и ее великому делу - Сахаджа-йоге

Я посвящаю эту книгу

Шри Матаджи Нирмала Деви

и ее великому делу - Сахаджа-йоге.

Кристофер Гривз родился на южном побережье Англии в июне 1952 года.Роман "София", написанный от лица Апостола Иоанна, создавался в конце восьмидесятых годов в Италии и Бристоле, где в настоящее время проживает автор. С того времени К. Гривзом написан ряд произведений для детей, являющихся своего рода продолжением "Софии", и его основная работа "Духовная история западного искусства".

КОЛОДЕЦ

В моем саду есть колодец с вкусной и свежей водой, но люди из города не обращают на него внимания. Они довольствуются своими источниками, хотя вода в них мутная и затхлая. Летом она загрязнена еще больше, и все же ее пьют, потому что к ней привыкли и другой не пробовали.

Я говорю своим соседям о воде в колодце моего сада, но они лишь усмехаются в ответ. Я понимаю: они думают, старик выжил из ума и несет околесицу.

Они правы: в моей телесной жизни уже сгущаются сумерки. Шаги мои нетверды, и кожа моя обожжена солнцем, некогда стройная осанка теперь сгорбилась, а твердая походка стала неуверенной.

В день Господа нашего молодые люди нашей веры приходят, чтобы отнести меня на носилках в Ефес, в церковь нашей Матери, помолиться и воздать благодарение. В зеркалах, в серебре, в воде я вижу отражение своего лица и думаю: нет, это морщинистое, осунувшееся лицо не мое, а чужое. Но я свыкся с ним, будто оно дано мне от рождения. Просто тогда оно было невыразительной

маской, но я научился им пользоваться, сросся, сроднился с ним, а теперь оно опять переходит в маску. Я смотрю на нее и думаю: нет, эта маска - не мое лицо. В жизни моей плоти сгущаются сумерки, слышен рокот моря, поет последняя птица. Спускаются сумерки, и рыбацкие лодки бросают якоря, их улов вынесло на берег. Сумерки спускаются на Ефес, и группа людей возвращается в свою цитадель: они устали, их лошади поднимают пыль, слышится пение соловья в

оливковой роще, сверкают звезды высоко в небе, из-под копыт поднимается пыль, будто курится фимиам. Люди думают только о своем доме и не сводят глаз с чернеющей дороги - их труд завершен. Незаметно и неотступно подкрадывается ночь, и в жизни моей плоти тоже уже ни зги не видно.

Но я чувствую, как в душе моей поднимается ветер и занимается заря. В душе моей снова рассвет.

ЭТО ЗАВЕЩАНИЕ

Кое-кто все же приходит в мой сад. Приходит из ближних и дальних мест: из Антиохии и Рима, из небольших городов Сирии, из Египта, Галлии, из Британии и Тира. Приходят ли они потому, что я - Иоанн, последний апостол Христа и последний свидетель времени, которое уже стало легендой, о котором теперь рассказывают всякие небылицы, или потому, что хотят что-то узнать? Не знаю. Одни приходят, и я вижу выражение разочарования на их лицах, когда

вместо ангела они обнаруживают старика, слышат старческий голос и смотрят в тусклые глаза. Другие слушают мои рассказы о прошлом так, как будто они что-то коллекционируют, может быть опыт. Но этот опыт оставляет их равнодушными. Они смогут о нем говорить, но не передадут другим.

ГОВОРИТЬ О ХРИСТЕ

Мои посетители хотят услышать о Христе, о зарождении Церкви, об апостолах, о деве Марии и Марии Магдалине, но они ищут только информацию, а не возрождение. Лишь немногие приходят и неловко, сами едва понимая, чего они хотят, просят: "Научи меня, чтобы я тоже знал". Каждому и всем им я предлагаю напиться вкусной и свежей воды из колодца, а также каждому и всем я предлагаю это последнее завещание - все то, что я искал, познал и полюбил.

Итак, я хочу говорить о Христе...

Но сказать хоть что-то о Христе нелегко. Когда я слышу, с какой уверенностью священники в нашей Церкви говорят о Нем, я поражаюсь и теряю дар речи. Они совершают крещение от Его имени, порицают от Его имени, карают от Его имени, они используют Его святое имя как оружие, которым угрожают язычникам или запугивают неправедных. Они и говорят, и благословляют, и судят, и наказывают - от Его имени. Так откуда же у них эта уверенность, с которой они вершат свои дела?

Они говорят, что от Веры; но я говорю: что есть Вера без Истины? Что есть Убеждение без Знания?

Я знаю, что не следует говорить о Христе без такого Знания, и все же иногда оно ускользает и от меня, и тогда мне кажется, что им в большей мере, чем я, обладают дети, в чьих глазах отражается море, на берегу которого они играют.

ПАМЯТЬ

Итак, я ищу в своей памяти слова и поступки Иисуса, но не знаю, где грань между воспоминанием и воображением.

Когда я думаю о событиях полувековой давности, то вижу, что некоторые из них сохранились в моей памяти, как кубики мозаики: краски не поблекли, формы не изменились, материал сохранился. Это те слова и деяния, которые мы записали в евангелиях и столько раз пересказывали. Но есть и другие рассказы, которые мы, первые Его ученики, обсуждали между собой: это детство Христа, эпизоды Его служения и Его желание, чтобы мы снова родились, которое

он так часто высказывал. И наконец, есть истории, которые я поведал очень немногим, лишь тем, кто готов был поверить мне. А если я расскажу о сокровенном и мне опять не поверят, - что тогда? Не будет ли так, как сказал Фома, когда мы стали сомневаться в том, что Иисус действительно произнес те слова, о которых он говорил нам: "Да если я повторю хотя бы одно слово из того, что Иисус сказал мне, вы возьмете камни и бросите их в меня, и огонь поднимется из тех камней и вы сгорите в нем".

Под этим сокровенным я имею в виду все, что касается Матери.

И еще: очень часто я вспоминаю настроение Христа в ту или иную минуту, а не подробности какого-то случая; или значение того, что Он сказал по какому-то поводу, а не сами слова. Но, на мой взгляд, таково свойство памяти. Пытаешься вспомнить любимое лицо, которого не видел много лет, - например, лицо той девушки из Вифсаида, - а черты его ускользают или перемежаются с чертами других лиц, других девушек. И все же остается впечатление о человеке: его нежное живое лицо или его радующая сердце

чистота. Впечатление это истинно, несмотря на то, что подробности его внешности и речи давно позабыты. И если кто-то скажет: "Опиши их", - мы сможем это сделать благодаря таким впечатлениям и с помощью слов и образов, хотя и не совсем точных, но верных по сути.

Вот и я, как мог, облек в форму настроения и смыслы запомнившихся слов Христа.

ЦАРЬ-РЕБЕНОК

Еще ребенком я всегда чего-то искал. Ходил по охристым и

оливково-зеленым холмам и думал о Боге, Который создал и эти холмы, и эти краски, и небо, и облака, и звезды.

Я любил псалмы Давида и Книгу Иова, где голос Бога раздается из купины, но больше всего я любил слова Исайи, когда он говорит о Господе грядущем. Я сам был ребенком, и меня влекло к этому мальчику-царю, который сидел на троне Давида и правил миром. Не то чтобы я понимал все эти пророчества, но среди них были слова, на которые моя душа отзывалась, как на музыку.

Например, когда пророки говорили о сострадании Бога.

Но священнослужители мало говорили о сострадании Бога, а больше о Его гневе. Я думаю, для них Он был кем-то вроде архиепископа, чье одобрение надо было заслужить показным благочестием и ученостью; а еще Он был в их глазах каким-то ростовщиком, который ссудил нам наши жизни под огромные проценты и докучает нам тайными напоминаниями о выплате, которую берет, однако, не деньгами, а официально одобренной моралью. Эти священнослужители были старые люди, и мне казалось, что они пренебрегли реальной жизнью.

