2015-07-04
243
Как только укрепления Яффы были закончены, король решил идти к Сайде и восстановить ее оборонительные сооружения, которые разрушили сарацины. Он двинулся в путь в день праздника в честь святых апостолов Петра и Павла и на ночь встал лагерем со всей армией у замка Арсуф, который был надежно укреплен. В тот же вечер он созвал своих приближенных и сказал, что, если они согласны, он хочет отбить у сарацин город Наблус, известный в Святом Писании как Самария.[19]
Храмовники, госпитальеры и бароны заморских земель ответили, что считают попытку взять этот город хорошим замыслом; но, кроме того, они также думают, что лично король не должен принимать в этом участия, потому что, если с ним что-то случится, вес эти земли будут потеряны. Король сказал, что если он не пойдет, то и им не позволит. Совещание так ничем и не кончилось, потому что сеньоры были не согласны с намерением короля сопровождать их.
Через несколько дней пути мы прибыли к пескам у Акры, где король и его армия встали лагерем. Пока мы там стояли, повидаться со мной явилась большая группа людей из Великой Армении. Выплатив большую сумму в виде дани сарацинам, которые вели их, армяне намеревались отправиться в паломничество к Иерусалиму. Через переводчика, который знал и их язык, и наш, они попросили меня показать им святого короля. Придя к нему, я увидел, что он сидит в шатре, прислонившись к центральному шесту. Сидел он на голом песке, не имея под собой даже подобия ковра. «Сир, – сказал я, – тут снаружи большая группа людей из Великой Армении, идущих в Иерусалим. Они просили меня показать им нашего праведного короля, но пока еще у меня нет желания прикладываться к вашим нетленным костям». Король расхохотался и приказал привести их сюда, что я и сделал. Увидев короля, они вознесли ему хвалу перед Богом; король же благословил их.
Следующую ночь армия провела в том месте, где течет очень хорошая вода; местные жители поливают ею растение, из которого делают сахар. Когда мы были там, один из моих рыцарей пришел ко мне и сказал: «Мессир, я нашел для вас куда лучшее жилье, чем то, в котором вы были вчера». Другой рыцарь, который выбирал место моей предыдущей стоянки, в ярости накинулся на него, крича: «Очень грубо с твоей стороны так говорить о том, что я делал». В результате рыцарь, выбиравший место вчера, набросился на того, кто предложил место получше, и схватил его за волосы. Я, в свою очередь, подскочил к нему и ударил кулаком между лопаток, чтобы он выпустил соперника. «Вон отсюда, и быстро, – сказал я, – потому что, да поможет мне Бог, ты никогда больше не будешь среди моих людей».
Этот рыцарь ушел с очень грустным и опечаленным видом, но скоро вернулся в обществе Жиля ле Брюна, коннетабля Франции, который, увидев, как рыцарь искренне огорчен своим дурацким поступком, со всей серьезностью попросил меня взять его обратно. Я ответил, что не могу вернуть его, пока легат не освободит меня от моей клятвы. После этого они пошли к легату и рассказали, что случилось.
Он ответил, что у него нет власти освободить меня, потому что рыцарь заслужил наказание и моя клятва имела под собой основание. Я рассказываю вам об этом случае, потому что вы без всякого основания можете отказаться от любой клятвы. Как сказал мудрец: «Тот, кто слишком легко клянется, столь же легко нарушает свои клятвы».
На следующий лень король встал лагерем перед городком Сур, который в Библии называется Тир. Здесь Людовик IX созвал всех командиров армии и спросил, правильно ли будет ему взять город Баниас (Кесарию) перед тем, как идти на Сайду. Все мы подумали, что это хороший план короля – послать туда его воинов, но никто не счел правильным личное участие Людовика IX, и с большим трудом он все же позволил себя уговорить отказаться от этой идеи. Наконец, король решил, что в Баниас пойдет граф д'О вместе с Филиппом де Монфором, Жилем ле Брюном, коннетаблем Франции, мажордомом короля Пьером, гроссмейстером храмовников (с членами его ордена) и магистром госпитальеров.
