Краткий справочник по терминам индуизма

Смерть гуру

вперед>>

Рабиндранат Р. Махарай

• часть 1 главы с 1 по 12
• часть 2 главы с 13 по 20
• Приложение Краткий справочник по терминам индуизма

ПРОЛОГ

Я прекрасно понимал, что меня могут арестовать в то грозное утро ноября 1975 года при попытке перейти через границу из Пакистана в Индию. Риск был велик, но важность моей миссии исключала колебания и тревожные мысли о том, чем все это может закончиться...

Мне было сказано подождать, пока проверят мои документы. Минут десять я медленно ходил взад и вперед возле небольшого пограничного пункта под пристальными взглядами нескольких солдат, начиная понимать, что же может произойти. И чем дольше я ждал, тем больше утверждался в своих опасениях. Поглощенный этими мыслями, я не заметил, как ко мне подошел офицер.

• Вы Рабиндранат Махараджа? - спросил он, сравнивая фотографию в паспорте с моим бородатым лицом и, по-видимому, не находя сходства.
• Да, - ответил я и улыбнулся. Дружелюбие было естественной чертой моего характера, и это знали все мои друзья. Оно проявлялось в разных ситуациях, и даже в такой, как сейчас. Но я почувствовал, как внутри у меня все сжалось.

• Следуйте за мной! - сказал офицер, резко повернувшись. В самой дальней комнате небольшого бревенчатого дома меня ждали несколько офицеров. Их лица были суровы. И именно там, вдали от глаз туристов, ожидавших проверки документов, я услышал эти леденящие душу слова:

- Вы арестованы! И я впервые осознал, какие холодные и тяжелые настоящие! - револьверы у окружавших меня людей.

• Вы работали по заданию индийской разведки? - спросил старший офицер, сидящий за столом.

• Я не шпион!

• И вы думаете, что мы вам поверим, не так ли? -сказал он, саркастически рассмеявшись. - Вы действительно считаете, что мы позволим вам покинуть страну?

Конечно, я был индусом, а индусы, за редким исключением, не путешествуют по Пакистану. После того, как англичане отделили от Индии часть территории и создали там государство Пакистан для мусульман, миллионы индусов были вынуждены покинуть эту страну. Тысячи из них были зверски убиты при попытке перейти границу. То же самое произошло с мусульманами, бежавшими из Индии, - тысячи были убиты индусами. Между Пакистаном и Индией происходило множество пограничных столкновений, а недавнее вмешательство Индии в войну между западным и восточным Пакистаном, в результате которой возникла независимая республика Бангладеш, вряд ли когда-нибудь будет прощено или забыто.

При таких обстоятельствах ни один нормальный индус не придет на эту враждебную территорию без очень серьезных причин. Именно так думали арестовавшие меня офицеры, и у них были для этого основания. Они считали, что моя вина очевидна, хотя и не имели доказательств. Мое имя говорило о принадлежности к высшей индуистской касте, и одного этого факта было достаточно для решения моей судьбы. Действительно, чем еще, кроме шпионажа, мог, по их мнению, заниматься в Пакистане индус, да еще брамин.

Я слышал о многих подобных случаях и понимал, что не могу рассчитывать ни на суд, ни на обычный законный процесс. Вглядываясь в непреклонные лица офицеров, я внезапно ощутил чувство полной безнадежности. Наверное, этот день будет последним в моей жизни... а еще столько нужно сделать!

Не будет ни заметки в газетах, ни объявления о моей казни. Я просто исчезну без следа, и моя мать, которая ждет меня недалеко от Бомбея и которую я не видел долгие годы, так и не узнает, что произошло и почему. После нескольких официальных запросов индийского правительства и формальных отговорок Пакистана я вскоре буду забыт - еще одна жертва этой войны, которая никогда не объявлялась.

И когда я находился под стражей, в полном одиночестве ожидая приезда из Лахора начальника полиции, который хотел допросить меня лично, мне пришла в голову мысль об одной маленькой возможности добиться освобождения. Нужно убедить начальника в том, что я говорю правду, а для этого я должен попросить его прочитать рукопись книги, в которой я рассказываю историю своей жизни, начиная с самого раннего детства на Тринидаде. Может быть, начальник поймет, что такую историю невозможно выдумать.

Глава 1 ПРОИСХОЖДЕНИЕ БРАМИНА

Как бы ни сложилась жизнь человека, в его прошлом почти всегда есть какие-то тяжелые переживания, к которым он часто возвращается. У меня таким переживанием было глубочайшее чувство утраты отца. Его звали Чандрабхан Рагбир Шарма Махабир Махараджа. Как я хотел, чтобы он до сих пор был жив! Я сожалею не только о том, что этот необыкновенный человек умер так рано и при таких загадочных обстоятельствах, но и о том, что впоследствии, когда в моей жизни стали происходить самые невероятные события, я не мог рассказать ему об этом, получить совет.

Но это всегда было только мечтой! Мы никогда с ним не общались. Отец перестал разговаривать еще до моего рождения, и за восемь лет он не сказал ни единого слова ни мне, ни моей матери и не обращал на меня ни малейшего внимания. Скажи он только два слова, и я был бы несказанно счастлив. Больше всего на свете я хотел услышать от него эти слова: «Раби, сынок!» Хотя бы раз. Но он никогда не сказал их...

Дело в том, что мой отец, занимаясь йогой, достиг состояния транса, которое люди, незнакомые с восточным мистицизмом, считали крайне странным, и даже болезненным. Однако в наше время так называемое измененное состояние сознания вызывает большой интерес на Западе. В научных лабораториях создаются химические препараты, которые дают возможность войти в это состояние, и многие люди испытывают их на себе. Еще большее количество людей достигает измененного состояния сознания с помощью гипноза, аутотренинга, внушения и различных форм йоги, популярных на Западе, в частности трансцендентальной медитации. Более того, растет признание наукой реальности различных психических феноменов, что меняет традиционный скептицизм материалистически настроенного западного общества на увлечение оккультизмом.

Нам же, индусам, многие тысячелетия было известно, что в йоге действительно заключена реальная сила. И мой отец доказал это. Он реализовал в жизни то, о чем говорится в различных учениях, столь популярных сегодня в Европе и Америке. Такое удавалось лишь немногим.

• А почему папа такой? - спрашивал я у матери, когда был еще слишком мал, чтобы понять это.
• Твой отец занят очень важной работой, у него особый путь, - отвечала она, всегда терпеливо относясь к моим настойчивым вопросам и недоумению. - Он ищет истинное Д заложенное в каждом, единое сущее. И в тебе оно тоже есть, Раби.

Сначала я ничего не понимал, однако признавал, что отец сделал самый достойный выбор. Моя мать часто уверяла меня в этом, да и многие другие тоже. И когда я стал старше и начал изучать священные писания, то убедился в этом. Отречение моего отца было таким полным, таким бесповоротным, и произошло оно через несколько дней после его женитьбы. Случись это чуть раньше, - и я никогда бы не родился.

И хотя я допускал мысль о том, что высокий выбор отца не дает ему возможности разговаривать со мной, своим единственным сыном, но никогда не мог избавиться от мучительного чувства пустоты и неутолимой жажды общения, с которым я в конце концов научился жить. Однако обижаться на отца было немыслимо. Он мужественно выбрал свой путь, и разве мог я, с тем религиозным воспитанием, которое дала мне мать, осуждать его? Но, тем не менее, я все равно испытывал огромное желание общаться с ним.

Никто, даже моя мать, точно не знал, какие он дал обеты. Об этом можно было только догадываться, глядя на внезапное изменение его образа жизни. Сидя в позе лотоса на доске, которая служила ему кроватью, он проводил дни в медитации - и ничего больше. Он даже не использовал мантры, которые как известно, помогают приблизиться к богам. Очевидно, отец не нуждался в них, так как нашел свой собственный путь к Брахману. Он настолько ушел в себя, что никогда не замечал присутствия людей, которые приходили издалека, чтобы спросить его о чем-то важном, принести дары - плоды и цветы, одежду, деньги. Но никто никогда не дождался от него ответа. Казалось, что он где-то в другом мире. Годы спустя, я с помощью медитации смог проникнуть достаточно глубоко в мир таинственных планет и высших учителей, где, по-видимому, обитал мой отец, но, к сожалению, никогда его там не встречал.

