Лото на лету

Как ни странно, бегущему Петропавлу удалось догнать Летучего Нидерландца без особого напряжения: летел тот с такой же скоростью, с какой люди обычно ходят, и, кстати сказать, на очень небольшой высоте, а именно на высоте роста Петропавла. Оценив эти достоинства полета Летучего Нидерландца так, как они того заслуживали, Петропавел разрешил себе задать вопрос вслух:

– Простите, если Вы летаете на такой высоте и с такой скоростью, зачем Вы вообще летаете?

Летучий Нидерландец остановился, некоторое время повисел без движения, неторопливо рассмотрел Петропавла и неточно процитировал:

– Рожденный ползать – понять не может.

Цитата, хоть и неточная, обидела Петропавла. Он сразу же замкнулся и долго брел замкнутым. Летучий Нидерландец, насупившись, летел рядом. Петропавел ускорил шаг, а Летучий Нидерландец – полет, Петропавел замедлил шаг, Летучий Нидерландец – полет.

– Перестаньте меня преследовать, – строго сказал Петропавел.

– К сожалению, мы движемся в одном направлении, и, к еще большему сожалению, нам одновременно приходят одни и те же мысли, – запальчиво возразил Летучий Нидерландец. – Я не приглашал Вас в спутники. Это Вы догнали меня и навязали мне неприятный разговор.

– Я рассчитывал, что он будет приятным, – не солгал Петропавел.

– Приятные разговоры с таких хамских вопросов не начинаются, – поделился опытом Летучий Нидерландец. – Хамить тоже надо уметь. – Тут он подумал и привел пример: – Воще Бессмертный – вот кто умеет хамить! Впрочем, Вы сами услышите… Он недалеко живет – в ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ.

– В ХАМСКОЙ ОБИТЕЛИ? Простите, кто бессмертный?

– Воще Бессмертный, что значит – кто? – не понял Летучий Нидерландец.

– Он Кощей?

– Он мой друг, – противопоставил понятия Летучий Нидерландец.

– Одно другому не мешает, – растерялся Петропавел.

– Мешает! – Летучий Нидерландец отвернул от Петропавла голову и полетел так. Спустя некоторое время он проворчал: – Хочу – и летаю, стар уже – отчеты давать!

– Извините, я не думал Вас обидеть… – Петропавел наконец понял: он задел Летучего Нидерландца за живое.

– А знаете ли Вы, – охотно заорал тот, – знаете ли Вы вообще это состояние – когда душа в небо просится!

– Догадываюсь…

– А догадываешься – так лети рядом со мной! – приказал Летучий Нидерландец, по-родственному перейдя на «ты».

Петропавел усмехнулся, подумав о Ньютоне.

– Чего ты ждешь? – торопил Летучий Нидерландец. – Лети давай!

– Я не знаю, как… как начать…

– Так и начни: упади вперед и маши руками, только сильней, а то разобьешься. Ну?.. Запустить тебя? – И тут Летучий Нидерландец отвесил Петропавлу такого подзатыльника, что тот действительно упал вперед. В эту же самую секунду Летучий Нидерландец крикнул ему в самое ухо: – Руками маши, чтоб тебя!..

…Ощущение полета было ни с чем не сравнимым. Петропавел летел на высоте сантиметров тридцати от поверхности земли: луговые травы тихонько хлестали его по лицу. Несмотря на то, что ему приходилось затрачивать на полет колоссальные усилия, он испытывал настоящее блаженство. Движение было неровным и плохо скоординированным. Летучий Нидерландец – почему-то то с одного, то с другого бока – командовал, как физрук:

– Спокойнее, спокойнее: вдох – вы-ы-ыдох, вдох – вы-ы-ыдох!

Когда руки совсем онемели, Петропавел мешком упал в траву и выразил свое теперешнее мироощущение сложно: он завыл, как зверь, и заплакал, как дитя. Растрогался и Летучий Нидерландец, уронив поблизости от Петропавла одну светлую слезу и хрипло сказав:

– Неплохо. Поначалу даже я ниже летал.

«Хороший он все-таки мужик!» – подумал Петропавел и хотел произнести это вслух, но не успел: его ослабленный организм нахально потребовал сна. А выполнив требование организма, Петропавел уже не увидел над собой Летучего Нидерландца. Он испугался: не исчезла ли вместе с Летучим Нидерландцем и способность летать? Чтобы проверить это, он вскочил с належанного места и упал вперед, сильно-сильно замахав руками… Полет – продолжался!