Священнослужители рисовали образ Бога, Который озабочен тем, как Человек соблюдает букву Закона, будто Он не видел того, о чем Закон прямо не говорит: благородства любви или красоты творения. Не то чтобы я считал, будто Богу нет дела до Закона, однако я не мог представить себе Его в роли неумолимого судьи, денно и нощно следящего за тем, чтобы мужчины и женщины соблюдали букву Закона. Я думал: хороший отец строг со своими детьми ради их же пользы, но он не шпионит за ними и не судит их на месте за каждую ошибку, ибо если они не будут ошибаться, как же они научатся? Или как будут, расти, если не дать им свободы?

Если отец человеческий таков, если хороший отец терпелив и добр, каким же должен быть Всемогущий Бог?

Бог невинен - не педантичен и не подозрителен, а невинен. И Иисус невинен. Он пришел в этот мир не затем, чтобы навязать нам наше прошлое в виде предрассудков, ибо Он был невинен. Не хотел Он и того, чтобы мы стали рабами будущего, обольщенные планами и мечтами нашего маленького "эго", ибо Он был невинен. Ни ненависть, ни похоть, ни алчность не были Ему ведомы, ибо Он был невинен. Его нельзя было обмануть и купить лестью и деньгами - Он смотрел на все без предубеждения, ибо Он невинен.

Он, как ребенок, жил в настоящем; как ребенок, прощал; как ребенок, любил искренне и непосредственно. Мы всегда чувствовали, что хотя дело Его трудное и опасное и оно привело Его на Голгофу, это все же была для Него своего рода игра, ибо Он был sahaja - мудрый и невинный.

Кто видел, слышал Его и был с Ним, в том вновь пробуждалась невинность, ибо Он был сама невинность и непосредственность, вечный царь-ребенок.

ЗАКОН

Но есть Закон, заложенный в Человеке. Если преступить Закон, то это скажется на чувствах, уме, плоти, жизни человека. Надо соблюдать Закон, дабы стать сильным и здоровым, дабы, наконец, приобрести право на свое рождение, которое есть Царствие Божие. И человек знает этот Закон благодаря своим инстинктам и эмоциям, своему разуму и опыту, а также словам Моисея и Пророков и своим собственным наблюдениям над Природой.

Закон внутри нас необходим для нашего бытия, он и есть наше бытие, наш образ жизни, который обеспечивает в нас развитие личности и помогает поиску истины; в самых общих чертах он дан нам в десяти заповедях; это путь к праведности и к Царствию Божию внутри нас.

Если мы сворачиваем с этого пути, значит, уклоняемся от источника своего бытия и от своего восхождения. Поэтому и все Пророки стремились удержать мужчин и женщин на этом узком пути: одни посредством предупреждения, другие посредством поэзии или призыва к оружию; некоторые утверждали законы силой и наказаниями; и все прибегали к личному примеру. Но при любых внешних проявлениях Закона он всегда внутри нас.

Истинный Закон не меняется, тогда как его внешняя форма относительна. Он фигурирует в законах, действующих и в моралях и культурах, которые изменяются и со временем, и со сменой царей.

Однако фарисеи присвоили себе истинный Закон и сначала приравняли его к внешним проявлениям, а потом стали что-то к ним прибавлять, усложнять и всячески определять до тех пор, пока внешняя форма закона перестала служить развитию Человека и стала его связывать. Они опутали нас своими интерпретациями Закона, своими инструкциями по поводу Субботы, которая должна быть днем отдыха, а стала днем обязанностей. Они раздули Закон до

такой степени, что с утра до вечера наше поведение стало определяться правилами и на всякое событие полагалась определенная реакция. Тем самым они лишили нашу жизнь всякой непосредственности, которой они боялись. И что хуже всего, - они заставили нас поверить, что таким образом представляют Бога.

Но я и в молодости не верил им и считал, что Бог есть Бог любви, невинности, что Он отец и мать. Однако меня все-таки мучили сомнения, ибо фарисеи были могущественны. Они называли себя хранителями веры, а тех, кто не был согласен с ними, - неверными и нелюбимыми чадами Бога. Большинство же моих соотечественников не оспаривало это суждение, так что я не мог им не верить.

Поэтому, когда много лет спустя я услышал Иисуса из Назарета, то испытал чувство облегчения и мое сердце, как и сердца всех ищущих истину, наконец получило голос. Он одним ударом разрубил все узлы, которыми были связаны наши души, и заявил с уверенностью абсолютного авторитета: "Суббота - для Человека, а не Человек - для Субботы".

Это было в полях за Капернаумом, когда уже заколосилась пшеница.

ИЕРУСАЛИМ

Детство кончилось, и я вместе с братьями и отцом стал забрасывать сети в море Галилейское.

Среди рыбаков было много разговоров об оккупации: большинство поддерживало зелотов и хотело бы восстать против римлян и их марионеточного царя Ирода Антипа, если бы у них было достаточно силы. Но у них не хватило сил, и они по-разному смотрели на то, каким должен быть мир после свержения римского правления. И двигал ими гнев, который питал их противоречивые взгляды, теории и мечты. И были среди них фанатики и, что еще хуже, были сикарии - убийцы тех, кто симпатизировал римлянам. Хотя меня и волновали эти разговоры, но я чувствовал, что это "не та цель, к которой следует стремиться, - есть что-то другое и большее".

Если я и мечтал о чем-то, так это о гармонии в человеческих отношениях,

и как мы забрасывали сети, чтобы так было бы во все времена и во всем. Если

я мечтал о чем-то, так это о том, чтобы разделенные объединились. Иисус

сказал потом: "Я выберу тебя, одного из тысячи, и двух из десяти тысяч, и

они будут стоять, как один". Я мечтал об Адаме Кадмоне в саду мира.

Но юноши моего возраста не думали о таких вещах, а если и думали, то с

тоской, будто увидели прелестную девушку, которая прошла мимо их лодок у берега, и на ней было шафрановое платье, а волосы темные, как морская пучина, и кожа цвета жасмина, и она мимолетом улыбнулась им, и улыбка ее была щедрой, как солнце. А имя той девушки было Иерусалим.

Или ее звали София.

И девушка была прекрасна, но она была чужая... и по мере того, как

юноши взрослели, они начинали ее ненавидеть за то, что она не принадлежала им. В конце концов, они стали насмехаться над ней и говорить, что у нее лукавая улыбка, а сама она не нужна им. Затем, они спрашивали ее, что она делала на берегу одна, потому что подозревали, что у нее есть тайные любовники. Проходило время, и они начинали ненавидеть девушку за ее свободу и красоту и называли ее за глаза проституткой, а потом в лицо ей и ведьмой. Так они изгоняли ее из своей жизни.

Но все это происходило постепенно, времена года сменяли друг друга,

юноши стали подумывать о женитьбе и о преимуществах такой жизни, в которой ничего не меняется. В праздники они пили молодое вино и непочтительно говорили о женщинах и друг о друге. Они забывали мечты своей юности, довольствовались радостями, которые перепадали им в жизни. Если им напоминали легенду о Мессии, то они представляли себе, как Он устроит все по-другому, но в их жизни все останется по-прежнему.

Точь-в-точь, как у слуг богатого купца, который задумал заново украсить

свой дом, но не собирается прогонять их со двора. Изменится дом, но не они

сами. Так и Мессия: Он все изменит, но только не их самих.

Если они когда-нибудь говорили об Истине, то это было нечто вне их

самих, а не их сутью.

А тем временем на Галилейском море в сетях билась рыба, мокрая и

беспомощная...

ИОАНН КРЕСТИТЕЛЬ

Моим первым учителем был Иоанн Креститель.

