ГЛАВА 22. Лечебно-восстановительный центр «Переходный период» располагался в крупном университетском городке на севере штата Нью-Йорк

Лечебно-восстановительный центр «Переходный период» располагался в крупном университетском городке на севере штата Нью-Йорк. Оливер предложил отвезти Блисс с Шайлер, поскольку он недавно получил водительские права, а с ними – крутой новый пятисотый «мерседес». Этот приземистый, выполненный по особому заказу серебристый внедорожник был его последним предметом гордости.

Шайлер рада была возможности убраться куда-нибудь. Она чувствовала себя виноватой за то, что произошло с Диланом, за то, как сильно они его подвели, затянув с сообщением Комитету о его состоянии. Остается надеяться, что старейшины выберут наилучший образ действий. Блисс сообщила друзьям, что отец заверил ее: Дилану не причинят там никакого вреда и обеспечат ему наилучший уход, какой только возможно. Но все-таки она хотела увидеть все собственными глазами. Все они этого хотели.

Шайлер заметила, что сидевшая на заднем сиденье Блисс металась между унынием и несколько нездоровым весельем. Когда они только выехали, Блисс была мрачна и молчалива – вероятно, беспокоилась о Дилане и переживала, в каком состоянии они его найдут, и Шайлер обрадовалась, когда на середине пути подруга приободрилась и принялась энергично трепаться по спутниковому телефону.

– Хотите? Они с арахисом, – предложила Блисс, протянув большой вскрытый оранжевый пакет драже «M&M's».

– Нет, спасибо, – отказался Оливер, не отрывая взгляда от дороги.

– Давай, – согласилась Шайлер.

Даже забавно, насколько Комитет не в силах предсказать всего: хоть они и были вампирами, вкуса к сладостям не потеряли.

Приятно было покинуть Дачезне хотя бы на день. Вся школа (во всяком случае, вся Голубая кровь) уже знала подробности грядущего заключения уз между Мими и Джеком, и вокруг только и было разговоров, что об этом. Прочие же считали, что Форсы устраивают отпадную вечеринку, куда их опять не пригласят, и в определенном смысле их предположение было абсолютно верным. Шайлер уже тошнило от трепа про платье Мими и от сравнений этого заключения уз с другими из их общей истории. Пайпер Крэндалл то и дело напоминала всем вокруг, что она уже трижды была подружкой Мими на свадьбе.

Мысль о том, что Джек и Мими были вместе столь беспредельно долго, вгоняла в уныние. Шайлер никак в это не верилось, но думать об этом вот прямо сейчас она не желала и, чтоб отвлечься, играла с кнопками новенького сверкающего автомобильного компьютера в передней панели.

– Слушай, это похоже на самую роскошную армейскую машину в мире. Ты только глянь! Это ж как пить дать кнопка для запуска М-пятнадцать! – пошутила Шайлер.

– Осторожно! Эта красная кнопка уничтожает мир! – откликнулся Оливер.

Следуя указаниям навигатора, он проехал через мост Джорджа Вашингтона. Транспорта на автостраде было мало.

Они впервые за весь семестр прогуляли школу. Ученикам Дачезне дозволялось несколько прогулов в год. Школа была настолько прогрессивна, что даже бунт там оказался вписан в учебный план. Некоторые ученики – та же Мими Форс – выжимали из этой стратегии все, что только можно, но большинство такой возможностью не пользовались. Школа была забита «ботаниками», готовыми торчать в классе сколько угодно, лишь бы не упустить шанс попасть в университет Лиги плюща. Каждый день был на счету.

– Вот испорчу я из-за этого свой средний балл! – пожаловался Оливер.

Он оглянулся через плечо, перед тем как перестроиться из полосы в полосу, и обогнал «хонду», ехавшую ниже предельно допустимой минимальной скорости.

– Слушай, да расслабься ты, наконец, – не выдержала Шайлер. – Все уже унялись, после того как получили письма из вузов.

Оливер иногда бывал просто жутким занудой. Все строго по правилам. Когда дело касалось учебы, он просто-таки циклился на этом.

– А разве ты не идешь в Гарвард, как все твои? – поинтересовалась Блисс.

– Университет – это такая странная штука, – задумчиво пробормотала Шайлер.

– Я понимаю, о чем ты. Знаешь, пока мы не узнали про Комитет, я думала, что, может, пойду в Вассар^[6]. На историю искусств или что-нибудь в этом духе, – сказала Блисс. – Мне вроде как нравилась идея изучать искусство Северного Ренессанса, а потом работать в каком-нибудь музее или галерее.

– В каком смысле – «вроде как нравилась»? – переспросила Шайлер.

