно было каждую минуту ждать контратаки…
Успокоенный, что правый фланг прикрыт, Неустроев не без приключений, но в общем-то благополучно пробрался и к старшему лейтенанту Самсонову. Тот тоже действовал продуманно. Роты его батальона заняли оборону вдоль северной стороны Рейхстага, с внешней стороны здания. По существу, первая половина задачи по захвату Рейхстага была выполнена: ворвавшиеся в здание роты и группы были надежно прикрыты от контратак с флангов. Теперь – почти без опаски оказаться в западне – можно было без излишней суеты разбираться с противником в самом Рейхстаге. Расставшись с Самсоновым, Неустроев так торопился в расположение своего батальона, что, чтобы не плутать в темноте, рискнул подсвечивать себе дорогу карманным фонариком. И весь путь нет-нет, да и вздрагивал: по такому светящемуся пятну не только немцы, но даже свои могли запросто полоснуть пулеметной очередью. Но обошлось…
В Рейхстаге тем временем «солдатский телеграф» разнес весть о «водружении знамени над Рейхстагом артиллеристами» по всему батальону. Несколько бойцов сразу же присоединились к «маковцам», чтобы помочь с организацией обороны на чердаке. Другие же в редкие минуты затишья просто заскакивали на секундочку глянуть на водруженное знамя. Поскольку Минин на листке бумаги из школьной тетради записал и тех, и других, сегодня можно сказать, что на крыше у знамени в те часы и минуты побывало не менее двух десятков человек.
Очень скоро их присутствие оказалось совсем не лишним. Как и поддержка извне. Примерно в 12 часов ночи (или, как отмечено в журнале боевых действий 380-го полка, в два часа по московскому времени) в Рейхстаг вступили бойцы из батальона старшего лейтенанта К. Самсонова. Часть сил комбат по-прежнему держал снаружи, расположив их вдоль северного торца, чтобы отразить возможную контратаку противника с этого направления. Другая же часть соединилась с «неустроевцами». В их рядах оказалась и штурмовая группа майора М. Бондаря, которая до сих пор в основном вела наблюдение и по рации из здания швейцарского посольства передавала сведения в штаб корпуса.
Именно Бондаря, как офицера штаба корпуса, М. Минин пригласил засвидетельствовать факт водружения первого знамени на Рейхстаге. В сопровождении младшего сержанта М. Бондарь, захватив с собой двух своих бойцов, повторил весь путь «четверки» наверх, на крышу. Здесь, у задней ноги бронзового коня по его приказу подчиненные установили свой собственный флаг…
Сразу же после этого установившееся было затишье вновь взорвалось автоматными очередями и разрывами гранат.
Потому что немцы, просачиваясь мобильными группами по только им знакомым ходам и переходам, начали выбираться из подвалов наверх. В разных местах сначала на первом, а затем и на втором этажах здания завязались жаркие, переходящие порой врукопашную, схватки. Многим в те минуты запомнился Алексей Бобров. Высокого роста, подтянутый, с зычным, как говорится, «командирским» голосом, он появлялся в самых опасных местах. И личным примером, точной подсказкой сразу же вносил в действия бойцов осмысленность и особую пробивную силу.
Помимо Боброва, пришлось повоевать и остальным участникам знаменосной четверки. Несколько раз, поочередно меняясь у знамени, они участвовали в отражении контратак фашистов.
Несмотря на страшный риск, во время одного из затиший Саша Лисименко ухитрился спуститься вниз, чтобы навестить Загитова. И хотя тот чувствовал себя очень неважно (пуля, как потом установили пораженные врачи, пробив партбилет и колодочку медали «За отвагу», прошла навылет всего в одном сантиметре от сердца), но, получив первую медицинскую помощь, от эвакуации категорически отказался. Более того, упросил Сашу помочь добраться до ребят, участвовал с ними в отражении нескольких атак. Пока снова не потерял сознание и по категоричному приказу Макова не был вместе с очередной партией раненых переправлен в «дом Гиммлера», где размещалась полковая санчасть.
Далеко за полночь во время очередной паузы в Рейхстаг прибыл командир 756-го стрелкового полка полковник Ф. Зинченко. Неустроев в это время, разрешив личному составу батальона попеременно отдохнуть, как раз занимался отправкой раненых в тыл. Зинченко вошел в здание в сопровождении большой группы автоматчиков и сразу же обратился к комбату:
– Капитан, доложите обстановку!
Во время доклада вдруг выяснилось, что комполка заботила не только обстановка. Из воспоминаний С. Неустроева: «Полковника интересовало знамя. Я пытался ему объяснить, что знамен много… и доложил, что флажки ротные, взводные и отделений установлены в расположении их позиций.
