2015-07-04
334
Что остается от разведчика, когда он уходит в мир иной?
Дети. Если он дожил до этого счастливого дня, до их рождения. А если он был молод и не оставил потомков?
Дела. Но их держат в секрете, зачастую и после смерти разведчика.
Письма. Написанные на листочках из школьных тетрадей, на досках парт, на клочке исподнего белья и даже на стенах тюремных камер.
Порой это единственное из немногого, что остается от разведчика.
К счастью, Леэн Кульман, разведчица-радистка, Герой Советского Союза, любила писать письма. Она писала их сестре Ануке. Нежные, во многом наивные, но удивительно честные, патриотичные. Наедине со своими мыслями Леэн не могла врать, даже если ее слова покажутся нам, сегодняшним, слишком громкими и выспренными. Такими они были, девочки и девушки грозных сороковых годов. Поэтому и победили.
Они знали, что им делать, «если завтра война...» А знаем ли мы?
Поэтому и хочу обратиться к письмам патриотки-эстонки, Леэн Кульман, одной из двух героинь службы спецрадиосвязи военной разведки. Когда она писала их, ее заброска в тыл была впереди, но как угадала она многое из того, что произошло потом с ней. И как тверда и верна осталась своим убеждениям. Несмотря на пытки, боль, унижения.
Теперь мы часто поражаемся бездуховности и безнравственности ныне живущих. Так не время ли вспомнить о таких, как Кульман? Время.
Из письма Леэн сестре:
«Так много есть о чем сказать, но к чему все это. Если люди были так близки, как мы, близнецы, если они вместе так много пережили, перенесли так много трудностей, тогда сильно ощущаешь отсутствие близкого человека.
Все пережитое без него словно оставляет где-то пустоту...»
Когда она писала эти строки, ей было всего двадцать два, а пережить, действительно, пришлось много.
Леэн, а при рождении ее звали Хелене, родилась шестым ребенком в семье сапожника. Полуголодное детство, да еще отравляющий душу национализм. Чтобы стать более «незаметными», вся семья сменила имена и фамилии на более эстонские. Хелене стала Леэн, старший брат Борис — Энном, младший Александр теперь звался Агу, мать Лидия Кульман взяла фамилию Мурдвеэ.
Тяжело заболел и умер отец. Мать кормила пятерых малолетних детей.
«В 1932 году, — напишет Кульман в биографии, — умерла от несчастного случая моя школьная подруга Майга Берзинь. С этого времени ее родители начали поддерживать меня материально... Летом я жила у них, зимой — у матери.
Летом 1940 года была с приемной матерью в Пярну. 21 июня произошел полный разрыв между мной и приемными родителями».
Леэн уезжает в Таллин, к старшей сестре, поступает в педагогическое училище.
С началом войны, в дни обороны Таллина помогает раненым, участвует в тушении пожаров.
Из письма Леэн сестре:
«Не вешай нос. Это только начало трудностей. Но все это проходящее. Помнишь, ты сама однажды написала в мой альбом приблизительно такую мысль, что буря и дождь пройдут и опять будет светить солнце. Так исчезнет и самая большая боль и горе, и наступит опять время, когда можно будет смеяться от всего сердца и быть счастливой. Украшают ее именно трудности...»
А трудностей было хоть отбавляй. В августе Леэн, когда немцы уже ворвались в пригороды Таллина, эвакуировалась на пароходе «Суур-Тылл».
Город пылал. Ранним утром пароход снялся с рейда. Немцы бомбили порт. На следующий день они прибыли в Ленинград. Кульман запишет в своем дневнике: «Нельзя плакать, нельзя быть слабой. Для этой борьбы нужны железные люди».
В конце октября Леэн окажется в эвакуации в селе Ункурду Челябинской области. Будет работать в колхозе, жить в русской семье Анны Кузнецовой. Здесь она вместе с другими девушками узнает, что на Урале формируется эстонская дивизия. Вместе с парнями они идут в военкомат, и 9 января 1942 года их зачисляют добровольцами. Леэн попадает в медико-санитарный батальон.
25 января у Кульман «первый рабочий день». Она дежурит в инфекционной больнице. Вскоре ее назначают политруком санитарной группы.
И все-таки есть горечь разочарования: тыл, больница... Хочется чего-то большого.
Из письма Леэн сестре:
«Когда живешь ради одной идеи, когда хочешь сделать все, чтобы она осуществилась, тогда никакая трудность не будет непреодолимой. Хотя порой невольно на глаза набегают слезы, но они быстро высыхают в азарте труда. Все проходит и изменяется. Нет ничего вечного. Представьте себе, как скучно было бы жить пустой, будничной, скучной жизнью. Мы, комсомольцы... избрали для себя другой путь, более трудный и красивый. Жизнь, полную борьбы и радости победы. И не променяем ее на более легкую жизнь».
Вскоре Кульман направляют в разведшколу, В характеристике написано: «Имеет большое желание скорее идти на фронт для борьбы с фашизмом».
...14 сентября 1942 года после возвращения из ночного полета морской летчик капитан Летуновский написал рапорт: «Вылет произведен в район города Тарту, 2,5 км южнее местечка Вялги. Парашютист выброшен в 22 часа 44 минуты с высоты 300 метров при скорости самолета 240 км/час. Парашют раскрылся нормально, и приземление произошло в указанном месте...»
Утром следующего дня приемный центр разведотдела штаба Балтийского флота принял радиограмму: «Все в порядке, приступаю к выполнению задания. „Камбала"». Такой псевдоним был присвоен одной из первых советских разведчиц, действовавших на территории оккупированной Эстонии, — Леэн Кульман.
Лес северо-восточнее Тарту выходил к Чудскому озеру. Сюда и приземлилась разведчица-радистка. В ее задание входило собирать сведения о передвижениях военных кораблей и грузового транспорта в порту Пярну, о перевозках по железной дороге Рига—Нарва, о боевом составе флотилии, которая базировалась на Чудском озере.
