К. Н. Леонтьев

Леонтьев Константин Николаевич (1831—1891) — русский писатель, публицист, философ. Исследовал своеобразие России как особого культурно-исторического типа. Испытал влияние идей Данилевского о цикличности развития цивилизаций.

Краткий отрывок из работы Леонтьева позволяет составить некоторое представление о его взглядах на роль византийских идей в русской истории.

Из работы «Византия и славянство»

С самого начала истории нашей мы видим странные комбинации реальных общественных сил, вовсе не похожие ни на римско-эллинские, ни на византийские, ни на европейские. Удельная система наша соответствует, с одной стороны (если смотреть аналогически на начало всех государств, известных истории), той первоначальной, простой по быту и понятиям, отличной от народа аристократии, которую мы встречаем при зарождении всех государств, грубым патрициям первого Рима (и, вероятно, чему-нибудь подобному и у других итальянских народов), германскому первоначальному рыцарству и т.д.

Подвижность относительно места, неподвижность и крепость относительно рода, перевес родового начала и над личным, и над избирательно-муниципальным, которое представлялось народным вечем городов. Такова была наша удельная система, если ее рассматривать как первобытную аристократию. Она таила в себе, однако, глубокие монархические свойства именно потому, вероятно, что вне одного рода Рюрика, внезапно столь размноженного, не было никакой другой сильной и организованной аристократии.

Самые вечевые конституции наши были, вероятно, так эгалитарны по духу своему, что их отпор централизующей власти не мог быть силен, как только все боярство вполне ясно, выразило и раз навсегда, что оно и не феодально (не слишком лично), и не муниципально, а служебно и все государственно. Аристократия наша приняла, наконец, чиновный характер: чиновничество же, со своей стороны,— родовой, наследственный. Служба давала наследственные права. Изгнанное историей из дворянства, из аристократии начало рода разлилось по различным другим составным частям общества, проникло в купеческое сословие и придало духовенству не бывший в Византии наследственный левитизм.

Под влиянием внешних врагов и под влиянием дружественного византизма кровная удельная аристократия пала и перешла, вместе с новыми родами, в это простое служилое дворянство. При всех этих движениях и переходах жизнь России разнообразилась, развивалась; креп царизм центральный, воспитанный византизм, и Русь все росла и все умнела.

Итак, у нас были всегда слабее, чем у многих других, муниципальное начало, родовое, наследственно-аристократическое и даже семейное, как я старался это показать.

Сильны, могучи у нас только три вещи: византийское православие, родовое и безграничное самодержавие наше и, может быть, наш сельский поземельный мир (так, по крайней мере, думают многие о нашей общине; так думают наши охранители православия и самодержавия, славянофилы, и, с другой стороны, человек совершенно противоположный им, социалист испанский Эмиль Кастелар. Об общине я рассуждать здесь не буду; цель моя иная).

Я хочу сказать, что царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием православия, под влиянием византийских идей, византийской культуры.

Византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь. Византизм дал нам силу перенести татарский погром и долгое данничество. Византийский образ Спаса осенял на великокняжеском знамени верующие войска Дмитрия на том бранном поле, где мы впервые показали татарам, что Русь Московская уже не прежняя раздробленная, растерзанная Русь!...Византизм организовал нас, система византийских идей создала величие наше, сопрягаясь с нашими патриархальными, простыми началами, с нашим еще старым и грубым вначале славянским материалом (С. 33—34).

Леонтьев К.Н. Избранное. М., 1993

Цит. по: Социальная философия: Хрестоматия. Ч. 2. – М.: Высш. шк., 1994. – С. 92 – 93.

А.И. ГЕРЦЕН

Герцен Александр Иванович (18 J 2—1870) — русский писатель, философ, публицист. Большое место в творчестве занимали проблемы философии истории, общественного идеала, путей и способов его достижения.