Конечно, это был не в полном смысле слова полет: если бы Петропавел просто шел на своих двоих, он и то передвигался бы быстрее. Но не в скорости было дело и даже не в высоте… ощущение полета – вот что составляло смысл мучительного этого перемещения. «Я орел!» – гордо подумал Петропавел, но тут со всего размаху неожиданно врезался в дверь не замеченного им дома. От удара головой дверь не открылась, зато все строение значительно подалось вперед. Петропавел, конечно же, не мог не заметить этого: он без чувств лежал у порога. Однако обитательница дома, кажется, заметила: она распахнула дверь, которая открывалась наружу, и возмущенно воскликнула:

– Милостивый государь, чайник бы свой пожалели!

Петропавел очнулся, но, увидев хозяйку, чуть было снова не лишился чувств. Она состояла из двух четко отграниченных друг от друга половин – левой и, естественно, правой, причем, по всей вероятности, половины эти принадлежали раньше двум разным людям. Левая сторона была, несомненно, заимствована у красавицы: золотые кудряшки, трогательный серый глазок с длинными пушистыми ресницами, половинка изящного носика и пунцовых губок безупречного рисунка, половина подбородка с половинкой ямочки, половинка точеной шеи, обольстительное плечико, прекрасные линии руки, талии, бедра, стройная ножка – во все это можно было бы без памяти влюбиться, если бы не правая сторона. Всклокоченные белобрысые патла нависали над косеньким глазом, дальше следовали половина приплюснутого и, видимо, перебитого в бою носа, уголок толстых брюзгливых губ, шея в складках, свисавших до подбородка, могучее мужское плечо… ну, и так далее, до земли. Вертикальный шов на ее платье соединял кружевной сарафанчик с грубошерстным салопом, левая ножка была обута в серебряную туфельку, правая нога – в черный резиновый ботик. Обувь обнаруживала отчетливое несоответствие размеров…

Увидев Петропавла, хозяйка тоже сильно удивилась и тотчас принесла странные извинения:

– Простите великодушно: я думала, это Тупой Рыцарь, от которого я уже припухла!

Все это – и дикое несоответствие частей, и странный лексический контраст, не говоря уже о голосе, невероятным образом совмещавшем в себе разные регистры, – настолько ошарашило Петропавла, что тот не только не извинился, но не поздоровался.

– Смежная Королева, – очаровательно противно улыбнулась хозяйка и, опять не дождавшись ответа, предложила: – Входите, пожалуйста, или гребите отсюда тогда уж!

Петропавел не смог выбрать ничего из предложенного и остался сидеть на земле.

– Вы лишились рассудка или просто не слабо долбанулись? А может, Вы датый? – осведомилась Смежная Королева.

Потрогав голову, Петропавел встал и поклонился: это было все, на что он оказался способен. Смежная Королева по-разному пожала двумя плечами и вернулась в дом. Петропавел, как завороженный, последовал за ней. Стоило ему только закрыть за собой дверь, как он ощутил легкий толчок, словно дом отделился от земли. Так оно и было: в единственной, правда, довольно обширной комнате начался сильный сквозняк, поскольку вдоль всех четырех стен было вырублено немыслимое количество дверных проемов при полном отсутствии дверей – кроме той, через которую они вошли. Создавалось впечатление, что ты в беседке, открытой всем ветрам.

«Как бы не выпасть отсюда!» – озаботился Петропавел, не зная, куда бы приткнуться понадежнее. Однако из мебели в комнате был только огромный, красного дерева трон: он стоял посередине. На него села Смежная Королева, повесив себе на грудь простенькую, но любовно сделанную табличку с надписью «Смежная Королева» и пояснив:

– Это моя фенечка.

Петропавел понимающе кивнул.

– Могу я предложить Вам лечь на пол? – любезно спросила она и добавила: – А то дрейфить будете. Вы ведь стремщик, наверное?

Дом сильно накренился – и Петропавел нехотя лег на пол.

– А Вы всегда так – автостопом? – Смежная Королева подождала ответа сколько смогла, потом рассердилась: – Я не постигаю, что Вы за пассажир! Колитесь наконец – или Вы язык проглотили?