Когда спустилась ночь, мы вооружились и незадолго до рассвета появились на равнине перед городом, который сейчас известен как Баниас, а в древности назывался Кесария Филиппа. В этом городе протекает источник Иор, а по пригородной долине протекает еще один очень красивый источник Дан. И когда два этих источника сливаются, они становятся рекой Иорданом, в водах которой был крещен наш Господь.
По соглашению между храмовниками, графом д'О, госпитальерами и присутствующими сеньорами этой земли, было решено, что отряд короля – в котором я числился, потому что король взял себе на службу сорок рыцарей, которые были при мне, – должен занять позицию между замком и городом, при поддержке сил достойного рыцаря Жоффруаде Саржине. Сеньоры, в свою очередь, войдут в город слева, госпитальеры справа, а храмовники поскачут прямо по дороге, по которой мы пришли, чтобы по ней же и войти в город.
Мы ехали верхом, пока не оказались вплотную к Баниасу – но лишь для того, чтобы убедиться: сарацины, засевшие на стенах города, обратили в бегство воинов короля и изгнали их из города. Как только я узнал об этом, то подъехал к тем, кто командовал войсками графа д'О, и сказал им: «Господа, прежде чем вы доберетесь до места, где вам приказано быть, между замком и городом, сарацины перебьют всех, кто уже ворвался в Баниас». Попасть туда – это очень опасное дело, потому что путь, по которому нам предстоит пройти, полон препятствий. Там три двойные линии сухих стен, которые мы должны преодолеть, а склон так крут, что лошади могут не удержаться, а пологие склоны другого холма заполнены конными турками.
Пока я говорил с графом д'О и его рыцарями, я увидел, что наши пешие воины проломили стены. Как только я это заметил, я сказал собеседникам, что отряд короля получил приказ взять то место, которое удерживали сарацины, и я должен действовать в соответствии с приказом. Как только я и два моих рыцаря двинулись к тем, кто преодолевал стены, я увидел сержанта, упавший конь которого придавил его, когда всадник пытался преодолеть стену. Спешившись, я взял своего коня под уздцы. И в это мгновение по Божьему велению турки, стоило им увидеть, как мы подходим, тут же оставили позицию, которую нам предстояло занять. От нее крутой каменистый склон вел прямо в город.
Как только мы добрались до места, оставленного турками, сарацины в Баниасе уклонились от боя, и, не оказывая сопротивления, оставили город нашим людям. Когда я был на вершине холма, гроссмейстер храмовников, услышав, что я в опасности, стал подниматься ко мне по склону. Одновременно германцы из отряда графа д'О тоже двинулись вслед за мной. Увидев, что турецкая кавалерия на полном скаку мчится к замку, они кинулись в погоню за турками. «Мессиры, – закричал я, – вы действуете неправильно! Мы на той позиции, которую нам было сказано занять, а вы нарушаете приказ».
Замок, который стоял над городом, назывался Субейба. Он возвышался над горами Ливана, а ведущие к нему склоны были усеяны каменными глыбами, огромными как сундуки. Когда германцы поняли, что погоня ничего не даст, они повернули обратно. Сарацины, увидев, что враг поворачивает, атаковали германцев в пешем строю, сбрасывая на них огромные камни с вершин скал и подрезая конскую упряжь.
Сержанты, которые были при нас, видя урон, причиненный германцам, начали терять присутствие духа. Поэтому я сказал им, что если они отступят, то навсегда будут выгнаны с королевской службы. «Мессир, – сказали они, – мы в неравном положении, потому что вы на коне и легко можете ускакать, а мы пешие, и сарацины перебьют нас». – «Что до этого, – сказал я, – клянусь вам, что никогда не отступлю, а спешусь и останусь с вами». Я спрыгнул с коня и приказал отвести его к храмовникам, которые располагались сзади нас на расстоянии полета стрелы.
Когда германцы отступали, короткая тяжелая стрела (из арбалета. – Ред.), выпущенная сарацинами, поразила одного из моих рыцарей, Жана де Буси, в горло, и он мертвым рухнул к моим ногам. Его дядя, Гуго д'Эко, который вел себя очень мужественно на Святой земле, сказал мне: «Помогите нам, мессир, спустить моего племянника вниз по склону». – «Любой, кто поможет вам, заслуживает худшей судьбы, – сказал я, – потому что вы поднялись сюда без моего приказа, и коль скоро вас постигло несчастье, вы заслужили его. Сами тащите тело вниз, потому что я не сдвинусь с места, куда был послан».
