Великий отказ

Среди проектов, направленных на преодоление современного глобального кризиса, немало утопических предложений. Эти предложения не похожи друг на друга, но все их многообразие странным образом объединяет одна идея, мимо которой не прошел ни один автор подобных проектов, — это идея Великого Отказа, или Жертвоприношения.

Когда наши далекие предки, только-только начинавшие выхо­дить из состояния дикости, сталкивались с какой-либо серьезной проблемой, они обращались с молением о помощи к великим богам или к злым демонам. И за избавление от беды обещали принести искупительную жертву. Жертвовать приходилось чем-то ценным, часто человеческой жизнью. В «Илиаде» Гомера повествуется о том, как главнокомандующий греческой военной экспедиции к стенам Трои царь Агамемнон приносит в жертву свою дочь Ифигению, чтобы боги ниспослали его кораблям попутный ветер. В

«Библии» рассказывается об одном из судей Израилевых, Иеффае, который по обету перед Богом приносит на всесожжение соб­ственную дочь.

Справедливости ради следует отметить, что эта идеология От­каза, являющаяся неотъемлемой чертой мифологического мыш­ления, находит некоторое соответствие в теории самоорганизу­ющихся систем. Исходя из этой теории, российский философ А.П. Назаретян отмечает, что процесс эволюции человечества можно в определенном смысле рассматривать как прогрессирую­щее удаление от первоначального «естественного» состояния и движение к «искусственному» миру, контролируемому самим че­ловеком [24]. В результате перестраиваемая и создаваемая заново среда обитания человека во всех ее измерениях — техническом, бытовом, духовном — все меньше напоминает собственное исход­ное состояние, утрачивая одну за другой характерные для него особенности. Недавно профессор Б.И. Кудрин показал, что технос­фера — искусственно сконструированная часть среды обитания человека — развивается по тем же самым закономерностям, что и сама биосфера [14].

Эта древняя, как мир, логика Великого Отказа прослеживается едва ли не во всех современных антикризисных концепциях. Их просвещенные авторы ради спасения человечества тоже предлага­ют пойти на немалые жертвы. Диапазон этих возможных жертв весьма широк:

• избыточная часть народонаселения Земли;

• неуемное материальное потребительство;

• современная демократия;

• живая природа, которую можно заменить искусственной сре­дой обитания;

• планета Земля, которую можно покинуть, перебравшись в космос;

• человеческая свобода, которую можно заменить строгим со­блюдением требований Мирового Разума;

• рациональность, отказ от которой означает подчинение «кос­мическим энергиям Сверхсознания»;

• человеческая индивидуальность;

• активная роль человека в мире;

• собственная биологическая природа человека;

• сама эволюция.

Рассмотрим конкретные примеры таких концепций. Начиная с 1968 г. по решению Всемирного совета церквей проводились ис­следования значения последствий научно-технического и общест­венного развития для будущего человечества. В 1974 г. были подведены итоги этой работы, которая привела экуменистов к модели самоподдерживающегося, или устойчивого {sustainable), общест­ва. Эта модель стала первой альтернативой американскому «обще­ству потребления», перенеся центр тяжести с качества жизни на условия выживания людей перед опасностями экологической, военной и других ситуаций.

Аналогичную работу проводили также ученые. В 1966 г. извест­ный американский экономист К. Болдуинг писал, что, живя на «космическом корабле» Земля с ограниченными запасами ресур­сов, экипаж не сможет сохранить неограниченные тенденции роста производства, потребления и увеличения количества самих пасса­жиров. Одновременно другой экономист и участник экуменичес­ких дебатов, Г. Дали, сформулировал «теорему невозможности». Смысл этой теоремы состоит в следующем: чтобы поддерживать 6% населения планеты на уровне потребления, характерном для США, требуется 1/3 ежегодного производства ресурсов Земли. Следовательно, оставшиеся 2/3 ресурсов способны обеспечить американский уровень лишь для 12% всех остальных жителей Земли. Прочим 82% не останется вообще ничего. Если же поста­вить задачу приблизить весь мир в целом к уровню США, то для этого потребуется увеличить добычу природных богатств в 7 раз, что совершенно нереально [31].

