2015-06-30
330
Убедившись, что с Селией все в порядке, Грифон отпустил ее и спокойно проговорил:
– Я помогаю тебе, рискуя жизнью. Если ты вздумаешь устроить сцену, пока мы не добрались до плантации, мне придется убить тебя ради спасения собственной жизни. Понятно?
Селия видела, как хладнокровно он расправляется с людьми, однако возмущение пересилило страх.
– Судя по всему, ты знал Филиппа, – с упреком произнесла она. – Почему же ты не сказал мне об этом?
– Я не хотел, чтобы ты проболталась кому‑нибудь из моих людей.
– Как мог ты сделать со мной то, что сделал прошлой ночью, если знал Филиппа? – сердито прошипела она. – Ты из семьи Волеран? Какой‑нибудь дальний родственник? Может быть, ты один из кузенов Филиппа? Почему, черт возьми, ты овладел мною прошлой ночью, если…
– Потому что я хотел тебя. А теперь помолчи.
Селия прежде и не подозревала, что способна на подобную вспышку гнева.
– Ни за что! – закричала она. Оба гребца повернулись в ее сторону. – Я не буду молчать! Я задала тебе вопрос и вправе требовать ответа! Как ты мог поступить так отвратительно, если…
Он зажал ей рот рукой, Селия вцепилась в него ногтями. Грифон что‑то сказал одному из гребцов, и тот отдал ему свой шейный платок. Не успела Селия выкрикнуть что‑то еще, как во рту ее оказался свернутый из тряпки кляп. Для верности Грифон закрепил его вонючим платком. Она сопротивлялась изо всех сил, но он связал ей руки за спиной тем самым шнуром, которым обычно стягивал волосы. Потом развернул лицом к себе и слегка встряхнул. Длинные прядь темных волос упали ему на лицо и плечи.
– Это следовало сделать два дня назад, – заявил он. – А теперь перестань вертеться, иначе упадешь за борт. Если свалишься, я за тобой нырять не буду. – Несмотря на резкость тона, он очень осторожно взял ее за локоть и попытался усадить на деревянную скамейку. – Сядь, – сказал он, но она буквально приросла ногами к месту, с вызовом глядя на него. Он прищурился. – Иначе я усажу тебя силой.
Селия медленно опустилась на скамью и отвернулась.
«Он вовремя заставил меня замолчать», – думала она. Уж она бы не замедлила оповестить всех о том, кто он на самом деле! Она бы многое отдала, чтобы запрятать его в Кабильдо – мерзкую луизианскую тюрьму, которую описывал ей Филипп, однажды лечивший заключенных. Хотела бы она увидеть, как Грифона вздернут на виселице. Неужели он Волеран? Жюстин Волеран… Она лихорадочно рылась в памяти. Филипп говорил, что отца его зовут Максимилианом, мачеху – Лизеттой, он упоминал также о кузенах и сводных сестрах. Имени Жюстин она что‑то не припомнит.
Плоскодонка подошла к берегу и нырнула в небольшой заливчик, скрытый от глаз густыми зарослями кустарников.
– Хорошо поработали, – услышала она негромкий голос Грифона.
Он расплатился с гребцами и, подхватив Селию на руки, выскочил на берег. Впрочем, его лишь условно можно было назвать берегом. Это была топь, еще более мрачная и зловещая, чем та, через которую они пробирались накануне. Ветви деревьев закрывали небо, а вьющиеся растения и свисавшие сверху гирлянды седого ирландского мха почти не пропускали свет. Стояла тишина, в воздухе пахло сыростью и гнилью. Кто знает, какие существа водятся в этой стоячей воде? Болото напоминало живой организм. Селии казалось, что они с Грифоном входят в пасть ужасного чудовища, направляясь прямиком в его чрево.
К изогнутому корню дерева, стоящего наполовину в воде, были привязаны две лодчонки с веслами наготове. Грифон осторожно опустил Селию на твердую кочку.
– Не двигайся, – приказал он. – Я не хочу, чтобы ты наступила на змею или шлепнулась в трясину. Я взгляну на лодки и выберу ту, что ненадежнее.
Не двигаться? Да она даже моргнуть боялась! Был полдень, но здесь по‑прежнему царил полумрак. Если они заблудятся, их никто и никогда не найдет. Они погибнут от голода. Как Грифон отыщет дорогу среди бесконечного лабиринта деревьев, топей и болотной жижи? Уж лучше бы она осталась на Вороновом острове, чем пропадать здесь.
