Глава 3. Инновационная экономика и правовые факторы нововведений

Что касается инноваций и экономики, то мировой кризис 2008-2009 годов со всеми его возможными продолжениями и пока еще неочевидными последствиями одно успел подтвердить многократно: скупой платит дважды.

В странах, где экономика опирается на инновационное развитие (лучший пример – Китай), совокупные потери от кризиса оказались меньше. Там, где в предкризисные годы преобладали преимущественно благие намерения и инновационный фундамент был слаб (типичный пример – Россия), падение производства и ВВП достигло очень серьезных величин. Вовремя не вложенные деньги, упущенный для преобразующей диверсификации момент, ослабленная централизация управления финансовыми и человеческими ресурсами требуют теперь двойных, тройных компенсаторов. Едва ли не идеального сложения сил. И кто знает, какой в результате станет стоимость неизбежных для глобальной конкуренции инновационных преобразований?

Взаимозависимость инноваций и экономики обнаружилась уже в первых антикризисных шагах зарубежных правительств. Стратегия преобладала схожая. Понятно, к примеру почему США при видимых трудностях национального бюджета увеличивает в 2009 году на 18 млрд долларов финансирование фундаментальной науки и, в частности, ориентирует своих исследователей найти способы на 25% сократить к 2020 году потребление нефти. Ясно, из-за чего Израиль вкладывает в науку немалые средства, предлагая побыстрее решить проблему опреснения морской воды. У нас в России тоже намечено восемь приоритетных направлений развития науки и техники, выбрано свыше тридцати прорывных технологий, но каким образом это отражается в бюджетном планировании, понять непросто, поскольку бюджет формируется по объектам и какое-либо единое руководство процессом отсутствует, «не просматривается» /1/.

Вопрос о централизации управления инновационным развитием многими специалистами скромно замалчивается по банальной причине. Люди боятся неудобных параллелей с прошлой советской плановой системой, государственной экономикой. Эта ложная боязнь уже наделала немало бед отечественной экономике. Между тем, те же американцы искренне гордятся, что у них создана эффективная централизованная система распределения государственных ресурсов на науку. В США нет министерства науки, которое раньше существовало в нашей стране, но 94% средств на научные исследования выдается четырьмя ведомствами (министерствами энергетики, обороны, торговли и NASA), действующими в рамках государственной научно-технической политики, сформированной советом по науке при президенте США. Столь высокую концентрацию управления никто не считает помехой инновациям и не подвергает сомнению с точки зрения общественной целесообразности.

Академик А.А.Дынкин, директор ИМЭМО /2/, оценивая общий контекст кризисного периода, констатировал меняющийся характер двух основных фактов роста мировой экономики – глобализации и инноваций. По его мнению, глобализация влияет на количественные параметры роста, а инновации – на качество и саму парадигму развития. Будущее глобализации после кризиса, по всем признакам, туманно и турбулентно. Денежный оборот в должной мере возобновится только в том случае, если появится продукция нового качества, которая возобновит спрос. Именно эти задачи решают инновации. И не случайно Билл Гейтс предрекает, что во время нынешнего кризиса произойдет инновационный скачок, ибо как раз в такие моменты всегда совершаются великие открытия.

Известный антикризисный план Полсона, ставший для американцев законом, кроме финансового аспекта делает ставку на инновации прежде всего в энергетической сфере. Закон Обамы–Байдена наметил создание в XXI веке новой национальной платформы конкурентоспособности. Инвестиции в фундаментальную науку вырастут в два раза за 10 лет. В России же, как считает академик Дынкин, даже крупные и преуспевающие компании делают смешные по мировым меркам вложения в науку, а страна в целом имеет здесь такие низкие показатели, что вплотную приблизилась к разряду инновационно отстающих государств.

В подтверждение подобных выводов можно привести тот факт, что такой гигант, как корпорация «Газпром», тратит на научные исследования и инновационные разработки 0,5% выручки, в то время как финская Nokia – 10% /1/. Лишь к 2020 году, по прогнозам ИМЭМО, Россия при определенных условиях выйдет на уровень Европы по финансированию науки, но будет уступать не только США и Японии, а также Китаю и Индии. И причины подобного положения эксперты связывают в том числе с дефицитом в России настоящих инноваторов, вытеснением технологической ренты на отечественные открытия за рубеж. При этом признается, что наши соотечественники креативны, но не любят рисковать, хотя инновации неизбежно предполагают финансовый риск /2/.