Леэн Кульман вела наблюдение за дорогой, за озером, а вечером торопилась в лес. Там была «забазирована» ее радиостанция. Каждый переход таил в себе большую опасность. Ведь у нее кроме старого эстонского паспорта ничего не было. А на дорогах дежурили немецкие патрули...
В лесу на берегу озера было оставаться не безопасно, да и приближалась зима. 19 сентября в разведотделе получили телеграмму: «Отправляюсь в Тарту». После этого разведчица надолго замолчала. Перед ней встали сложные проблемы.
Мать с сестрами Марией и Региной жили на окраине города и радостно встретили Леэн. Но надо было как-то «легендироваться»: устроиться на работу, по возможности обменять старый эстонский паспорт. Но в условиях оккупационного режима, слежки гестапо сделать это было трудно. Тем более их семью многие знали в Эстонии. В советские времена муж старшей сестры — Аркадий занимал высокий пост.
Подумывала Леэн об отъезде в Пярну.
Но там жили приемные родители Берзини. Можно было только гадать, как они себя поведут при встрече с Леэн.
На хуторе под Луутснику, что невдалеке от Выру, жила сестра Ольга. Место было глухое, Леэн никто не знал. Вот туда она и отправилась. Но перед отправкой все-таки смогла собрать в Тарту развединформацию.
11 октября «Камбала» передала сразу несколько радиограмм.
Остановившись у сестры, разведчица-радистка наблюдала за движением вражеских колонн на шоссе Псков-Рига, делала поездки по железной дороге, узнавала расположение немецких гарнизонов. Возвращаясь на хутор, она зашифровывала разведданные и разворачивала в сарае радиостанцию. И так каждый день. Сестра Ольга, которая помогала ей в работе, позже рассказывала: «Когда Леэн уходила в сарай, чтобы установить связь со своими начальниками, я брала в руки пятимесячную дочь Лууле и прогуливалась у дороги, чтобы в случае опасности предупредить сестру».
Время шло. Питание радиостанции начало сдавать, и слышимость к концу ноября - началу декабря была не более двух-трех баллов. В архивах остался доклад оператора: «До 6.11.42 года корреспондент работал со слышимостью 1-2-3 балла, временами пропадал совершенно».
Такое состояние связи беспокоило Центр.
Радистке была направлена телеграмма: «При первой хорошей погоде высылаем вам все необходимое...»
Разведотдел планировал прислать несколько комплектов радиопитания, но Леэн без помощи Центра решила эту проблему. Где и как она достала батареи, теперь уже навсегда останется загадкой.
20 ноября. «Камбала» вновь застучала в эфире на полную мощь.
Чтобы более эффективно выполнять задания Центра, Кульман принимает весьма смелое решение: переехать в Пярну к своим приемным родителям.
Из письма Леэн к сестре:
«У людей часто бывают трудности из-за того, что личные интересы страдают ради общественных. У меня сейчас совсем по-другому. Я знаю, что все, что я делаю ради Красной Армии, одновременно делается и для блага моих близких.
Каждое свое достижение я с двойным удовлетворением и радостью отношу как на счет Родины, так и личного благополучия. Жизнь в этих больших трудностях так прекрасна и так ценна. Если бы достичь всего, чего так хочется и чего ждет от тебя Родина! Может ли быть больше радости, чем право сказать после войны, что я помогала нашей победе!..»
Фриц и Эмилия Берзини приняли беглянку, приютили, поместили в одной из комнат своей большой двухэтажной виллы на улице Сунелузе.
Леэн рассказала о своих мытарствах, эвакуации. И только. Остальное знать они не должны.
Рацию разведчица спрятала в шкаф, замаскировала.
Днем Леэн уходила в город, гуляла по набережной, на железнодорожной станции, по каменному молу, с которого был виден весь залив.
В конце декабря радистка вела передачи из дома Берзиней: передала расположение складов, график прохождения воинских эшелонов.
После рождественских праздников Леэн покинула Пярну и возвратилась на хутор под Луутснику. В новогоднюю ночь она передала в Центр свою последнюю радиограмму: «Приветствую Родину в Новом году».
3 января 1943 года на хутор внезапно ворвались фашисты и учинили в доме сестры обыск. Казалось, все обошлось, но в конце обыска одному из фашистов удалось обнаружить в матраце радиостанцию.
Леэн в тот день арестовали. Вот как об этом позже вспоминала ее сестра Ольга: «Леэн была очень спокойной. Только лицо ее было бледнее обыкновенного. Ее твердое поведение помогло и мне сдерживать слезы. Она хотела мне что-то сказать, но ей не разрешили. Улучив момент, она прошептала: „Тебя я не вмешаю. Ты ничего не знаешь о всей этой истории. Ясно?"».
Однако арестовали не только разведчицу, но и ее родственников, знакомых.
Три месяца фашистские спецслужбы вели допросы, склоняли к работе на себя. Но после ареста Центр не получил ни одной радиограммы. Это значит, что советская разведчица-радистка отказалась сотрудничать с фашистами.
Как она погибла, не знает никто. Известно только, что в середине февраля ее, измученную, больную, в кандалах привели в тартускую тюрьму.
Сохранились два коротких документа немецкой полиции безопасности.
Советская разведчица Леэн Кульман отправлена в распоряжение политической полиции города Выру, а позже передана немецкой сыскной полиции в Пскове.
Второй документ еще короче: находясь под арестом, Кульман умерла.
Из письма Леэн сестре:
«Кто знает, каких еще жертв потребует теперешнее время. Если мы когда-нибудь будем стоять перед вопросом — жизнь или смерть, то будем знать, что перед
нами будущее, ради которого есть смысл бороться и которое вдохновляет нас на жизнь. Но если нужно, то цель настолько велика и возвышенна, что можно отдать и жизнь. Не легко, и бездумно, а с глубоким убеждением, что так правильно, что так отдано самое дорогое для обеспечения нашей победы».