Возвратившись, Грифон обхватил ее рукой за талию. Он нахмурился, почувствовав, что она дрожит.
– Должен заметить, – сказал он небрежно, – что если бы ты согласилась стать моей любовницей, тебе не пришлось бы все это переживать. – Селия сделала вид, что не слышит его, но он продолжил:
– Здесь нам ничто не угрожает. Когда я был мальчишкой, то частенько забирался сюда. – Грифон помолчал, задумчиво глядя в ее полные ненависти глаза. – Развязать тебя я не могу – слишком большой риск. А вдруг кто‑нибудь попадется нам навстречу, когда поплывем по ручью? Было бы опрометчиво забыть о том, какое щедрое вознаграждение обещано за мою голову, а значит, безопаснее будет, если я развяжу тебя, когда прибудем на место.
Грифон посадил ее в лодку и сам сел на весла. Затем он оттолкнул лодку от топкого берега.
– Сиди спокойно, – сказал он, осмотревшись по сторонам.
Селия сидела смирно, настороженно поглядывая вокруг. При их приближении прыгали в воду гигантские лягушки. В ручье, извиваясь, плавали мокасиновые змеи.
Грифон греб, не сбиваясь с ритма, несколько замедляя ход лодки только тогда, когда нужно было обогнуть торчащий из воды ствол дерева или заросли камыша. В некоторых местах глубина ручья была не более фута, и весла застревали в вязком иле.
Мускулы на руках Грифона перекатывались в такт движению лодки. Время от времени на его поблескивающую смуглую кожу опускался москит, но он, видимо, даже не замечал этого. Селия, сама того не желая, не сводила с капитана глаз. Своим видом он мог бы испугать кого угодно – мощное тело, лохматые волосы, борода… Ей вспомнились вдруг волшебные сказки, которыми она зачитывалась в детстве, – сказки о прекрасных принцах и благородных рыцарях, спасавших юных дев от великанов‑людоедов. Грифон ее спас, но напоминал он скорее страшного великана, чем принца.
Закрыв глаза, Селия с грустью представила себе лицо Филиппа – красивое и очень мужественное. Крупный выразительный рот – губы частенько складывались в чуть насмешливую улыбку, – четко очерченная линия подбородка и прямой, красивой формы нос. Ей даже вспомнилось, какими шелковистыми на ощупь были его коротко подстриженные волосы. Она даже как будто слышала его голос, нежно нашептывающий слова любви. Как глупо она вела себя, не позволяя Филиппу любить себя… А теперь то, что должно было принадлежать только ее мужу, взял грубый незнакомец.
Грифон что‑то заметил вдали. Селия проследила за его взглядом. Она уловила какое‑то движение на спокойной зеленой поверхности ручья.
– Навстречу движется плоскодонка, – сказал Грифон. – Голову не поднимай. И ни звука…
Селия с вызовом взглянула на него. Она может поднять шум, привлечь внимание тех, кто проезжает мимо. Эти люди наверняка захотят узнать, в чем дело, а увидев связанную девушку, да еще с кляпом во рту, уж точно захотят вмешаться. И нет никаких сомнений в том, что они будут рады получить обещанное вознаграждение за голову опасного морского разбойника.
– Ах ты, дурочка, – пробормотал Грифон. – Они тебе не помогут. А когда поймут, что ты женщина… опусти же голову, черт тебя побери!
Селия нехотя подчинилась.
Встречная лодка прошла мимо них примерно в тридцати футах. В лодке сидели двое мужчин, судя по всему, контрабандисты. Их плоскодонка напоминала скорее плот, чем лодку. В ней лежало несколько ящиков, прикрытых грубым одеялом. Гребцы, казалось, не заметили Грифона, но он знал, что это не так. Это были люди с верховий реки, обитатели лесной глуши, зарабатывавшие на жизнь пере‑, возкой контрабандных грузов между Новым Орлеаном и Луисвиллем. Грифон не знал более метких стрелков, чем они. Им необходимо было хорошо владеть огнестрельным оружием, чтобы защищаться от банд коварных речных пиратов, безжалостно грабивших и убивавших их.
Селия даже не пошевелилась, услышав, как один из контрабандистов издалека поприветствовал Грифона. Он говорил на языке, напоминающем английский, но с таким ужасным произношением, что она не разобрала ни слова. Грифон ответил на том же наречии. Лодки, миновав друг друга, поплыли каждая своим путем. Селия наконец осмелилась поднять голову и облегченно вздохнула.