Он завоевал мир. Любые тяготы, жажда и голод были ему нипочем. Он

смотрел на свою плоть, как на тягловое животное; ел стебли лотоса и одевался в шкуры диких животных. Он был обуян пылкой страстью к истине.

Я его боялся. Но Иоанн был велик. Только он один знал, кто был Иисус; и наш Господь сам сказал, что не родился еще более великий человек, чем Иоанн. И все. Иисус ответил без улыбки, тихо и задумчиво, как царь, который вспоминает о своем слуге, служившем ему хорошо, но рано ушедшем: "Чтобы доставить Иоанну удовольствие".

Я и тогда, и сейчас почувствовал: в конце концов, мы как дети, которые

играют в игру, название и правила которой забыли.

ПРИЗЫВ

Впервые я увидел Иисуса, когда был в отцовской лодке в море

Галилейском. Был вечер, Иаков был со мной, и мы везли домой дневной улов. И тут я услышал голос, зовущий нас с берега, - оглянулся и увидел Сына Бога.

Но я не знал, что это Он. Я только узнал тех, кто был с Ним, - Симона и

Андрея. Но что-то в Нем не давало оторвать от Него взгляд, пока мы плыли к

берегу.

Позже Иаков сказал, что сначала ему показалось, будто нас зовет с

берега ребенок, но я сразу увидел мужчину лет тридцати. В нем безошибочно указывалась какая-то сила и вместе с тем полная гармония с самим собой. Шаги

его по грубой прибрежной гальке были легки, как у танцора. Он двигался так,

будто всех окружала тьма, а его одного - свет дня. Он двигался так, будто

стихии хорошо знали его и приветствовали, склонялись перед ним и желали только, чтобы ему было хорошо.

Он двигался так, будто мог прошествовать по воде, если бы пожелал.

Но когда наша лодка приблизилась к берегу, я всего этого не видел столь

отчетливо, а только чувствовал сердцем, ибо я не знал, кто он. И все же

что-то внутри меня знало его. Перед моим внутренним взором вставала фигура, сотканная из света, с мечом в правой руке, с цветком - в левой, а у ног разлилось солнце. И еще я увидел выражение безмерного сострадания на его лице. Воочию же я видел на берегу просто человека, зовущего меня, и над головой у него в пронизанном светом воздухе кричали чайки.

Помню, как я оглянулся к морю, где волны света и тьмы сменяли друг

друга, и показалось, будто он позвал меня выйти из океана иллюзий.

ЕДИНСТВО

В который уже раз меня спрашивают: "Какой Он был, Иисус? Что за человек был этот Мессия?"

К этим вопросам я добавлю еще один: "С чем можно сравнить несравнимое?" или "Как можно описать Бога словами?" Это невозможно.

Но что-то мы все же должны сказать и тем самым передать свое знание и

выразить свою любовь. Однако не следует забывать, что слова есть слова: они содержат смысл, но могут не передать, а только затемнить, завуалировать его.

Ведь, в самом деле, люди по отдельным простым словам Евангелия создают себе представление об Иисусе, которое не имеет ничего общего с действительностью, но, очевидно, не потому, что эти слова неверны сами по себе, а потому, что не выражают единства. Люди извлекают из текста разрозненные фразы и говорят: "Иисус был смиренным", или "Иисус был самоотверженным", или "Иисус велел богатому молодому человеку раздать свое состояние бедным: следовательно, Он больше всего любил бедных", или "Иисус говорил, что бедные будут всегда с нами: следовательно, Он не заботился о бедных" (так говорят богатые), и тому подобное. Но Иисус был не тем, не

другим, а был един. Он был Все, pleroma.

В отличие от простых смертных, Он не обладал импульсивным неровным характером. В отличие от нас, Ему не были свойственны причуды и странности, и поэтому Его трудно описать, ибо когда мы хотим о ком-то рассказать, то вспоминаем о его слабостях и привычках, и если воссоздаем его внешность, то вспоминаем какие-нибудь шрамы и родинки. У Иисуса же не было странностей. Не было в Нем и внутреннего противоборства, в Нем царило согласие с Самим Собой, как и со звездами, и с морем, которое безошибочно знает время прилива и отлива.

Иисус был един. Он благословлял ищущих во всех частях света; в Нем

соединялись полюса компаса. Он одинаково непосредственно смеялся и над шалостями ребенка, и над глупостью людей и их суетой, а иногда даже над священнослужителями, над их важным видом и манерами - смех Его был, как солнце, светлый и теплый.

Он и смеялся, и плакал. Я вспоминаю, как Он рыдал, когда пришла весть о

смерти Лазаря. Слезы сострадания появлялись у Него на глазах, когда,

например, пастушонок играл на дудочке прелестные мелодии Его родных мест; или когда какой-нибудь странник в толпе, выслушав внимательно и с трепетом речи Спасителя нашего, не просил Его об исцелении или чуде, а просто стоял и кланялся нашему Учителю, пока Он не скроется из виду; или когда там, в эвкалиптовых рощах Капернаума, горожане пели и танцевали, приветствуя Сына Бога - так было каждый раз, когда Он сталкивался с благородством, красотой, величием человека в разнообразных проявлениях.

Он плакал и смеялся; Он изливал свой гнев на лицемеров, фарисеев и

книжников, на равнодушных и меркантильных купцов, которым нет дела до соотечественников и до истины. Он боролся со злом и изгонял духов, демонов, призраков. Он был и страстным, и нежным, любил Своих братьев, сестер, мать.

Он был весел и счастлив, как ребенок. Он был разный и единый.

Ему не были чужды все человеческие чувства и настроения. Но если мы

испытываем то одни, то другие эмоции, которые каждый раз будто уподобляются замкнутым кельям, в которые мы себя заключаем, то Он, напротив, свободно передвигался за их стенами, заглядывал в любую из них, когда хотел.

Он был свободен. Он был сама свобода в человеческом обличий. Ему не

были чужды человеческие чувства и настроения, но не в такой степени, как

нам, ибо Он не погружался в них, не терял свободы и Духа.

Он был совсем не такой, как все. Но не все это понимали, многие

равнодушно проходили мимо Него на улице или прислуживали Ему за столом, не подозревая о Его божественной природе, или слушали Его проповеди и не понимали, что перед ними непохожий на них святой и совершенный человек.

Многие приходили послушать, посмотреть на Него, думая, что если Он - Мессия, как о Нем говорят, то они узнают Его с первого взгляда. Но всегда люди уходили со словами: "Мы разочарованы: Он такой же обыкновенный человек, как и мы". Просто им хотелось разочароваться, чтобы на их маленькое "эго" не пала тень сомнения, чтобы показать, что они могут судить о таких вещах, как Дух, хотя у них не было ушей, чтобы слышать музыку мудрости нашего Спасителя, и не было глаз, чтобы видеть сияние Его святости.

Он был совсем не такой, как все. Но было бы неверно говорить

(приписывая эти слова мне), что у Него особенная внешность, например, Он никогда не моргал или не закрывал глаза (хотя у Него глаза никогда не

бегали, как у некоторых людей), или что Его стопы не оставляли следов на

песке, и тому подобное. Напротив, Он всячески старался не выделяться.

Правда, Он иногда казался выше, чем был на самом деле, а иногда - сильнее, чем человек Его комплекции, иногда же казалось, что Он бесплотный, созданный из света, а однажды, когда фарисеи попытались схватить Его, Он просто исчез. Но никто не видел Его исчезновения и не мог подтвердить этого. Он и не рассчитывал на эффект. Он был совсем не такой, как все, и все же старался не показывать этой разницы, чтобы жить среди нас как наш друг. Он преломлял с нами хлеб, словно отец наш или брат, но вместе с тем стихии повиновались Ему, море расступалось пред Ним, когда Ему было нужно, и более того, Он был сутью творения.