Как только Жан де Валансьен услышал об опасности, в которой мы оказались, он поднялся к Оливье де Терму и другим рыцарям из Лангедока. «Мессиры, – сказал он им, – я прошу и приказываю вам от имени короля помочь мне спасти сенешаля». Пока он говорил о своей озабоченности, Гийом де Бомон подошел к нему и сказал: «Вы напрасно беспокоитесь. Сенешаль мертв». – «Меня не волнует, жив он или мертв, – ответил мессир Жан. – Я должен доставить королю известие о нем». Снявшись с места, он поскакал туда, где мы находились на горе. Приблизившись, он крикнул, чтобы я подошел и поговорил с ним, что я и сделал.
Оливье де Терм указал, что мы находимся в очень опасном положении. Если мы попытаемся спуститься потому пути, по которому поднимались, мы не сможем его преодолеть без больших потерь, потому что склон крутой и скользкий, и сарацины будут поражать нас сверху. «Но если вы послушаете меня, – добавил он, – я помогу вам уйти без потерь». Я попросил его объяснить, каких действий он ждет от нас, а я уж позабочусь, чтобы все было сделано, как надо.
«Я расскажу вам, – сказал де Терм, – как мы сможем уйти. Мы спустимся прямо по этому склону, как если бы собирались идти к Дамаску. Сарацины, которых вы видите наверху, подумают, что мы готовы атаковать их с тыла. Как только мы окажемся на равнине, то пришпорим коней и обогнем город. Прежде чем они успеют перехватить нас, мы перейдем речку и, кроме того, нанесем сарацинам большой урон, потому что подожжем обмолоченное зерно, лежащее на полях».
Мы последовали его указаниям. Он заставил нас взять несколько пустых тростниковых стеблей, из которых делают флейты, наполнить их тлеющими углями и засунуть в груды зерна. Таким образом, благодаря мудрым советам Оливье де Терма, мы с Божьей помощью оказались в безопасности. Тем не менее должен сказать вам, что когда мы вернулись в лагерь, где располагались наши люди, то увидели, что все они уже сняли доспехи; никто и не подумал о нас.
На следующий день мы вернулись в Сайду, где находился король. Мы увидели, что он лично организовывал похороны всех тех христиан, которых сарацины убили, когда разрушали город. Он сам нес останки дурно пахнущих трупов во рвы, где их погребали; и король не зажимал носа, как это делали многие. Он послал за рабочими во все концы и начал заново укреплять город высокими стенами и башнями. Вернувшись в лагерь, мы увидели, что король сам наблюдал за благоустройством тех мест, где предстояло стоять нашим шатрам и палаткам. Король отвел мне место рядом с графом д'О, ибо знал, что этому молодому рыцарю нравится мое общество.
Должен рассказать вам о некоторых забавных проделках графа д'О. У меня было нечто вроде дома, в котором я ел вместе с моими рыцарями. Рассаживались мы так, чтобы падал свет из дверей, которые, так уж получилось, выходили на жилище графа д'О. Граф, который был весьма изобретателен, построил миниатюрную катапульту, с помощью которой кидал камни в мою палатку. Видя, как мы рассаживались к трапезе, он рассчитывал свою машину так, чтобы она добивала камнями до нашего стола, и открывал стрельбу, разбивая наши тарелки и стаканы. Как-то мне довелось купить кур и каплунов, а кто-то подарил графу медведя. Он позволил зверю залезть в мой курятник, где он придушил дюжину кур прежде, чем его выгнали. Женщина, которая присматривала за моими курами, колотила медведя прялкой.
