2015-06-24
785
Преобразования Петра Первого коснулись всех сфер жизни, в том числе и искусства.
Наиболее ярко эпоха петровских преобразований воплотилась в истории Санкт-Петербурга, города, где отчетливо проявилось как величие той эпохи, так и ее противоречивое сочетание крайней жестокости во имя исторических реформ и подлинного вдохновенного новаторства.
Петербург возник в ходе Северной войны. Шел третий год войны. Позади первые неудачи, которые сменили победы России. Она отвоевала дедовские земли, где был путь «из варягов в греки». России был жизненно необходим выход в Балтику.
С падением шведских крепостей Ниеншанц и Орешек путь был открыт. Петр с преображенцами спустился в дельту Невы для выбора места для строительства крепости.
Существует легенда о том, что мысль построить после падения Ниеншанца крепость в отвоеванном крае подал Петру его ближайший сподвижник граф Федор Алексеевич Головин – генерал, руководивший внешней политикой России. По мнению Головина, мощная крепость с корабельной гаванью при ней должна была прервать сообщение между Финляндией и Лифляндией, разъединив шведские войска. К тому же, устроив склады армейских припасов и сосредоточив здесь большие воинские силы, можно было бы направлять их отсюда в обе стороны – на запад и на север – против шведов.
Удобным оказался остров Енисаари, что в переводе с финского означает Заячий остров, расположенный почти у самого залива.Его очертания поразительно напоминали очертания боевого судна, рассекающего водную гладь. Остальное дорисовывало воображение. Согласно местным преданиям, еще в XVII веке этим островом владел некий швед, который превратил его в место для увеселений. Остров так и назвали Люстгольм – Веселый. Но природа, если верить легендам, распорядилась иначе. Во время одного из наводнений все, что было построено на острове, смыло. С тех пор остров прозвали Чертовым, и он пребывал в полном запустении. Однако в самом конце XVII века сюда вновь стали наезжать шведские офицеры. Они прибывали на лодках и устраивали пирушки на грубо сколоченных столах, ножками которым служили сосновые пеньки. Согласно преданиям, впервые прибыв на этот остров, Петр устроил совет именно за этими столами. «Быть крепости здесь», – будто бы сказал царь, и в это время, согласно другой легенде, над островом стал парить орел.
Именно на этом острове 16 (27) мая 1703 года была заложена крепость. «По прибытии на остров Люистранд и по освящении воды и по прочтении молитвы на основание града и по окроплении святою водою, взяв заступ, [царь] начал копать ров. Тогда орел с великим шумом парения крыл от высоты опустился и парил над оным островом. Царское величество, отошед мало, вырезал три дерна и изволил принесть ко означенному месту. В то время зачатого рва выкопано было земли около двух аршин глубины и в нем был поставлен четвероугольный ящик, высеченный из камня, и по окроплении того ящика святою водою изволил поставить в тот ящик ковчег золотой, в нем мощи святого апостола Андрея Первозванного, и покрыть каменного накрышкою, на которой вырезано было: «По воплощении Иисус Христове 1703 майя 16 основан царствующий град Санкт-Петербург великим государем царем и великим князем Петром Алексеевичем, самодержцем Всероссийским». И изволил на накрышку онаго ящика полагать реченные три дерна с глаголом: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь. Основан царствующий град Санкт-Петербург». Эта легенда считалась канонической до недавнего времени, но появилась другая, согласно которой, то место, где течет «большая река Нева, очень понравилось царю батюшке Петру. И он решил на берегах реки построить город, а реку в гранит одеть. Он собрал люд работящий, стал молиться Богу, а потом вскочил на коня и крикнул: «Богово и мое!» и перелетел Неву. Второй раз крикнул: «Богово и мое!» и опять перепрыгнул Неву. В третий раз крикнул царь: «Мое и Богово!»… и не долетел – шлепнулся вместе с конем в воду. Народ же гудел и радовался. Царь вышел из воды, снял свой треух, поклонился на все четыре стороны и объявил: «Люд православный! Прежде Богово, а потом уж наше! Начнем! С Богом!»
А через несколько лет царица матушка Екатерина повелела на том месте поставить памятник Петру и его коню. Бают, что он и сейчас стоит, а в известный день в году летает над Невой».
Крепость строилась с «таким поспешанием», что это самым серьезным образом повлияло на ход войны в Приневье. По одному из преданий, однажды шведы, дойдя до Каменного острова, послали своих лазутчиков в строящийся Петербург. Те вскоре вернулись и доложили, что можно поворачивать обратно, атаковать бесполезно, там уже стоит крепость. И действительно, со второй половины 1703 года и до самого окончания войны, а она, напомним, закончилась только в 1721 году, никаких серьезных попыток овладеть Петербургом со стороны шведов не предпринималось.
Поименована крепость была только 29 июня в день святого Петра. Символическое название: у апостола Петра хранились ключи от небесного рая. Одно из названий города – Парадиз (с фр. «рай»).
С 20-х годов XVIII в. название крепости перенесено было на город, который формировался вокруг крепости, а крепость переименуют по названию ее сбора Петропавловской.
Крепость была заложена по чертежу самого Петра. Место было определено сообразуясь с военной стратегией. Остров в устье Невы мог бы перекрыть всю Невскую дельту.
Крепость – вытянутый шестиугольник с 6-ю бастионами, которые связаны друг с другом стенами. Стены двойные – наружные толщиной 8м, внутренние – 20м. высота бастионов 12м, ширина стен 20 м. Пространство между стенами было засыпано песком, щебнем, землей. Это соответствовало требованиям круговой обороны. К осени 1703г. уже были возведены земляные укрепления, а к 1706-1708гг земляные стены заменены на кирпичные.