Мы знали Его в те годы, когда Он был в самом расцвете сил, молодости и

здоровья. Он был выше среднего роста, крепко сбитый, не толстый и не худой. С золотистой кожей и рыжеватыми волосами, словно в жилах Его текла кельтская кровь. Его волевое лицо сияло, а глаза светились не виденной мной доселе добротой.

Он никогда не говорил впустую, не делал ни единого лишнего жеста.

Двигался энергично, Его речь звучала уверенно и внушительно. Раввины и

учителя часто говорят: "Истина есть любовь" или "Мир с вами" и тому

подобное. То же самое может сказать и сатана (и говорит не раз, и будет

говорить), но в устах истинно святого от этих слов исходит благодать. Если

дьявол скажет: "Мир вам", - ничего не получится, разве что все обернется

иллюзиями и кончится распрями. Когда же Иисус произносил эти слова, с неба тихо и незаметно спускались ангелы с дарами величайшего блаженства для тех, кто отзывался на любовь.

В своей материальной жизни Он был, как и отец Его, искусен в ремесле

плотника. Сегодня в Палестине еще можно встретить людей, которые с гордостью говорят: "У меня есть стол (или стул, или оглобля, или еще какой-нибудь предмет), сделанный Иисусом из Назарета". Еще юношей Он служил плотником на торговых кораблях своего дяди и плавал к тому далекому острову на северо-западе, где добывают олово.

Бытует много легенд о Его детстве: в одних - доля выдумки, в других -

правды. Сам Иисус мало говорил о Своем прошлом, тем самым подавая нам пример того, как надо жить в настоящем. В Его присутствии наше внимание сосредоточивалось на насущном, так что, хотя при всем желании узнать побольше о Его детстве, мы не расспрашивали Его, и Он не поощрял нас к этому. Если кто-то иногда заговаривал о своем прошлом, Он давал нам понять, что оно - только сон. Кто же любил повторять: "Пророки предсказывали Твой приход" и тому подобное, тем Он иногда отвечал: "Да, и теперь настало время жить не обещаниями, а их воплощением". Какие бы ни ходили слухи, я знаю, что Он нигде специально не обучался, что не жил среди ефесян и не получил знания о Боге в школах Египта. Напротив, Он часто говорил, что хотя египтяне много

знают о смерти, но мало сведущи в Божественном. Что касается Его знаний, то дело просто в том, что Он сам был Логос. Он был Альфа. Он знал все

изначально.

Таков вот был трансцендентный всемогущий Бог, Пантократор, Который

много лет назад преломлял с нами хлеб и жил среди нас на высоких выжженных холмах Иудеи у берегов моря Галилейского.

РОЖДЕСТВО

Год близился к концу, Мария и Иосиф отправились в Вифлеем, где

Август-кесарь проводил перепись. Так как в гостинице не было мест, они,

несмотря на состояние Марии, укрылись на ночь в хлеву.

Говорят, даже животные преклонились перед Марией и в ту холодную

осеннюю ночь теплом своих тел согревали ее, как могли.

Ночь в Иудее, которую они провели в хлеву, была, как говорят восточные

мудрецы, безлунной и самой темной в том году. Люди зажигали огни во всех комнатах в честь праздника света или, как они называли его, Дивали.

В кромешную полночь и родился наш Господь Иисус Христос, потому что Он был Свет. И свет должен был явиться во мраке мира, населенного призраками и тенями, проникнутого тьмой нашего пренебрежения Духом и нашего незнания Бога, нашими предрассудками, суевериями и страхами, нашим смутным мелким "эго" и черной тенью человеческой жестокости. В ту беспросветную мглу должен был прийти Он - воплощение света.

СВЕТ

Он пришел, как Свет для детей света, которые пропали бы без Него. Они

искатели истины, которые чувствуют в себе свет, но еще не обрели его. Он

явился для них как факел во тьме мира.

Где была истина? И что было истиной? Люди не знали ее, и кто толковал

об истине, тот не обладал ею; кто говорил о свете, тот не нес его. Они

зажигали в храмах свечи с длинными вощеными фитилями и толковали о свете, будто обладали им. Но от них лишь исходило тусклое свечение.

То были фарисеи. Большинство из них, и еще священнослужители всех

религий Рима, Греции, Египта и Востока.

Они толковали о свете, но изображения Бога в их храмах были

закопченными из-за нечистого масла в лампадах, а образ Бога в своих синагогах они заслоняли своими тенями, потому что становились между нашим Отцом и нами. Они заслоняли не самого Отца нашего, а те формы, имена, образы, по которым люди узнавали о Нем и поклонялись Ему. Иисусу, воплощающему свет, предстояло зажечь в храме Божьем этот свет, который невозможно было бы ни заслонить, ни погасить не только в Иерусалиме, но и в сердцах людей.

Он был факельщиком, который во время ночного похода по трудной дороге

ведет домой своих спутников. В лесах встречаются духи и воры, которых

привлекает Его свет, но Он бесстрашен, и тот, кто вверится Ему, осилит

дорогу.

Воют волки, и лают лисы, но коснуться Его они не смеют. Его окружают

духи, некоторые зовут Его по имени, бросают Ему вызов, но не приближаются, и для них Он всегда недосягаем.

Он факельщик и светоч, огонь и тепло, и Он освещает путь к Царствию

Божиему.

В каждом человеке есть свет Духовный, но никто об этом либо еще не

знает, либо считает это нереальным. Он и явил собой пример, символ, знамение

воплощенного солнечного света.

Он был подобен солнцу, и в свете солнца человек мог разглядеть свою

тень, а также ощутить окружающий его мрак. Солнце не указывает ни на тень, ни на темноту, но само его присутствие позволяет их увидеть, что само по себе и есть уже суд.

Наш Господь - свет Духа, в котором мы ясно себя видим. Хотя это и не

суд как таковой, но под этим светом мы можем судить и в лучах его

совершенствоваться.

Он был светом в очах своей матери, когда она смотрела на страдания

убогих, сирых, немощных и беспомощных мужчин и женщин.

Он был светом любви Бога, струящегося в полночную тьму мира.

СУД

Все в жизни Христа было символично, а отголоски ее беспредельны.

Он не случайно родился во время переписи, которую проводил кесарь.

Призыв Августа к мужчинам и женщинам империи собраться для переписи был символом деяний нашего Господа.

Он пришел в этот мир, чтобы с севера и с юга, с востока и с запада

собрать всех жаждущих мудрости, призвать отовсюду заблудших и ищущих пути; подать знак грешным, обремененным тяжкой ношей повседневности; призвать искателей истины из городов Де-каполиса и маленьких приморских городков Галилеи, из деревень Иудеи в Город Бога; обратиться ко всем мужчинам и женщинам и словом и делом своим с тем, чтобы они посмотрели на себя, заглянули в свои души, увидели свою жизнь.

Ибо они надели терновый венец на голову того, кто был императором и

судьей этого мира.

ЗВЕЗДА

Говорят также, что, когда Он родился, в небе над Вифлеемом появилась

звезда и трое восточных мудрецов, следуя за ней, пришли к Его колыбели и

поклонились Ему.

Я верю, что на самом деле эти мудрецы были Trimurtis, великими

олицетворениями Бога, - творца, хранителя и разрушителя - и, поклоняясь

Иисусу, они поклонялись чистейшему из чистых, субстанции всей чистоты,

чистому могуществу Бога-младенца.

Астрологи говорят, что взошедшая над Вифлеемом звезда была не звездой, а двумя соединившимися планетами: одна - Сатурн, представляющая Отца Христа, а другая -- Юпитер, представляющая его Мать, - будто так Его небесные родители с горячей любовью взирали на Его рождение. Впоследствии Господь Иисус, приветствуя или благословляя, поднимал руку и соединял большой палец с безымянным и мизинцем, а указательный и средний вытягивал вверх, и эти пальцы означали для него отца и мать, соответственно всемогущего Бога и святой Дух.