Пока король укреплял Сайду, в лагерь прибыли какие-то купцы и рассказали, как король татар взял Багдад и захватил в плен религиозного главу сарацин, который правил городом и носил титул халифа Багдада. (Здесь Жуанвиль напутал с датами. Багдад был взят войсками внука Чингисхана Хулагу в 1258 году. Сдавшегося халифа аль-Мустасима монголы убили (без пролития крови – завернув в кошму и затоптав насмерть.) Хулагу стал основателем династии Хулагуидов и самостоятельного государства, соперничавшего с Золотой Ордой и другими. – Ред.) Они поведали нам, как происходило взятие города и его правителя, и выглядело это так: осадив Багдад, король татар (Хулагу. – Ред.) послал к халифу сказать, что очень хотел бы организовать брак между их детьми. Советники халифа посоветовали ему согласиться на это предложение. Затем король татар потребовал от халифа прислать к нему не менее сорока членов его совета, чтобы они подкрепили клятвой этот брак, что халиф и сделал. После этого король (Хулагу. – Ред.) попросил его прислать еще сорок человек из числа самых богатых и уважаемых горожан. Халиф сделал и это тоже. Король в третий раз потребовал от халифа еще сорок человек из числа лучших приближенных, и снова халиф подчинился. Теперь, когда все лучшие люди города оказались в его власти, король прикинул, что несчастные горожане, лишившиеся лидеров, не смогут обороняться. Посему он приказал отрубить головы шестерым наиболее значительным пленникам, повел свои войска на штурм Багдада, захватив и город, и его халифа.
Чтобы скрыть свое предательство и возложить вину за потерю города на халифа, король татар приказал посадить его в железную клетку, в которой халифа почти не кормили, лишь поддерживая в нем жизнь. Король спрашивал его, не голоден ли он, и халиф отвечал, что хочет есть, чему не стоило удивляться. Король взял большое золотое блюдо с украшениями и драгоценными камнями, поставил его перед своим пленником и спросил его: «Ты узнаешь эти драгоценности?» Тот ответил: «Да, они мои». Король татар спросил, много ли он за них заплатил, и халиф ответил, что так и есть. На что король сказал: «Поскольку ты их так высоко ценишь, бери из драгоценностей, которые видишь перед собой, сколько хочешь и ешь их». Халиф ответил, что не может этого сделать, потому что они – не еда, которой можно питаться. И король сказал ему: «Теперь ты видишь, что значит для тебя оборона, потому что, если бы ты роздал свои сокровища – от которых сейчас тебе нет никакого толка – своим воинам, ты мог бы успешно противостоять нам, а теперь, в час твоей величайшей нужды, они тебе ни к чему».
Как-то ранним утром, когда король Людовик IX укреплял Сайду, я пошел повидаться с ним и застал его на мессе. Он собирался отправиться на верховую прогулку и попросил меня подождать. Так я и сделал. Минуя поле, мы проехали перед небольшой церковью и увидели внутри священника, отправлявшего мессу. Король рассказал, что эта церковь была возведена в память о чуде, явленном Господом нашим, когда Он изгнал дьявола из тела дочери вдовы. Он сказал мне, что, если я не против, хотел бы остаться и послушать мессу, которую священник только начал. Я ответил ему, что, по-моему, это хорошее дело.
Когда нам пришло время получать pax, таблетку с изображением креста, я заметил, что клирик, который помогал во время службы, был высок, смугл, худ и волосат. Я испугался, что он может быть одним из этих зловещих асасинов и, подойдя к королю, способен убить его. Поэтому, встав, я перехватил таблетку и сам преподнес ее королю.
По окончании мессы мы снова оседлали коней и через поля направились к легату. Король подъехал к нему и, подозвав меня, сказал папскому посланцу: «Я должен вам пожаловаться на моего сенешаля, который поднес мне таблетку, не дав это сделать бедному клирику». Я объяснил легату причину, по которой так поступил, и он сказал, что действовал я правильно. «А вот и нет!» – возразил король. Между ними начался горячий спор; я же, со своей стороны, хранил молчание. Я рассказал вам эту историю, чтобы показать великую смиренность короля.
Что же до чуда, которое Господь сотворил с дочерью вдовы, оно упоминается в Евангелии, где говорится, что в это время Господь наш был в Тире и Сидоне. Ибо в те дни город, который я называю Сур, был известен как Тир, а город, о котором я говорю в этой книге как о Сайде, назывался Сидоном.
Пока король был занят укреплением Сайды, к нему прибыли послы от вельмож из самой глубины Греции, которые представляли великих Комнинов, властителей Трапезунда (совр. Трабзон). Они одарили короля различными драгоценностями и, кроме того, преподнесли несколько луков из кизилового дерева. Стрелы к этим лукам были очень острыми и тщательно выделанными.
