Одиночество Чарли Брауна

«Почему Европа совершает подобное самоубийство? Неужели вы не понимаете, что в конце концов вам придется приспособиться к экономическим тенденциям и глобальным изменениям?» /219/

Вашингтонский бизнес-консультант Гленн Даунинг, который с полной убежденностью в своей правоте выдал эти сентенции одному своему гостю с континента-самоубийцы, консервативен с детства и в настоящее время предпочитает вкладывать деньги в сибирскую сырую нефть [4]. Его дочь Эллисон, выпускница юридической школы, состоит в штате честолюбивых помощников одного конгрессмена-республиканца. Накануне вечером, в последнюю субботу сентября 1995 года, у нее было шикарное венчание, и папа Даунинг полон оптимизма:

«Наконец хоть что-то происходит». Он с радостью упоминает о предвещаемой Ньютом Гингричем радикально настроенным лидером республиканского большинства в палате представителей, новой «американской революции» — главной надежде американских правых со времен Рональда Рейгана.

Пора, глаголет Даунинг, кончать с болтовней о падающих заработках. Во всем виноваты демократы, потому что статистика попросту фальсифицируется, а расчет инфляции ведется неправильно». Те, кто говорит об «упадке или даже крахе американского среднего класса», просто выставляют себя дураками, как и те, кто полагает, что оба члена белой супружеской пары среднего класса должны упорно трудиться, чтобы приблизиться к тому уровню жизни, который езде в 70-х вызывал зависть во всем мире и воспринимался как нечто само собой разумеющееся. В те дни у мужчин была надежная, хорошо оплачиваемая работа, а их жены, как соломенные вдовы, оставались в своих пригородных домах, независимо от того, были у них дети или нет. Если они и работали, то, как правило, от скуки, а не от нужды.

Даунинги уже много лет живут в Рестоне, штат Виргиния, среди лесов процветающего округа Ферфакс, недалеко от аэропорта имени Даллеса и штаб-квартиры ЦРУ. «Вы только посмотрите вокруг», — самодовольно говорит глава семейства, стоя на новой террасе, которую он аккурат к семейному торжеству собственноручно выложил новым разноцветным кирпичом в виде карты мира; красно-коричневые континенты и ярко-красные океаны образуют абсолютно плоскую и гладкую поверхность.

Менее чем через год после свадьбы Эллисон, летом 1996-го, стало ясно, насколько этот корпоративный консультант и инвестор оторвался от реальности. Идеального мира белого среднего класса больше не существует. Разумеется, тридцатилетняя /220/ дочь Дайнинга окружает своего почти шестидесятилетнего отца любовью и заботой. «Люди его поколения уже не способны адекватно воспринимать изменения в обществе, — объясняет она в присутствии своего мужа Джастона Фокса, выросшего в комфортабельном калифорнийском пригороде вблизи Беркли [5]. Мы никак не можем позволить себе образ жизни наших родителей: дом, наподобие того, который папа купил незадолго до моего рождения, сегодня обошелся бы в 400 000 долларов, что нам просто не по карману».

И не важно, что карьера Джастина успешно развивается: он стал «писателем-репортером» процветающего журнала деловых кругов «Форчун», и теперь молодожены живут в Ман-хэттене. Эллисон бросила работу в столице и зарабатывает всего 1100 долларов в месяц как агент по проведению выборов кандидата от республиканцев в законодательное собрание штата Нью-Йорк. Джастин же за две недели зарабатывает за вычетами из жалованья не более 1157 долларов. Одна только плата за их уютную, но маленькую квартиру на 39-й улице составляет 1425 долларов в месяц, что равняется почти половине их совместного дохода, а ведь еще есть электричество и телефон. Годовой оклад Джастина 45 000 долларов. «Этого совершенно недостаточно, — говорит Эллисон, но она вовсе не недовольна. — Взгляните на людей, которые моложе нас и оканчивают колледж, на двадцатидвух- и двадцатитрехлетних. Зачастую они могут рассчитывать самое большее на место официанта в закусочной или рассыльного на мопеде». Муж Эллисон делает по-журналистски лаконичный комментарий; «Средний класс вымирает».

Озабоченные своим будущим, уцелевшие прослойки американского среднего класса 90-х вкладывают свои сбережения в акции и другие ценные бумаги. Даунинг и Фокс инвестируют, помимо прочего, в Coca-Cola и тихо радовались своему счастью во время проведения Олимпийских игр под знаком этого гиганта по производству безалкогольных напитков. За те шестнадцать дней, что длились игры столетия в Атланте, курс акций Coca-Cola поднялся на Уолл-стрит на 4,2 процента [6].

20 миллионов американских семей играют в биржевую рулетку, вкладывая деньги как минимум в один из более чем 6000 спекулятивных фондов, которые вправе распоряжаться по своему усмотрению ни много ни мало 6 триллионами долларов по всему миру. Если еще двадцать лет назад 75 процентов /221/ личных сбережений в Соединенных Штатах держались на сберегательных счетах или в ценных бумагах с фиксированным доходом, как это обычно делается сегодня в Европе, то в 90-е годы это соотношение стало обратным: теперь три четверти сбережений участвуют в биржевых спекуляциях. Действуя подобным образом, вкладчики дают управляющим фондами возможность повсеместно оказывать давление с целью урезания зарплат и сокращения штатов, зачастую в тех же самых компаниях, где эти мелкие инвесторы до сих пор работают [7].