СОВЕРШЕНСТВО

Иисус был совершенен.

Я слышал, как люди говорили, злословя и завидуя, что, несмотря на Его

труды, на Его любовь, Он все же не был совершенен, и приводят пример того, как однажды в окрестностях Иерусалима Он проклял фиговое дерево, и оно завяло и погибло.

Но поступил Он так не в минуты гнева или слабости, как думают те, кто

хочет осудить Иисуса. Дерево, о котором идет речь, было бесплодно и, прокляв его, Иисус показал на примере, - не повредив человеку, какая ждет участь тех, кто ведет бесполезную для человечества жизнь, не заботясь о Духе. Сегодня мертвы их души, ибо ничто живое не может произойти от них, но если они не начнут искать свой Дух, то завтра будет мертва и их плоть и они окажутся вне круга бытия.

А гностики считают, что когда наш Господь был на кресте, Он

заколебался. Но если бы они присутствовали на Голгофе, то убедились бы, что Он пожертвовал собой не в отчаянии, но как король на поле брани. Они бы увидели, что Он до конца сыграл человеческую драму и не дрогнул. Они бы сказали вместе с сотником, который наблюдал за Ним: истинно человек этот был Сыном Божьим.

А еще говорят: конечно, Он был святой, но вместе с тем и человек, такой

же, как и мы. Он любил вино и однажды в Кане превратил в него воду, совершив чудо. Но то был лишь чистый, неперебродивший виноградный сок. Неужели Он затуманил бы столь чистое свое сознание алкоголем? Был Он не святым и не человеком, а Духом во плоти - Он был божественным.

Тем не менее некоторые утверждают, что Он считал себя святым или

пророком, и Павел впоследствии объявил Его Мессией. Он, конечно, не

прославлял Себя, как другие, Он был лишен амбиций и тщеславия. Источаемая Им божественность подобна солнцу, которое сияет без всяких объяснений или оправданий, без гордыни и самохвальства, и она очевидна для всех, кто мог ее видеть, ибо Он действительно был Сын Бога.

Будучи божественным, Он олицетворял собой совершенство, и все Его

деяния были совершенны. Его слова и поступки, казалось, не были заранее обдуманы, и когда Он что-то делал, то будто разбрасывал по земле яркие кубики, которые сами собой, исподволь складывались в мозаику. Он был совершенен, и посему все Его действия были взаимосвязаны формой и смыслом, и более того, выражали добрую волю.

Он не преследовал цели выдавать Свои дела как пример для подражания всему человечеству, просто они гармонировали с Его природой, которая была божественной. Он специально не выполнял и предсказания пророков, ибо действовал по собственной воле и был тем, кем был, а Его дела неизбежно соответствовали пророчествам.

Он был совершенен и поэтому недоступен соблазнам. Помню, как однажды во время сбора урожая я по наивности хотел полюбопытствовать, как Он творит Свои чудеса и чем занимается в наше отсутствие и во время молитвы. И я стал следить за Ним, чтобы застать Его врасплох. Однажды Он вдруг схватил меня за

бороду, резко притянул к Себе и твердо заявил: "Иоанн, не сомневайся во Мне

и не любопытствуй". Я смутился, но притворился, будто не понимаю Его, а Он

нахмурился и отвернулся. Но вот уже истек месяц жатвы, а подбородок у меня

все еще болел, и я, осмелев, сказал: "Господи, если Ты шутя так больно

дергаешь, что будет, если Ты ударишь?" Он невесело и уклончиво ответил:

"Отныне поберегись и не искушай того, кто не поддается искушению".

Но случай этот - пустяк. Говорят, когда Он ушел в пустыню, дабы

размышлять о великом деле, которое Ему предстояло совершить, вся скверна

мирская в обличьи самого дьявола явилась Его искушать и была полностью

повержена.

Итак, Иисус был совершенный человек, безукоризненно чистый, рожденный

от девственницы, Сын Всемогущего Бога.

ЛЕВ

Человек не мог бы сделать того, что сделал Иисус, - ни говорить, ни

любить, как Он, - если бы только он абсолютно не знал страха.

Изо дня в день фарисеи и саддукеи боролись против Него, считая, что Он

может возбудить народ против них, ибо они богатели на приношениях и за счет

выручки от торговли в Храме. День за днем они спорили с Ним, угрожали Ему,

насмехались над Ним, но тщетно, ибо Его это не трогало.

Его существование было вызовом их падению, поэтому они хотели отнять у

Него жизнь. Он знал об этом и знал им цену, однако Он шел своим путем.

Когда они привели к нему женщину, которую застали за прелюбодеянием, и

по своей порочности спросили Его, не побить ли ее камнями, как того требует

закон Моисея, Он лишь наклонился и стал писать что-то на земле, будто и не

слышал их вопроса. Они снова спросили Его с нетерпением, как быть, в

надежде, что на сей раз Ему не отвертеться, ибо они рассчитывали, что Он

сразу объявит их закон неверным, или Ему придется побить ее камнями. Я был

там и видел их: внешне они походили на людей, однако сущность их была

кровожадной, как у волков, окруживших ягненка, который отбился от стада.

Иисус же был тот пастух, который по их расчетам, должен убежать, вели не

хочет, чтобы Его тоже сожрали.

Но Он не испугался и не смутился, а неспешно поднял голову и

несколькими словами обратил их в бегство. А та женщина, Мария Магдалина,

назвала Его Господом и с тех пор следовала за Ним, ибо увидела Его

непоколебимое бесстрашие и поняла, кто Он.

Некоторые думают, что раз сказано, будто Мессия будет человеком печали,

то наш Господь был тщедушным и слабым. Однако Он был хорошо сложен и

мускулист, как и подобает плотнику, и, когда Он был среди нас, мы

воспринимали Его как источник жизни.

Некоторые думают, что раз Он родился в хлеву, и благословлял смиренных,

и Сам страдал на кресте, то Он всегда говорил мягко и был робким. Но таким

людям я бы сказал: как может Божественное быть робким, если оно знает, что

оно Божественное? Как может человек быть слабым, если он знает, что он

Господин среди Господ, Царь Царей? Разве же молчаливый и неуверенный в себе

человек мог проповедовать Евангелие Царствия под носом у своих врагов? Мог

ли объявлять книжников и священнослужителей лицемерами и ворами? Мог ли

говорить им в лицо, что они исчадия ада?

Если Он вел себя покорно, то только ради нас, чтобы мы могли учиться

смирению, чтобы не гневались на Него за слишком уверенный и менторский тон,

ибо это повредило бы нам.

Его природе были абсолютно чужды робость и раболепство. Он не мог и не

искал компромисса с неверными. Он шел против скопища надменных

священнослужителей и предубежденных людей и ничего не боялся. И когда Он

перед Пасхой очищал Храм в Иерусалиме, Он ни на секунду не дрогнул. Он с

бичом в руке вступил в эту толпу дельцов, торгашей, покупателей - служителей

Храма, готовящих животных к жертвоприношению, принимающих дары за отпущение

грехов и благодарности за прощение пороков, менял, торгующих святынями,

продавцов голубей и мясников, лавочников разных мастей, - и ни один из них

не осмелился воспротивиться Ему. Мы шли за Ним следом, и Он опрокидывал

столы, рассыпал по полу товары и деньги, выгонял их овец и быков, выпускал

их голубей на свежий утренний воздух, объявляя громким, сотрясавшим стены

голосом: "Вы дом Отца Моего превратили в притон воровской". Мы с трепетом

видели Его сокрушающую силу, мы видели бедных и ищущих истину, которые

ликовали, ибо они наконец почувствовали, что пришел их защитник.