Такие достижения даются нелегко, и так же нелегко объяснить их тем, кто воспринимает мир только с помощью пяти чувств. Чтобы сделать первый шаг в осознании мира, нам необходимо отказаться от старых предубеждений, особенно от утверждения, что все, чего нельзя увидеть или доказать с помощью современной техники, не может быть реальным. Даже наши представления о вещах, которые, как мы думаем, нам понятны, тоже ограничены этими рамками. Знает ли кто-нибудь, что такое жизнь, или энергия, или свет? И каким инструментом можно измерить любовь?

Меня переполняло чувство гордости, когда я слышал, как превозносят моего отца, а люди делали это часто.

С уважением и благоговением индуисты говорили, что мой отец обладает таким мужеством и такой убежденностью, что может идти высшим путем. По мнению многих, и даже известного пандита, которого я знал, отец был аватарой - воплощением бога на земле. Я услышал это слово задолго до того, как узнал, что оно означает. Как красиво оно звучало - и как-то по-особенному! И я знал, что я тоже особенный, потому что он был моим отцом. И когда-нибудь я тоже стану великим йогом. Сначала я чувствовал это интуитивно, но с годами пришла уверенность, которая становилась все сильнее. Однако при всем моем воображении я никогда не мог представить, какие невероятные события ожидали меня. И сейчас я хотел бы о многом рассказать моему отцу - но его уже нет.

Как часто я стоял перед этим необыкновенным человеком, глядя ему прямо в глаза, пока не терялся в их бездонных глубинах. Я как бы падал в пространство, пытаясь за что-то ухватиться, звал кого-то, но встречал только пустоту и тишину. Позже я узнал, что отец достиг блаженства, о котором Кришна говорил Арджуне. Он сидел неподвижно и выглядел таким умиротворенным, ушедшим в себя, его дыхание было чуть заметным, ритмичным, волосы и борода, которых не касались ножницы все эти годы, выросли до пояса. В такие минуты я чувствовал себя как бы в присутствии чего-то неземного... Мы с нежностью прикасались к фигуркам богов на нашем семейном алтаре, осторожно разворачивали их, купали, а затем снова закутывали в мягкую ткань. С моим отцом обращались точно так же. Как и боги в комнате для молитв, он не заботился о себе. Он был таким же богом, которого нужно мыть, кормить, переодевать, - и так все восемь лет. Мой отец отказался от всего, что привязывает нас к материальному миру, - от успеха, положения в обществе, от желаний. И неудивительно, что люди восхищались им и приходили отовсюду, чтобы поклониться ему. Они торжественно и благоговейно говорили, что он, конечно же, достиг мокши, то есть вышел из круга перевоплощений. Он больше никогда не родится в этом смертном мире, а будет пребывать только в вечном блаженстве. Он встал на высший путь, и когда его загадочная смерть застала нас врасплох, я понял, что в этой жизни мы с ним не встретимся.

* * *

- Вишну сказал, что собирается вызвать санитарную машину и отвезти его в больницу! Я стоял во дворе и ел только что сорванный плод манго, когда в тихом утреннем воздухе прозвучал взволнованный голос Пхувы Мохани, сводной сестры моего отца, которого она очень любила. Ее родственник Вишну был преуспевающим бизнесменом. Религия его не интересовала, а для моего отца у него находились только самые грубые слова. Я подобрался поближе к окну, сдерживая дыхание, чтобы лучше было слышно. Однако разобрать слова, заглушаемые шарканьем щеток и всплесками воды, было трудно.

Говорили что-то про Вишну, который утверждал, что мой отец прекратит свой бессмысленный пост, если люди перестанут заботиться о нем, как о боге. Я услышал непонятные слова «психиатр» и «шоковая терапия» и еще что-то о докторах и медицине. Я очень испугался, особенно потому, что голос моей матери стал таким же нервным, как и у Мохани. Она всегда была очень спокойной, и только что-то серьезное могло так ее расстроить...

Я помчался по хорошо знакомой тропинке между кокосовыми пальмами к маленькой хижине с глиняными стенами и ржавой жестяной крышей, где жил старый друг нашей семьи Госин. Отец моей матери, Лач-ман Сингх, позволил построить ее на территории своих обширных владений. Госин, худой и жилистый старик с высохшей кожей, как обычно, сидел на корточках в тени орехового дерева перед своей хижиной, опираясь подбородком на руки.

- Зачем для тебя выглядеть так грустно, сын великого йога? - спросил Госин на ломаном английском языке, распространенном на Тринидаде.

Я верил, что он был древним мудрецом, воплотившимся снова и еще раз состарившимся. Именно поэтому он так хорошо говорил на хинди, в отличие от английского.

• Почему тебе думать, что мне так грустно? - сказал я на том же диалекте. Моя мать пыталась добиться от меня правильной речи, но было совершенно безнадежным делом отучить меня от того языка, на котором говорили все в нашей округе.
• Ты не выглядишь так весело сам, - добавил я.
• Я не спал хорошо в прошлую ночь, парень. Я чувствую как высохшая старая тряпка, -торжественно произнес Госин, и его густые седые усы подпрыгивали при каждом слове. Я не знал, что завораживало меня больше - его колеблющиеся усы или длинные пряди волос, растущие из ушей.

Я присел на корточки рядом с ним. Мы были хорошими друзьями, достаточно хорошими, чтобы считать разговор необязательным, и возле него я почувствовал себя лучше. Через несколько минут я смог заговорить о том, что меня взволновало.

• Знаешь ты, что такое «психиатр» - или «шоковая терапия»? Потирая подбородок, старик задумался, а затем ответил:

• Большого города разговор - это никакого смысла здесь. Где ты слышал такое? По радио, наверно.

• Это был Вишну. Но я не слышал его самого.
• Вишну не плохой. Он просто безрассудный. Отец твой был с ним хороший, да. Это были дни...

Я молчал, чувствуя разочарование. Госин всегда был таким мудрым. Возможно, это и были слова из «разговора большого города», но они должны хоть что-то означать.

- Я не могу никогда забыть ту свадьбу, - сказал он неожиданно, как будто собирался рассказать мне что-то в первый раз. На самом деле я слышал от него эту историю не менее двадцати раз, слово в слово.

• Парень, отец у тебя великий, умный человек. А ты отца настоящий сын. Тебе бы видеть корону, которую он носил на свадьбе. Лектрические огни мигают на ней, от батарейки в его кармане. Он изобрел это сам. Тебе бы слышать людей, когда он вышел из машины прямо перед магазином!
• Ты там был? - спросил я невинно, как будто не знал.
• Мальчик, я говорю тебе, что видел сам - это не через вторые руки история. Это была самая большая свадьба, я когда-нибудь видел, и самая дорогая. Был ли я там! Ты думаешь, я это собираюсь забыть? Барабаны и танцы, и много поесть и выпить. Еды столько для того, мальчик, чтобы наполнить себя на месяц. А приданое! Тебе бы видеть это! Если бы ты так же, как твой отец... хмм!

На этом месте он, как всегда, остановился, а затем продолжил, но уже с благоговением в голосе.

- И он все бросил! Все! Ты знаешь что-нибудь? Он аватара, ты знаешь! Госин замолчал, чтобы подчеркнуть важность сказанного, а я встал, собираясь уйти. Обычно я не спешил и слушал дальше. Он заканчивал рассказ о свадьбе и переходил к сюжетам из Махабхараты или Рамаяны. От него я узнал многое об индуизме и услышал самые интересные мифы. Но сейчас я ничего не хотел больше слушать о моем отце, особенно о его величии. Я чувствовал, что надвигается что-то страшное, а восторженные слова Госина только усиливали мое волнение.

Несколько дней прошло без особых происшествий, и я начал забывать угрозы Вишну. Я так и не понял ничего, но не решался спросить об этом у матери.