В 1987 г. был опубликован доклад Комиссии ООН по окружаю­щей среде под председательством К. Брундтланд. В этом докладе были сформулированы принципы, ставшие основными для кон­цепции устойчивого развития: «Человечество способно сделать развитие устойчивым, чтобы оно удовлетворяло нужды настояще­го, не подвергая риску способность будущих поколений удовле­творять свои потребности». Развивая эту концепцию, конферен­ция ООН, состоявшаяся в 1992 г. в Рио-де-Жанейро, приняла пакет из 26 программ, направленных на проведение ее в жизнь [28].

Выполнение этих рекомендаций в большинстве стран мира нельзя признать удовлетворительным. Совет Римского клуба оце­нил концепцию устойчивого развития как утопию.

С годами становится все более ясно, что основной смысл этой концепции сводится к стратегии выживания благополучного «зо­лотого миллиарда», населяющего развитые страны. Сторонники

этой стратегии ставят задачу значительно сократить в течение XXI в. численность народонаселения Земли. При этом называют разные цифры — в 10, в 100 раз и более. Решить эту задачу предполагают главным образом за счет менее развитых стран. Не лишены поэто­му основания те оценки, которые критики дают этой концепции, называя ее «зеленым фашизмом».

Трудности, с которыми сталкиваются попытки провести в жизнь стратегию устойчивого развития, послужили фоном для разработки различных вариантов биоцентристских концепций. Одна из основополагающих идей этих концепций — осуждение антропоцентристских склонностей в распределении прав между разными формами жизни. Л. Тиле, например, полагает, что при­знавать за котятами больше прав, чем за тараканами, значит ори­ентироваться на человеческий тип опыта, а Д. Эренфельд утверж­дает, что нашим долгом является невмешательство в неконтроли­руемое размножение всех видов, включая опасные вирусы. Край­нюю позицию занимает Д. Фореман, который отзывается о человеческом виде как о раковой опухоли природы [31].

К числу наиболее популярных направлений философии эколо­гии относится глубинная экология. Один из лидеров этого движе­ния, А. Нейсе, отрицает целесообразность управляющих воздейст­вий человека на окружающую природу, так как видит в этом идею превосходства человека как посредника между Творцом и творе­нием. Процветание человеческой и нечеловеческой жизни облада­ет, по его мнению, одинаковой самоценностью, а потому люди не имеют права уменьшать богатство и разнообразие жизни. Чтобы добиться этих целей, необходимо существенно сократить числен­ность человеческой популяции, по оценкам Нейсса, примерно до 100 млн. человек, т.е. в 60 раз.

С программой глубинной экологии несовместим также эконо­мический рост, необходимы сущностная переориентация всей че­ловеческой цивилизации, радикальный сдвиг базисных отноше­ний в индустриальном обществе, основанный на смене домини­рующей ценностной парадигмы. Развивая идеи «Этики» Спинозы о последовательной трансформации узколичностного Эго во все­объемлющую структуру Я, включающего все человеческие суще­ства, Нейсе предлагает сделать следующий шаг в направлении самоидентификации людей со всеми прочими формами живого.

Этот подход определяет также выбор соответствующих крите­риев оценки прогрессивности техники и степени развитости. Нейсе, в частности, объявляет несостоятельными традиционные

критерии, согласно которым более высокая техника соответствует передовым достижениям науки, поскольку при этом якобы обес­ценивается жизнеспособность других культур. Близкие идеи раз­вивают представители «зеленой экономики» Т. Шумахер, К. Боулдинг и др., которые предлагают сместить акценты оценки качества жизни с материального благосостояния на духовную самореализа­цию.

Чтобы реализовать программу, подобную «глубинной эколо­гии», необходимо перестроить базисные экономические и техно­логические структуры, социальное устройство общества. Предсто­ит сущностная переориентация человеческой цивилизации с тем, чтобы в идеологической оценке качества жизни примат получило ощущение ценности самой природы, а не стремление ко все более высоким потребительским стандартам. Экософия приобретает, таким образом, черты самоидентификации человека в направле­нии его отождествления со всеми формами жизни. Философию, соответствующую этому направлению общественной мысли, можно назвать биоцентристской.