В 1965 году Леэн Андреевна Кульман было присвоено звание Героя Советского Союза.
...Рассказ о двух женщинах — героях военной разведки мне хочется закончить словами фрейлины ее величества Анны Вырубовой. Она однажды записала в своем дневнике: «Не могут понять... того, что может выдержать женщина, не может выдержать ни один мужчина...» Право же, мудрые слова. И к ним стоит прислушаться.
Удачная сделка «Арапа»
В известном кинофильме «Подвиг разведчика» в главной роли с Кадочниковым советский, разведчик пытается «выудить» из сейфа высокопоставленного гитлеровца важные, секретные документы. Сколько раз замирали наши мальчишеские сердца, когда вдруг с экрана завывала сирена тревоги и Кадочников, как кажется, неизбежно попадал в ловушку.
Не знаю, использовал ли сценарист в ходе работы над фильмом какие-то документальные материалы, или случай «с неприступным сейфом» оказался фантазией автора?
Скоре всего, никаких документов не было. Иначе авторы кинофильма «завернули» бы сюжет покруче. Главное, что придумывать бы ничего не пришлось. Все давным-давно придумала жизнь.
...В начале зимы 1944 года фронт стоял у предгорий словацких Бескид. Словацкое восстание было подавлено. Немцы перегруппировали силы и подтягивали резервы. У Моравской Остравы вырос глубокоэшелонированный район обороны.
Разведуправлению штаба 1-го Украинского фронта как воздух нужны были данные о немецкой обороне.
«„Арап". Добыть планы укреплений и направить через линию фронта. Павлов».
Такую радиограмму получил из Центра командир разведгруппы «Арап» капитан Белявский. В группу кроме
него входили заместители — «Остов» и «Агроном», радистки «Ора» и «Ира», бойцы «Яныч», «Маренич» и «Адик».
Ночью 7 октября 1944 года они были десантированы в тыл противника для выполнения специального разведывательного задания командования. Приземлилась группа «Арап» в двадцати километрах западнее Моравской Остравы.
Капитана Белявского в Центре звали «счастливчиком Адамом». Почему Адамом? Да потому, что фамилия Белявский была его псевдонимом. На самом деле он Адам Евсеевич Нимищенко. Родился в Белоруссии, до войны закончил учительский факультет. Потом воевал, партизанил. По личной просьбе направлен в тыл врага.
До Словакии в глубоком тылу находился дважды. По рапортам гестапо был также дважды уничтожен. Но выжил. Наверное, поэтому и «счастливчик».
Отвечая на этот вопрос после войны, он скажет, что дело не в везении. Одного везения мало.
На телеграмму Центра Белявский ответит: «„Павлову". Принимаю меры к выполнению задания. „Арап"».
...Однажды утром, словно пройдя сквозь стену, перед полковником, начальником немецкого гарнизона в Моравской Остраве вырос советский разведчик. На это трудное и, на первый взгляд, безумное дело его послал капитан Белявский. Послал к матерому фашисту в лапы — прямо в штаб, в кабинет. Словом, на явную смерть.
Но как оказалось потом, командир разведгруппы точно просчитал немецкого полковника. Сначала он собрал о начальнике гарнизона информацию. Чехи, обслуживающие виллу, докладывали о каждом шаге фашиста. А экземпляр, право же, попался любопытный. Несмотря на войну, полковник питал слабость к хорошим духам, а ежевечерне сочинял письма домой в Померанию. Там у него были две любимицы-дочери на выданье.
Белявского привлекал не сам полковник, а его сейф. Гамбургский чудо-сейф, в котором хранилась схема обороны Бескид. Слепки от ключей «Арап» имел, да что толку, не помогли они. И тогда руководитель разведгруппы решил сделать фашисту предложение: продать схему.
Полковник вначале возмущался, но потом поинтересовался, есть ли у посланца деньги. А запросил он немало: пятьдесят тысяч долларов.
У посланца чесались руки — прикончить подлеца, но нельзя. Пропажа схемы обороны, убийство начальника гарнизона заставило бы немцев принять контрмеры и перегруппировать силы.
Посланник Белявского начал торг. Но фашист стоял на своем. Снизить цену не удалось. Тогда советский разведчик предложил пятьдесят тысяч рейхсмарками. На что полковник лишь усмехнулся: война кончается, кому нужны сейчас марки Германии. Только доллары!
Переговоры закончились ничем. Посланец покинул кабинет, дав полковнику на раздумье три дня.
В свою очередь, начальник гарнизона поднял по тревоге батальон СС и приказал прочесать близлежащие леса.
Но Белявский предусмотрел и этот ход фашиста. Перед тем как направить своего «парламентера» в Моравскую Остраву, он увел разведгруппу на запасную базу.
Это было уже в марте 1945 года, и «Арап» находился в тылу полгода. За это время многое произошло. Удалось наладить связь с чешской подпольной организацией «Р-3» и узнать о 178 штурмовой дивизии, о танковых мастерских, дислоцированных в Гае, о расквартировании в Остравце десяти тысяч немецких солдат.
«Р-3» по просьбе Белявского разведала систему противовоздушной обороны Моравской Остравы, узнала об армейском штабе, который расположился в костеле в Турзовке.
Координаты этих объектов передали в Центр радисты группы — Лидия Вербовская и Галина Сущева. Остальное, как говорится, было делом техники. Советской авиационной техники.
Агент «Арапа» — «Матуш» сообщил, что по железной дороге Кошице-Богумин проследовала большая танковая часть. «Ора» передала эту информацию «Павлову». А к вечеру «Арап» получил срочный запрос. Центр сомневался в достоверности разведданных. Самолеты прочесали участок дороги, но танков не нашли.