Грифон пристально взглянул на нее.
– Уже близко, – сказал он.
Еще немного – и кошмар последних дней останется позади. Только сейчас Селия начала верить, что ее действительно везут к Волеранам. При этой мысли у нее перехватило горло от волнения. Ей так хотелось разделить свое горе с достойными добрыми людьми, которые так же, как она, оплакивают Филиппа. Неужели она снова почувствует себя в безопасности, обретет мир и покой?
Она взглянула на Грифона, сосредоточенно работавшего веслами. Если он действительно родственник Волеранов, нахмурив брови, подумала она, то, наверное, дальний. Это богатая и знатная семья, и уж они, конечно, помогли бы близкому родственнику получить хорошее образование, чтобы потом заняться подобающим джентльмену делом. Грифон – человек умный и, будь у него выбор, не стал бы пиратом.
Теплые лучи солнца нагрели рубаху на спине. Селия взглянула вверх и с удивлением увидела, что полог ветвей, нависших над ручьем, заметно поредел. Ручей стал глубже и постепенно превратился в канал. Непроходимые заросли кустарников и болотные топи тут были расчищены рукой человека. Лодка двигалась вдоль восточного берега, и Селия увидела наконец в просветах между кипарисами и ивами очертания зданий. Очевидно, это была плантация.
Заметив ее любопытство, Грифон пояснил:
– На этом участке к ручью выходит пять плантаций. Это плантация «Бонэр», – с расстановкой проговорил он, взмахивая веслами. – Дальше будет «Гаронна». А после нее – плантация Волеранов.
Грифон замедлил ход лодки. В глазах его появилось странное отрешенное выражение. Было жарко, и воздух как будто струился. Селии стало трудно дышать.
Грифон направил плоскодонку к берегу и привязал к корню корявого дуба. Несколько мгновений он молча смотрел на крутой спуск к ручью.
– Пять лет, – пробормотал он еле слышно. Дом ни капельки не изменился. Строгий и элегантный, он горделиво возвышался на фоне зелени кипарисов и синего неба. Двухэтажное здание, изысканное в своей простоте, украшали крытые галереи и стройные белые колонны. Запах земли под ногами, нежный аромат тополя и цветов магнолии в воздухе навевали воспоминания о прошлом.
Пять лет…
В лесу звенят голоса мальчишек.
– Жюстин, подожди меня!
– Пойдем вниз по ручью, Филипп, поищем пиратов!
– Смотри, чтобы отец не узнал…
* * *
Грифон настороженно оглянулся вокруг. Давно забытые голоса звучали лишь в его памяти. Он поднял Селию, вынес из лодки и опустил на землю. Осторожно снял с молодой женщины шляпу, пригладил ее влажные от пота волосы.
– Ну вот, теперь ты в безопасности, – сказал он, развязывая платок и вытаскивая кляп, потом освободил ее руки. – Тебе нечего бояться. Они о тебе позаботятся.
Шнуром, только что связывавшим ее запястья, он снова стянул волосы на затылке.
– Кто ты такой? – спросила Селия хрипловатым от долгого молчания голосом.
– Скажу, но не раньше, чем доставлю тебя на место. – Он поднял глаза к безоблачному небу. – Явился средь бела дня, – пробормотал он, увлекая ее за собой по крутому склону. – Я, должно быть, спятил.
На полпути к черному входу в дом они остановились в тени кипарисов. В теплом воздухе стоял пряный аромат зелени. Селия с любопытством оглядела небольшую часовню, амбары, отделенные апельсиновыми деревьями и цветущими кустарниками от зеленого газона. По описаниям Филиппа, она знала, что дальше шли сады, оранжереи, птичий двор, мельница, колокольня, холостяцкий флигель, домик надсмотрщика и конюшни, а на границе плантации стояли хижины рабов.
Не понимая, почему Грифон остановился, Селия шагнула вперед, но он ее удержал. Проследив за его взглядом, она увидела темнокожего мальчугана, тащившего ведра с водой в сторону коптильни. Раб. Она знала, конечно, о рабстве в Америке, но все же была ошеломлена. Интересно, как относится к рабству Грифон, если его друг Ог – негр?
Грифон, как всегда, сразу же понял, о чем она думает.