Другая разновидность экологической философии — социоцентризм. Представитель этого течения К. Льюис отмечает, что провозглашаемая традицией власть человека над природой на деле есть не что иное, как власть над другими с природой в качестве ее инструмента. Чтобы покончить с таким положением, социоцентристы обращаются к идеям основоположников социального анар­хизма — М. Бакунина и П. Кропоткина. Сходные проекты общест­венного переустройства выдвигают и сторонники глубинной эко­логии. Ключевой термин подобных предложений — местное сооб­щество, размер которого достаточно невелик, чтобы обеспечить знакомство всех его членов друг с другом. Такой принцип социаль­ной организации жизни общества обеспечит, по их мнению, ряд принципиально важных преимуществ: прямую форму демокра­тии, мягкий вариант экологии, незначительные различия в дохо­дах, местный колорит в культуре и развлечениях, экономическую самодостаточность и др.

А как обстоит дело с преодолением потребительского сознания и отказом от Прометеевской культуры с ее технологическим мифом о возможности заменить естественную среду обитания ис­кусственно сконструированным эрзацем? Здесь возможны две точки зрения. Одна из них принадлежит защитникам западной цивилизации, которая в значительной мере утратила импульс к духовным реформациям. Такой подход характерен, например, для

монографии Пола Кеннеди «Вступая в XXI век», превосходной во всех прочих отношениях. В своем весьма обстоятельном исследовании возможных путей выхода из глобального кризиса духовные (факторы он обходит практически полным молчанием [58].

Согласно другой точке зрения, когда в XXI в. дальнейший рост благосостояния в материальном выражении станет невозможным, человека останется только одна перспектива — духовного роста. «Экология завтрашнего дня, — пишет по этому поводу русский философ Г.С. Померанц, — это проблема духовного поля, в кото­ром перегорят искушение сладкой жизни на Западе и верность букве предания там, где она сильна... Сила этого поля должна быть не меньше, чем та, что преобразила Римскую империю». (Заметим в скобках: но не спасла ее от крушения.) Истоки этого духовного прорыва Померанц видит в обращении к мистике восточного типа. Но что заставит народы и этносы, населяющие Землю и имеющие собственные традиции, разную ментальность и разные духовные корни, отказаться от своей исторической сущности и слиться в этом едином общечеловеческом порыве к заветному светлому бу­дущему, не знают ни Померанц, ни другие авторы, ищущие спасе­ния человечества на путях духовности [27].

К тому же сам феномен духовности относится к нечетким по­нятиям, ему трудно дать однозначное определение [26]. Можно вслед за отцом Александром Менем признать, что духовность — это «прорыв человеческого духа к вечности, к непреходящим цен­ностям». Можно, следуя К. Хюбнеру, согласиться, что бунтующий против науки и техники современный пессимист испытывает тоску по божественному смыслу и стремится вернуться к мифу как к определенному способу опыта реальности. Но можно вместе с В. Франклом и Й. Хейзингой признать духовность главной консти­туирующей особенностью человека и вытекающую отсюда прин­ципиальную невозможность гармонии, равновесия между духов­ными и материальными потенциями [48, 54]. Суждение о том, что духовный прорыв сможет когда-либо заменить какую-то часть ба­зовых материальных потребностей, — это такой же миф, как и проекты отказа от научно-технического прогресса или доброволь­ного сокращения популяции людей в десятки или сотни раз.

В некоторых сценариях будущего говорится не о примате ду­ховности, а о трансформации сознания. Основной тезис этих сце­нариев состоит в том, что в XXI в. эволюция сознания должна опережать эволюцию общества. Причем не сознания элиты, а ин­дивидуального сознания всех людей. Один из таких проектов —

это парадигма «ментального дома», сформулированная X. Аргуэльесом в его книге «Фактор Майя, или внетехнологический путь развития» [19].Обращаясь к наследию культуры древних майя, китайской и индийской философии, Аргуэльес утверждает, что человек, обладая энергоинформационным каркасом, развивается по восходящей линии только при условии синфазности с эволю­ционными процессами во Вселенной. Чтобы достичь этого состо­яния, необходимо перейти от обычной рационалистической прак­тики к развитию сверхсознания, которое обеспечит резонансное взаимодействие с космическими полями. В результате возникает новое, децентрализованное, медиархическое общество.