Моя мать была красивой умной женщиной, с большой внутренней силой. Брак с моим отцом был устроен ее родителями, и конечно же, в соответствии с индийскими традициями. В пятнадцать лет, будучи лучшей ученицей в классе и стремясь продолжить свое образование, она была сражена тем, что отец выдал ее замуж. Пришел конец мечтам об университете в Англии. Она заболела от такого потрясения, но все же подчинилась воле отца. Два самых известных в округе пандита изучили линии на ладонях молодоженов, оценили расположение звезд и объявили, что этот союз будет иметь особое благословение богов. Конечно же, моя мать думала иначе, но кто посмеет спорить со звездами и пандитами? И она вовсе не хотела огорчать своих родителей, показывая, что несчастна. Для индуистов преданность семье и касте является священной.

Почти сразу после этого события на мою мать обрушился еще больший удар - ее муж неожиданно ушел в мир безмолвной медитации, совершенно перестав общаться с окружающими его людьми. Я едва ли могу представить себе тот ужас, который овладел моей матерью, когда она, пятнадцатилетняя беременная женщина, осознала свои новые обязанности: заботиться о муже, как о ребенке, родившемся глухим, немым и слепым. Но она никогда не жаловалась, и я постоянно видел ее нежную заботу и стойкое терпение по отношению к моему отцу. Казалось, она была особо одарена сочувствием и пониманием того пути, который он избрал.

Тихая, задумчивая, глубоко религиозная, она была моим первым учителем индуизма. Я так хорошо помню эти ранние уроки, когда я сидел рядом с ней в нашей комнате для молитв перед алтарем, на котором возвышались фигурки богов. Густой запах пасты из сандалового дерева, которую наносили на эти фигурки, дрожащее пламя дейи, притягивающее мой взгляд как магнит, торжественный звук тихо повторяемых мантр создавали атмосферу таинственности, зачаровывавшей меня. Из многих индуистских богов наша семья выбрала самых знаменитых, и я, еще мало что понимая, ощущал ту власть, которую имели маленькие фигурки, стоявшие на алтаре, и картины на стенах, вокруг которых мы развешивали священные бусы. Казалось, что эти немигающие глаза из глины, дерева, латуни или нарисованные на бумаге смотрят на меня постоянно, даже когда я не вижу них. Почему-то эти бесстрастные фигурки казались мне более живыми, чем люди. Они обладали чудесной силой, заставлявшей нас благоговеть перед ними.

Нашими приношениями и поклонением мы подтверждали их внушающее страх превосходство.

Когда утренняя или вечерняя пуджа заканчивалась и наши родственники возвращались к своим мирским заботам, мы с матерью оставались в комнате для молитв. Она учила меня тому, как быть истинным индуистом, непоколебимо посвящающим себя богам и безупречно исполняющим свои религиозные обязанности. Все остальное было на втором месте. От нее я впервые узнал, что моя прошлая карма привела меня к рождению в высшей касте. Я был брамином - земным представителем Брахмана, единого истинного сущего. Но на самом деле я был Брахманом, и мне оставалось только осознать, что это -мое истинное Я ...

С тех пор прошло двадцать пять лет, а я все еще отчетливо слышу ее мягкий, чистый голос, произносящий слова Кришны из самых любимых мест Бхагавад-Гиты: «Йог должен постоянно заниматься, находясь в уединенном месте, тщательно контролируя свой ум, будучи свободным от желаний и чувства собственности, соблюдая обет безбрачия. Подчинив разум и чувства, он занимается йогой для очищения своего Я. Держа туловище, шею и голову прямо, неподвижно, нужно сосредоточиться на мне... Йог, который таким образом объединится с высшим я, достигает мира и наивысшего блаженства, которое пребывает во мне».

Кришна был учителем и создателем истинной йоги, как говорится в Гит е, а мой отец - его преданный ученик. С каждым годом я все лучше и лучше понимал это, пока сам не стал йогом.

Внимая наставлениям матери и следуя примеру отца, я с пяти лет стал ежедневно заниматься медитацией. Сидя в позе лотоса, выпрямив спину и пытаясь смотреть в никуда, я подражал тому, кто уже тогда больше казался мне богом, чем родным отцом.

-Ты так похож на своего отца, когда медитируешь! - иногда говорила мне мать с нескрываемой гордостью. - Когда-нибудь ты тоже станешь великим йогом! Эти слова еще больше усиливали мое стремление не разочаровать ее.

Несмотря на то, что моя мать была еще так молода, она старалась выполнять все свои необычные обязанности одна. Она скрывала от своего богатого отца, в каких трудных условиях мы живем. Мой дед Сингх узнал об этом и настоял на нашем переезде в его дом.

Сестра матери, Ревати, все время просила позволить ей жить там. Она приезжала со своими детьми, число которых постоянно росло, и показывала страшные синяки - следы побоев ее мужа-пьяницы. Но подобные случаи были достаточно распространенными, поэтому, позволив Ревати немного пожить у него, дед всегда отсылал ее назад. В конце концов, он сам выдал ее замуж за этого человека, и свое слово надо сдержать. Тетя Ревати неизменно появлялась снова, избитая и несчастная, окруженная детьми и, конечно же, опять беременная. Когда мой дед умер, тетя Ревати поселилась с нами в большом доме. Мне нравилось жить со своими двоюродными братьями и сестрами, тетями и дядями, и с Нани, моей бабушкой, которую мы все нежно называли Ма.

Дед Сингх умер, когда я был еще маленьким. Магазин деда, находившийся на первом этаже, и обширные апартаменты второго этажа долго еще хранили звук его тяжелых шагов. Нам казалось, что дух деда бродит по этому похожему на крепость большому особняку. Те, кто не верит, что оккультные силы действительно существуют, могут считать это суеверием или выдумкой. Однако мы все слышали, как вечерами дед Сингх ходит взад и вперед по всему дому. Не было гостя, который, оставшись у нас ночевать, не почувствовал прикосновения невидимой руки или не увидел бы привидение. Многие после подобных происшествий никогда больше не соглашались остаться в нашем доме на ночь. Но нам не оставалось ничего другого, как жить здесь.

Дедушка серьезно занимался оккультизмом и всегда критиковал тех, кто просто философствовал и не пытался использовать сверхъестественные силы. Однажды Ма поведала мне тайну, которую она хранила долгие годы: деда Сингх принес своего первого сына в жертву любимой богине Лакшми, супруге Вишну-хранителя. В Индии был такой обычай, но о нем не говорили открыто. Богиня богатства и процветания, она, возможно, помогла ему с невероятной быстротой стать самым богатым и влиятельным человеком на Тринидаде. Когда маленькая бревенчатая лачуга, которую Сингх построил для своей семьи и бизнеса, сгорела при загадочных обстоятельствах, на ее месте вырос огромный дом, который стал ориентиром на дороге из Порт-оф-Спейна в Сан-Фернандо. Никто не понимал, откуда у него так внезапно взялись деньги или где он раздобыл золото, которое хранил в сейфе, вмонтированном в толстую бетонную стену нового дома. Немногие индийские эмигранты смогли так легко и быстро нажить богатство. Мы все были уверены, что ему помогали какието могущественные силы.

Перекресток Лачмана Сингха, где мы жили, был назван в честь деда. Перед второй мировой войной он спрятал более миллиона долларов в золотых монетах в одном из своих многочисленных владений. Все считали, что их охраняют таинственные духи, и лишь немногие осмеливались бросить им вызов, пытаясь найти спрятанные сокровища. Эти бесценные золотые монеты до сих пор не найдены.

Дед Сингх ценил оккультные силы намного больше, чем деньги. В его мощном железном сейфе хранился один предмет, который он не продал бы ни за что на свете, -маленький белый камень из Индии, способный исцелять и карать. Он мог спасать от укуса ядовитой змеи. Об этом говорили заслуживающие доверия очевидцы, хотя сам я не видел, как это происходит. Мой дядя рассказывал мне, как однажды он из любопытства попытался осторожно заглянуть в комнату деда, в которой находился его сейф, - и был встречен гигантской змеей, охранявшей не только деньги, но и другие секреты этой комнаты, о которых говорили только шепотом. Была ли змея настоящей или духи приняли ее облик, как говорили некоторые, но я видел ее сам. Она долго жила под нашим домом после того, как дед Сингх неожиданно умер от сердечного приступа в возрасте шестидесяти трех лет.