Пресловутые риски особенно актуальны в кризисной обстановке, когда рассчитать прямой или диффузный эффект нововведений очень трудно (если вообще возможно). Однако технологии расчетов поддаются локализации. Свой отдельный участок представляет и та часть проблем, которая связана с затратами и доходами в самом инновационном процессе. Причем за данность необходимо сразу же принять тот непреложный факт, что инновации в сколько-нибудь значимых масштабах не могут обходиться без определенных финансовых, материальных и трудовых вложений. И уж совсем не в состоянии себя обеспечивать без подобающих инвестиций нововведения, предназначенные для социальной сферы.

Каждая доля участия в разработке идеи, технологии внедрения, организации тиражирования и эффективной эксплуатации той или иной инновации имеет свою цену. Как в производстве товара, продукции или реализации сугубо коммерческого проекта. И присутствует в масштабах государства, региона, предприятия, организации, любого даже небольшого социального объекта. Так что нет смысла искать особой разницы между ними, когда речь идет именно о принципиальной схеме экономических отношений в инновационной деятельности.

Логика этой схемы достаточно проста, но за всеми ее элементами скрыты сложные взаимозависимости. Суть, естественно, в том, что инновационная деятельность является прежде всего фактором экономического развития. Нововведения поддерживают относительно стабильное воспроизводство национального богатства, а выполнение этого условия в свою очередь создает предпосылки к развитию инновационных процессов. Внешне нормальная диалектика. Но с точки зрения повседневной производственной деятельности, как отмечает В.Н.Архангельский, затратные инновации неэффективны, они отвлекают ресурсы от текущего распределения, предлагая получение эффекта в будущем. Поэтому названная взаимозависимость почти не срабатывает, а в период экономического кризиса, тем более глубокого и длительного, инновационные и инвестиционные процессы и вообще могут резко замедлиться /3/.

Понятно, что снижать инновационную активность и сокращать инвестиции заставляют объективные обстоятельства. К тому же в какой-то мере проявляется психология «мнимой пользы»: ведь перераспределение ресурсов не в пользу инноваций на какое-то время реально снижает напряженность бюджета – те же социальные нужды пусть и на короткий срок оказываются нормально обеспеченными. Однако это не более чем, как говорят спортсмены, «отложенный штраф». Очевидна неизбежность наказания за несвоевременность жизненно важных вложений. Если государство не уделяет должного внимания сохранению и развитию своего общественного и научно-производственного потенциала, воспроизводству основных ресурсов, оно обрекает свою экономику на скорый упадок.

В мировой практике, напоминает В.Н.Архангельский, определены рациональные периоды смены базовых технологий и оборудования, которые, к примеру, для предприятий обрабатывающей промышленности составляют соответственно 10-15 и 3-5 лет. При проведении в России инновационно-инвестиционной политики прошлых лет эти требования, по сути, не учитывались. В том числе и из-за ограниченности выделяемых средств. В результате отставание от мирового уровня достигало двух-трех и более поколений техники /4/.

Не лишне на этом фоне заметить, что исследователи указывают в ряду системообразующих характеристик на степень взаимовлияния новаций и экономики. Судя по всему, наиболее благоприятным периодом для нововведений является следующая за экономическим кризисом депрессия. Она усиливает потребность а преобразующих усилиях, дабы ускорить выход из кризиса. В то же время – злой парадокс! – в периоды подъема экономики (а значит, и наличия большего инвестиционного ресурса) новые идеи могут и подождать, поскольку их внедрение непроизвольно способствует дестабилизации относительно устойчивой на тот момент экономики /5/.

Если абстрагироваться от парадоксов-противоречий, то инновационно-инвестиционный климат – это объективно действующая, поддерживаемая государством экономическая тенденция. Меняется климат – меняются приоритеты. При этом средневзвешенные направления воздействия инновационных и инвестиционных условий на экономику, по Архангельскому, состоят:

• для научного комплекса – в создании предпосылок и стимулов к воспроизводству знаний и их материализации;
• для производственной сферы – в стимулировании воспроизводственных процессов на новой научно-технической базе и повышении общей эффективности производства;
• для общественных потребностей – в создании материальной базы под социальные процессы, экономии непроизводственных ресурсов, социальной и экономической защите населения /6/.