Петропавел помотал головой и спросил невпопад:

– Почему Вы все время сквернословите?

– Сквернословлю?.. Во-первых, жаргон не сквернословие. А во-вторых, то, что сегодня считается жаргонным словечком… или даже нецензурным, завтра может стать салонным выражением.

– Мне к Слономоське надо – мы куда летим? – невпопад буркнул Петропавел.

– Ну вот, сразу с разборками наезжает!.. – разочаровалась Смежная Королева. – Мне, в сущности, до фени, куда мы летим. Все равно сейчас Вам едва ли удастся сойти.

Петропавел вздохнул и, глядя на дверные проемы, мрачно поинтересо­вался:

– Что это у Вас тут все так распахнуто?

– Видите ли, это смежная комната – я сама балдею!

– Смежная – с чем?

– Не Ваше собачье дело, с Вашего позволения. – Она отвратительно мило подмигнула и снизошла: – Смежная – со всем миром. С первого раза весьма затруднительно врубиться, но это кайф! – Смежная Королева подозрительно прищурила левый глаз: – Вы, может быть, вообще не любите идею смежности? Или просто пока не въехали?

– Не въехал, – блеснул Петропавел. – Смежности, простите, чего – чему?

– Смежности, позвольте, всего – всему! Это в высшей степени соблазнительная идея – смежность, я от нее тащусь по всей длине!

Стилистические перепады в речи дамы, богатейшая мимика и пластика двух, казалось бы, не связанных друг с другом сторон не давали возможности сосредоточиться.

– Весь прикол в том, – продолжала Смежная Королева, – что сама я – олицетворение смежности. Я есть переход от сущего к должному… Или наоборот. У Тупого Рыцаря, это мой кавалер, просто шифер ползет при виде меня. Я иногда такие корки мочу!.. Вот почему, даже задумав исчерпать меня всю, он меня всю не исчерпает. И Вы не исчерпаете, – предупредила она. – Слабо Вам… шнурок!

– Но я не собираюсь исчерпывать Вас всю\

– Это офигительно огорчительно, – непоследовательно заметила собеседница. – А вот… чем я, по-Вашему, владею как Смежная Королева?

Петропавел испугался ответственности и промолчал, а дама заключила:

– В общем-то, Вы чмошник. Вас даже жалко.

Петропавел точно не знал, что такое чмошник, но сердито сказал:

– Ну, это уж ни в какие ворота…

– Обиделись? Отпа-а-ад! Я же не хотела Вас этим обидеть!

– Интересно, что этим еще можно было сделать? Не польстить же!

– Ну Вы замочили – польстить! Просто – констатировать факт. Вы ведь не будете возбухать, если я позволю себе сказать, что Вы брюнет?

– Не буду, конечно. – Петропавел галантно поклонился. – Особенно если учесть, что я блондин.

– Ой, блонд!.. Голдовый! – Смежная Королева прижала руки к груди. – Но это все неважно. Смежность – вот что действительно важно. Нет ничего более клевого в мире, чем смежность. Но Вы – как Тупой Рыцарь: тому тоже не катит, когда я высказываюсь о смежности. – Она заскучала и короткопалой правой рукой потрогала симпатичный золотой локон за левым ушком.

– Вы вот не понимаете, чем я владею. А я ничем не владею! Класс? Мне это влом – владеть. Я отличаюсь от Королевы Англии тем, что у меня нету Анг лии, – и она тошнотворно заразительно рассмеялась.

– Почему же тогда Вы вообще считаетесь Королевой?

– А Вы, почтеннейший, уже достали меня своим занудством… Весь балдеж именно в том, чтобы пребывать на границе, когда в поле твоего зрения – сразу обе стороны: два государства, две идеи, а образ, который при этом создается в воображении, – один! – и это образ границы. – Должно быть, не увидев на лице Петропавла энтузиазма, Смежная Королева оборвала себя:

– Ладно, довольно ля-ля! Не соблаговолите ли Вы составить мне партию в лото?