Для индуистов змеи - это боги. У меня была великолепная змея, которой я поклонялся так же, как обезьяне-богу, слону-богу, и больше всего - корове-богу. Мир был наполнен богами и духами, и моей обязанностью с детства было служить каждому из них. Мой отец был воспитан так же. Он следовал наставлениям Кришны и великих йогов, бывших до него, и мать всегда говорила мне, что я должен делать то же самое. Я никогда в этом не сомневался. После смерти отца я буду продолжать его дело.

Но я никак не мог подумать, что этот роковой день, предопределенный богами, наступит так скоро...

Глава 2 СМЕРТЬ АВАТАРЫ

- Раби, пожалуйста, пойдем с нами! - упрашивали меня двоюродные братья и сестры.

Дядя Кумар обещал пойти с ними купаться на Обезьяний мыс, а участие брамина в любом деле, как правило, приносит удачу. Меня воспитывали, как принца, и я ощущал себя таковым.

• Не сегодня, - сказал я решительно, так как собирался закончить рисовать картину религиозного содержания.
• Ну пожалуйста!
• Я не могу!

Больше не требовалось никаких объяснений. Все родственники знали, что для меня важнее всего были религиозные обязанности. Я часами мог рисовать моих любимых богов - Ханумана, Шиву, Кришну, Ганешу и других. Я чувствовал единство с богами, мне было гораздо интереснее рисовать их, чем купаться в море или играть с друзьями. Я вешал эти картины на стены своей комнаты, чтобы всегда видеть их и поклоняться. Я посвятил свою жизнь индуизму, который, как учила меня мать, был самой древней, великой и единственно верной религией.

Мать всегда брала меня с собой, когда шла ухаживать за моим отцом (он жил теперь у своей сестры Мохани), но сегодня отправилась к нему одна. Я был огорчен, но начал рисовать и вскоре увлекся. Мама будет очень довольна, когда вернется и увидит, как на свернувшемся кольцами змее Ананте лежит четырехрукий Нараяна, а рядом с ним Лакшми и Брахма, восседающий на цветке лотоса, растущего из пупка Вишну, и все они плывут на черепахе в мировом океане...

Я с наслаждением работал над своей картиной, тихо напевая мантры, когда услышал знакомые шаги матери, торопливо поднимавшейся по лестнице. Дверь с грохотом распахнулась и раздались взволнованные голоса. Я выскочил из комнаты и услышал слова матери:

• Он мертв! Чандрабхан мертв! Я оцепенел.
• У меня было дурное предчувствие, когда я проснулась сегодня утром, - голос моей матери был полон горя, но звучал ясно и сильно. - Я примчалась в больницу, когда медсестра начала его стричь. Это было сделано по указанию доктора.

• Но почему он оказался в больнице? - спросила тетя Ревати. - Он ведь не был болен, не так ли?

• Его отвез Вишну. Чандрабхан выглядел как обычно - сильным и спокойным. Последовала долгая пауза. Затем мать продолжила:

• Они отрезали ему волосы. Доктор сказал, что в больнице запрещается иметь такие длинные волосы. И когда они их отрезали... он... он упал на спину. Я подбежала к нему. Мы хотели дать ему воды - но доктор сказал, что он умер. Не могу в это поверить! Я подбежал к кровати, упал на нее и уткнулся лицом в подушку, пытаясь заглушить рыдания, раздирающие мне грудь. Отец был моим богом, аватарой - и вот он умер... Когда Госин в тот день рассказывал мне о свадьбе родителей, я почувствовал, что это случится. И вот это произошло, и я никогда уже не услышу его голос. У меня было столько вопросов, которые я хотел задать ему, и я надеялся, что когда-нибудь он сам будет меня учить. Больше всего я хотел, чтобы он произнес мое имя, назвал меня сыном. Но теперь этим мечтам уже не суждено сбыться.

Наконец мои рыдания прекратились. Казалось, я выплакал все слезы. Я лежал, пытаясь найти утешение в словах, которые Кришна сказал Арджуне, посылая его на битву. Я так часто слышал их, что знал наизусть: «Мудрые не скорбят ни о живых, ни о мертвых... и никогда не будет так, чтобы кто-то из нас прекратил свое существование... Тот, кто родился... обязательно вновь родится, поэтому не следует предаваться скорби, исполняя свой долг».

Медленными, неуверенными шагами человека, несущего тяжкий груз, в комнату вошел дядя Кумар и сообщил мне о смерти отца, не догадываясь, что я уже все знаю. Он подумал, что я сумел сдержаться. На самом деле я уже был настолько обессилен, что не мог больше плакать.

Неожиданная и загадочная смерть моего отца была потрясением не только для нашей семьи, но и для всех, кто знал его. Врачи не могли дать никакого объяснения. Здоровье его было превосходным. Может быть, он достиг полного слияния со своим высшим Я и навсегда покинул землю. Я хотел в это верить. Но некоторые говорили, что его жизнь была отнята из-за нарушения им обетов. Это казалось мне несправедливым. Ведь не он это сделал, а другие: Вишну, который насильно отправил его в больницу, и доктора, которые не были индуистами и ничего не знали об обетах. Мой отец всей душой следовал наставлениям Кришны, и Вишну должен был знать это - ведь он вырос в индуистской семье. Но он считал, что жизнь йога - это фарс и что боги и духовные силы существуют лишь в воображении людей. Я никогда не сделал бы подобной ошибки. Моя вера в индуизм никогда не поколеблется. Нас всех учили не отвергать то, чего мы не можем понять, но этот урок сейчас обошелся слишком дорого.

Когда мы приехали в дом Пхувы Мохани, я старался не смотреть на простой деревянный гроб, возвышавшийся на столе. В присутствии смерти небходимо тщательно соблюдать все ритуалы: в доме нельзя зажигать огонь, не должна готовиться пища, пока умерший отдыхает там перед далеким путешествием к иным мирам. Во время долгой пуджи друзья и родные плакали, особенно Мохани, преданная ученица моего отца. Я спрятался за спиной матери, защищаясь по-детски от одной из главных ролей в драме, смысл которой я не вполне понимал. После церемонии наша соседка мягко взяла меня за руку и подвела к гробу.

- Это твой отец, - сказала она, как будто я не знал этого, но внутри у меня все сжалось. Странно, но этот бог, аватара, перед которым я так часто стоял, чувствуя, насколько он далек от меня, вдруг сейчас стал мне гораздо ближе. Выражение его лица не изменилось, только он был очень бледным. Веки его казались восковыми. Я отвернулся... Похоронная процессия была очень длинной, так как моего отца любили и уважали многие индуисты из ближних и дальних окрестностей. Машины, велосипеды и повозки, на которых сидели плачущие люди, тянулись вдоль узкой дороги, ведущей к побережью. Я был слишком растерян и испуган, чтобы спросить у матери, почему мы едем не на кладбище, где похоронен дедушка, а к Обезьяньему мысу, куда всегда ходили купаться. Ощущение таинственности, окружавшей смерть отца, от этого усилилась, и я еще крепче сжал руку матери.

Стараясь не смотреть на гроб, стоявший на катафалке, я разглядывал побеги сахарного тростника, росшего по обеим сторонам дороги. Все во вселенной -люди, животные, растения - имеет общее бытие, и казалось, что вся природа оплакивает смерть аватары. Когда еще на землю явится Бог в облике человека? Этого никто не знает, даже пандиты, которым известно очень многое...

Обволакивающий нас тяжелый и горячий воздух был угнетающе неподвижен, тогда как обычно в это время здесь дуют пассаты. Впереди, над заливом Пария, сгущались темные тучи. Как часто я вместе с братьями, сестрами и друзьями бежал купаться по этой хорошо знакомой дороге, переполненный силами и радостью, чувствуя свою сопричастность всему, что видел. Сейчас же я ощущал только оцепенение внутри и пугающую отделённость от рабочих на тростниковых полях, с интересом смотревших на нашу длинную процессию. Они теперь были частью другого мира, к которому я сам принадлежал когда-то.

Тростниковые поля остались позади. По дороге, проходящей через мангровые заросли, то взбираясь вверх, то спускаясь, мы добрались до площадки, покрытой гравием. Внизу шумели волны небольшого залива, где мы обычно купались. Он был защищен от штормов бетонной стеной, с которой старшие мальчики прыгали в воду и уплывали далеко от берега. Я был еще слишком мал для этого и плескался с друзьями в мелкой заводи у мангровых зарослей. Какими нереальными казались мне сейчас воспоминания, связанные с этим любимым местом!