Обобщая весь спектр рассмотренных утопических идей преодо­ления глобального кризиса и перехода к устойчивому развитию, нетрудно заметить ряд общих для них черт. Во-первых, это опора главным образом на специально сконструированную этическую систему как главный инструмент преобразований. Во-вторых, почти демонстративное нежелание (или неумение?) принять во внимание существующие национальные традиции, исторический опыт, реальные социально-экономические и политические струк­туры и т.д. В-третьих, концентрация усилий главным образом во­круг одной только глобальной экологической проблемы и стрем­ление задвинуть в тень все прочие аспекты современного много­мерного системного кризиса. В-четвертых, удивительный универ­сализм предлагаемых рецептов решения проблем, пригодных, по мнению авторов, к использованию в любых странах и во всех реги­онах, без учета начальных условий и конкретных обстоятельств. И наконец, в-пятых, это полное отсутствие сравнительного анализа альтернативных вариантов решения тех же проблем и той цены, которую человечеству пришлось бы заплатить за попытки провес­ти в жизнь предлагаемые проекты. Очевидно, налицо полный «джентльменский набор» характерных признаков утопического мышления.

И еще одна общая черта всех подобных проектов перехода к устойчивому будущему: они носят исключительно нормативный характер. Их авторы знают, что должно быть сделано, но теряются в поисках ответа на вопрос, каким образом можно достигнуть дек­ларируемых ими целей.

После работ А. Бергсона и М. Шелера в науке утвердилось представление о человеке как о Homofaber, т.е. разумном существе, использующем орудия для изменения среды своего обитания. В этом суть человеческой деятельности. Другое дело, что эта дея-

тельность не должна быть губительной для природы. Но условия сохранения природы вполне конкретны, а возможности креатив­ной деятельности человека безграничны. Призывать к отказу от них — значит не верить в самого человека.

Хочется задать уважаемым защитникам биоты и окружающей среды несколько вопросов. Первый: если человечество воспользу­ется этими рецептами и покинет экологические ниши, которые оно сейчас занимает, сократит ареал своего обитания, то какие биоло­гические виды заселят освободившееся место? И не поставят ли новые биологические агрессоры на грань исчезновения последние остатки пошедшего на капитуляцию, ослабевшего человечества? Но допустим на минуту, что у него действительно не останется иных шансов на спасение. Тогда возникает другой вопрос, а как запустить эти программы в жизнь, какими должны быть механиз­мы, приводящие в действие процессы перехода к подобным эволю­ционным сценариям?

Пытаясь ответить на этот последний вопрос, мало кто из наших проектантов предлагает что-либо конкретное, за исключением призывов пересмотреть опробованные человечеством этические ценности, идеологии, религии и догмы. Но все же есть ученые, которые дают на этот ключевой для практики вопрос однозначные и четкие ответы. Один из таких сценариев рассмотрел в серии своих работ профессор В.А. Зубаков (Санкт-Петербург). В соот­ветствии с его проектом человечеству предстоит объединиться в планетарную экогейскую цивилизацию. Руководимое Правитель­ством Мировой Конференции человечество войдет в гомеостаз с биосферой и всем живым, будет обладать мощным репрессивным аппаратом и силовыми структурами, способными поддерживать социально-политическую стабильность мирового сообщества. Кроме того, оно будет опираться на новую идеологию — единую мировую религию, в центре которой будет культ Матери-Приро­ды. Безответственное и бесконтрольное размножение человечест­ва будет прекращено. Экономика, разумеется, будет управляться плановым порядком из единого планетарного центра. В основу обновленного общественного устройства будут положены прин­ципы восстановленного матриархата. Словом, речь идет о предель­но жесткой тоталитарной системе глобального масштаба.

Если оставить в стороне новую терминологию, то схема в общем-то легко узнаваема. В основных чертах она уже использова­лась на практике в России в годы коммунистической диктатуры и в национал-социалистической Германии. Опыт подтвердил: в ус-

ловиях кризиса эта схема может заработать. Правда, по историчес­ким меркам не очень надолго — крах неизбежен. А вот в глобаль­ном масштабе опытов до сих пор не было. И пока даже чисто теоретически не ясно, какие социально-политические механизмы способны провести что-то подобное в жизнь. Так что приходится констатировать: это чистой воды утопия.

Глава 2.8