Эти послы попросили короля прислать одну из молодых незамужних дам его двора, чтобы выдать ее замуж за их властителя. Людовик IX ответил, что не взял с собой за море ни одной из таких женщин. Тем не менее он посоветовал послам отправляться в Константинополь и попросить императора, его кузена, предоставить им будущую жену для их владыки, даму, которая была бы в родственных отношениях и с императором (Латинской империи. – Ред.), и с Людовиком IX. Король дал им такой совет, чтобы император Константинополя мог заключить союз с этим достойным и богатым властителем против нынешнего императора Греции (императора Никейской империи, вскоре, в 1261 году, освободившего Константинополь. – Ред.).
Королева, которая наконец оправилась от родов, давших жизнь принцессе Бланш в Яффе, прибыла морем в Сайду. Как только я услышал о появлении королевы, то поднялся со своего места рядом с королем и вышел встретить ее, чтобы проводить в замок. Когда я вернулся к королю, которого нашел в часовне, он спросил меня, все ли в порядке с его женой и ребенком. После моего рассказа он заметил: «Когда ты встал и оставил меня, я понял, что ты отправился встретить королеву, и поэтому попросил отложить проповедь до твоего возвращения». Я рассказываю вам это потому, что за все пять лет, которые я провел рядом с королем, он никогда не упоминал о своей жене и ребенке ни при мне, ни, насколько я знаю, при ком-то еще. По моему мнению, это не очень хорошо и правильно для человека, разъединенного со своей семьей.
В День Всех Святых я пригласил в свое жилище, расположенное у моря, всех командиров из лагеря. Когда мы сидели за обедом, на судне прибыл бедный рыцарь с женой и их четырьмя детьми. Я принял их у себя и угостил обедом. Когда мы покончили с ним, я созвал всех своих именитых гостей и сказал им: «Давайте сделаем доброе дело и освободим этого бедного человека от забот о своих детях. Пусть каждый из вас возьмет под свое попечение одного из них, и я тоже возьму одного ребенка». Все согласились и заспорили только о том, кто кого возьмет. Видя это, бедный рыцарь и его жена заплакали от радости.
Когда после обеда с королем вернулся граф д'О, он остановился и увел отобранного мной ребенка, которому было примерно двенадцать лет. Этот парень так истово и преданно служил графу, что после нашего возвращения во Францию хозяин организовал его брак и посвятил его в рыцари. Каждый раз, когда мне доводилось бывать в обществе графа, этот рыцарь почти не отходил от меня и постоянно повторял: «Пусть Господь вознаградит вас, мессир! Всей честью, которая выпала на мою долю, я обязан вам». Что же до его трех братьев, я не знаю, что стало с ними.
Я попросил короля отпустить меня в паломничество к Богоматери Тортозской. Ее усыпальница была глубоко почитаема пилигримами, потому что там был первый храм, воздвигнутый на земле в честь Матери Божьей. И здесь Она совершила много великих чудес, пример которых я здесь приведу. Один человек совершенно потерял рассудок, и им владел дьявол. Когда его друзья, которые привели его в это святое место, молили Богоматерь вернуть ему здоровье, враг рода человеческого, угнездившийся в его теле, кричал им: «Нет тут Богоматери! Она в Египте помогает королю Франции и христианам. В этот день они высаживаются на берег, чтобы пешими сразиться с конным воинством язычников!» Эта история записана, и документ был доставлен легату, который сам рассказывал мне о ней. Могу заверить вас, что Богоматерь в самом деле помогла нам в тот день и дальше помогала бы нам, если, как я рассказывал вам, мы бы не разгневали Ее и Ее Сына.
Король отпустил меня в Тортозу и, как ему подсказали советники, попросил меня купить для него пятьдесят кусков камлота разных цветов, чтобы одарить францисканцев, когда мы вернемся во Францию. Я приободрился, потому что просьба короля дала понять, что мы еще недолго будем оставаться за морем.
Когда мы прибыли в Триполи, мои рыцари попросили объяснить, что я собираюсь делать с этими отрезами камлота. «Может быть, – сказал я, – я украл их, чтобы выгодно продать». Принц Триполийский – да благословит его Господь! – принял нас со всем почетом и оказал нам все почести, которые только мог. Он одарил бы и меня, и моих рыцарей ценными подарками, если бы мы согласились их принять. Но мы отказались брать их, кроме нескольких реликвий, которые я преподнес королю вместе с камлотом, который я купил для него.