Петропавлу пришлось соблаговолить. Тогда Смежная Королева, соблюдая всяческие предосторожности, сползла с трона и тоже легла на пол. Она приподняла крышку люка и вынула детское лото. Петропавлу досталась картонка, на которой были нарисованы музыкальные инструменты, Смежной Королеве – картонка с изображениями овощей и фруктов. Он уже забыл, когда в последний раз играл в эту игру, – во всяком случае, теперь она была ему совершенно не интересна. Внезапно Смежная Королева осведомилась:

– Вас тут у меня не вырвет? С некоторыми это от высоты случается…

– Не беспокойтесь обо мне, – пресек заботу Петропавел.

– А то возьмите целлофановый пакет. – Она с опаской поглядела на него. – Что-то вид у Вас – атас полный…

– Ничего, играем! – браво выступил Петропавел, и они принялись играть.

– Барабан! – громко сказала Смежная Королева, доставая из полотняного мешочка первую карточку.

– У меня, – обрадовался Петропавел, но, не обращая на него внимания, Смежная Королева положила барабан на свою картонку – в квадрат с изображением арбуза.

Петропавел сказал:

– Вы ошиблись. Барабан – это не овощ.

– Без Вас скользко! – огрызнулась Смежная Королева и достала вторую карточку: – Флейта!

– Мое! – грозно заявил Петропавел.

– Перебьетесь, если не возражаете, – и Смежная Королева положила карточку с флейтой на квадрат, в котором был изображен гороховый стру чок. – У меня уже два квадрата закрыто, я выигрываю! А у Вас голяк. Умотная игра!

– Это нечестно, – сказал Петропавел. – Вы положили флейту на горох.

– Прошу прощения, но Вас это пусть не колышет. Дать Вам в репу? – и она тут же сильно ударила Петропавла по голове полотняным мешочком с карточками. По весу это был мешочек с дробью.

Петропавел чуть не вылетел в открытое небо; он оторопело смотрел на бессовестную партнершу.

– Что Вы уставились, как баран Мюнхгаузен?.. Разрешите предложить Вам продолжить нашу увлекательную игру.

– Я не играю больше, – отклонил предложение Петропавел. – Это игра против правил.

Смежная Королева взглянула на него обворожительно косо:

– Я могла бы попросить Вас заткнуться и не возникать?.. Виолончель! – и удар полотняным мешочком повторился – причем точно по тому же месту. Смежная Королева захлопала в ладоши: – Смотрите, опять в кассу! – Она положила карточку с виолончелью на изображение груши.

У Петропавла все плыло перед глазами, и он, – скорее, машинально – прошептал сквозь слезы: «Моя виолончель…»

– Потрясно все сходится! – Смежная Королева не услышала шепота. – А у Вас опять облом. Постойте-ка… почему Вы не радуетесь за меня? Может быть, Вы завистник?

Петропавел, прикрыв голову руками, с отчаянием воскликнул:

– Вы что – чокнутая?

– Любезнейший, фильтруйте базар! Перед Вами все-таки Королева!..

– …которая не может отличить овощ от музыкального инструмента! Сначала разберитесь с Вашими представлениями о мире, а потом ложитесь играть! – И он схватил с ее картонки карточку с виолончелью.

– Отвяньте, умоляю Вас! – завизжала Смежная Королева, отнимая у него карточку, и ни с того ни с сего принялась яростно лягаться, норовя отпихнуть Петропавла к ближайшему дверному проему. – Вам в крейзу пора! Только попробуйте поднять на меня руку или ногу! – приговаривала она, толкая Петропавла сильной своей ступней. – Я пользуюсь правом неприкосновенности!

Петропавел поспешно соображал, сможет ли он лететь на такой высоте или упадет и разобьется. Но Смежная Королева внезапно сникла и устало произнесла:

– Кончаем кипеж… Вы не творческий человек – Вы нормальный упитанный середняк, который так же разбирается в смежности, как свинья в мокасинах. Мне крайне прискорбно, что Вы такое фуфло… – Она вынула из мешочка следующую карточку: – Здесь бубен. Нате положите его на бубен и испытайте радость идиота, знающего, что такое бубен. – Она вздохнула. – Надо же так скозлиться за какие-то десять минут!

Петропавел демонстративно и мстительно положил бубен на бубен. Радости не было.

– Надеюсь, Вы удовлетворены? – зевая, спросила Смежная Королева. – И что же, Вы в состоянии забалдеть от такой игры? Возьмите тогда весь мешочек и наяривайте в одиночестве. Вы какой-то совершенно завернутый…

– У каждой игры есть свои правила, – сухо напомнил Петропавел, принимая мешочек. – Дыня. Это наконец Ваше. Берите.

