Рассказ

Горбушка

Б. Алмазов

Гришка, из нашей средней группы, принес в детский сад пластмассовую трубочку.

Посвистал в нее, а потом стал плеваться из нее пластилиновыми шариками. Плевался исподтишка, чтобы воспитательница — Инна Константиновна — ничего не видела.

Я дежурил в столовой.

Суп разносить трудно, но я разнес все тарелки хорошо. Стал раскладывать хлеб на хлебницы. Тут все ребята подошли.

Пришел и Гришка со своей трубочкой. Он как дунет в меня! Пластилиновый шарик попал мне прямо в лоб и отскочил в мою тарелку с супом.

Гришка захохотал, а ребята захихикали.

Мне так обидно стало. Я старался, дежурил, а он мне в лоб, и все смеются!

В руке у меня была горбушка. Я ее себе оставил, я горбушки люблю. От обиды я запустил этой горбушкой в Гришку. Горбушка от его головы отскочила и покатилась по полу. В столовой сразу стало тихо.

Инна Константиновна посмотрела на меня, покраснела, прошла через столовую, подняла горбушку, сдула с нее пыль и положила на край стола.

— Вечером, — сказала она, — когда все после полдника пой­дут гулять, ты, Сережа, останься в группе. Подумай над тем, что сделал. Ты приходишь в детский сад один, но завтра приходи с папой.

Когда я пришел домой, папа уже пришел с работы.

— Ну как дела? — спросил он.

— Нормально, — ответил я и поспешил к своим игрушкам.

— Если нормально, то почему некоторые в шапке в комнату входят и, явившись с улицы, не моют руки?

Действительно, я и шапки не снял, и руки не помыл.

— Давай-ка, — сказал папа, — рассказывай, что у тебя стряс­лось.

— Инна Константиновна несправедливо наказывает. Гришка же мне первый в лоб шариком попал. Я в него горбушкой потом...

—Горбушкой?

— Ну да, от круглого хлеба. Гришка первый, а наказали меня! Папа очень расстроился. Сел на диван, опустил голову.

— За что тебя наказали? — спросил он.

— Чтобы не дрался! Но ведь Гришка первый начал!

—Так!.. — сказал папа. — Ну-ка, принеси мою папку. Она в столе лежит, в нижнем ящике.

Папа ее очень редко достает. Там папины почетные грамоты, фотографии...

Папа достал конверт из пожелтевшей бумаги.

—Ты никогда не задумывался, почему у тебя нет ни бабушки, ни дедушки?

— Задумывался, — сказал я. — У некоторых ребят по два де­душки и по две бабушки, а у меня никого...

— А почему их нет? — спросил папа.

— Они погибли на войне.

— Да, — сказал папа. Он достал узенькую полоску бумаги. — «Извещение», — прочитал он, и я увидел, как у папы задрожал подбородок. — «Проявив мужество и героизм в составе морского десанта, пал смертью храбрых...» — прочитал папа дальше. — Это один твой дедушка. Мой отец. А вот это: «Скончался от ран...» — это второй твой дедушка, мамин папа.

— А бабушки?

—Они умерли в блокаду. Фашисты окружили наш город. Начался голод. Ленинград остался совсем без продовольствия.

—И без хлеба?

—На день выдавали такой кусочек, как ты съедаешь за обедом.

—И все?

—И все... Да и хлеб-то был с мякиной и с хвоей... Блокадный...

Папа достал фотографию.

—Ну, — сказал он, — найди меня.

Но все ребята-школьники были ужасно худые и похожи между собой как братья. У всех были усталые лица и печальные глаза.

—А вот мама.

Я бы ее никогда не узнал.

— Это наш детский дом. Нас не успели вывезти, и мы всю бло­каду были в Ленинграде. Иногда к нам приходили солдаты или моряки. Приносили хлеба. Мама наша была совсем маленькая и радовалась: «Хлебушко! Хлебушко!» А мы, ребята постарше, по­нимали, что бойцы отдали свой паек и на морозе сидят совсем

голодные.

Я обхватил папу руками и закричал:

—Папочка! Накажи меня как хочешь!

—Что ты! Что ты!.. Ты только пойми, сынок, хлеб — не просто еда... А ты его на пол...

— Я больше никогда не буду! — прошептал я.

— Я знаю, — сказал папа.

Мы стояли у окна. Наш большой Ленинград, засыпанный сне гом, светился огнями и был таким красивым...

—Папа, ты завтра, когда в садик придешь, про хлеб расскажи. Всем ребятам расскажи, даже Гришке...

—Хорошо, — сказал папа, — приду и расскажу.