Стоит заметить, что воздействие инновационных и инвестиционных условий на экономику оценивается в последние годы все гибче и с учетом формирующейся рыночной психологии. Инновационная экономика, став национальным приоритетом, заставляет по-новому задумываться о соотношении затрат на знания, науку и создание инновационного потребительского продукта. Во-первых, источником инноваций сегодня является знание, полученное в ходе научных исследований. Во-вторых, в конкурентной борьбе далеко не во всех случаях выигрывает тот, кто создает знание. Нередко победитель тот, кто способен первым обнаружить новое знание, выгодно приобрести его и быстрее других найти ему эффективное применение. Отсюда уже и иные задачи у государства или корпораций при финансировании науки и продвижении инновационных продуктов на рынки сбыта. Инвесторы обеспечивают деньги на знания как основу инноваций, а затем возвращают деньги с помощью знаний, материализованных в инновации. Но это все при сохранении главенствующего стратегического догмата: у страны, которая перестает быть источником знаний, гласит неписаный закон, не может быть достойного будущего /7/.

Разумеется, как и философский взгляд на целесообразность каких-либо действий, экономическая мысль не в состоянии балансировать столь «стерильно чисто», чтобы оптимально обеспечивать инвестиционные приоритеты. Инновационные проекты в свою очередь тоже не могут гарантировать полную самоотдачу, которая бы помогала государственным или иным структурам хоть как-то уравновесить «затраты-выгоды». Значит ли это, что «средневзвешенный» подход целиком нереален? И уж тем более – в том пункте обозначенных направлений, где и без того остаточный принцип государственного финансирования давно стал притчей во языцех?

Сошлюсь на позицию американских специалистов. Дискутируя по проблемам эффективности государственного управления, они в вопросе о выделении средств на те или иные небесспорные проекты оставили за собой право на альтернативу: или оценивать целесообразность расходов по договорной схеме, или по критерию «затраты-выгоды». Если используется первый вариант, то отдельный проект рассматривается в контексте всех остальных и его сторонники получают нужное им решение, как только заручатся поддержкой сторонников других. Этот вариант всегда чреват перерасходом средств. Если использовать второй случай, то главное в нем – уравновешенность выгод и зримый на сей момент выигрыш обществом бюджетных ресурсов. Но, делает вывод профессор из Ньюарка Д.Миллер, «те, кто поддерживает договорную схему, ставят во главу угла потребности общества, по крайней мере те нужды общества, которые в конце концов делают его выгоды гораздо более существенными, чем затраты» /8/.

Ответ вполне ассоциативен. Он гасит сомнения не только в отношении невоспроизводимых ресурсов. Считать все-таки правильнее по критерию «длинных волн».

Инновационные процессы осуществляются за счет осознанно выделяемой обществом значительной доли ВВП (валового внутреннего продукта). Финансовые ресурсы формируются правительством в виде прямых бюджетных и внебюджетных ассигнований, а также через систему экономического стимулирования. Страны, не боящиеся вкладывать средства и проводить активную инновационно-инвестиционную политику, получают в перспективе немалые преимущества на мировом рынке и одновременно высокие возможности для решения внутренних социальных задач. Показательны примеры Японии, США, Великобритании, Франции, да и многих других государств, где созданы широкомасштабные, разноуровневые системы инновационного сотрудничества.

В названных странах сложилась общая для них особенность, в которой проглядывают характерные закономерности современных рыночных отношений. Мировой опыт свидетельствует, что инновационные процессы идут интенсивнее и устойчивее при участии малых научно-технических фирм и организаций. По оценкам нидерландской палаты содействия развитию торговли, эффективность малых научных предприятий в два раза выше, чем крупных /9/. Американские компании с числом занятых менее тысячи человек разрабатывают в 17 раз больше значимых нововведений, чем фирмы с персоналом свыше 10 тысяч человек. В послевоенный период примерно 40-46% базовых инноваций осуществлены в США на мелких предприятиях /10/.