Белявский разыскал «Матуша». Тот и сам был удивлен исчезновением танковой колонны. Подключили своих наблюдателей, наконец, нашли. Оказалось, платформы по боковой ветке дошли до тупика в лесу и там разгрузились.
Белявский сам лично перепроверил эту информацию, отмахав по лесу два десятка километров. И убедился: на опушке стояли замаскированные танки.
Вскоре советские бомбардировщики уже бомбили колонну.
За этот период были и потери. Заместителя «Арапа» — «Остова» арестовало гестапо. Да и сам Белявский чуть не попал в лапы фашистов. Его спас подпольщик «Инженер», вытащив в последний момент из постели.
Возникали проблемы и со связью. У «Оры» не ладилось с передатчиком. Пришлось из двух «Северков» собрать один, более-менее работающий. Крепко помогал «Инженер», он выручал с питанием для радиостанции. Иначе дело плохо. Самолет с аккумуляторами, питанием, одеждой не смог отыскать группу Белявского из-за сплошной облачности.
Однако все эти заботы и хлопоты были позади. Впереди — фантастическая операция по изъятию у начальника гарнизона схемы обороны.
...«Арап» вместе со своим заместителем «Агрономом» внимательно выслушали «парламентера». Тот назначил встречу фашистскому полковнику на завтра, в офицерском казино. Белявский вручил своему посланнику пятьсот долларов и рекомендовал договориться с полковником для начала оказать им небольшую, но хорошо оплачиваемую, услугу. И вручить деньги без всякой расписки. И прозрачно намекнуть: пятьдесят тысяч долларов в пути.
Прикрыть посланника «Арап» попросил бойцов из организации «Р-3».
Однако полковник в казино не появился. Гестапо также не нагрянуло. Значит, начальник гарнизона ничего не рассказал гестаповцам и готов дальше продолжать торг.
...Поздним вечером посланник Белявского неожиданно появился на вилле фашиста. Часовых, охранявших
виллу, тихо сняли, и наш разведчик вошел в кабинет гитлеровца. Для каждого их них план оборонительного района Бескид имел огромную ценность. Для полковника — безбедное будущее после войны где-нибудь в Латинской Америке или в Африке, для военной разведки — тысячи спасенных жизней советских солдат.
Полковник не выдержал, спросил о деньгах. Но посланник напомнил ему о карателях. Кто может поручиться, что начальник гарнизона опять не поступит так же и в его сейфе окажется не настоящая карта оборонительных объектов, а фальшивка? Не хотелось бы рисковать.
Вот пятьсот долларов. Посланник отсчитал купюры. Для начала господин полковник даст сведения о своем штабе. Короткую, так сказать, справку. И получит деньги. Если все верно, то пусть не волнуется, пятьдесят тысяч вскоре перекочуют в его сейф. В обмен на фотокопию оборонительного плана, разумеется. Своего рода проверка, но господин полковник сам в прошлый раз помешал взаимопониманию, послав карателей.
Начальник гарнизона кивнул: логично. И стал писать.
Вскоре «докладная» полковника была в руках посланника. В эту минуту в дверях появился руководитель подпольной организации «Р-3» «Доктор» и объяснил фашисту, что гестапо вешает на крюк не только полковников, но даже генерал-полковников, узнав об их предательстве. А «докладная», написанная собственноручно начальником гарнизона, не что иное, как отчет советской разведке.
Что будет с полковником, попади эта бумага в руки гестапо? Что будет с его семьей в Померании?
Полковник молча открыл сейф, и «Доктор» снял фотокопии.
Уходя, посланник Белявского оставляет пятьсот долларов и предлагает не терять с ними связей в будущем. Называет пароль.
Вскоре «Ира» докладывает в Центр: «„Павлову". Получил данные об оборонительной системе... Материл представляет большую ценность. „Арап"».
Теперь предстояла еще одна операция, не менее трудная и опасная — передать фотокопии советскому командованию.
Снарядили троих: «Адика», бесстрашного бойца, который работал с Белявским в тылу еще в Восточной Польше, был захвачен гестапо, бежал; «Карела», агента группы «Арап» из местных жителей. А третьего, агента «Ежика» порекомендовал руководитель подполья «Доктор».
На бумажках для каждого Белявский написал: «Высылаю план оборонительных укреплений Волаш Межеричи, план обороны городов Мистек и Фридек, план обороны Фронштадта и Чадца, план обороны участка Гуты под Смрком».
Ночью «Адик», «Карел» и «Ежик» покинули базу разведгруппы. Выходили отдельно. У каждого была фотокопия со схемой обороны Бескид. Теперь оставалось только ждать.
Тем временем обострилась старая проблема: сели батареи радиостанции. «Инженер» мотался по округе,ездил даже в Брно, но достать питание не удавалось.
В этот раз помогли подпольщики из «Р-3». «Доктор» привез батарейки. «Ора» тут же стала готовить рацию, а «Ира» занялась сушкой аккумуляторов. И вот уже связь с Центром налажена, и первая радиограмма в руках командира разведгруппы Белявского: «„Арапу". В ночь на 26 апреля к вам вернутся десантом партизаны, которых вы направили к нам с планами обороны... „Павлов"».
Какое же это счастье, получить, наконец, эту радиограмму. Все трое посланных благополучно дошли и передали в руки командования бесценные документы.
В радиограмме новое задание: принять десант и разведгруппе «Арап» в полном составе следовать в район города Брно.
За операцию в Бескидах военный разведчик Адам Нимищенко будет удостоен ордена Красного Знамени, награды получат разведчицы-радистки — Лида Вербовская и Галина Сущева, а также другие члены разведгруппы.
«Горячая линия» с генералом Ямадой
Рано утром в вагон, где ехали офицеры Полевого управления Карельского фронта, зашли «аховцы» — работники административно-хозяйственного отдела. Начальник АХО держал на руке большую плетеную корзину, доверху наполненную офицерскими погонами.