– Да, кстати, а почему ты думаешь, что теперь этого не будет? – спросил Оливер, переключая радио с одной станции на другую.

Эми Вайнхаус пела о том, как она не хочет идти в больницу. «Нет! Нет! Нет! Нет!» Шайлер встретилась взглядом с Оливером, и они улыбнулись друг другу.

– Блин, ребята, не вижу ничего смешного! Выключите это или смените волну! – потребовала Блисс. – Не знаю. Что-то мне не кажется, что я пойду в университет. Иногда у меня такое ощущение, будто я лишена будущего, – произнесла девушка, скручивая ожерелье.

– Да брось ты! – возразила Шайлер. Она развернулась лицом к Блисс, пока Оливер искал что-нибудь более подходящее по спутниковому радио. – Конечно, ты пойдешь в университет. Все мы туда пойдем.

– Ты вправду в это веришь? – с надеждой спросила Блисс.

– Абсолютно.

Через несколько минут разговор сошел на нет, и Блисс задремала. Шайлер на переднем сиденье принялась выбирать музыку – Оливер на этот раз уступил ей права диджея.

– Тебе нравится эта песня? – спросил он, когда девушка остановила свой выбор на станции, транслирующей Руфуса Вайнрайта.

– А тебе нет? – отозвалась Шайлер с таким ощущением, будто ее застукали на горячем.

Это была та самая песня, которую они с Джеком всегда включали на своих встречах. Шайлер думала, что сможет отключиться, слушая ее в машине. В Оливере было что-то от эмо. Шайлер часто его дразнила, утверждая, что его музыкальные вкусы движутся в сторону музыки для отключки.

– Думаешь, она мне должна нравиться? Вовсе нет.

– А почему?

Оливер, искоса взглянув на Шайлер, пожал плечами.

– Ну... она какая-то вязкая, что ли.

– Это в каком смысле? – удивилась Шайлер.

Юноша пожал плечами.

– Ну, не знаю. Просто у меня такое ощущение, что любовь не может быть такой... тоскливой и тревожной. Ну, раз уж она сложилась, так не должна быть такой мучительной.

Шайлер хмыкнула и подумала, не переключить ли радио на другую станцию. Ей вдруг показалось вероломством слушать здесь песню, напоминающую о другом парне.

– Экий ты неромантичный.

– Да, я такой.

– Это потому, что ты никогда не влюблялся.

– Ты же знаешь, что это неправда.

Шайлер умолкла. За прошлый месяц они дважды исполняли церемонию Оскулор. Шайлер понимала, что ей следует взять других фамильяров – вампирам полагалось чередовать своих людей, чтобы не изнурять их чрезмерно, – но оказалось, что она способна протянуть, не питаясь, дольше, чем думала. И Шайлер воздерживалась от того, чтобы взять себе еще кого-то. Она не была уверена, одобрит ли это Оливер.

Но Шайлер не хотела думать об их отношениях – о дружбе или чем бы это ни было. После той неистовой вспышки Оливера в «Одеоне» такого больше не случалось. Девушке хотелось развеять напряженность, начавшую – она это чувствовала – сгущаться в салоне автомобиля.

– Да ты даже не сможешь назвать ни единого романтического фильма, который тебе нравится, – попыталась она поддразнить Оливера.

Прошло несколько минут, а Оливер все копался в памяти, и Шайлер исполнилась самодовольства.

– «Империя наносит ответный удар», – в конце концов, произнес Оливер и посигналил «тойоте-приус», мечущейся по ряду.

– «Империя наносит ответный удар»? Из «Звездных войн»? Вовсе он не романтический! – хмыкнула Шайлер, вертя в руках пульт от кондиционера.

– Напротив, радость моя, он очень романтический. Вот помнишь последнюю сцену, где Хэна засовывают в ту холодильную криогенную камеру, или как там эта штука называлась?

Шайлер буркнула в ответ нечто невнятное.

– А Лея наклоняется через край и кричит: «Я люблю тебя!»

– Фигня это полная, а никакая не романтика! – заспорила Шайлер, хотя ей и самой нравился этот момент.

– Дай я объясню. Романтика там в том, что Хэн говорит в ответ. Помнишь, что он ей сказал? Ну, после этого ее «я люблю тебя»?

Шайлер ухмыльнулась. Может, Оливер в чем-то и прав.

– Хэн говорит: «Я знаю».

– Вот именно! – Оливер легонько постучал по рулю. – Ему не надо говорить всякие банальности вроде «я люблю тебя». Потому что это и так уже ясно. В этом-то и заключается романтика.

На этот раз Шайлер пришлось-таки признать его правоту.