То, что я обозначил особенностью, скорее всего можно квалифицировать и как феномен. Экономическая подоплека практики малых форм по-своему удивительна, потому что ее закономерности не вписываются подчас в абстрактную логику и, на первый взгляд, противоречат привычным представлениям о силе и творческой способности монополистов.

В анализе В.В.Гончарова сообщается, к примеру, что для мелких фирм инновации сопряжены с меньшим риском, ибо возможные неудачи не подрывают коммерческую репутацию всей остальной продукции компании – просто и резонно. К их преимуществам, между тем, следует отнести то, что они тратят намного меньше времени на процесс от разработки нового продукта до выхода его на рынок (им требуется на это в среднем 2,3 года, а крупным конкурентам – 3,1 года). Примерно равноценные изобретения, находки обходятся малым предприятиям значительно дешевле: скажем, на разработку одного из них они расходовали в 1990-х годах в среднем 87 тысяч долларов, а большие фирмы – 2 миллиона! Согласно результатам американского исследования, фирмы до 500 человек в расчете на доллар, вложенный в научно-исследовательские разработки, дали в 4 раза больше новинок, чем компании до 1000 человек, и в 24 раза больше, чем гиганты, имевшие в своем активе свыше 10 тысяч сотрудников /11/.

В трактовке А.С.Серегина и Л.А.Щербакова объяснение ситуации получает дополнительные аргументы. С их точки зрения, развитие инноваций находится в прямой зависимости от риска, который витает над малыми фирмами. Но они сознательно готовы идти на риск, ибо инноваторы понимают, что могут получить у себя гораздо большее денежное вознаграждение за свои разработки, нежели бы они имели за те же новации в штате крупного предприятия. Немалую роль в тех же США играет и стимулирование на правительственном уровне – учреждена Федеральная программа поддержки инноваций малых предприятий. Она особо учитывает технологические нововведения, помогающие решать проблемы создания новых рабочих мест, повышения производительности труда и конкурентоспособности, противодействия инфляции и дефициту платежного баланса. Правительство практикует выделение средств для малых предприятий из бюджета ведомств (до 10%) на исследования и разработки. Серьезным стимулом является, кроме того, снижение налогов в ответ на расширение инновационной деятельности. Для предприятий и фирм с численностью до 500 человек налоги на доходы от прироста капитала были снижены на 25%, а с численностью до 100 человек – до 10% /12/.

Феномен инновационной практики малых форм, судя по примерам, достаточно устойчив. Но существует и ротация небольших предприятий, фирм, поскольку не каждая единица способна долго конкурировать с гигантами. Нередко большие «поглощают» маленьких. Происходят и другие трансформации, мотивы которых тоже по-своему объективны и объяснимы.

Выделю два аспекта оценочных альтернатив. На один из них указывал руководитель научно-организационного управления РАН В.В.Иванов, считавший явным заблуждением веру в то, что малые предприятия «вытащат» всю экономику. Ведь не они, а крупные корпорации составляют основу современной экономики, и именно последние способны вложить достаточные средства в развитие науки, ориентированной на их интересы. Малые предприятия, полагает Иванов, могут быть хороши в бытовой сфере, но в серьезной науке им выжить трудно. Даже в благополучной Германии среди малых предприятий научно-технической сферы каждый год разоряется около 20% от их общего числа. То есть в течение пяти лет условно происходит полное обновление прежнего состава этого своеобразного профессионального пула /13/.

Обобщая имеющуюся в научных источниках информацию, А.В.Ламанов /14/ дал любопытное сравнение (см. табл. 3.1.) недостатков двух организационных форм, конкурирующих в инноватике – малых предприятий и корпоративных структур. Для первых главными слабыми местами оказались дефицит финансовых, материально-технических и кадровых ресурсов при реализации в полном масштабе крупных инновационных проектов, недополучение прибыли после продажи новшеств крупным организациям, очевидный рыночный риск и опасность разорения. Для вторых – недостаточная общая мобильность, медленное прохождение основных этапов инновационного цикла, чрезмерная перестраховка при выборе направлений развития.