Когда мы вышли из машины, меня охватил озноб, несмотря на жару. Гроб сняли с катафалка и понесли к краю площадки. Пандит распевал мантры, чтобы отогнать злых духов. Я шел прямо за гробом, крепко держа мать за руку, и вдруг увидел большую кучу дров, аккуратно сложенных возле заводи. Раздались причитания плакальщиц, то нарастая, то затихая в леденящем ритме. Я с ужасом смотрел, как одеревеневшее тело отца извлекли из гроба, положили на бревна и начали быстро обкладывать его поленьями до тех пор, пока не осталось открытым только лицо, обращенное к небу. Сандаловой пастой пандит начертил на лбу отца кастовые знаки.

Но что это значило? Ритуальные сожжения были обычным делом в Индии: их совершали на берегах Ганга и в других специальных местах, но я никогда не слышал, чтобы это делали индусы на Тринидаде. Мысль о том, что тело моего отца будет отдано в жертву Агни -богу огня, только увеличивала пугающую таинственность и глубокое чувство потери, захлестнувшее меня.

Рис готовился тут же, рядом, чтобы предложить умершему. Пандит продолжал разгонять злых духов. Это было необходимо делать до тех пор, пока бог огня не высвободит дух отца из тела и не сопроводит его в высшие миры. Невидящими глазами смотрел я на то, как совершался незнакомый ритуал.

- Пойдем, Раби! - прозвучали слова, напоминавшие мне, что я тоже должен сыграть здесь свою роль.

Поглощенный горечью и страхом, я не заметил, как ко мне подошел пандит с большим бронзовым подносом, на котором горел священный огонь. Он взял меня за руку. Я испуганно посмотрел на мать. Она кивнула, погладила меня по плечу и, наклонившись, прошептала мне на ухо:

- Это твоя обязанность. Смелее. Когда мы подошли к погребальному костру, я старался не смотреть на лицо отца.

Три раза пандит обвел меня вокруг тела, повторяя вместо меня молитву на санскрите, потому что я был еще слишком мал: «Яотдаю огню все члены тела этого человека, который, желая или не желая того, мог совершать грехи, а теперь он в когтях смерти... пусть он достигнет сияющих обителей».

Я увидел кубики камфоры, разложенные в определенном порядке на поленьях, и почувствовал ее резкий запах. Высокий человек в чалме и дхоти начал поливать тело и поленья маслом и керосином. Механически исполняя то, что говорил мне пандит, я зажег факел от священного огня, который он держал, и поднес его к ближайшему кубику камфоры. Пламя вспыхнуло, начало расти и быстро поползло от одного кубика к другому. Огненные языки взметнулись над телом отца. Я стоял, ошеломленный, глядя, как пламя поднималось все выше и выше, пока пандит не отвел меня в сторону.

Сдерживая слезы, я судорожно стал искать свою мать, но не увидел ее среди людей, окружавших костер. Невозможно было подавить душевную боль, и она выплеснулась из меня в детских рыданиях, усиленных причитаниями, звучавшими вокруг. Я был почти в истерике, когда наконец увидел мать. Она стояла так близко к огню, что казалась его частью, на ее белом шелковом сари вспыхивали оранжевые блики. Я слышал раньше о вдовах, которые бросались в костер. Неужели я потеряю мать, так же как потерял отца?!

- Мама! - закричал я. - Мама!

Если она даже и услышала мой голос сквозь рев и треск огня и крики людей, то никак не показала этого. Она неподвижно стояла возле бушующего пламени, прощаясь с телом отца и поклоняясь Агни, всепоглощающему богу огня. Затем она бросила в костер горсть приготовленного риса, подошла ко мне и встала рядом, подняв голову. Как истинная индуистка, мать нашла в себе силы следовать наставлениям Кришны - не оплакивать ни живых, ни умерших. Мы простояли несколько часов, глядя на умирающее пламя. Я только слышал, прижавшись к ней, как она тихо пела мантры.

Солнце зашло. На тлеющие угли было брошено семь щепок, и все стали ходить вокруг, поливая остатки костра приносимой в жертву водой. Наконец пандит собрал пепел моего отца, чтобы мать смогла увезти его в Индию и развеять над священными водами Ганга. Как и когда это произойдет, я не знал. Я был слишком измучен и разбит горем, чтобы думать об этом.

Я знал аватару - бога в облике человека - и вот его не стало... Он пришел, чтобы указать людям путь, ведущий к Брахману. И я знал, что мне предстоит стать продолжателем его дела.

Глава 3 ПЕПЕЛ НАД ГАНГОМ

Пылающее солнце поднималось все выше и выше, описывая в небе круг и создавая причудливый кружевной узор на траве под кокосовыми пальмами. Спустившись по ступенькам с веранды, я направился к сараю, где мы держали корову, которая обеспечивала молоком всю нашу семью. Я открыл деревянные ворота, и корова с радостным мычанием направилась к выходу. Я отвел ее на большую поляну, где росла густая трава. Вокруг шелестели широкие ветви кокосовых пальм.

Никакое другое животное не почитается индуистами больше, чем корова, священная корова. Я с благоговением смотрел, как, забыв обо всем остальном, это белое в черных пятнах божество, подергивая ушами и помахивая хвостом, с удовольствием жевало сочную траву. Пасти корову было моим любимым занятием, и я с радостью включил в список своих ежедневных обязанностей служение этому богу. Я сорвал большой оранжевый цветок и украсил им голову коровы. Она посмотрела на меня своими коричневыми глазами, продолжая пережевывать траву. Ей на нос села муха, и она замотала головой и фыркнула. Цветок-приношение упал на землю. Я не успел подхватить его, и он исчез во рту коровы вместе с очередным пучком травы.

Грустно вздохнув, я сел на землю, пытаясь представить себе, что значит быть коровой. Возможно, я был ею в моей прошлой жизни, хотя и не помнил этого. Госин рассказывал мне, как один древний индийский мудрец первым увидел в ночном небе это великолепное зрелище - как бы нарисованную звездами корову. Именно так стало известно, что корова - это бог. С тех пор в Индии стали поклоняться корове. Я слышал и другие объяснения, но то, что говорил Госин, нравилось мне больше. На небесах все свято, и, конечно же, все коровы на земле происходят от той небесной коровы. Я часто слышал, как пандиты говорили, что мать-корова - наша общая прародительница, так же, как и Кали - супруга Шивы. Каким-то образом я чувствовал, что они, должно быть, одно и то же, только в разных формах.

Кали, могущественная индуистская богиня, которой мы преданно служили, наводила на всех страх и ужас. Она изображалась стоящей на распростертом Шиве, с гирляндой отрубленных голов и рук и кубком крови, которую она пила. Я предпочитал поклоняться единому сущему в более кроткой форме и зарабатывал себе хорошую карму для будущей жизни, проводя много времени в обществе коровы. Знала ли она, что является богом? Я внимательно всматривался в нее, но не находил ответа. В конце концов, этот вопрос растворился в благоговении и почтении, которые я испытывал к корове.

В небе послышалось слабое жужжание, которое постепенно становилось все громче и громче. Я вскочил на ноги и выбежал из-под пальм, чтобы лучше видеть. В те дни самолет был большой редкостью. Следя за его полетом, я вспомнил, как, пытаясь понять тайну своего происхождения, решился однажды спросить мать, откуда же я взялся. Она очень серьезно ответила:

• Ты как-то раз упал с неба, из самолета, Раби, и я тебя поймала.
• А я предназначался для тебя? - спросил я, неожиданно почувствовав себя неуютно при мысли, что мог приземлиться в чьем-нибудь другом дворе.

Мать уверила меня, что я был предназначен именно для нее и отца. Еще долгие месяцы после этого я ждал, что мой маленький брат упадет мне в руки из пролетающего самолета. Потом я перестал верить в это, но, | хотя появление детей все еще оставалось для меня тайной, я каким-то образом понял, что у меня уже никогда не будет брата или сестры, потому что мой отец умер.