Предлагаемые здесь тексты взяты из трех известных работ Герцена. В них подняты проблемы, волновавшие его на протяжении всей жизни: Россия и Запад, социалистическая идея и возможность ее воплощения.

Из статьи «Русский народ и социализм»

Жизнь русского народа до сих пор ограничивалась общиною; только в отношении к общине и ее членам признает он за собою права и обязанности. Вне общины все ему кажется основанным на насилии. Роковая сторона его характера состоит в том, что он покоряется этому насилию, а не в том, что он отрицает его по-своему и старается оградить себя хитростью... Народ уважает только те установления, в которых отразились присущие ему понятия о законе и праве.

Есть факт, несомненный для всякого, кто близко познакомится с русским народом: крестьяне редко обманывают друг друга; между ними господствует почти неограниченное доверие, они не знают контрактов и письменных условий.

Вопросы о размежевании полос по необходимости бывают очень сложны при беспрестанных разделах земель по числу тягот, между тем дело обходится без жалоб и процессов. Помещики и правительство жадно ищут случая для вмешательства, но этот случай не представляется. Мелкие несогласия повергаются на суд старикам или миру, и их решение беспрекословно принимается всеми. Точно так же в артелях. Артели составляются часто из нескольких сотен работников, соединяющихся на определенное время, например на год. По прошествии года работники делят между собою заработки по трудам каждого и по общему соглашению. Полиция никогда не имеет удовольствия вмешаться в их счеты. Почти всегда артель отвечает за каждого из артельщиков.

Еще теснее становится связь между крестьянами одной общины, когда они не православные, а раскольники. От времени до времени правительство устраивает дикий набег на какую-нибудь раскольничью деревню. Крестьян сажают в тюрьму, ссылают — все это без всякого плана, без последовательности, без всякого повода и нужды, единственно для того, чтобы удовлетворить требованиям духовенства и дать занятие полиции. При этих-то охотах по раскольникам обнаруживается вновь характер русских крестьян — солидарность, связывающая их между собою. Тогда-то надобно видеть, как они успевают обманывать полицию, спасать своих братьев, скрывать священные книги и сосуды, как они претерпевают, не сговариваясь, самые ужасные муки. Пусть укажут мне хоть один случай, в котором бы раскольничья община была выдана крестьянином, хотя бы и православным.

Это свойство русского характера делает полицейское следствие чрезвычайно затруднительным. Нельзя этому не порадоваться от души. У русского крестьянина нет нравственности, кроме вытекающей инстинктивно, естественно из его коммунизма; эта нравственность глубоко народная; немногое, что известно ему из евангелия,— поддерживает ее; явная несправедливость помещиков привязывает его еще более к его правам и к общинному устройству.

Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хотя и сильно потрясенная, устояла против вмешательства власти; она благополучно дожила до развития социализма в Европе.

Это обстоятельство бесконечно важно для России (С. 148— 150).

Герцен А.И. Избр. филос. произв. М., 1948. Т. II

Цит. по: Социальная философия: Хрестоматия. Ч. 2. – М.: Высш. шк., 1994. – С. 94 – 95.

Из «Былого и дум»

Ошибка славян состояла в том, что им кажется, что Россия имела когда-то свойственное ей развитие, затемненное разными событиями и, наконец, петербургским периодом. Россия никогда не имела этого развития и не могла иметь. То, что приходит теперь к сознанию у нас, то, что начинает мерцать в мыслях, в предчувствии, то, что существовало бессознательно в крестьянской избе и на поле, то теперь только всходит на пажитях истории, утученное кровью, слезами и потом двадцати поколений.

Это — основы нашего быта, не воспоминания, это — живые стихии, существующие не в летописях, а в настоящем: они не только уцелели под трудным историческим вырабатыванием государственного единства и под государственным гнетом, не только сохранились, но и развились. Я даже сомневаюсь, нашлись бы внутренние силы для их развития без петровского периода, без периода европейского образования.