Таблица 3.1

Сравнение недостатков малых предприятий
и корпораций в инноватике

Малые хозяйственные системы	Корпоративные системы
Как правило, невозможность создания системы технологий и осуществления инноваций в целом	Недостаточная мобильность, гибкость в реагировании на конъюнктуру рынка
Недостаток средств для реализации крупных проектов	Излишняя бюрократизация, усложненная система управления
Сложность доступа к кредитам банков	Слабое использование стимулирующих импульсов предпринимательства
Отсутствие достаточного числа высококвалифицированных специалистов	Стремление к монопольному владению инно-фактором, сдерживающее НТП
Недополучение прибыли после продажи изобретения (технологии) более крупным организациям	Длительная продолжительность цикла создания и использования инноваций
Большой финансовый риск, слабая устойчивость, опасность разорения	Избегание риска, перестраховка и консервативность в выборе направлений разработок

Это, по сути, разнополюсные слабости, избежать которых ни та, ни другая хозяйственная система сама по себе не может. Тут нужна «золотая середина». Ее одновременный поиск двумя противостоящими сторонами приводит в конце концов или к гибели малых форм, или к появлению средних по масштабу деятельности инновационных организаций. Вот их-то рождение и существование и есть второй аспект естественных трансформаций, происходящих в ходе конкурентной борьбы «карликов» и «великанов».

Сокращение в России с 1993-го по 1998 год числа малых инновационных предприятий с 64,8 до 37,1 тысячи А.В.Ламанов правомерно рассматривает именно в этом ключе. То есть снижение количества означает не только распад, но и переход в новую стадию (иное качество). Определенная часть предприятий интегрировалась с промышленно-финансовым капиталом и перешла в производительную инноватику. И создание таких хозяйственных структур, способных замкнуть весь инновационный цикл, – наиболее оптимальный вариант среднего предприятия, остающегося близким к малым формам, но уже значительно сократившего дистанцию до корпоративной формы, до параметров монополиста. Здесь в наличии необходимые ресурсы, управленческий опыт, а главное – люди, прошедшие испытания хаосом рынка, в том числе и инновационного.

И все же ведущую роль в создании инновационно-инвестиционного климата играет государство. Правительство несет делегированную ему государством ответственность за развитие экономики со всеми ее производными, за воспроизводство капитала, ресурсов, за научное обеспечение технического и производственного потенциала страны и общества. В данной ситуации я на стороне тех, кто убежден, что расчеты на коммерциализацию науки нельзя абсолютизировать и использовать как предлог для вытеснения государства из инновационной сферы.

Более того, все очевиднее, что реформируемая экономическая система России обязана решительно менять общественный фон, нацеливать все свои ресурсы на научно-технический и социальный прогресс. Необходимы экономические предпосылки для развития инновационной деятельности на постоянной и управляемой базе. Нужен цельный экономический механизм, который бы объединил две формируемые государством составляющие – бюджетную и стимулирующую.

Пока это категории долженствования. Поменять ситуацию с долженствования на реальные действия призваны помочь новые рабочие механизмы, которые усилят инновационно-инвестиционные возможности. Создавать их и поддерживать на достойном уровне способно лишь поступательно реформируемое нормотворчество. Развитие экономических и правовых основ инноватики – встречные и коррелирующиеся процессы.

Сделать решающий рывок к новой экономике с помощью наукоемких технологий заведомо нельзя без подобающей правовой и инвестиционной базы. Стратегия такого прорыва заложена в принципиальных положениях «Основ политики Российской Федерации в области развития науки и технологий на период до 2010 года и дальнейшую перспективу» (утверждены Президентом РФ 30 марта 2002 года, №Пр-576). В этом документе переход к инновационной экономике целиком соотносится с приоритетным развитием науки, в первую очередь с фундаментальными исследованиями в сфере высоких технологий, стимулированием всех видов научно-технической и инновационной деятельности.

Спустя три года федеральным правительством были приняты «Основные направления политики Российской Федерации в области развития инновационной системы на период до 2010 года» (подписаны председателем правительства РФ 5 августа 2005 года, №2473п-П7). Достаточно акцентированная конкретизация позиций государства, которая прослеживается в тексте, позволяет говорить, на мой взгляд, прежде всего о трех вещах:

а) о стремлении сформировать равноправное партнерство государства и бизнеса в инновационной деятельности;

б) о введении в обиход понятия «инновационная система», предполагающего структурирование деятельности и единое управление в ранее разрозненном инновационном поле;

в) о желании иметь некие базовые показатели, которые могли бы характеризовать качество существующей (или строящейся) инновационной системы.