Почтительно и преданно я поклонялся каждый день духу отца. По утрам я приносил воду, чтобы полить особую траву, которую мы посадили, когда он умер, и, аккуратно подсчитывая дни, следил за ее ростом. Сегодня наступил сороковой день, и мне предстояло лишиться моих длинных черных вьющихся волос, которые я отращивал несколько лет, чтобы больше быть похожим на отца. Я очень боялся этого дня. А что если духи лишат меня жизни так же, как и отца, когда ему отрезали волосы?

Моя мать вышла на веранду и позвала меня. Настало время отправляться к месту церемонии. Я с трудом привел корову обратно в сарай, так как она изо всех сил упиралась и выражала свое недовольство.

Небольшая группа людей проследовала по знакомой дороге к Обезьяньему мысу. На месте кремации отца не осталось никаких следов, напоминающих о том горестном дне, - все было смыто в море приливами и отливами. Только память невозможно было стереть. И я снова видел языки пламени, выплясывающие свой ритуальный танец вокруг тела, и чувствовал запах горящей плоти... Сегодня центром внимания был я.

Друзья и родные встали передо мной небольшим полукругом, и вперед вышел пандит. Короткая пуджа прошла почти незаметно для меня, так как реальность происходящего отступила перед нахлынувшими воспоминаниями о том, как однажды ночью я почувствовал, что кто-то сильно дергает меня за волосы. Я попытался дотянуться до головы, но не смог даже пошевелить руками. Услышав мои крики, на помощь прибежала мать. Поглаживая меня по спине, она сказала, что это был всего лишь страшный сон, и ничего больше. Но я-то знал, что это не так. Я не спал, и даже не дремал, а острая боль в том месте, где меня тащили за волосы, не проходила до утра.

Эти воспоминания и недавняя загадочная смерть отца наводили на меня страх, но церемония закончилась быстро. Мои волосы упали на землю, где сорок дней назад полыхал погребальный костер. Следующий прилив унесет эти пряди в море, чтобы соединить их с тем, что осталось от отца...

Небольшая часть пепла была сохранена для особой церемонии. Мы с Госином несколько раз говорили об этом.

• Он был аватара - нет ошибки, - уверял меня Госин. - Это нет вопроса о мокше. Не о нем!
• Что имеешь в виду? - спросил я. - Ты не думаешь, он достиг мокши?

• Он достиг ее давнее время - в другой жизни. В этой жизни он лишь пришел показать истинный путь.

• Ты имеешь в виду, он один из учителей?! Госин многозначительно закивал головой:

-Тебе надо смотреть на сороковой день. Там не будет следа на пепле. Его дух улетел обратно к Брахману. Он был богом, Бхаи - вот кто был отец тебя! Почтительно глядя на меня, он еще раз с благоговением повторил эти слова.

Я и сам догадывался об этом, когда отец был еще жив. Но Госин знал это, а я считал Госина очень умным человеком, прекрасно разбирающимся в индуизме.

Возвратившись домой, я с нетерпением ждал подтверждения слов Госина. Пандит отпер дверь комнаты, в которой со вчерашнего вечера стоял поднос с пеплом моего отца. Все члены семьи подошли, чтобы посмотреть, какие следы отпечатались на поверхности, предсказывая следующее воплощение моего отца. Я не раз был свидетелем подобных церемоний, но сейчас не видел в ней никакого смысла. Мой отец вышел из колеса перевоплощений, он вернулся к Брахману, так зачем же беспокоить его этим ритуалом? Я хорошо помнил слова Госина: «Там не будет следа на пепле.» Вдруг я услышал сдавленный стон матери. Пандит закричал:

- Смотрите! След птицы!

Трудно передать словами ужас, охвативший меня. Я протиснулся между матерью и тетей, чтобы увидеть самому. Прямо в центре гладкой поверхности пепла находился четкий отпечаток маленькой птичьей лапки! Вывод из этого был однозначен: отец перевоплотился в птицу!

Мой маленький мир разбился вдребезги. Что теперь скажет Госин? Но ведь даже главный пандит острова считал моего отца аватарой! И если отец не достиг единства с Брахманом, на что же надеяться мне или кому-нибудь другому? Я почувствовал себя больным и не захотел участвовать в обсуждении того, что произошло. Мы вышли во двор, чтобы продолжить церемонию.

Слишком ошеломленный увиденным, я почти ничего не услышал из долгой пуджи. После ее окончания все пошли к дому, чтобы приступить к традиционной большой трапезе. У меня совершенно пропал аппетит, хотя накануне соблазнительные запахи многочисленных угощений, которые готовились на кухне, испытывали мое терпение. Перед началом трапезы нужно I было каждое блюдо предложить духу умершего. Наполнив едой большую тарелку, сделанную из священного листа коа, пандит поставил ее под большое банановое дерево, а затем мы один за другим пошли к дому. - Никто не должен оглядываться назад! - предупредил нас пандит. - Если вы обернетесь, дух может напасть на вас. Это приношение предназначено только для него.

Я никогда не мог даже представить, что смогу нарушить это правило. Но ведь он -мой отец, и я должен увидеть его хотя бы еще раз! Только один раз! Я не мог преодолеть искушение. Замедлив шаги, я немного отстал от всех и, трясясь от страха, быстро посмотрел назад. Тарелка с едой стояла под деревом, но духа моего отца не было... Я был уверен, что следующий мой шаг будет последним, так как я сделал то, что запрещено. Но ничего не случилось. Почему? Потому что боги были милосердны ко мне? Эта загадка еще больше усилила мое внутреннее смятение.

Поднявшись на веранду, я стал почти без страха следить за тарелкой. Я помнил, как соседская собака съела приношение духу дедушки, и не хотел, чтобы это повторилось. Прошло около получаса, но ничего не изменилось. Я не мог больше сдерживаться. Все еще опасаясь, но чувствуя себя как-то посмелее, я спустился с веранды и осторожно приблизился к банановому дереву. К моему изумлению, тарелка была пуста! Но ведь я не спускал с нее глаз, никто к ней не подходил. Значит, все съел дух моего отца. Было ли это доказательством, что он не достиг мокши? Может быть, он стал птичкой, которая сидела на дереве и смотрела на меня? Совершенно сбитый с толку, я бродил по двору, пытаясь отыскать в кустах и на деревьях птицу, большую или маленькую, которая хоть как-нибудь напоминала бы мне отца. Даже если я не узнаю его, он может дать какой-нибудь знак. Но я напрасно ждал, что одна из этих порхающих, поющих птичек вдруг задержится и многозначительно посмотрит на меня. Они даже не замечали меня, пока я не подходил слишком близко, и тогда они улетали. Да и мой отец никогда не обращал на меня внимания, почему же он сейчас должен был это сделать?

Я пошел по знакомой тропинке к хижине Госина. Его сын чинил во дворе свой велосипед, на котором ездил по всему городку, продавая разные специи. Он недавно женился на женщине с двумя детьми, и все они жили теперь в хижине Госина. Увидев меня, он поклонился.

• Сита-Рам, - сказал он почтительно. - Ты ищешь старого человека? Он внутри. Он чувствует, он стар.
• Это неправда, парень! - раздался из хижины голос Госина. - Я вовсе не чувствую, что ты говоришь! Холод положил меня.

И чтобы доказать это, он вышел, прихрамывая, и устроился на своем обычном месте. Я сел на корточки рядом с ним. Около него я всегда чувствовал себя спокойным и защищенным.

- Красивые волосы у тебя быстро отрастут, - сказал он, покачивая головой.

• Мои волосы не заботят меня, - ответил я, собираясь с силами, чтобы поделиться внутренним беспокойством и сомнениями.
• Ты знаешь, Бхаи, я никогда не забуду, как жил отец твой. Святейший человек, я когда-либо знал в моей жизни... И как оставил все!

Раньше такие слова всегда пробуждали во мне гордость, но сейчас они не доставили никакого удовольствия. След той маленькой птички, четко отпечатанный на пепле, перечеркивал все. Чувствуя огромное разочарование и болезненное смятение, я рассказал Госину обо всем.

• Почему он такой маленький сейчас? - спросил я. -Мне было бы легче, если бы он стал большой птицей.