– Не то говоришь, товарищ комбат, – резко оборвал меня Зинченко. – Я спрашиваю, где Знамя Военного совета армии под номером пять? Я же приказал начальнику разведки полка капитану Кондрашеву, чтоб Знамя шло в атаку с 1-й ротой! – возмущался полковник.
Стали выяснять, расспрашивать, оказалось, что Знамя осталось в штабе полка, в «доме Гиммлера». Зинченко позвонил по телефону начальнику штаба майору Артемию Григорьевичу Казакову и приказал:
– Немедленно организуйте доставку Знамени Военного совета в Рейхстаг! Направьте его с проверенными, надежными солдатами из взвода разведки…
Вскоре в вестибюль вбежали два наших разведчика – сержант Егоров и младший сержант Кантария. Они развернули алое полотнище…» [106]
Неустроев С. Русский солдат: на пути к Рейхстагу. С. 149-150.
[Закрыть]
.
Какому времени соответствовало это «вскоре», Неустроев уточнил 52 года спустя в одном из своих последних интервью – «в третьем часу ночи». М. П. Минин в своих воспоминаниях также отмечает, что, сменившись на крыше с поста у знамени и спустившись в вестибюль, стал случайным свидетелем прибытия двух разведчиков в период «между тремя—четырьмя часами».
Есть целый ряд и других свидетельств, из которых, по крайней мере, очевидно одно: сержанты Егоров и Кантария появились в Рейхстаге после прибытия комполка Зинченко.
И соответственно, спустя несколько часов после того, как фасад у парадного входа украсили многочисленные флажки штурмовавших Рейхстаг солдат, а на крыше взвилось корпусное знамя, водруженное разведчиками из группы Макова.
Но вернемся к воспоминаниям Неустроева: «Командир полка поставил перед ними задачу:
– Немедленно на крышу Рейхстага! Где-то на высоком месте, чтобы было видно издалека, установите знамя. Да прикрепите его покрепче, чтобы не оторвало ветром.
Минут через двадцать Егоров и Кантария вернулись.
– В чем дело?!! – гневно спросил их полковник.
– Там темно, у нас нет фонарика, мы не нашли выход на крышу, – смущенным и подавленным голосом ответил Егоров.
Полковник Зинченко с минуту молчал. Потом заговорил тихо, с нажимом на каждый слог.
– Верховное Главнокомандование Вооруженных Сил Советского Союза от имени Коммунистической партии, нашей социалистической Родины и всего советского народа приказало нам водрузить Знамя Победы над Берлином. Этот исторический момент наступил… а вы… не нашли выход на крышу!
Полковник Зинченко резко повернулся ко мне:
– Товарищ комбат, обеспечьте водружение Знамени Победы над Рейхстагом!
Я приказал лейтенанту Бересту:
– Пойдешь вместе с разведчиками и на фронтоне, над парадным подъездом, привяжешь знамя, чтоб его было видно с площади и из «дома Гиммлера».
Про себя с раздражением подумал: «Пусть им любуются тыловики и высокое начальство».
Берест, Егоров и Кантария направились к лестнице, ведущей на верхние этажи. Путь им расчищали автоматчики из роты Съянова. И почти сразу же откуда-то сверху послышались стрельба и грохот разрывов гранат, но через минуту или две все стихло…
Прошло с полчаса. Берест и разведчики все не возвращались. Мы с нетерпением ожидали их внизу, в вестибюле.
Минуты тянулись медленно. Но вот, наконец, на лестнице послышались шаги, ровные, спокойные и тяжелые. Так мог ходить только Берест.
Алексей Прокопьевич доложил:
– Знамя Победы установили на бронзовой конной скульптуре на фронтоне главного подъезда. Привязали ремнями. Не оторвется. Простоит сотни лет!» [107]
Там же. С. 150-151.
[Закрыть]
.
Как и все находившиеся тогда в Рейхстаге, лейтенант Берест, не очень хорошо разбираясь в расположении помещений, да еще и в темноте все же действительно вывел Егорова и Кантарию на крышу. Но не на ту видимую начальству со стороны Королевской площади западную сторону, где уже полоскалось на ветру знамя, водруженное «маковцами», а на совершенно противоположную, восточную. Там тоже над подъездом возвышался фронтон. А над ним возвышалась скульптура конного рыцаря кайзера Вильгельма. Забегая вперед, заметим, что Егорову и Кантарии повезло не только в том, что немцы в это время огонь ослабили, но и в том, что благодаря Бересту они закрепили Знамя Военного совета на той стороне, с которой к Рейхстагу подходили части 5-й ударной армии генерала Берзарина. Здесь огонь противника был много слабее. И к исходу следующих суток, когда лавина вражеских снарядов смела с западной стороны многие доставленные сюда с таким риском красные флаги, в том числе и тот, что первыми водрузили на крыше «маковцы», Знамя Военного совета – целым и невредимым – осталось гордо полоскаться на ветру над дымящимся Берлином…