Что касается пункта «а», то тут оценивать следует две стороны декларируемого государственно-частного партнерства. Одна сторона – позитивная, ибо отрицать полезность привлечения бизнеса, предпринимательства к инвестициям в инновационные проекты не приходится. Скажем, опыт стран с наиболее высоким уровнем развития науки показывает, что место «под солнцем» им в значительной степени обеспечивает частный бизнес. Это относится, например, к США, Японии, ФРГ, Великобритании, Франции, на которых вместе падает около 80% мировых затрат на науку. А Республика Корея, занимающая место во втором десятке стран-лидеров по совокупным показателям, имеет самую большую в мире долю частного капитала в научных исследованиях – 82% /15/.

В то же время, как указывает академик Е.М.Примаков /16/, динамика расходов на исследования и разработки за счет собственных средств предприятия частного сектора в России крайне низка и растет медленно. Ситуация такова, что нельзя не стимулировать частный бизнес к расширению его доли в финансировании инновационной деятельности – и межведомственная рабочая группа при администрации президента подготовила целый ряд законопроектов, предусматривающих субсидирование НИОКР, государственные гарантии малому наукоемкому бизнесу по банковским кредитам, таможенные льготы российским экспортерам высоких технологий, налоговые льготы производителям инновационных продуктов. Впрочем, подчеркивает нынешний глава торгово-промышленной палаты страны, нельзя и другое – отказываться от направляющей и главенствующей роли государства в создании инновационной экономики. В России государственные средства остаются основным источником финансирования сферы научно-технических исследований.

Для справки: в Российской Федерации сегодня насчитывается около 4 тысяч научных учреждений и 70% из них – в госсобственности и имеют прямое бюджетное финансирование /17/.

В США общие расходы на НИОКР в 2002 году достигли 285,6 млрд долларов, в том числе корпоративные затраты составили 195 млрд, федеральное финансирование – 75,5 млрд, доля академического сектора – 15,4 млрд. При этом следует учесть, что в объеме инвестиций, которые сделали в 2001 году 500 лидирующих в сфере науки и технологий корпораций мира, доля американских корпораций достигла 46%, а европейских – 31% /18/.

Для справки: в США научные исследования проводятся в более чем 16000 лабораторий, из которых 14000 – промышленные, 700 – федеральные и около 2000 – университетские /19/.

Принимая во внимание, что посредством названных фактов оценивается (конечно, косвенно) потенциал предполагаемого российским правительством государственно-частного партнерства, нелишне заметить, что зоны влияния и пропорции сотрудничества разных секторов в условиях США формируются отнюдь не только стихийно. Во-первых, налицо тесная координация инновационной активности через базовые технологические центры, усиление интереса к иностранным инновационным структурам. Во-вторых, научно-техническая глобализация находит свое выражение в создании виртуальных инновационных альянсов, в основе которых сотрудничество правительства, университетов и корпоративного сектора. Существуют они на базе университетов и на них уходит минимум средств и времени, поскольку тут не требуется физической инфраструктуры – ее заменяет сетевой мобильный и гибкий механизм. Виртуальные центры такого рода объединяют интеллектуальные возможности представителей фундаментальной науки и многофункциональные промышленные группы при сильной государственной поддержке /20/.

Но в посылах пункта «а», как уже было заявлено, есть и вторая, менее позитивная сторона. Она касается не столько самого партнерства государства и бизнеса в инновационной сфере, сколько скрытой здесь тенденции, которую, если мягко, можно называть «сомнительной», а если более жестко – то весьма опасной в российских реалиях.

Дело в том, что фактическое сужение участия государства в научных инвестициях, легко угадываемое за призывами увеличивать долю частного бизнеса в инновационной деятельности, – это палка о двух концах.

Понятны бюджетные трудности. Каждый год государственное финансирование научных исследований росло до кризиса не менее чем на 20-30%, но до намеченных Законом о науке 4% от расходов бюджета все равно еще далеко.