Широко улыбаясь, он стал вручать каждому погоны: генерал-майорам — подполковничьи, полковникам — майорские. Помощнику начальника разведотдела штаба фронта майору Роману Гончару всучил погоны «старлея». Вот так подарочек.
Офицеры запротестовали, кто-то попытался самовольно добраться до злополучной корзины и восстановить справедливость. Но «главный завхоз» фронта невозмутимо делал свое черное дело — проводил «разжалование» Полевого управления.
Вскоре все выяснилось. Командующий Карельским фронтом маршал Константин Мерецков приказал в целях маскировки и дезинформации противника сменить генералам и офицерам погоны на два звания ниже. Ордена рекомендовалось снять и до поры до времени спрятать в чемоданы, переписку — открытки, телеграммы, письма — запретить. Сам Мерецков превратился в не-
коего генерал-полковника Максимова, а член Военного Совета фронта генерал-полковник Штыков стал Шориным. По железной дороге они ехали вообще в гражданской форме, а на весь воинский эшелон оставили одного генерала — начальника военных сообщений. Состав двигался на Восток, не останавливаясь на крупных станциях, иногда тормозил на безлюдных полустанках и разъездах.
После войны маршал Мерецков в книге «На службе народу» напишет: «Казалось бы, сохранить в тайне развертывание полуторамиллионной армии вдоль длинной границы было делом невозможным. И все же японцев... мы почти всюду заставали врасплох: вообще-то они думали о предстоящих операциях и усиленно готовились к ним, однако конкретная дата начала боев оставалась для них за семью печатями. Между прочим, не последнюю роль в этом сыграла дезинформация противника... Что касается японцев, то они узнали о ряде новых воинских назначений у нас, но так и не разгадали (о чем свидетельствовали на допросах их генералы), какие лица скрывались под чужими фамилиями».
Пока эшелон штаба Карельского фронта двигался по бескрайним просторам Урала, Сибири, Забайкалья, офицерам раздали карты, описания Дальневосточного театра военных действий. Началось изучение.
13 апреля эшелон прибыл в Уссурийск. Разгрузка и сбор в штабе 25-й армии. На сцену вышли Мерецков и Штыков. Был зачитан приказ по Приморской группе. Все стало на свои места. Началась подготовка к боевым действиям.
Радиоузел Карельского фронта прибыл в Уссурийск в июне. Развернули приемный и передающий центры. Теперь предстояло наладить связь с Москвой. Перед службой встала и вторая задача: организация связи с корреспондентами. Исходя из глубины фронтовой операции, решили дислокацию узла связи не менять, так как не предусматривали его движение за наступающими войсками. В готовность привели две передвижных радиостанции.
Впоследствии одна из них будет сначала переброшена самолетом в освобожденный Чаньчунь, потом в район Пхеньяна на севере Корейского полуострова, вторая — по железной дороге доставлена в город Дальний (Дайрен).
Боевая практика подтвердила правильность этого решения. С продвижением корреспондентов в глубь территории Маньчжурии их слышимость улучшалась, связь становилась более устойчивой. Войска выходили из «мертвых зон», в которых они были в начале операции.
Разведчикам-радистам в ходе боев 1-го Дальневосточного фронта пришлось решать весьма специфические задачи, которые никогда не ставились им на Западе.
Эти задачи имеют уникальное значение и занимают особое место в истории разведки.
А началось все 5 августа, когда Приморская группа войск была преобразована в 1-й Дальневосточный фронт. Офицеры, наконец, вытащили из чемоданов свои «родные» погоны и орденские планки. В то утро в майорских погонах прибыл на службу и помощник начальника разведотдела штаба фронта Р.Гончар, которого все знали как старшего лейтенанта.
Дезинформация сыграла свою роль. И дело не только в переодевании офицеров, хотя, как известно, в маскировке и в «дезе» для противника нет мелочей, но факт говорит сам за себя: два месяца по единственной железнодорожной ветке на Восток было переброшено два крупных фронтовых объединения с огромным количеством техники, боеприпасов, вооружения.
К середине августа 1945 года советские войска, разгромив первый эшелон японских частей и соединений, устремились к центральным районам Маньчжурии, окружая основную группировку Квантунской армии. Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные фронты углубились на территорию противника от 150 до 400 километров. Тем временем американская авиация наносила бомбовые удары по военным и промышленным объектам и городам Японии.
14 августа состоялось совещание при императоре, и по радио было передано заявление о признании усло-
вий Потсдамской декларации. Однако командованию Квантунской армии приказ сложить оружие не поступил. Более того, рекомендовалось усилить сопротивление Советской Армии. Именно в эти дни наши части вели ожесточенные бои за Муданьцзян.
В то же время Япония прекратила свои боевые действия против американо-английских войск.
Это свидетельствовало о том, что японцы не теряли надежды на раскол антигитлеровской коалиции и заключение выгодного сепаратного мира.
На заявление японского правительства спешно откликнулась администрация Белого дома. Президент Трумэн на пресс-конференции заявил, что удовлетворен этим сообщением и рассматривает его как капитуляцию Японии. Верховным Главнокомандующим союзных войск и уполномоченным по принятию капитуляции был назначен генерал Макартур. В свою очередь, Макартур издал директиву о прекращении военных действий против Японии.
Глава американской миссии в Москве генерал-майор Дин передал эту директиву в Кремль. Американцы надеялись провести дипломатический маневр, авось русские тоже остановят свои войска. Уж очень им хотелось утвердиться хотя бы на части Маньчжурии и в Китае. Ведь неспроста 13 августа 1945 года президент Трумэн отдал приказ командующему тихоокеанским флотом США адмиралу Нимитцу «оккупировать порт Дайрен около бывшей японской базы Порт-Артур прежде, чем туда вступят русские». Об этом свидетельствует американский автор Ф.Шерман в книге «Американские авианосцы в войне на Тихом океане».