– Почти половина моей команды – бывшие рабы или негры с Гаити, – резко сказал он. – Когда был мальчишкой, я многое принимал как должное. Теперь же знаю: ни один человек не имеет права владеть другим.
Грифон крадучись повел ее к входу на кухню, соединявшуюся с домом длинной верандой. Они миновали коптильню, из которой доносился аппетитный запах копченой свинины. Почувствовав, что рот наполнился слюной, Се‑лия сглотнула.
Грифон заглянул в приоткрытую дверь кухни, и глаза его удовлетворенно блеснули.
– Я так и думал, – сказал он и почти втащил внутрь спотыкающуюся Селию.
Кухня представляла собой просторное помещение с огромным очагом, в котором пылали поленья. Над большой чугунной плитой висела полка со сковородками, а на крючках кастрюли и чайники. Три женщины – две темнокожие и одна белая – были поглощены варкой варенья. В воздухе стоял густой аромат клубники. Услышав шорох, женщины одновременно обернулись и остолбенели при виде заросшего бородой гиганта, вторгшегося в их царство. Судя по выражению их лиц, он был им незнаком.
Женщина, стоявшая у плиты, в недоумении уставилась на Грифона. Ее волосы, такого яркого рыжего цвета, какого Селия еще никогда не видывала, растрепались и закурчавились от пара. Нежное, словно фарфоровое, лицо ее раскраснелось. Невысокую, ладно сложенную фигурку с роскошными формами обтягивало черное платье, покрытое серым передником. Ей, наверное, было около тридцати лет – самый расцвет зрелой красоты. Селия, порывшись в своей памяти, решила, что это, должно быть, Лизетта Волеран, мачеха Филиппа.
Первой пришла в себя полногрудая толстуха, стоявшая возле деревянного стола в центре кухни. Она подняла маленький нож и угрожающе взмахнула им в воздухе.
Грифон усмехнулся:
– Успокойтесь. А ты, Берта, пригладь свои перышки, я сегодня не собираюсь ничего красть.
– Да ведь это месье Жюстин! – воскликнула кухарка. Рыжеволосая женщина выронила из рук деревянную ложку.
– Жюстин, – выдохнула она, широко раскрыв глаза от удивления. – Неужели ты? Глазам своим не верю… – Она обернулась к худой седовласой женщине:
– Ноэлайн, немедленно найди Макса. Скажи ему, чтобы скорее шел сюда.
Ноэлайн опрометью кинулась исполнять приказание.
Селия молча наблюдала эту странную суету. Лизетта, словно вихрь, обрушилась на Грифона, осыпая его упреками, обливая слезами и обнимая одновременно.
– Мы так долго не знали, что случилось, почему ты… О Боже, ты сам на себя не похож… ты… – Она замолчала и заглянула в его помрачневшее лицо. – Ты уже знаешь о Филиппе… вижу по глазам, что знаешь…
– Да, знаю, – сказал Грифон, высвобождаясь из объятий Лизетты. Она была единственной женщиной на свете, к которой он испытывал уважение и привязанность, но терпеть не мог, когда к нему прикасались. Кто угодно. Он указал на Селию. – Мама… это жена Филиппа.
Его слова были встречены ошеломленным молчанием.
– Не может быть, – выдохнула Лизетта. – Жена Филиппа была вместе с ним на корабле и…
– Ее не убили, а привезли на Воронов остров люди, захватившие судно. Я случайно оказался там в то время.
– Жюстин, а может быть, Филипп…
– Нет.
Лизетта печально кивнула, внимательно вглядываясь в лицо Селии.
– Бедняжка моя, – сказала она с сочувствием. – Могу себе представить, что тебе пришлось пережить.
Селия молчала, Лизетта вопросительно взглянула на Грифона.
– Говори по‑французски. Она не сильна в английском.
Селия провела дрожащей рукой по влажному лбу. В жарком, напоенном сладкими ароматами воздухе стало трудно дышать. У нее закружилась голова.
– Почему ты… называешь ее мамой? – запинаясь, наконец заговорила она.
Лизетта бросила на Грифона вопросительный взгляд:
– Жюстин, разве ты не сказал ей, кто ты такой?
Он пожал плечами:
– Чем меньше она знала, тем было лучше для меня.