Непосредственных основ быта недостаточно. В Индии до сих пор испокон века существует сельская община, очень сходная с нашей и основанная на разделе полей; однако индийцы с ней недалеко ушли.

Одна мощная мысль Запада, к которой примыкает вся длинная история его, в состоянии оплодотворить зародыши, дремлющие в патриархальном быту славянском. Артель и сельская община, раздел прибытка и раздел полей, мирская сходка и соединение сел в волости, управляющиеся сами собой,— все это краеугольные камни, на которых зиждется храмина нашего будущего свободного быта. Но эти краеугольные камни — все же камни... и без западной мысли наш будущий собор остался бы при одном фундаменте.

Такова судьба всего истинно социального; оно невольно влечет к круговой поруке народов... Отчуждаясь, обособляясь, одни остаются при диком общинном быте, другие — при отвлеченной мысли коммунизма, которая, как христианская душа, носится над разлагающимся телом.

Восприимчивый характер славян, их женственность, недостаток самодеятельности и большая способность усвоения и пластицизма делают их по преимуществу народом, нуждающимся в других народах, они не вполне довлеют себе. Оставленные на себя, славяне легко «убаюкиваются своими песнями», как заметил один византийский летописец, и «дремлют». Возбужденные другими, они идут до крайних следствий; нет народа, который глубже и полнее усваивал мысль других народов, оставаясь самим собой...

Чтобы сложиться в княжество, России были нужны варяги.

Чтобы сделаться государством — монголы.

Европеизм развил из царства московского колоссальную империю петербургскую...

Было время, когда полусвободный Запад гордо смотрел на Россию, раздавленную императорским троном, и образованная Россия, вздыхая, смотрела на счастье старших собратий. Это время прошло. Равенство рабства водворилось.

Мы присутствуем теперь при удивительном зрелище: страны, где остались еще свободные учреждения, и те напрашиваются на деспотизм. Человечество не видело ничего подобного со времени Константина, когда свободные римляне, чтобы спастись от общественной тяги, просились в рабы.

Деспотизм или социализм — выбора нет.

А между тем Европа показала удивительную неспособность к социальному перевороту.

Мы думаем, что Россия не так неспособна к нему, и на этом сходимся со славянами. На этом основана наша вера в ее будущность — вера, которую я проповедую с конца 1845 г. (С. 223—225).

Герцен А.И. Избр. филос. произв. М., 1948. Т. II

Цит. по: Социальная философия: Хрестоматия. Ч. 2. – М.: Высш. шк., 1994. – С. 95 – 96.

Из «Письма к противнику»

Когда я спорил в Москве со славянофилами (между 1842—1846 годами), мои воззрения в основах были те же. Но тогда я не знал Запада, т.е. знал его книжно, теоретически, и еще больше — я любил его всего ненавистью к николаевскому самовластию и петербургским порядкам. Видя, что Франция смело ставит социальный вопрос, я предполагал, и что она хотя бы отчасти разрешит его, и оттого был, как тогда называли, западником. Париж в один год отрезвил меня,— зато этот год был 1848-й. Во имя тех же начал, во имя которых я спорил со славянофилами на Запад, я стал спорить с ним самим.

Обличая революцию, я вовсе не был обязан переходить на сторону ее врагов,— падение февральской республики не могло меня отбросить ни в католицизм, ни в консерватизм, оно меня снова привело домой.

Стоя в стану побитых, я указывал на народ, носящий в быте своем больше условий к экономическому перевороту, чем окончательно сложившиеся западные народы. Я указывал на народ, у которого нет таких нравственных препятствий, о которые разбивается в Европе всякая новая общественная мысль, а, напротив, есть земля под ногами и вера, что она есть (С. 274).

Герцен А.И. Избр. филос. произв. М., 1948. Т. П

Цит. по: Социальная философия: Хрестоматия. Ч. 2. – М.: Высш. шк., 1994. – С. 97.