Однако мечтам американцев не суждено было сбыться. Генеральный штаб Советской Армии заявил, что «сделанное японским императором 14 августа сообщение о капитуляции Японии является только общей декларацией о безоговорочной капитуляции. Приказ вооруженным силам о прекращении боевых действий еще не отдан, и японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следова-
тельно, действительной капитуляции вооруженных сил Японии еще нет.
Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться.
… Ввиду изложенного, Вооруженные Силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать наступательные действия против Японии».
В соответствии с позицией Генштаба Главком советских войск на Дальнем Востоке маршал Александр Василевский подписал обращение командующему Квантунской армией генералу О.Ямаде. Советский Главком требовал прекратить боевые действия и сложить оружие, а для ведения переговоров направить военную делегацию.
Текст обращения было приказано немедленно передать командующему Квантунской армией. Но как это сделать? Только по радиосвязи.
Начальник связи фронта генерал-лейтенант Добыкин срочно собрал совещание. Долго заседали, обсуждали, но потом, как ни тяжело, начальнику связи пришлось доложить Главкому, что «он не видит путей решения этой проблемы».
Выполнение задачи было возложено на разведку фронта. Утром 15 августа в Полевое управление, которое располагалось в лесу у деревни Духовская, начальник разведки полковник Яков Ищенко вызвал майора Романа Гончара.
Он вручил ему напечатанное на машинке и подписанное маршалом Василевским обращение. Вместе с обращением выдали мандат на право использования любых радиосредств всех организаций и ведомств Приморского края для выполнения задания командования.
За высокий мандат, конечно, спасибо, но он вряд ли чем мог помочь Гончару. Власть этого документа пока не распространялась на Ямаду, со штабом которого майору предстояло установить «горячую линию». Все дело в
том, что в ходе боев радиосвязь Квантунской армии была практически уничтожена, управление войсками по радио потеряно. Отсутствовала даже связь Главного штаба с фронтами и соединениями, не говоря уже о низших звеньях.
В архиве сохранился доклад начальника разведки: «Заслуживают внимания данные о прекращении работы радиосетей, наблюдавшихся до начала наступлений». После капитуляции на допросе командующий 1-м фронтом генерал Кита Сэити подтвердил: «Связь с дивизиями и даже с армиями в первые дни была нарушена, и мы не имели полной и своевременной информации о положении на фронте».
Словом, задача, поставленная Гончару, была похожа на приказ докричаться до глухого, передать ему ультиматум и добиться ответа.
Майор был опытным разведчиком-радистом. До войны работал в Китае, обеспечивал связью наших военных советников, с 1942 по 1945 год служил на Карельском фронте, получал радиограммы из глубокого тыла противника.
Опыт, интуиция помогли и теперь. В информации оперативной части отдельного радиодивизиона «выловил» внешне непримечательный факт. Штаб Квантунской армии предпринимал упорные попытки связаться с некоторыми своими корреспондентами, которые с началом наступления советских войск не отвечали на вызовы. Взял на заметку двух корреспондентов, которых могли вызвать на связь уже нынешним вечером.
У них были самостоятельные радионаправления. Чувствовалось, японское командование весьма интересует судьба этих «пропавших без вести».
Дальнейший анализ корреспондентов показал: они применяют международный Q-код и радиожаргон, вот только цифры и буквы передают не кодом Морзе, принятом во всем мире, а своим кодом — Катакана. Нашли радиста, владеющего кодом Катакана, двух переводчиков — с японского и английского. Перевели обращение на оба языка и выехали на одну из радиостанций узла.
Было примерно шестнадцать часов. Вызов корреспондента-агента из Чаньчуня, где размещался штаб Квантунской армии, ожидался в этот час.
Эту радиостанцию выбрали неспроста. Ее тон соответствовал тону японского передатчика. Кроме того, следовало выйти всего лишь на десятипроцентную мощность, чтобы не спугнуть японцев.
В 17 часов обнаружили вызов корреспондента. Быстро настроили передатчик на его волну и ответили. Сообщили японцам: имеем радиограмму. Спросили о готовности к приему. Ничего не подозревавшие операторы штабного узла связи Квантунской армии ответили согласием.
Тут же включили передатчик на всю входную мощность и передали обращение кодом Катакана на японском языке. Каждое слово повторили дважды.
Закончили передачу. Попросили подтвердить прием. Японцы не ответили.
Как складывались события дальше, вспоминает полковник в отставке Р.Гончар:
«Я вновь включил передатчик и лично передал обращение международным кодом Морзе на английском языке. После слов «Маршал Советского Союза Василевский» от себя добавил, что ответ ожидаем по широковещательной радиостанции Чаньчуня. Мы были твердо уверены, что обращение в штабе Квантунской армии принято.
Для полной уверенности использовали и другой путь. Прибыли на широковещательную станцию города Ворошилов и, предъявив мандат, настроили передатчик на волну Чаньчуньской радиостанции. Проверили — настройка точная, внакладку. По микрофону передали обращение на японском и английском языках. Затем обращение кодом Морзе на английском языке, а радист-разведчик кодом Катакана на японском языке.
Вечером 15 августа я доложил начальнику разведки: задание выполнено, связь со штабом Квантунской арии установлена, обращение Главкома передано.
Оперативный дежурный радиоузла получил распоряжение непрерывно следить за работой радиостанции японцев в Чаньчуне.
Однако ни 16-го, ни утром и днем 17 августа японцы не отвечали. Они явно тянули с ответом».
Отсутствие ответа воспринималось как невыполнение боевой задачи. Начальник разведки фронта полковник Яков Ищенко звонил по три-четыре раза в день. В эти дни майор Гончар наслушался немало резких слов.