• Смотри, Бхаи, он не маленький совсем, нет! - воскликнул Госин, потирая подбородок. - Слышишь, что я говорю, да. Никакая птица с такой маленькой ногой не съест так много еды так быстро.

Конечно же! Вскочив на ноги, я побежал домой. Хорошо ли было закрыто окно? Я не мог вспомнить. Я внимательно осмотрел навес крыши и увидел маленькое гнездо. Возле него было несколько отверстий, и я с радостью подумал, что некоторые из них достаточно велики и через них птичка могла проникнуть в комнату. Было ли там гнездо до смерти отца? Я не был уверен, но мне казалось, что было.

Значит, это не отец оставил след на пепле! Какое облегчение! Но как же быть с едой? Кто-то же съел ее. Может быть, один из асуров или ракшасов - демонов, о которых говорили веды, - вмешался, пытаясь запутать нас? Да, именно так! Но мой отец защитит меня от злых сил - он и другие высшие учителя. Я буду верить в моего отца и буду продолжать его дело.

• Раби! Где ты? Баба приехал! - звала меня Нани.

• Иду, Ма! Все в доме радостно приветствовали нашего друга.

• Раби! - воскликнул он, схватив меня в объятья. Джанкхи Прасад Шарма Махараджа, родом из Индии, был главным пандитом на острове и близким другом моего отца. Его визит - самая большая честь для нашей семьи. Баба разъезжал по всему Тринидаду и часто заглядывал к нам, когда была такая возможность. Он в основном говорил на хинди, очень мало по-английски, зато хорошо знал санскрит. Высокий, светлокожий, с длинной седеющей бородой, Баба немного походил на Санта-Клaауса. Может быть, с кем-то он был очень строгим, но со мной - всегда веселым и добрым, и мы любили друг друга.

• Раби! - воскликнул Баба снова, держа меня на руках. - Я все больше и больше вижу в тебе твоего отца. У тебя глаза отца - и у тебя снова скоро будут его волосы, -добавил он со смехом, гладя мои короткие волосы, которые, как мне казалось, так медленно росли. Он опустил меня и повернулся к моей матери, сиявшей от гордости.

• Когда-нибудь Раби станет великим йогом, как и его отец! - сказал Баба с уверенностью.

Я расправил плечи, пытаясь выглядеть как можно выше. На глаза навернулись восторженные слезы. Да, я буду великим йогом!

Этот визит был недолгим. Баба направлялся в Порт-оф-Спейн, чтобы совершить особую пуджу для одного богатого индуиста, который тяжело заболел и хотел подготовить себе путь в новую жизнь. Некоторые пандиты за хорошую цену обещали даже нирвану. Пандит Джанкхи никогда не давал подобных гарантий, но тысячи людей были уверены, что он может оказать им помощь, так как общается с высшими силами.

Баба благословил нас, а мы поклонились ему в знак величайшего уважения. Секунду спустя он уже спускался по ступенькам вниз. Я выбежал на веранду и помахал ему рукой, когда он садился в машину. Его слова еще долго звучали у меня в ушах. Невозможно было их забыть. Все говорили мне о том, что я буду великим пандитом, и йогом, святым человеком, как мой отец.

Мать подошла ко мне и обняла за плечи. Мне показалось, что я знаю, о чем она думает - о том, что мы вместе с ней пойдем по пути, указанному отцом. Но я ошибался. Сейчас она пыталась подыскать нужные слова, чтобы смягчить удар, который меня ожидал.

- Раби, пепел твоего отца должен быть доставлен к берегам Ганга, - сказала она наконец, - и развеян над этой святой рекой, чтобы его унесло в океан. Я бы хотела, чтобы ты сделал то же для меня, когда я умру.

Ганг! Какой таинственный ореол окружал эту реку, стекающую с высочайших вершин Гималаев к Бенгальскому заливу!

- Ты ведь возьмешь меня с собой, да, мама? Пожалуйста! Пожалуйста, мама! Я должен поехать с тобой! Ты возьмешь меня?

-Я бы хотела, Раби, но это слишком далеко для тебя. Ты устанешь. И конечно же, тебе нельзя бросать школу...

• Я не устану, обещаю! А учиться я могу в Индии. Она медленно и грустно покачала головой.

• Мне очень жаль... Не волнуйся, я скоро вернусь, обещаю тебе.

• Пожалуйста, не оставляй меня! - настаивал я. - Я не хочу оставаться здесь один, без тебя!
• Ты не будешь один. С тобой будут Ма, и тетя Рева-ти, и все твои двоюродные братья и сестры, и дядя Кумар, и Лари... А я скоро вернусь, Раби, обещаю. Что тебе привезти из Индии?

• Слона! - сказал я очень серьезно. - Такого, как на картинках!

Мать учила меня без жалоб принимать все, что преподносит судьба, как подобает индуисту. Но в тот день, когда она уезжала, эта обязанность оказалась для меня непосильной ношей. Мы сели в машину, чтобы ехать в Порт-оф-Спейн, откуда пароход доставит мать сначала в Англию, а затем - в Индию. Я решил, что обязательно поеду вместе с ней. Когда машина тронулась, Нани из окна помахала нам рукой. Над нашим домом развевался на сильном ветру флаг Ханумана - моего любимого бога-обезьяны, который Нани сшила недавно из разноцветных кусков ткани. Мне показалось, что Хану-ман прощается и со мной. Добрый знак!

На пристани собрались наши знакомые, друзья и родственники, приехавшие попрощаться с моей матерью. Не больше года назад многие из них на этом же самом месте провожали в Англию дядю Деонарина, старшего брата матери, который уезжал учиться в Лондонском университете. Я очень любил его. Мы все тогда стояли на пристани и плакали, глядя, как корабль медленно покидает гавань. А сейчас уплывала моя мать... Я украдкой вытирал слезы. Мне хотелось казаться сильным и смелым, но все без конца обращались ко мне со словами утешения, лишая меня последних сил.

- Твоя мама отправляется в Индию, Раби, к берегам Ганга! Она так счастлива! -говорили они. - Не грусти, она скоро вернется. Я чувствовал, что мое сердце готово было разорваться.

Мы поднялись на борт. Я оцепенело слушал восхищенные высказывания о том, насколько велик и комфортабелен этот голландский корабль, какие удобные каюты, а пища - потрясающая иностранная кухня! Все это звучало так нелепо. Неужели мою мать интересуют удобства? А что касается пищи, то она попросила родственников купить ей фруктов и овощей на всю дорогу. Ведь она была вегетарианкой, и я сам с четырехлетнего возраста тоже вегетарианец. Мы соблюдали ахимсу -принцип отказа от насилия над всем живым. И как посмели они вообразить, что моя мать сможет хотя бы зайти в ресторан, где мясо священной коровы поглощается людьми!

Мое религиозное рвение объяснялось не только желанием угодить богам и следовать по пути отца, но и стремлением радовать мать, которая учила меня индуизму. Мы были так близки, и я так любил ее! И было совершенно неправильно, что я должен расстаться с ней. Ведь у нас одни и те же идеалы, и я понимал ее гораздо лучше, чем все эти люди, которые громко желали ей счастливого пути и глупо рассуждали о приятных перспективах путешествия, причиняя мне такие страдания.

Раздался громкий и протяжный корабельный гудок.

• До свидания... счастливо добраться... пиши, не забывай... мы будем скучать! -говорили все на прощание.

• Ну, поцелуй маму, Раби! - тетя Ревати подтолкнула меня вперед. Вся неотвратимость одиночества вдруг отчетливо предстала предо мной.

• Я тоже еду в Индию! - закричал я и обеими руками вцепился мертвой хваткой в дверную ручку каюты.

Дядя Кумар быстро достал из сумки большой пакет земляных орехов, которые я очень любил.

• Смотри, Раби! - сказал он, пытаясь успокоить меня. - Бери, это тебе. Но я не поддался на хитрость. Ничто в мире не могло заставить меня разжать руки. Мать начала уговаривать меня:

• Раби, пожалуйста! Это не похоже на тебя. Иди с тетей Ревати. Ты можешь помахать мне с берега. Но я вцепился еще крепче.

• Я поеду с тобой, мама! Пожалуйста! Возьми меня с собой!
• Пойдем, пойдем. Нам нужно идти, - сказала тетя ревати, вытирая слезы. - Корабль сейчас отплывает.