– Понятно, – неодобрительно кивнула Лизетта и повернулась к Селии:
– Он давно не доверяет никому, особенно женщинам. А меня называет мамой, потому что я прихожусь ему мачехой. Жюстин и Филипп – братья, вернее, были братьями. Более того, близнецами.
Совершенно сбитая с толку, Селия недоверчиво покачала головой:
– Не может быть! У Филиппа не было брата. Он никогда о нем не говорил, никогда…
– Так было проще забыть обо мне, – сказал Грифон. Лизетта возмутилась:
– Если бы ты не исчез на шесть лет, нам было бы проще по‑прежнему считать тебя членом семьи.
– На пять лет, – поправил он.
Селия не отрываясь смотрела на Грифона.
– Если бы ты был братом Филиппа, то не скрывался бы от закона. Не был бы пиратом. – Она с презрением подчеркнула последнее слово. – И вы не близнецы, потому что Филиппу всего двадцать пять лет, а тебе… Селия в смятении замолчала. Она решила, что Грифону за тридцать. Но… о Боже, а если остричь эти длинные волосы, сбрить бороду? Глаза у него, правда, того же цвета… Она приложила руку ко рту, почувствовав, что может потерять сознание.
– Я старше Филиппа примерно на пять минут, – улыбнулся Грифон. – По крайней мере так мне говорили.
– На восемь, – послышался с порога кухни мужской голос. – Я сам присутствовал при этом.
Голос принадлежал самому импозантному мужчине из всех, кого когда‑либо приходилось встречать Селии. Не было ни малейшего сомнения в том, что это Максимилиан Волеран. У него было волевое лицо, а глаза, удивительного янтарного цвета, казались золотистыми. Этот красавец сорока пяти лет от роду был высок, сложен, как подобает отличному наезднику, и отличался изящными манерами истинного креольского аристократа. На нем были черные, заправленные в сапоги брюки и белоснежная сорочка с распахнутым воротом. Черные как смоль волосы чуть тронуты сединой на висках.
Жюстин шагнул к нему, не опустив глаз под пристальным взглядом.
– Отец, я знаю, как много значил для тебя Филипп. Мне очень жаль.
Янтарные глаза сверкнули, но Максимилиан умел сдерживать свои чувства. Только тут Селия заметила глубокие тени, которые оставили под глазами бессонные ночи, и морщины – следы горя.
Было трудно поверить, что это отец и сын. Гибкая пантера и лохматый камышовый кот. Максимилиан Волеран, изысканный, элегантный, и Жюстин, заросший косматой бородой, похожий на бродягу. Да он и есть бродяга, подумала Селия. Годы, проведенные среди отбросов общества, оставили на его внешности неизгладимый, как ей казалось, след.
– Я знаю, кто виновен в гибели Филиппа, – коротко сказал Жюстин. – Доминик Легар. Он со своими людьми захватил судно, перебил экипаж, убил Филиппа, а его жену увез. – Он кивком указал на Селию. – Я доставил ее к вам. Только поэтому и появился здесь. Клянусь, я заставлю Легара заплатить за все.
– Нет, – возразил Максимилиан. – Командующий военно‑морской базой получил новые канонерки, собрал опытных людей, чтобы положить конец разбою в заливе. Пусть он ищет Легара.
– Ни один военный не поймает Легара, – презрительно фыркнул Жюстин. – Я – единственный человек, который может разделаться с ним.
– Я не могу рисковать вторым сыном. Нам нужно поговорить, Жюстин. Ты не должен продолжать…
– На разговоры нет времени, – перебил его Жюстин. Он обернулся к кухарке, с живым интересом слушавшей их разговор:
– Приготовь еду, Берта. Собери что‑нибудь в дорогу. Мне пора уносить ноги. Заверни мне вот этих лепешек, испеченных в золе.
Женщина с готовностью бросилась к очагу. Лепешки, приготовленные из муки, пахты и масла, только что вынули из золы, и они еще дымились.
Жюстин перевел взгляд на Селию, все еще стоявшую в углу. Ногой, обутой в тяжелый сапог, подвинул ей стул.
– Сядь, – грубо сказал он, – а то еще упадешь в обморок.
Он протянул к ней руку, но она испуганно отпрянула в сторону:
– Не прикасайся ко мне!