Только 17 августа в пять часов вечера командующий Квантунской армией генерал Ямада ответил, что им отдан приказ о капитуляции и прекращении боевых действий. В этой же радиограмме он сообщил, что завтра для переговоров о капитуляции он направляет делегацию во главе с начальником штаба армии генерал-лейтенантом Хигосабуро Хата. Сообщались опознавательные знаки и номер самолета.
Приказ японским командующим был действительно отдан, но из-за потери связи он не дошел до войск. Пришлось Ямаде посылать самолеты в районы боевых действий — Муданьцзян, Яньцзы, Мули, Хайлар, Ушагоу, Яду, а также в северные части Кореи — Расин и Юки и сбрасывать листовки с приказом о капитуляции.
18 августа японская делегация была в Харбине. В этот же день на аэродром Харбина высадился советский десант. Десантники взяли под охрану важнейшие объекты — мосты, электростанции, вокзал.
«А война еще шла, — пишет в своих воспоминаниях маршал Константин Мерецков, — 19 августа из Харбина на командный пункт нашего фронта был доставлен начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Хата с группой генералов и офицеров. Он был принят Василевским и мною... Мы предъявили Хата конкретные требования, указали сборные пункты сдачи в плен, маршруты движения к ним и время. Хата согласился со всеми указаниями советского командования. Он объяснил, что приказ штаба Квантунской армии о капитуляции не удалось довести до японских войск своевременно ввиду того, что в первые дни советского наступления была прервана связь с соединениями, и японская армия потеряла сразу же управление.
...А.М.Василевский послал с Хата командующему Квантунской армией генералу Ямаде ультиматум».
А майору Роману Гончару запомнился допрос начальника разведки Квантунской армии. Он отказался от переводчика и отвечал на русском языке.
Когда его спросили об обращении Василевского к Ямаде, ответил, что получил его 15 октября. То есть в тот день, когда и передал Гончар.
«Почему долго не отвечали?» — спросил полковник Ищенко. «Сообщили императору и ждали его решения».
Вот и вся история.
19 августа японские войска начали капитуляцию. К концу августа было полностью закончено разоружение Квантунской армии и других частей, располагавшихся в Маньчжурии и в Северной Корее.
Успешно прошла операция по освобождению Южного Сахалина и Курильских островов.
Закончилась Вторая мировая война.
Сила и слабость разведки
Что означает радиосвязь для разведки? Ответ может быть один, короткий и ясный — все! Сегодня одно немыслимо без другого. И все-таки Шандор Радо, известный разведчик Второй мировой войны, назвал радиосвязь «ахиллесовой пятой разведки». И был совершенно прав.
Радиосвязь — огромная сила и великая слабость разведки.
Не нужны месяцы опасного пути. Нет необходимости изобретать мыслимые и немыслимые ухищрения, чтобы спрятать информацию. Отсутствует опасность встречи с хитрым и опытным противником.
Но выход в эфир — сигнал не только для своих. Это удар в колокол для врага. Это серена тревоги для контрразведки.
Сколько известных и неизвестных «пианистов» попали в сети пеленга. Сколькими жизнями оплачены шифрограммы агентов.
С тех пор, как первый радист коснулся ключа Морзе, чтобы передать развединформацию, оператор радиоконтрразведки одел наушники. Началось великое противостояние ученых, конструкторов, передовых технологий, мастерства «пианистов» и изобретательности «слухачей». Ныне в это соревнование втянут космос.
Спутники — шпионы, ракеты — разведчики — это они прослушивают информацию на одном континенте и сбрасывают на другом.
Сегодня с помощью прорывных космических технологий радиоразведка обогнала контрразведку. Говорят, невозможно поймать микросекундный «выстрел» суперсовременной радиостанции, посланной на спутник-шпион. Но это сегодня. А завтра? На подобный вопрос вряд ли найдется однозначный ответ. Подтверждение тому полная трагизма история войны радиоразведки и радиоконтрразведки.
Десятилетия они гоняются друг за другом, то убегая вперед, то отставая. Что называется, конкуренция не на... смерть, а на жизнь. Кто выиграл, тот и выжил, победил.
Предвоенные и военные годы Второй мировой обозначили это противостояние необычайно остро. Они заставили каждую сторону работать в страшном напряжении, бороться и искать свои «фирменные» методы и приемы, разрабатывать тактику «радиовойны», стремительно совершенствовать технику.
Война убедительно доказала: даже самые талантливые, виртуозные радисты имеют «потолок» скорости передачи текста. А что уж говорить о «середнячках». Значит, время нахождения в эфире растет, уязвимость — соответственно.
Путь был один — сократить сеансы радиосвязи. Но как?
Уже в конце войны ученые-радиоконструкторы военной разведки разработали новую быстродействующую аппаратуру. Они отказались от «старого, доброго» ключа Морзе, а значит, и от ручного принципа передачи текста.
Ключ Морзе заменили быстродействующей телеграфией. Что это такое? Информацию накапливали на носитель. В качестве носителя перепробовали многие материалы — бумажную ленту, магнитную пленку.
Неспроста к носителю предъявлялись столь жесткие и вместе с тем противоречивые требования. Тут нельзя
было ошибиться. И потому искали материал, который можно легко купить в любой стране. С другой стороны, он должен обладать достаточной прочностью. Ведь его пришлось бы использовать многократно. В то же время быстро и просто уничтожаться при возникновении опасности. Остановились на фотопленке.
Пробивали в ней отверстия цифровым текстом и пропускали пленку через датчик, вращаемый рукояткой. Скорость передачи выросла до 150 групп в минуту. Помните асов-операторов Алма-атинского радиоузла и их рекорд — 30 групп?
Радиостанции «Аргумент», «Градиент», «Стрела» действовали теперь до восьми тысяч километров, имели скорость передачи 150-200 групп. То есть сообщение в 300 групп передавалось всего за 1,5-2 минуты.