Люди называют Его Агнцем Божиим - оно так и было. Но в Нем вместе с

агнцем уживался и лев, поэтому Он был и Лев Божий.

МАРИЯ МАГДАЛИНА

Я помню Марию Магдалину, когда она впервые пришла к Христу. Он

приветствовал ее, как брат сестру, которая грешила, но тем не менее всегда

оставалась сестрой Его сердца.

Мы не могли понять, как такой чистый может говорить с такой нечистой.

Но со временем мы поняли: Он был настолько чист, что не боялся

обвинений в грехе, и, как я уже говорил, был выше всякого соблазна - ничто

не могло запятнать Его чистоту.

Потом мы увидели, что и сами во многом не чище Магдалины, и устыдились.

Однако Он только вместе с нами посмеялся нашему стыду, и мы поняли, что

это не позор, а что-то преходящее, нечистое. На самом деле суть наша - не

грехи, а наш Дух.

ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬ

Мне нравилось, что Мария Магдалина вначале держалась от нас на

расстоянии, и я думал, ей подобает такая почтительность по отношению к

первым ученикам. Она держалась в стороне и от Иисуса, как будто не хотела

ничем привлечь к себе Его внимание, но всегда ждала случая и охотно

прислуживала Ему. Мне это тоже нравилось, потому что я считал неправильным,

если бы проститутка держалась вольно с Иисусом Христом и его учениками.

Потом я понял, что причина ее почтительности и не в ней самой. Она,

казалось, забыла, кем она была, забыла прошлое, не думала о будущем и жила

только настоящим. Она жила рядом с Богом и была почтительна к Иисусу потому,

что знала, кто Он.

Мы тоже знали, кто Он, но в то время как мы видели жаворонка, она

видела орла, видела феникса в его славе.

Она сторонилась нас не потому, что стыдилась, а потому, что не могла

понять, как мы можем держаться так фамильярно с Сыном Бога.

СЕСТРА

Наш Господь и Мария Магдалина были как брат и сестра, хотя и родились

от разных родителей, и олицетворяли собой эти родственные отношения.

Однажды в разгар лета в саду Вифсаида, когда Марии не было рядом,

Господь Иисус сказал нам: "Как Я веду Себя с Марией, так и вы ведите себя с

женщинами, с которыми у вас нет других отношений. Они ваши сестры, и

смотрите на них глазами невинности.

А если вам кажется, что Я тем самым ограничиваю вас, то знайте: ради

вашей же пользы и вашей радости.

Как, повинуясь закону, вы его не чувствуете, ибо он вас не касается,

так и, соблюдая это ограничение, вы не будете чувствовать себя связанными.

Ваше внимание должно быть, как та вода в саду. Если бы она текла куда

попало без разбора, то испарялась бы и зеленый сад зачах бы. И Дух, который

должен радоваться, не заглянул бы сюда больше, ибо тут нечему было бы

радоваться.

Когда же ваше внимание уподобится текущей по верному руслу воде, то оно

будет глубоким и сад в вашей душе зацветет". Так Он говорил. Кто же думает,

будто втайне, в глубине души, Ему, наверное, хотелось бы жениться на Марии

(и таким образом отказаться от своей миссии) и Он подавлял свое желание, то

как же мало они знают Дух! Как мало они знают Бога!

Кто же думает, что и она, наверное, хотела быть невестой Христа, то как

мало они знают о возвышенной любви! Как мало знают о любви, которая ничего

не желает взамен и что способному на такую любовь воздастся сторицей.

Если говорят: "Нам нравится эта история, потому что в ней Иисус больше

похож на человека", - то я так отвечу: Говоря это, вы имеете в виду, что Он

больше похож на вас, как похотливый, замороченный, обремененный слабостями.

В таком случае как же Он мог стать Путем, Светом, Истиной, тем, кто несет

спасение?"

БРАК

Он говорил: "В Моей жизни нет места для брака, но Я не говорю, что вам

не следует брать себе жен и мужей. И Я не говорю, что если вы предпочтете

взять себе жену или мужа, то должны это сделать во имя Меня. И Я не говорю,

что если вы не женитесь, то должны это сделать во имя Меня".

О мужчинах, которых привлекают мужчины, и о женщинах, которых

привлекают женщины, таинственно говорил в тот же день в саду: "Уж не хотят

ли они, чтобы солнце светило день и ночь? Или чтобы луна сияла ночь и день?"

Кто-то на это возразил нашему Господу, утверждая, что Сам Бог создал их

такими и поэтому это совершенно естественно.

Но наш Господь ответил: "Если бы твои родители были такими, как бы ты

появился на свет?" И еще: "Если бы твари лесные вели себя так, ты бы сказал,

что они сошли с ума. Так что не говори, будто тебя создал таким Бог, ибо это

не так; и не говори, что это естественно и в природе вещей, ибо это не так".

Он сказал это с тревогой за того человека, а не с гневом, однако тот

рассердился и покинул нас, сначала убедив своих друзей идти с ним. Однако до

того, как это случилось, он привел к нашему Господу много искателей истины,

и мы, ученики, его ценили. Варфоломей и Филипп пошли с ним, чтобы отговорить

его и товарищей покидать нас, но тщетно.

Возвратившись, Филипп обратился к Иисусу: "Многие могут покинуть нас,

если Ты будешь так говорить". Я тоже был огорчен и в душе соглашался с ним.

Но Иисус ответил: "Что же Я, по-вашему, должен говорить? Может, Мне

лучше молчать, чтобы не обидеть кого-нибудь из ищущих? Может, мне только

изредка говорить правду? Может, сказать детям света: "Пути света и тьмы

почти неразличимы?" Может, Я должен благословлять тех, кто нарушает закон

собственной жизни, который не Я придумал? Может, Мне сказать слепому,

который идет по дороге, ведущей в лесную чащу или в пропасть: "Иди, тебе

ничего не грозит?"

Так знайте: Я пришел не для того, чтобы потакать вашим чувствам или

мыслям, а говорить от имени Духа.

Я пришел не для того, чтобы потакать вашей плоти, а говорить от имени

Духа.

Я пришел не для того, чтобы потакать вашему маленькому "эго", а

победить его! Я пришел не для того, чтобы подтвердить привычное вам, а

развеять его!

Если некоторые мужчины и женщины тяготятся состоянием, в котором они

пребывают, и им кажется, что они связаны по рукам и ногам путами своих

иллюзий, подавленности или боли, то знайте: Я пришел с мечом сострадания,

чтобы разрубить и освободить их от этих пут!"

ПОЭЗИЯ

Если бы даже я не встретил Христа, и не знал о Его чудесной жизни, все

равно поэзия Его слов убедила бы меня в том, что Он Сын Бога.

Он не писал и не хотел писать книги. Он выводил письмена на папирусе

сердца, и это был и Его инструмент, и голос.

Все, что Он сказал, было поэмой во славу Человечества и благодарения

Богу.

Именно "во славу Человечества", ибо Он любил Человека, знал, на что он

способен, и не щадил его, не говорил с ним снисходительно. Он называл себя

Сыном Человеческим и воплотился в Человеке, Он ел пищу Человека и говорил

языком Человека.

Все, что Он говорил, было поэзией: когда проповедовал в Храме, когда

говорил во время наших странствий на заре, указывая на восток: "Видите, как

солнце встает, как одевается в багрянец и золото, как неутомимо идет по

небу, потому что любит Человека". Еще он говорил, оглядываясь на деревню, из

которой мы вышли: "Но Человек сам себя не любит".

Если бы Человек мог видеть красоту этих камней на дороге, он бы

возрадовался; если бы мог видеть красоту своих братьев и сестер в Духе, он

бы зарыдал и обратился к своему Отцу: "Я не знал! Я не мог представить себе

такого великолепия!"