Тем не менее для каждого отдельно взятого индивидуума «спекуляции на бирже становятся нормой бережливости». Так один из коллег-журналистов Фокса начинает свое эссе, опубликованное во влиятельном американском журнале «Харперс мэгэзин» [8]. Увидев свет через 15 лет после начала «рейганомики», статья Теда К.Фишменаа из Чикаго проливает больше света на экономическую ситуацию и состояние умов чувствительного к политической конъюнктуре и почти исключительно светлокожего зажиточного слоя населения, нежели бесчисленные статистические данные и исследования.

«Несмотря на то что я белый женатый мужчина тридцати семи лет, принадлежащий к Лиге плюща {выпускник одного из элитарных университетов}, и, таким образом, по любым меркам, пользуюсь чуть ли не всеми преимуществами, которые только можно иметь в американском обществе, я не уверен, что все это гарантирует мне уход на пенсию с состоянием, достаточным для поддержания моего нынешнего уровня жизни. Единственным средством, которое может позволить мне накопить нужную для этого сумму, я считаю фондовый рынок. Так что я один из 51 миллиона биржевых игроков. Я ежемесячно вкладываю деньги в четыре взаимных фонда и в семи других имею долгосрочные инвестиции, распределение которых время от времени ”регулирую“».

Сегодня, однако, давно уже не 80-е годы, когда, как пишет чикагский эссеист, переживавший бум фондовый рынок «выезжал на определенном рейгановском оптимизме: люди, у которых были деньги, считали, что им будет позволено существенно их приумножать, по крайней мере временно. Нынешним же рынком движет страх».

«Я рад каждому новому другу»: в 70-х эту фразу, написанную черными буквами, часто можно было видеть на спине ярко- оранжевой /222/ тенниски, которую любили носить учащиеся калифорнийских средних школ. А спереди, на груди, был изображен сияющий Чарли Браун, персонаж мультфильма «Реаnuts». Тогдашние дети повзрослели и стали обеспокоенными родителями, их беззаботный смех по большей части остался в прошлом, а что до друзей, то их теперь находить труднее, чем когда-либо. Хваленое американское общество свободной конкуренции пожирает своих детей, и скудные доходы поколения «бэби-бума» означают, что сегодня звезде «Peanuts» радоваться особенно нечему.

Ежедневно миллионы семей чувствуют, как у них поднимается температура, когда индекс Доу-Джонса меняется на несколько пунктов, и нередко они часами обсуждают возможные последствия со своими управляющими фондов и биржевыми маклерами. Почти каждый игрок знает, что в выигрыше в конце концов останутся лишь немногие, часто за счет друзей, вложивших свои деньги не в те акции или облигации. Так что теперь Чарли Брауну и впрямь одиноко.

Если уж выпускники колледжей, такие как Даунинги, Фоксы и Фишмены, оказались в столь затруднительном положении, что думают, что их будущее благосостояние можно обеспечить только посредством биржевых спекуляций, то что остается делать тем американцам, которые не настолько молоды, привилегированны и здоровы или просто не светлокожие?

В статье, опубликованной в «Нью-Йорк таймс» в начале февраля 1996 года, говорится, что несколько миллионов из 18,2 миллионов конторских служащих должны принимать во внимание, что в ближайшие годы их заменят компьютеры [9].

В тот же самый день, когда ранним утром эта шокирующая новость появилась на газетно-журнальных прилавках рядом с жилыми домами и офисами, вступила в решающую стадию длившаяся несколько недель забастовка нью-йоркских коммунальных работников — лифтеров, уборщиц, домработниц и т.д. Ранее ассоциация работодателей потребовала снизить на 40 процентов начальную зарплату всем новым работникам. Швейцары, чей труд прежде оплачивался неплохо, стали бы тогда зарабатывать всего лишь 352 доллара в неделю [10]. Профсоюз работников сферы обслуживания не мог на это согласиться, опасаясь, что в этом случае работники со стажем будут вскоре уволены и заменены низкооплачиваемыми новичками.

Тогда работодатели договорились нанять сразу более 15 000 штрейкбрехеров, /223/ которые были бы только благодарны, получая девять долларов в час.

В Нью-Йорке, который прежде всегда считался «городом профсоюзов», где штрейкбрехерам делать нечего, всплеска общественного недовольства на этот раз не произошло, несмотря даже на то, что многие работники так и не были приняты обратно и противостояние завершилось мировым соглашением о снижении начальной зарплаты на 20 процентов. Слишком многие американские граждане были сражены доводом, что было бы лучше использовать в качестве рабочей силы голодных с улицы.

Конечно, Соединенные Штаты никогда не воспринимались как однородное или даже солидарное общество, но это?.. Атака на весь средний класс превращается в пожар, который уже охватил значительную часть указанной передовой прослойки мирового сообщества. Неразрешенные расовые конфликты, хорошо известная проблема наркомании, не менее известный уровень преступности, развал когда-то знаменитых средних школ, где учителя работают за зарплату, на которую не согласится ни одна домработница в Германии! Конца распаду не видно, а значит, революция тех, кто на вершине, против тех, кто на дне, продолжается.

А у тебя, Европа, дела идут лучше? Всякое самодовольство где-либо между Лиссабоном и Хельсинки было бы совершенно неуместным. К счастью, инвестор и бизнес-консультант Гленн Даунинг не прав, полагая, что старый континент Европа, откуда родом прародители нынешних планировщиков «американской мечты», держит курс на самоубийство. Но как Европе держаться своих корней, если сбывшийся американский кошмар внезапно возвращается, подобно бумерангу?