Настало время «волноваться» радиоконтрразведке. Правда, поступили они несколько иначе, чем специалисты ГРУ.
Вот как об этом рассказывает ветеран спецразведсвязи полковник в отставке Федор Парийчук:
«В разработке быстродействующих радиостанций мы опередили радиоконтрразведку КГБ. Это их крайне беспокоило.
Они обратились в Центральный комитет партии и поставили вопрос о создании комиссии для оценки развития агентурной и радиоконтрразведывательной аппаратуры.
От нашей службы в состав комиссии вошли: начальник радиосвязи В.Рябов, старший инженер Л.Иванов и я, как офицер, который курировал агентурную радиосвязь. От КГБ в комиссию вошло несколько специалистов во главе с начальником радиослужбы А.Панкратовым.
Комиссии были предоставлены все завершенные разработки радиостанций Главного разведуправления Генштаба и Комитета государственной безопасности.
Наши станции были признаны лучшими, особенно те, которые использовались для радиотрасс средней дальности (до трех тысяч километров). Для связи на дальние расстояния лучшим оказался передатчик КГБ. Хотя размеры его оказались далеко не агентурными.
В завершении этой работы была проведена игра. От Главного разведуправления я находился в Тбилиси. Со мной радиостанция «Атом». Николай Шичков с «Градиентом» уехал в Свердловск. На «Стреле» из Хабаровска и Читы работали еще двое наших радистов.
О радиоигре знали только начальники областных управлений КГБ.
Мне пришлось попеременно работать из гостиницы, из штаба военного округа. Противостояние длилось семь дней. В день по четыре сеанса. Как ни старались контрразведчики, в эфире нас не обнаружили».
Однако контрразведка не стояла на месте. С развитием ее радиосредств, принятием на вооружение панорамных приемников, новейших пеленгаторов, позволяющих в короткие сроки определить координаты излучающих средств, вновь повысились требования к быстротечности сеансов связи, а также к конспиративности нелегальных радиостанций.
Необходимо было сократить деятельность однократной передачи на порядок и тем самым повысить неуязвимость агентурных станций от средств перехвата.
Возглавил эту работу талантливый ученый Серией Горохов. Кандидатскую диссертацию он защитил за месяц до нападения фашисткой Германии на нашу страну. Во время войны Горохов стал известен как специалист по обезвреживанию неразорвавшихся бомб. Как известно, в первые месяцы войны при интенсивных налетах немецкой авиации в промышленных районах, крупных городах и селах оставалось большое количество неразорвавшихся снарядов и бомб. Молодой ученый изобрел свой, весьма эффективный способ воздействия на взрыватель. Влага и высокая температура быстро разрушали конденсатор, и он терял свойство сохранять заряд, предназначенный для взрыва. «Паровой разряжатель Горохова», названный в честь изобретателя, действовал безотказно.
В начале 1944 года Сергей Горохов возвратился к своей «исконной» профессии — радиосвязи. Главному инженеру Научно-исследовательского института по тех-
нике связи Красной Армии»Борису Асееву удалось вернуть Горохова из НКВД в институт на должность начальника лаборатории. Позже Сергей Горохов стал заместителем начальника института по науке.
В конце пятидесятых годов под его руководством были проведены фундаментальные исследования по повышению надежности и неуязвимости связи, помехоустойчивости агентурных радиостанций.
Вскоре государственные испытания прошла первая быстродействующая радиостанция «Сатурн», а потом «Земля».
«Земля» была наиболее технически совершенной радиостанцией. Здесь информация накапливалась на магнитную ленту и передавалась на радиоузел со скоростью 300 групп за несколько секунд.
Разработка радиолинии «Иркут» в шестидесятые годы позволила создать новое семейство радиостанций. Эта система была разработана в рекордно короткие сроки. Она могла поддерживать устойчивую связь на расстоянии десяти—двенадцати тысяч километров. Она сыграла свою неоценимую роль в период агрессии США во Вьетнаме. Разведчики, работавшие в тылу американских войск, передавали сообщения в Центр именно на этой аппаратуре.
Вместе с разработкой новых типов радиостанций проводилось совершенствование технических средств разведки.
Появились высокочувствительные приемные комплексы и эффективные направленные антенны, мощные радиопередатчики. Для определения оптимальных радиочастот вводилась аппаратура зондирования ионосферы.
Особая страница в истории ГРУ — разработка радиоаппаратуры для связи через искусственный спутник Земли. Среди тех, кто стоял у истоков этого направления, полковник запаса ГРУ Евгений Пронов:
«В конце второго курса в Военной академии связи мы стали совмещать учебу с работой в военно-научном обществе. Провели наблюдения за сигналами искусствен-
ного спутника Земли. За эту работку Академия наук СССР и редколлегия журнала «Радио» присудила третий приз — магнитофон «Эльфа-6».
По результатам наблюдений мы с Подлесным подготовили научную работу. В ней указали на возможности использования искусственных спутников Земли для обеспечения дальних коротковолновых радиосвязей в военных целях.
Ведь если мы услышали сигналы из Южной Америки, то значит, этот сигнал может быть ретранслирован в Москве.
К разработке проекта подключился в ту пору авторитетнейший ученый, трижды лауреат Сталинской премии, заведующий кафедрой оптико-механических приборов Ленинградского института точной механики и оптики Михаил Михайлович Русинов.
Кстати говоря, многие идеи нашей работы до сих пор не реализованы. Но важно другое — система связи, у истоков которой стояли мы, существует. И представлять без нее современную разведку вряд ли возможно».
Это действительно так. Новое направление вывело радиосвязь на совершенно иной качественный уровень. Устарел много лет нестареющий афоризм Ш.Радо. Радиосвязь перестала быть «ахиллесовой пятой» разведки.
Слабость обратилась в силу.