СОЛНЦЕ

Люди поднимают голову к солнцу, видят, как оно сияет над Ефесом, и

благодарят его за свет и тепло, без которых не было бы жизни. Но подолгу они

не смотрят на солнце, даже через стекло, чтобы получше рассмотреть его,

потому что боятся обжечь глаза; да и свое тело они берегут от него. Так же

было и с Иисусом. Несмотря на Его доброту и сердечность, никому не пришло бы

в голову держаться с Ним слишком вольно. Он ни разу не говорил с нами резко,

и в Нем было какое-то внутреннее величие и утонченность, которые не

допускали никакой вольности, строптивости или фамильярности со стороны тех,

кто окружал Его.

Это чувствовал даже Иуда, и до самого конца хитрый и злой дьявол,

сидевший в нем, прятал голову в присутствии нашего Господа.

Это чувствовали даже фарисеи и, несмотря на всю свою ненависть к

Христy, не смели прикоснуться к Нему своими руками. Когда они привели к Нему

Марию Магдалину, чтобы испытать Его, Он сказал: "Пусть тот, кто без греха,

первый бросит в нее камень", и они отступили и разбежались, потому что не

могли вынести солнечного света Его праведности. Они часто спорили и обвиняли

Его, но потом - стоило Ему сделать шаг - расступались перед Ним, хотя Он был

один и невооружен, а их было так много.

Даже Пилат почувствовал это, когда, как рассказывают, Иисус назвал Себя

Сыном Бога. Хотя Пилата окружали вооруженные охранники и фавориты, хотя ему

служил Синедрион и он олицетворял собой весь Рим, его сковал страх, когда он

посмотрел на Господа, Который был одинок, в плену, без друзей среди тех

евреев.

МЕСТО ОТДЫХА

Наверно, Иисусу частенько было одиноко, ибо с кем Он мог разделить свою

святость?

Мы были не боги, а простые мужчины и женщины, занятые повседневными

заботами. Мы жили среди соседей, по обывательским меркам, суетились,

огорчались по всяким пустякам. Он же думал обо всем. Он жил во Вселенной.

Его горизонты простирались до края звездного неба, наши же были ограничены

холмами, окружающими озеро Тивериадское.

Мы не могли постичь Его святость.

Однажды в Капернауме, в первые дни Его служения, нас окружили люди,

которых заинтересовали проповеди нашего Учителя. То ли им любопытно было

увидеть Его лицо, то ли они хотели излечиться от недуга, но они стали

спорить между собой и кричать, чтобы Он взглянул на них: одна женщина о

чем-то молила Его, другая все кашляла и плакала, третья просила нашего

Господа объяснить какое-то место из Его проповеди на горе (я и сейчас слышу

этот неустанно вопрошающий жалобный голос), кто-то еще просил, кажется, о

благословении. Иисус в обступившей Его толпе, пробираясь по улицам в гавань,

все же был бесконечно терпелив с жестикулирующими, толкающимися людьми.

Однако, думал я, внутренне Он как будто жаждал чего-то, чего не мог найти у

них: мудрости, способности смотреть в лицо истине.

Вдруг все умолкли, вперед выступил книжник и объявил звенящим голосом,

что было удивительно, поскольку книжники до тех пор все как один были

враждебны к нашему Господину: "Учитель, я буду следовать за Тобой повсюду".

Меня охватила огромная радость: книжник перешел на нашу сторону, и мы

выиграли битву. Но к моему удивлению, Господь наш ответил на это эффектное

заявление, как будто non sequitur, сказав: "У лисы есть нора, и у птиц

небесных - гнезда, а Сыну Человеческому негде преклонить голову". И сказав

так, Он внимательно посмотрел в толпу, как будто их разделяло большое

расстояние и не только белая пыль, которую эти возбужденные люди подняли

вокруг него, но еще и какое-то тонкое тело мешало Ему видеть.

Так Он и стоит в моей памяти, смотрит на них, а позади Него плещется

море, слегка покачиваются на ветру пальмы, и лодка покоится на берегу.

А растерявшийся книжник и я не можем понять, что хотел сказать наш

Спаситель, поскольку вокруг столько любопытных и было бы совсем не трудно

найти Ему приют на ночь. Но теперь я понимаю, что настоящее место отдыха для

Сына Бога только в сердце Чело-века. Но многие ли из нас говорили: "Господин

среди Господ, прошу Тебя, поселись в моем сердце", - хотя так домогаются его

внимания?

Многие ли из нас очищали и готовили свои сердца, дабы Он мог войти в

них с радостью - и во славе - и тем самым найти, наконец, отклик в этом

мире?

А позже, когда, несмотря на все Его призывы любить друг друга, мы все

же, бывало, ссорились в Его присутствии из-за какого-то пустяка, Он,

казалось, из дальнего далека, смотрел на нас с непостижимым достоинством, и

будто птицам, деревьям, скалам под Его ногами легче было понять Его, чем

нам, которых Он пришел спасти, чем человечеству.

ЧУЖЕЗЕМЕЦ

Бывало и так, что Он говорил, будто обремененный знанием, которое не

может передать, потому что нам оно непонятно. Иногда казалось, что Он

чужеземец и говорит на языке, которого мы не знаем, о местах, которые мы не

можем себе представить.

Так Он говорил о Царствии Божием.

Видя, что мы плохо понимаем, Он пытался воспользоваться жестами и

намеками, простыми словами и загадками, символами и притчами, прибегал к

логике и поэтической игре, дабы объясниться и выразить Себя, как можно более

доступно.

Он хотел рассказать нам о том, что путь в то Царствие в нас самих, и о

том, как его найти, как узнать, когда мы подойдем к его границам и

приблизимся к узким, бдительно охраняемым воротам, и как пройдем через них.

Он хотел подготовить нас к тому дню, когда дети света, все как один, захотят

обрести свой Дух.

Царствие Божие не что иное, как сад Духа.

Не сковывать человека старой или новой моралью, не вводить нравственные

или этические законы, не основывать светскую империю, христианский мир, не

подавлять, не внушать чувства вины и страха, а волновать души людей,

заставлять их искать освобождения и представлять им пути его достижения.

Такова была Его главная миссия, и именно так Он и поступал.

Хотя Он и говорил: "Мое Царствие не от мира сего", - все же люди

хотели, чтобы Он основал империю или установил теократию сегодня или в

будущем.

Хотя Он и говорил: "Мое Царствие в вас самих", все же многие из нас

мечтали об идеальном граде где-то за пределами этой жизни, где только

мертвые узнают истину.

Хотя Он и говорил: "Царствие Божие повсюду на Земле, но вы его не

видите", многие верили, что мир по сути своей есть зло.

Хотя Он и говорил: "Царствие уже здесь, но вы этого не понимаете", люди

воображали, что Бог предстанет перед нами, возведет шатер и пригласит нас

войти, даже если они не попросят Его об этом.

Хотя Он и говорил: "Царствие Божие среди вас", и "Где двое и трое

сойдутся, любя, посередине, там и Я", и "Возлюби ближнего своего, как свою

душу, береги его, как зеницу ока своего", все же люди отворачивались от

ближних своих и всякий искал своего Царствия.

Хотя Он и говорил: "Пока вы не станете невинны, как дети, вы не войдете

в Царствие", все же мужчины и женщины думают, будто благодаря пышным

ритуалам, власти, титулам "священника" и "епископа", которые они дают друг

другу, или показному добру, самоистязанию, постам, беспутству во имя веры,

либо другим ухищрениям они попадут в Царствие.

В который уже раз мы понимали и толковали Его речи неверно, так, как

было выгодно и удобно нашему.мелкому тщеславию.