Характерный факт. По данным журнала «Эксперт», который совместно с АФК «Система» провел несколько ежегодных конкурсов русских инноваций, объем зарубежных инвестиций, полученных отечественными технологическими компаниями, составил за три года 281 млн долларов на всю огромную страну. Рекордным был 2003 году – 76 млн. Капля в море. При этом объем наших собственных инвестиций отстает от зарубежных на порядок. По-прежнему в инновационных отраслях доминирует программное обеспечение, инвесторы не рискуют вкладывать деньги во что-то крупномасштабное и долгосрочное /21/.

То есть мы наблюдаем картину, вполне объясняющую стремление к государственно-частному партнерству. Однако, как справедливо замечают исследователи-правоведы, в России, где именно государство всегда являлось главным субъектом социального действия и основным мотором всех преобразований, без больших усилий с его стороны еще долго не будет сколько-нибудь заметного гражданского общества с присущими ему формами поддержки науки. И значит, что функция двигателя прогресса должна сохраняться за государством (читай: за его деньгами). Применительно к науке, инновациям речь в настоящий момент должна идти не о снижении государственных расходов под лозунгом повышения эффективности бюджетного сектора экономики, а совсем напротив – о резком увеличении этих расходов при усилении внимания государства к проблеме обеспечения эффективного использования средств бюджета по назначению /22/.

В логике и традиционного для России патернализма, и нового партнерства с частным капиталом государственная поддержка науки и вся инновационная политика власти в целом должны восприниматься в условиях рынка как однозначное принятие государством на себя стратегических рисков, связанных с непредсказуемостью результатов научного поиска, «длинной» окупаемостью вложений в фундаментальные исследования, характером широкоформатного, многоадресного и потому не всегда одинаково успешно контролируемого инновационного процесса.

Последнее особенно касается инноваций в социальной сфере.

Здесь любые затраты не могут восприниматься одномерно. Давно пора понять, делает вывод аудитор Счетной палаты РФ В.Горегляд, что социальная политика – это и долгосрочный государственный бизнес. Социальные, медицинские, образовательные программы – это инвестиции в человеческий капитал, в будущее экономики страны. Но надо научиться управлять результатами расходов. Разумный патернализм – тот, что направлен не на формирование иждивенчества, а на развитие личности, – жизненно необходим для свободы человека. Не может быть справедливым общество, где гражданин не имеет возможности свободно реализовать себя. Даже такой известный либерал, как Ф.Хайек, признавал, что манипулирование «принципом справедливости» в несвободном обществе вызывает «рост произвола, ненадежности суда и законодательства» /23/.

Как бы там ни было, партнерство государства и бизнеса предполагает некий разумный и, не исключено, справедливый компромисс в затратах на инновационные исследования и поддержание свободного творчества инноваторов. И правительственный документ, где сформулированы цели партнерских отношений, создает определенные правовые предпосылки к реализации этих целей.

Второй выделенный мною отличительный признак (пункт «б») «Основных направлений политики…» – введение правительством в обиход понятия «инновационная система». В контексте предлагаемых трактовок система ассоциируется со структурой управляемой деятельности, которая включает:

• воспроизводство знаний путем проведения фундаментальных и поисковых исследований в государственных научных учреждениях и университетах страны;
• проведение прикладных исследований и технологических разработок, внедрение их результатов в производство;
• промышленное и сельскохозяйственное производство конкурентоспособной инновационной продукции;
• развитие инфраструктуры инновационной системы;
• подготовку управленческих кадров для сферы инновационной деятельности.

Сама попытка строить государственную целеориентированную систему может только приветствоваться. Как и появление инноватики в качестве новой области теоретических и практических знаний, создание в верхних эшелонах управления адекватной организующей системы для реализации инновационной политики, несомненно, закономерно. В известной степени здесь просматривается и подоплека для правовой институциональной сферы инновационной деятельности, которая предусматривала бы свою субъектно-объектную специфику, выстроенные в заданном порядке отношения сотрудничества участников инновационного процесса. И именно в таком ключе, например, воспринимает ее профессор А.В.Мартыненко /24/. Однако, чтобы приблизиться к реальной форме системных представлений о предмете и средствах управления, сказанного в документе все же явно мало. Хотя, конечно, надо ожидать, что в последующих нормативно-правовых актах будет неизбежно происходить уточнение и заявленных позиций, и приоритетов действия.