Также я передал четыре куска камлота ее величеству королеве. Рыцарь, который преподносил их, завернул камлот в белую льняную ткань. Королева, увидев, как он входит в ее покои, встала перед ним на колени, а он, в свою очередь, преклонил колени перед ней. И королева сказала ему: «Встаньте, мой благородный рыцарь, не подобает вам преклонять колени, когда вы несете реликвии». – «Мадам, – ответил рыцарь, – это не реликвии, а куски камлота, которые вам шлет мой сир». Услышав это, королева и ее дамы начали смеяться. «Скажите вашему сиру, что я желаю всех бед на его голову, – сказала королева моему рыцарю, – потому что он заставил меня встать на колени перед его камлотом».
Во время пребывания короля в Сайде кто-то принес ему камень, который расслоился на пластинки. Это был самый удивительный камень в мире, потому что между двумя пластинками было изображение морской рыбы. Она вся сплошь была каменной, но у нее все было на месте – форма, глаза, кости, расцветка, – так что она выглядела как живая. Король дал мне один из этих камней. Внутри я нашел линя; он был коричневого цвета, но со всеми подробностями, которые вы предполагали бы найти у линя.
Будучи в Сайде, король получил известие о смерти своей матери.[20] От скорби он впал в такую прострацию, что два дня никто не мог заговорить с ним. Затем он прислал за мной одного из слуг. Когда я предстал перед Людовиком IX, он в одиночестве сидел в своей комнате и, едва только увидев меня, простер ко мне руки и сказал: «Ах, сенешаль, я потерял мать!» – «Сир, – сказал я, – это не удивляет меня, потому что она должна была умереть. Но я удивлен, что вы, мудрый человек, так скорбите из-за этого. Ведь, как вы знаете, один мудрый философ сказал, что, какую бы печаль человек ни испытывал в сердце своем, на лице его ничто не должно отражаться, потому что, показывая свою скорбь, он радует своих врагов и огорчает друзей». За морем король провел много торжественных служб в честь королевы-матери и отослал во Францию целый короб писем ко всем церквам с просьбой молиться за ее душу.
Мадам Мари де Вертю, очень добрая и благочестивая женщина, пришла сказать мне, что королева погружена в печаль, и попросила меня прийти к ней и успокоить. Явившись к ней, я застал королеву в слезах. «Женщина, – сказал я ей, – которая так ненавидела вас, мертва, а вы так печалитесь». Она ответила, что льет слезы не по королеве Бланке, а из-за той скорби, которую испытывает король, узнав о ее кончине, а также потому, что ее дочь – потом она стала королевой На-варрской – осталась на попечении одного мужчины.
Королева Бланш (Бланка) относилась к королеве Маргарите настолько нетерпимо, что даже не позволяла своему сыну находиться в обществе своей жены, пока вечером он не отправлялся спать с ней. Дворец, в котором молодой король и его жена больше всего любили находиться, стоял в Пон-туазе, потому что в нем покои короля находились на верхнем этаже, а королевы – под ними. Им приходилось встречаться и разговаривать на спиральной лестнице, которая вела от одной комнаты к другой. И как только швейцарцы видели, что приближается королева Бланка, они стучали в дверь древками своих алебард, и королю приходилось быстро бежать в свою комнату, чтобы мать застала его там. Постельничий королевы Маргариты делал то же самое, когда королева Бланка являлась к своей невестке, чтобы она могла застать молодую королеву в одиночестве.
Однажды король находился рядом со своей женой, когда ей угрожала большая опасность и она могла умереть после родов. Королева Бланка вошла в ее комнату и, взяв короля за руку, сказала ему: «Уходи. От тебя тут нет никакой пользы». Королева Маргарита, увидев, что королева-мать уводит короля, закричала: «Увы мне! Буду ли я жить или умру, вы не даете мне увидеться с моим мужем!» Она потеряла сознание, и все решили, что королева умерла. Король, считая, что его жена умирает, вернулся к ней, и с большим трудом ее удалось вернуть к жизни.