Вот почему я говорю, что хотя Он олицетворял Слово, Логос, силу Святого

Духа и одухотворил все Творение, хотя приблизил нас, и любил нас, и омывал

ноги своим ученикам, Иисус истинно должен был чувствовать Себя в этом мире

чужеземцем.

ГРОМ

Однажды мы пришли в деревню в Самарии. Было холодно. Нас встретили

равнодушно и подозрительно. Оказалось, что до нас там побывали некие

поклонники Митраса и еще одна гадалка-предсказательница с Севера, и они

вскружили головы молодежи своими необычайными историями. А старшие встретили

нас так холодно, будто им осточертели чужестранцы с их призывами к покаянию

и разговорами о спасении. Мы для них были лишь досужими болтунами, а не

носителями истины. Они полагали, что нас просто околдовали, причем не

священники, а несведущий в религии сын плотника.

Иисус в тот день все же говорил на базарной площади. Но из тех, кто

пришел послушать Его, одни в отдалении наблюдали за Ним, будто пришли

поразвлечься, и Он будто ублажал их какой-то ролью, другие дерзко

допрашивали Его. Кто-то, специально нанятый священниками, перебивал Его и

засыпал вопросами. Кто же действительно хотел что-то знать и вышел вперед,

не очень-то верили Ему и критиковали. Они желали чудес, но не главного чуда

- своего перевоплощения.

Все это привело меня и моего брата в ярость, ибо то были уже последние

дни Его служения, и Господь наш уже неоднократно доказал величие Своего

духа, подтвердил Свое божественное происхождение, и об этом

свидетельствовало каждое Его слово. Тем не менее эти люди желали знаков и

знамений, сверхъестественных явлений, и, не доверяя Ему, устраивали допрос

на каждом шагу или демонстративно выказывали свое равнодушие.

Но худшее было еще впереди. В соседней деревне люди не пожелали видеть

нашего Господа, не дав никаких объяснений. Мы с Иаковом были возмущены такой

враждебностью и леностью деревенщины: как они могли пренебречь нашим

Спасителем и, как я теперь понимаю, в какой-то степени и нами. Мы пошли к

Иисусу той ночью и спросили, не призвать ли огонь небесный и уничтожить этих

людей без следа, как бывало в дни Илии.

Но к нашему удивлению, Господь наш сурово осудил нас и сказал: "Не

думаете ли вы, что Я прихожу только к праведникам? или что Я говорю только с

самыми лучшими?"

Если человек безупречен, ему не нужны Мои речи и Мой пример: он это уже

слышал, уже делал так и уже очистился.

Но Я пришел для заблудших, ищущих истину.

Я пришел для детей, заблудившихся во время грозы в темном лесу, где

бродят духи, где гремит гром...

Я пришел для женщин, которым достались шипы, а не розы.

Я пришел для мужчин, которые своими словами и делами попрали цветы

жизни, а теперь, когда наступила ночь, кричат: "Мы не ведали, что творили!"

Я пришел для "Человека, который желает снять урожай радости, но сеет

только боль и печаль.

Я пришел для Человека, чья сокровенная мечта - освобождение, но он

денно и нощно вращает колесо желаний левой рукой и колесо поступков - правой

и потому страдает.

И вы должны не судить или миловать. Не сомневайтесь, наступит время

суда и Всемогущий Бог возгласит: "Вот столько, и столько - и не более", - но

это время еще не пришло. А ваше дело спасать: сначала себя, потом других, а

не осуждать. Ваше дело нести Божье сострадание: всеми средствами, в любом

виде, во все времена.

Потом Он улыбнулся и назвал нас Воянергес, то есть "сыновьями грома",

из-за нашего гнева на жителей той деревни.

Однако Он знал, что в нашем гневе все же была толика чистоты, так как

мы разгневались за неуважение к Нему, и толика недоумения, так как для нас

было непостижимо, что люди могут отворачиваться от Его Евангелия, несмотря

на все ими услышанное и увиденное, и что Бог почему-то не может растрогать

души этих людей, дабы они пошли за ним, устилая Его путь пальмовыми листьями

и осыпая цветами. И посему Он сказал: "Мужчина и женщина могут сами свободно

решить, служить ли рабски своему мелкому тщеславию и убеждениям, если они

того желают. Сын Человеческий пришел не для того, чтобы отнять у них эту

свободу, а чтобы ее преумножить". И я понял Его так, что если они сами не

предпочтут свободу Духа, то даже Бог со всеми Своими ангелами и властью не

лишит их свободы следовать своим желаниям. Не потому, что Он не смог бы

этого сделать, если бы пожелал, но для того, чтобы человек сам имел свободу

выбора между рабством и освобождением: это было частью той формы Вселенной,

в которую Святой Дух облек ее, и Бог не станет по Своей воле менять ее.

Услышав Его слова, я задумался и более не испытывал к жителям той

деревни ни антипатии, ни симпатии, а лишь жалел их за нищету духа, за их

несчастье и их судьбу.

ВИНА

Было время, когда я стал бояться и стыдиться в присутствии Господа.

Когда Он говорил о человеке, который зарыл талант, полученный от богача, я

думал о себе. Когда Он говорил: "Благословенны чистые сердцем", я видел свою

душу погруженной во тьму гнева и желаний. Когда Он говорил о "месте, где

стон и скрежет зубовный", я воображал неприступных, безжалостных ангелов, в

гневе препровождающих меня туда. Короче, я видел в своей особе средоточие

всех грехов человечества, и, хотя Господь Иисус был рядом, я не мог

приблизиться к Нему. Я не был более "Сыном грома", как Он называл меня, но

ослабел от беспричинного и смутного страха.

Иисус не говорил ничего.

Мы много путешествовали в то время, и ежедневно, где бы мы ни были,

толпы людей бросали свои насущные дела и приходили послушать Иисуса. Я

чувствовал себя чужим среди них. Некоторые чтили меня как спутника нашего

Господа, но чем больше почтения они выказывали мне, тем больше я чувствовал

себя актером, который в любую минуту будет разоблачен как самозванец. Самый

ничтожный из них по сравнению со мной казался великим либо в своей уверенной

добродетели, либо в неведении своего несовершенства. Я видел надежду в их

глазах, улыбки на их губах, когда они шли домой после проповеди Христа, а я

чувствовал, что предал себя самого и Бога, потому что все вокруг меня были

счастливы, и только один я, как мне казалось, страдал. Я пытался

успокоиться, твердил, что не желаю зла и ищу истины, что надо верить, ибо

вне сомнений ученики и я сам были его избранниками среди всех людей... И все

же счастливым я себя не чувствовал, несмотря на свою избранность, а из-за

этого испытывал еще большую вину, которая не отпускала мою душу. И все же

Иисус ничего не говорил.

В снах своих я видел восхождение как опасный подъем. Мои товарищи

достигали вершины с легкостью, но когда подходила моя очередь идти вперед,

тропа сужалась, склон внезапно становился крутым, вокруг летели острые

обломки скалы; я не мог сдвинуться с места от страха упасть в пропасть.

И вот однажды Иисус отвел меня в сторону и сказал: "Иоанн, чего ты

боишься?

Я не знал, что ответить, и подумал: ничего определенного, всего вообще,

Ему я сказал: "Тебя, Господи".

Ответ Иисуса прозвучал для меня неожиданно. Он только сказал: "Жил

когдa-тo царь, и однажды к нему пришли трое. Первым пришел утром принц из

далекой страны, с которой царь враждовал. Принца привели к царю, и тот был

поражен величием государя. Второго, мелкого преступника и грешника, царь

принял днем, чтобы поговорить с ним до того, как тот предстанет перед судом.

А третий был его сын, который любил царя. Его царь принял вечером.

Так вот, двое их этих людей боялись царя, а третий нет. Кто был

третий?&