Взяли след?

Вернувшись в Нью‑Йорк, я звоню Гринам из своего лофта. Я вложил 5 тысяч долларов только в одну систему сигнализации. Окна – из небьющегося стекла с задвигающимися щеколдами. Дверь – два дюйма цельной стали из старого банковского подвала. Это создает ощущение безопасности, словно находишься внутри швейцарского банка.

Мистер Грин может повидаться со мной прямо сейчас. Он дает адрес на Спринг‑стрит. Квартира среднего класса… большая модернизированная кухня… сиамский кот… растения. Миссис Грин – красивая женщина, рыжие волосы, зеленые глаза, мечтательный нездешний взгляд. Я замечаю «Путешествия за пределы тела», «Психологические открытия за Железным Занавесом», книги Кастанеды. Мистер Грин смешивает мне «Чивас Ригал».

Я проясняю свою позицию… «Частный детектив… не обладаю правом на арест… Могу лишь дать показания местной полиции… Откровенно говоря, в этом деле я не могу обеспечить даже возможность проведения ареста, не говоря уж о вынесении приговора»

– Мы всё же хотим нанять вас.

– Зачем именно?

– Мы хотим знать правду, – говорит миссис Грин. – Могут ли убийцы быть привлечены к суду.

Я вытаскиваю вопросник с медицинской историей Джерри.

– Здесь говорится, что у Джерри была скарлатина в возрасте четырех лет.

– Да. В то время мы жили в Сент‑Луисе, – сказала миссис Грин.

– Кто был доктор?

– Старый доктор Гринбаум. Он жил по соседству.

– Он еще жив?

– Нет, умер десять лет назад.

– И он поставил диагноз?

– Да.

– Как, по‑вашему, он был компетентный диагностик?

– Не очень, – сказал мистер Грин. – Но почему это так важно?

– У Джерри явно был приступ скарлатины, или чего‑то похожего, незадолго до того, как он был убит. – Я повернулся к миссис Грин. – Вы помните детали? Как началась болезнь?

– Ну‑у, да. Был четверг, и он поехал кататься верхом вместе с гувернанткой‑англичанкой, которая у нас была тогда. Когда он вернулся, он весь дрожал, его лихорадило, и у него была сыпь. Я подумала, что это корь, и позвала доктора Гринбаума. Он сказал, что это не коревая сыпь, что это, очевидно, легкий случай скарлатины. Он прописал ауреомицин, и лихорадка пропала через несколько дней.

– Во время болезни Джерри бредил какое‑то время?

– Да, в самом деле, бредил. Он казался весьма напуганным и говорил о «зверях в стене».

– Вы не помните, о каких именно зверях, миссис Грин?

– Он упоминал жирафа и кенгуру.

– Вы помните что‑нибудь еще?

– …Да, – сказала она после паузы. – Странный запах был в комнате… какой‑то мускусный запах… как в зоопарке.

– Доктор Гринбаум как‑нибудь комментировал этот аромат?

– Нет, кажется, у него тогда был насморк.

– Вы замечали это, мистер Грин?

– Ну да, пахли простыни и одеяла, когда мы отправляли их в чистку… Как именно был убит Джерри, мистер Снайд?

– Сильная передозировка героина.

– Он не был…

– Нет, он не был наркоманом, и греческая полиция уверена, что героин был введен не самостоятельно.

– У вас есть какие‑нибудь подозрения, из‑за чего он был убит?

– Я не совсем уверен, мистер Грин. Возможно, его просто с кем‑то перепутали.

Когда я на следующий день прибыл в офис, мой ассистент, Джим Брэди, уже был там, приехал прямо их аэропорта. Он очень стройный, шесть футов, 135 фунтов, темный ирландец. На самом деле ему двадцать восемь, но выглядит он на восемнадцать, и ему часто приходится показывать удостоверение личности, чтобы его обслужили в баре. Он вручил мне пакет из Афин: фотография и записка от Димитри, напечатанная на желтой бумаге в телеграфном стиле:

НАЙДЕНА ВИЛЛА ГДЕ БЫЛ УБИТ ДЖЕРРИ ГРИН ТЧК НА МАТЕРИКЕ СОРОК МИЛЬ ОТ АФИН ТЧК ГОЛОВУ ПОКА НЕ НАШЛИ ТЧК ВИЛЛУ СНИМАЛИ ЧЕРЕЗ ЛОНДОНСКОЕ ТУРИСТИЧЕСКОЕ АГЕНТСТВО ТЧК ПОДДЕЛЬНЫЕ ИМЕНА ТЧК

ДИМИТРИ

На фотографии была голая комната с высоким потолком и оголенными балками. На одной из балок – тяжелый железный крюк для лампы. Димитри обвел этот крюк белым и написал под ним: «Следы пенькового волокна».