По приказу Петра для привлечения из-за границы опытных фортификаторов и архитекторов российские дипломаты отыскивали их за границей и приглашали в Россию.
Российские дипломаты в Дании познакомились с архитектором Доменико Трезини и предложили ему службу в России. Трезини согласился и приехал в Россию в год основания С-П (ему больше 30лет) и прожил в ней 24 года (до конца жизни). Он был главным архитектором города на Неве.
Именно Трезини возводил Петропавловскую крепость. В стенах он поместил казематы с амбразурами для орудий, здесь же хранились боеприпасы и были расквартированы гарнизоны.
С севера воздвигнуты дополнительные укрепления в виде короны – кронверк, который отделяется от крепости водным рукавом Невы. Здесь между крепостью и кронверком была первая зимняя стоянка первых кораблей петровского флота. Войти в крепость можно через деревянный мост, который раньше был наплавным и завершался Иоановскими воротами (1740). Архитектор Трезини повторил в них мотив римской однопролетной арки. Стены ворот имеют отличительную особенность: они рустованы.
Следующие за ними – Петровские ворота. Они заменили деревянные в 1718г. Тоже работа Трезини. Тот же характер арки с одним пролетом. Над центральной частью – центральный аттик, который соединен с пилонами при помощи валют. Стены их рустованы, имеют плоскостной характер декора. Над пролетом – двухглавый орел весом 1088кг. В аттик вколочен деревянный барельеф (архитектор Оснер), где помещается аллегорическая композиция «Низвержение Симона Волкова апостолом Петром из рая» - изгнание шведов из Балтики.
Как бы банально это ни звучало, но Петр влюбился в свой «парадиз» однажды и безоговорочно. Этому, кроме хорошо известных подтверждений документального характера, есть множество свидетельств полулегендарных, а то и просто легендарных. Так, плененный в ходе Северной войны швед Ларе Юхан Эренмальм в своем описании Петербурга рассказывает, что «царь так привязался своим сердцем и чувствами к Петербургу, что добровольно и без сильного принуждения вряд ли сможет с ним расстаться». Неоднократно, пишет далее Эренмальм, царь будто бы говорил, целуя крест, что скорее потеряет половину своего государства, нежели Петербург.
Петербург для Петра был не только вызовом ненавистной ему старобоярской Москве, но и вызовом всему миру. И Петр постоянно подчеркивал это. Уже упомянутый нами Нартов рассказывает, как «по случаю вновь учрежденных в Петербурге ассамблей или съездов между господами похваляемы были в присутствии государя парижское обхождение, обычай и обряды», на что отвечал он так: «Добро перенимать у французов художества и науки. Сие желал бы я видеть у себя, а в прочем Париж воняет».
Существует предание, что годы спустя, посетив Францию, Петр так возмущен был роскошью Парижа и Версаля по сравнению с ужасающей нищетой французских деревень, что якобы сказал: «Если я замечу подобное за моим Петербургом, то первый зажгу его с четырех углов».
Он любил свой город и гордился им. Вопреки пророчествам и предсказаниям, вопреки логике и здравому смыслу, Петербург стремительно поднимался «из тьмы лесов и топи блат». Правда, цена этой стремительности была чудовищно высока. По утверждению В. О. Ключевского, «едва ли найдется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте». Для петербургской мифологии эта тема была всегда болезненной и мучительной.
Петербург возводился на костях его первых строителей. По некоторым данным, за время правления Петра I население России уменьшилось чуть ли не в четыре раза. И можно предположить, что значительная часть безвременно умерших и погибших положена в основание новой столицы Российской империи. Судя по фольклору, за это приходилось расплачиваться.
Между тем город рос так быстро, что просто глазам не верилось. Среди матросов на Троицкой пристани и торговцев Обжорного рынка из уст в уста передавалась финская легенда о том, что на таком топком гибельном болоте невозможно построить большой город. Видать, говорили люди, строил его Антихрист и не иначе как целиком, на небе, и уж затем опустил на болото. Иначе болото поглотило бы город дом за домом.
П. Н. Столпянский рассказывает эту легенду так: «Петербург строил богатырь на пучине. Построил на пучине первый дом своего города – пучина его проглотила. Богатырь строит второй дом – та же судьба. Богатырь не унывает, он строит третий дом – и третий дом съедает злая пучина. Тогда богатырь задумался, нахмурил свои черные брови, наморщил свой широкий лоб, а в черных больших глазах загорелись злые огоньки. Долго думал богатырь и придумал. Растопырил он свою богатырскую ладонь, построил на ней сразу свой город и опустил на пучину. Съесть целый город пучина не могла, она должна была покориться, и город Петра остался цел».
В середине XIX века эту романтическую легенду вложил в уста героя своей повести «Саламандра» писатель князь Владимир Одоевский. Вот как она трансформировалась в повести. «Вокруг него (Петра) только песок морской, да голые камни, да топь, да болота. Царь собрал своих вейнелейсов (так финны в старину называли русских) и говорит им: „Постройте мне город, где бы мне жить было можно, пока я корабль построю“. И стали строить город, но что положат камень, то всосет болото; много уже камней навалили, скалу на скалу, бревно на бревно, но болото все в себя принимает и наверху земли одна топь остается. Между тем царь состроил корабль, оглянулся: смотрит, нет еще города. „Ничего вы не умеете делать“, – сказал он своим людям и с сим словом начал поднимать скалу за скалою и ковать на воздухе. Так выстроил он целый город и опустил его на землю». По большому счету так оно и было. В отличие от абсолютного большинства городов мира, на становление которых были отпущены столетия, Петербург действительно возник сразу, практически на пустом месте. Легенды из ничего не рождаются. Для их появления должны быть основания.