Селия была потрясена, унижена. Грифон – брат Филиппа, его близнец. Негодяй. Использовал ее, зная, что она никогда не расскажет об этом ни единой живой душе. Умышленно надругался над памятью брата. Заставил отвечать на свои ласки и тем самым переложил половину вины на ее плечи. Как же сильно он, должно быть, презирает ее… наверное, не меньше, чем она сама. Селия никогда не чувствовала себя такой беспомощной. Ужаснее всего то, что теперь она ничего, ничего не может изменить.
Лизетта успокаивала ее:
– Селия, мы понимаем, какой ужас ты пережила…
– Вы не понимаете! – услышала Селия свой возмущенный голос. Перед глазами мелькнула окровавленная спина Филиппа. – Разве вы можете все знать? Разве можете?
– Ты права. – Максимилиан подошел к Селии и обнял ее за плечи. Спокойная уверенность, звучавшая в его голосе, подействовала на нее умиротворяюще. – То, что ты оказалась здесь, – чудо. И это один из немногих благородных поступков моего сына за всю его жизнь. Я вижу, ты совсем измучена, невестушка. Позволь моей жене позаботиться о тебе. Договорились? Ты теперь член моей семьи. – Он отпустил ее. – Все будет хорошо. Иди с Лизеттой.
Максимилиан говорил мягко, но что‑то в его голосе было такое, что не послушаться было невозможно. Селия кивнула и подошла к Лизетте.
– Поразительно, – услышала она голос Жюстина. – За последние три дня я только угрозами мог заставить ее повиноваться мне. Ты действительно умеешь обращаться с женщинами, отец!
Селия задержалась в дверях. Ее осунувшееся лицо побелело от гнева.
– Молю Бога, чтобы больше никогда не видеть тебя.
– И не увидишь. – Глаза Жюстина насмешливо блеснули. – Но не сомневаюсь, что ты меня не забудешь.
Селия ушла.
– Она прошла через ад, – пробормотал Грифон.
Максимилиан задумчиво погладил гладко выбритый подбородок.
– В какой степени в этом повинен ты?
Жюстин усмехнулся:
– Ты всегда точно знал, какие вопросы следует задать, отец. – Он взял сверток с лепешками и улыбнулся кухарке:
– Пока, Берта. Спасибо тебе.
– Куда ты сейчас? – спросил Максимилиан. – Останься. И пропади все пропадом! Жюстин покачал головой:
– Ты знаешь, что я не могу. Я… – Он замолчал, взглянув на Берту, возившуюся у плиты.
– Берта, оставь нас, – приказал Максимилиан. Берта недовольно поджала губы, но вышла, ворча себе под нос, что это мужчинам, а не ей нечего делать на кухне.
– Мне нельзя оставаться, – продолжал Жюстин. – Чтобы вытащить Селию из этого пекла, я убил брата Легара. Я бы и Доминика порешил, представься случай. Но теперь Легар не успокоится, пока не получит мою голову. Я должен первым добраться до него. Я и так поставил вас всех под удар, появившись здесь.
– Я могу защитить свою семью, – сурово сказал Максимилиан. – В том числе и тебя.
Жюстин хохотнул и покачал головой:
– Даже если ты справишься с Легаром, то с властями, которые охотятся за мной, тебе не сладить. Если они узнают, что я здесь, не пройдет и недели, как я буду болтаться на виселице. Слишком многие догадываются, кто я на самом деле. К тому же мне приписывают преступления, которых я не совершал. Даже твоя хваленая дружба с губернатором не остановит моей казни без суда и следствия.
Максимилиан выругался в бессильном гневе:
– Почему, черт побери, ты выбрал для себя такую жизнь?
– Со дня моего рождения все были убеждены, что я пропащая душа. Я просто обязан был подтвердить это.
– Упрямый осел, – тихо сказал Максимилиан. – Признаю, я совершил ошибку. Ошибку, за которую теперь приходится расплачиваться тебе. Расплачиваться за отцовские грехи… Но ведь даже сейчас еще не поздно. Позволь мне помочь тебе. Ты недооцениваешь меня, сын мой. Я понимаю больше, чем ты думаешь.
Сердце Жюстина болезненно сжалось. Давно уже его жизнь зависела от умения подавлять в себе всякое проявление добрых чувств. Он не мог ничего принять ни от отца, ни от кого‑нибудь другого. Ему никто не был нужен.
– Прощай, отец, – сказал он, стараясь не встречаться взглядом с Максимилианом.
– Жюстин, подожди…
– Да хранит тебя Бог. – С этими словами он выскользнул за дверь и направился к ручью, у берега которого была привязана лодка.