Она мягко попыталась увести меня, но страх только удвоил мои силы. Я заметил растерянность на лице матери. Для нее было немыслимо принуждать меня к чему-то или причинить боль. Я был святым ребенком, брамином, сыном великого йога. Раздался еще один предупредительный гудок.

• Нам всем пора уходить - немедленно! - решительно сказал дядя Кумар. Но я был непреклонен и начал кричать, отчаянно держась еще крепче. Никому не удавалось разжать мои руки. Мои крики еще больше накаляли обстановку.

• Я поеду с мамой! Я поеду с мамой! Никогда в жизни я себя так не вел. Родственники были потрясены. Но больше нельзя было терять времени. Лари и дядя Кумар отодрали меня от двери и оттащили от каюты матери. Я с яростью вырывался и кричал, но они унесли меня с корабля на берег.

Вот так попрощались! Вся ярость вдруг куда-то ушла. Из-за слез я не мог видеть, как мать махала мне с борта уходящего корабля.

Всю дорогу домой и всю ночь я безутешно плакал, несмотря на все попытки успокоить меня. На следующий день я отказался от пищи, продолжая плакать. Я знал, что должен терпеливо принимать все, что предначертано моей кармой, но я был всего лишь маленьким мальчиком, нуждавшимся в любви, которую могла дать мне только мать.

Я никогда ее больше не увижу! Эта ужасная мысль с каждой минутой становилась все реальнее.

.

Глава 4 КАРМА И СУДЬБА

• Ты должен научиться быть терпеливым, Раби. Это очень важно, хотя и трудно.
• Но ведь мама сказала, что она скоро вернется! А прошло уже почти два года, и она опять пишет, что приедет в следующем году. Каждый раз в следующем году Я все время говорил своим друзьям, что мама вернется в следующем году, но сам уже почти не верил в это.

Нани сидела на своем обычном месте, у окна. Я приходил каждое утро и, поклонившись, садился перед ней на полу. Большую часть дня она занималась вышиванием, и я любил наблюдать за ее ловкими, быстрыми пальцами. Почти все свои вышивки она раздаривала.

У Нани были парализованы ноги. Это случилось после тяжелой болезни и, возможно, было следствием жестокости деда Сингха, из-за которого ей часто приходилось проводить дождливые ночи во дворе, под манговым деревом. Но свою боль и горе Нани переносила без жалоб. Она вообще была самым жизнерадостным человеком во всем доме, и если нам нужно было успокоиться или посоветоваться, мы всегда шли к ней.

• Имей терпение, Раби, - повторила она. - Терпение. Мы все скучаем по твоей маме. Но ей удалось получить стипендию, чтобы учиться в университете, в Бенаресе. Ты не знаешь об этом, но она мечтала об университете еще до замужества. Это ее карма, и никто не сможет здесь ничего поделать.
• Как ты думаешь, Ма, только честно, она вернется в следующем году? - спросил я.
• Никогда не теряй веру в твою маму, Раби, - и ни во что другое. Сегодня она говорит, что приедет в следующем году. Но если этого не произойдет, то знай, что есть причины, из-за которых она не смогла выполнить свое обещание, и прими это с терпением.

Я понимал, что мне будет очень трудно следовать этому совету. У Нани был очень хороший характер. От нее невозможно было ожидать грубого слова и даже малейшего признака раздражения, в отличие от остальных обитателей нашего дома. Она всегда выступала в роли миротворца в семейных ссорах, иногда таких бурных, что казалось, будто их разжигает злой дух. И доброжелательность Нани всегда была как бальзам на рану.

Зато дедушка был странным человеком. Порой он казался воплощением доброты и великодушия, особенно когда давал деньги бедным, и даже неграм, которых индусы, как правило, презирали. Дедушка был для них лучшим другом и благодетелем. Иногда, стоя на веранде, он бросал горсти серебряных монет в толпу, к великой радости детей и взрослых, собиравших как будто упавшие с неба деньги. Он был первым человеком в нашей округе, который стал владельцем радиоприемника - большой дорогой модели, привезенной из Соединенных Штатов, и он часто приглашал всех желающих послушать этот волшебный ящик. Тогда в гостиной рядами выстраивались стулья, и приемник включали на полную громкость. Такой чести удостаивались все одинаково - и бедные, и богатые, и все они с восхищением слушали передачи.

Однако зло, скрытое в дедушке, внезапно прорывалось наружу. Обслуживая покупателей в магазине, на первом этаже, он мог вдруг в середине разговора резко повернуться и, взбежав по ступенькам наверх, где мы жили, схватить толстый кожаный ремень и в приступе ярости бить всех подряд - кроме меня - без всякой на то причины. В такие моменты казалось, что в нем просыпаются какие-то злые силы. Мы считали это его кармой, чем-то из прошлой жизни, что он должен искупить. Ходили слухи, что, возможно, духи, охранявшие его сокровища, владели и его душой, так как в силе и жестокости, проявлявшихся в этих взрывах гнева, было что-то сверхъестественное. Но, несмотря на все это, он был религиозным человеком и каждое утро и вечер собирал вокруг себя всю семью, чтобы вместе молиться и петь индуистские бхаджаны и мантры.

И хотя дедушка женился на другой женщине после того, как Нани парализовало, иногда он проявлял большую заботу о ней. Он покупал ей дорогие лекарства, платил большие деньги пандитам, обещавшим исцеление, возил ее к знахарям и колдунам, и в больницу, в Порт-оф-Спейн. Но ни деньги, которые дедушка потратил на это, ни духи, к которым он обращался, не принесли ни малейшего улучшения. Нани оставалась парализованной и почти не могла передвигаться.

По дому Нани с нежностью переносили ее дети - к окну, где стояло ее кресло, в столовую, в гостиную, когда друзья или родные приезжали в гости. Почти все время она проводила на своем любимом месте, у окна, откуда были видны поля сахарного тростника, мангровые заросли и проблескивающий сквозь кокосовые пальмы далекий залив.

Временами, отрываясь от своей работы, чтобы дать отдых глазам, она любила смотреть на ярких бабочек и птиц, перелетавших с дерева на дерево. Одна из них - я был уверен - и оставила след на пепле моего отца.

Когда Нани была в больнице, в Порт-оф-Спейне, кто-то подарил ей Библию, и она привезла ее домой. Она полюбила эту книгу, особенно Псалтирь, и часто тайком читала ее детям. Когда дедушка узнал об этом, он пришел в ярость.

- Я запрещаю тебе приносить в мой дом эту христианскую ложь!-. заревел он и, схватив свой ремень, начал бить ее, а затем выволок на веранду и сбросил с лестницы. И пока она лежала и стонала от боли, дед разорвал и выбросил ненавистную ему книгу. Каким-то образом Нани смогла достать другую Библию и снова была жестоко избита. Не имея возможности уйти из дома, она терпеливо переносила подобное обращение, считая его своей кармой.

Для меня было загадкой, почему Нани читала эту христианскую книгу, а когда знакомый пандит привел цитату из Библии, я взорвался от негодования. Он был поклонником Рамакришны, считавшего, что каждая религия содержит истину и в конечном итоге приведет своих последователей к Брахману. Я был уже слишком фанатичным индуистом, чтобы согласиться с этим. И когда я прочитал в бхагавад-гите, что господь Кришна говорил о том же, мне это очень не понравилось, хотя и пришлось принять из уважения к священной книге. Но я утешал себя мыслью о том, что моя религия все же была самой лучшей. И я считал, что нельзя соединять индуизм с христианством, как это делала Нани, но мы никогда не обсуждали это. Моя тетя Ревати была убежденной индуисткой. Она не признавала Библии. - Читай бхагавад-гиту, Раби, снова и снова, - часто говорила она.

Я уважал тетю Ревати за ее религиозную жизнь. Она старалась заменить мне мать и учила меня многому:читала веды, которые любила больше всего, и другие книги. Я принимал все, о чем говорилось в священных писаниях, несмотря на то, что многое мне было трудно понять и казалось противоречивым. Я был твердо уверен в том, что Бог существовал всегда и что Он все сотворил, но в ведах утверждалось, что было такое время, когда ничего не существовало - и Брахма появился из ничего, а Кришн