– Звонил какой‑то мистер Эверсон, – сказал Джим. – Его сын пропал. Я назначил ему встречу.

– Где он пропал?

– В Мексике. Археолог, занимается майя. Шесть недель, как пропал. Я послал мистеру Эверсону вопросник и попросил принести фотографии мальчика.

– Хорошо.

У меня не было никакого особенного отношения к этому делу, но оно звало меня в те края, куда я и так хотел поехать.

Вернувшись в лофт, мы решили испробовать кое‑какую сексуальную магию. В соответствии с мистическим догматом, секс сам по себе вспомогателен и должен рассматриваться как ритуал. Но я не верю в правила. Что случается, то случается.

Устанавливается алтарь для древнеегипетского обряда, приуроченного к закату, который будет через десять минут. Это плита из белого мрамора шириной фута в три. Мы размечаем кардинальные точки. Гиацинт в горшке – символ земли: Север. Красная свеча – символ огня: Юг. Алебастровый котел с водой – символ воды: Восток. Золотой иероглиф на белом пергаменте – символ воздуха: Запад. Затем мы прикрепляем золотые иероглифы на белом пергаменте к западной стене, поскольку это закатный ритуал, и мы обращены к Западу. Еще мы ставим на алтарь сосуд с водой, сосуд с молоком, курительницу с ладаном, немного розовой эссенции и веточку мяты.

Все приготовлено, мы раздеваемся до костюмов Адама, и у нас обоих стоит прежде, чем мы успеваем снять с себя одежду. Я беру палочку из слоновой кости и обвожу круг вокруг наших тел, а тем временем мы оба произносим ритуальные изречения, читая по иероглифам на стене.

– Да не возымеют Сияющие власть надо мной. – Джим читает это на манер католической литании, и мы оба хохочем.

– Я очистил себя.

Мы зачерпываем воду из котла и трогаем друг другу лбы.

– Я помазал себя мазями.

Мы зачерпываем особой жидкости из алебастрового кувшина, трогая лбы, подмышки и копчики, поскольку ритуал включает в себя сексуальный климакс.

– Я приношу тебе ароматы и благовония.

Мы добавляем еще благовоний, несколько капель розового масла, и прыскаем ладаном в курительницу.

Мы свидетельствуем почтение четырем кардинальным точкам, призывая Сета вместо Хентаментиу, поскольку это в некотором смысле черный ритуал.

Сейчас как раз время заката, и мы свидетельствуем почтение Тэму, поскольку Ра с заходом принимает это имя. Мы омываем кардинальные точки водой и молоком, обмакивая веточку мяты в котлы, призывая сияющие стихии. Теперь время ритуального климакса, в котором боги завладеют нашими телами, а цель ритуала будет достигнута в момент оргазма и визуализируется в виде струи жидкого золота.

– Мой фаллос – это фаллос Амсу.

Я наклоняюсь, а Джим втирает ладан мне в задницу и вводит свой член. В моих ушах стоит рев, а в мозгу прокручиваются картины и ленты. Призрачные фигуры поднимаются из огня свечи: богиня Икс Таб, покровительница висельников‑самоубийц… вереница виселиц и горящих городов с полотен Босха… Сет… Осирис… запах моря… Джерри, голый, болтается на балке. Сладкий, гнилой, красный мускусный металлический запах кружится вокруг наших тел, ощутимый, как дым, и, когда я начинаю извергать семя, в комнате становится светлее. Вначале мне кажется, будто выросло пламя свечей, а затем я вижу Джерри, стоящего передо мной голым, его тело излучает свет. На его лице – ухмылка скелета, которая переходит в загадочную улыбку статуи древнегреческого юноши, а затем он превращается в недоумевающего и заинтересованного Димитри.

В конце концов, мы отсылаем Сияющих восвояси и идем спать.

– Как ты думаешь, зачем была отрезана голова? – спрашивает Джим.

– Очевидная задача: скрыть причину смерти в случае, если тело найдут. Но они не рассчитывали, что его найдут. Был какой‑то особый резон – использовать и голову, и тело.

Перед моими глазами мелькнули изображения трансплантированных обезьяньих голов.

– Как ты думаешь, где сейчас голова?

– В Нью‑Йорке.