– Правила создаются по ходу игры, – как бы нехотя возразила Смежная Королева. – А дыню положите себе на бестолковку. – Хорошеньким пальчиком левой руки она постучала Петропавлу по лбу, потом отползла к трону и воссела на него. – Я наигралась. Вы зашибенный партнер. Было мажорно до смерти.

– Не понимаю, чем Вы недовольны. – Петропавел из последних сил держал себя в руках. – Каждому ясно, что барабан, флейта и виолончель – музыкальные инструменты, а груша – фрукт.

– Юноша… – в голосе Смежной Королевы уже звучала окончательная скука. – Никогда не следует держаться того, что каждому ясно. Нет никакого кайфа в том, чтобы повторять общепонятное. И интересно не то, что просекает каждый, а то, что просекаешь ты один. – Она усмехнулась. – Кажется, мне везет… Еще один Тупой Рыцарь.

Тут со Смежной Королевой произошло нечто странное: правый глаз ее закрылся, правая рука безжизненно повисла на подлокотнике трона – и вся правая половина уснула под мерные теперь покачивания летящего дома. Но левая половина бодрствовала – и речь не прерывалась: она только выровнялась, лишившись элементов жаргона.

– Вы из породы тех, кто постоянно требует: «Давайте называть вещи своими именами!» При этом они уверены, что именно им дано знать подлинные имена вещей, хотя так же, как и другие, называют вещи невпопад. Но от других они отличаются тем, что всегда убеждены в своем праве называть вещи так, а не иначе. Не дай Бог кому-нибудь в их присутствии уподобить барабан арбузу, флейту – гороховому стручку, а виолончель – груше. Тут же восстановят справедливость!.. И если даже вы сыграете для них на флейте горохового стручка какую-нибудь сонату ми-минор, они с пеной у рта будут утверждать, что гороховый стручок не музыкальный инструмент. Такие люди всегда губили художников…

– Я не губил художников! – с искренним негодованием воскликнул Петропавел.

– Допускаю, – откликнулась Смежная Королева, – что пока Вы их действительно не губили. Все впереди. Дерзайте! Вы ведь правдоборец и за правду не пожалеете живота своего, даже не допуская мысли о том, что Ваша собственная правда – еще не вся правда, не правда всех людей на земле, хотя, может быть, и правда большинства.

– Меньшинство должно подчиняться большинству, – на автомате выдал Петропавел и – испугался себя.

– О, дорогой мой, не во всем, не во всем… Большинству не приходят в голову гениальные идеи, но оно охотно пользуется гениальными идеями единиц. А ведь что такое, по существу, любая гениальная идея? Только новая аналогия, новый тип смежности, когда два очень далеких явления вдруг оказываются рядом, в то время как о родстве их никто из живущих и не подозревал. Но вот человек указал на это родство – и оно тотчас же стало очевидным для всех. Впрочем, может быть, и не тотчас же… – уж как повезет! Это еще и от нас зависит: насколько легко наше воображение может перенести нас с травинки на облако.

– При чем тут травинка и облако? – проворчал Петропавел.

– Это просто еще одна аналогия. Предположим, воображение наше привыкло двигаться так: с травинки на цветок, с цветка на кустик, с кустика на дерево, с дерева на облако. Но чье-то воображение вспорхнуло с травинки на облако – сразу, вдруг осознав нечаянную их близость. Так вот, пока есть такие люди, пока подобные Вам еще не погубили их, я буду у них Королевой – даже несмотря на то, что здесь, на земле, у меня даже нет места, где я могла бы собрать их всех: я ведь не владею ничем! – и Смежная Королева очень грустно рассмеялась, а потом добавила: – Сейчас Ваша остановка. Хотите сделать финт ушами?

При появлении в речи «финта ушами» Петропавел понял, что правая половина Смежной Королевы пробуждается. Не успев никак отнестись к этому, он действительно сделал финт ушами, поскольку дом стукнулся об землю – и от сильного толчка Петропавел вылетел в один из дверных проемов, сопро­вожденный восклицанием: «Рисуйте ноги, друг мой!» Он отлетел на такое далекое расстояние, что дом Смежной Королевы исчез из поля его зрения.