В частности, уверен, большего внимания заслуживает централизованное начало в управлении. Это относится в первую очередь к организационным штабам и структурам, но, видимо, имеет значение и для перестройки, которую Д.Львов обозначил как «переход к новой институциональной организации процесса научного поиска». Речь идет о той интеграции, когда объединяются усилия, интеллектуальная мощь многих мыслителей вокруг лидеров нового научного направления, а индивидуальный разум, образно говоря, замещается коллективным /25/.

Несомненно, в этом русле должна восприниматься принятая федеральным правительством целевая программа «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы /26/. Ее главная задача – создание условий для улучшения качества подготовки профессорско-преподавательского состава и исследователей, а также налаживание эффективной системы мотивации научного труда.

Наконец, третий пункт «в»: необходимость в базовых показателях для учета результатов инновационной системы. Здесь вопрос не в количестве – показателей больше или меньше, главное – сама возможность иметь постоянные критерии, чтобы отслеживать, сопоставлять и сравнивать динамику прогресса (или регресса). С этой точки зрения каждый из предложенных в «Основных направлениях политики…» показателей способен помочь правительству и ученым контролировать эффективность инновационных программ и проектов. Учитываются:

• доля внутренних затрат на исследования и разработки в валовом внутреннем продукте;
• доля предприятий, осуществляющих инновационную деятельность, в общем числе предприятий в Российской Федерации;
• доля инновационной продукции в общем объеме продаж продукции на внутреннем и мировом рынках;
• сальдо экспорта-импорта технологий.

Оцениваемый документ имеет одну отличительную черту применительно к теме данной главы. Он определяет в числе трех главных направлений политики в области развития инновационной системы задачи, связанные с созданием благоприятной экономической и правовой среды в отношении инновационной деятельности. Их несколько:

1. Охрана, использование и защита результатов интеллектуальной деятельности.
2. Определение правовых норм, регламентирующих использование ресурсов систем научно-технической и военно-технической информации, включая обмен знаниями и технологиями между оборонно-промышленным и гражданским секторами экономики.
3. Создание правовых условий для консолидации усилий федеральных и региональных органов власти, органов местного самоуправления по формированию инновационной системы.
4. Расширение полномочий субъектов Российской Федерации и муниципальных образований по ресурсной поддержке инновационной деятельности.
5. Разработка и реализация мер налоговой, таможенной и тарифной политики, нацеленных на стимулирование коммерциализации и внедрение в производство новых технологий.
6. Создание нормативно-правовой базы для привлечения частных инвестиций в инновационную деятельность, включая развитие форм совместного финансирования проектов за счет средств федерального бюджета и частных инвесторов.
7. Создание институциональных и правовых условий для развития венчурного предпринимательства в области наукоемких инновационных проектов.

Решение обозначенных задач предполагает совершенствование законодательной базы инновационной деятельности. И те законы, которыми пользовались раньше, и любые новые установления призваны выполнять не просто регулирующую роль, им предназначается создавать реально стимулирующий человека инновационный климат. Допустим, на предыдущем этапе важное значение в этом плане сыграл Федеральный закон «О науке и государственной научно-технической политике» (№127-ФЗ от 23 августа 1996 года). Он установил характер отношений между субъектами научно-технической деятельности и потребителями инновационной продукции, определил порядок формирования и реализации государственной инновационной политики. На его базе строились как концептуальные подходы, так и программы научно-технического и социального развития отраслей, предприятий, административных территорий.

Подзаконными актами разного уровня регулируются отдельные аспекты инновационной деятельности. Например, постановлением Госкомстата РФ от 3 августа 1998 года была утверждена форма федерального государственного статистического наблюдения за технологическими инновациями предприятий (организаций). Целый ряд соответствующих положений содержит законодательство об интеллектуальной собственности.

Приняты специальные законы, определяющие правовой режим изобретений, полезных моделей, промышленных образцов, программ для ЭВМ и баз данных, топологий интегральных микросхем, товарных знаков и т.п. Инновационные отношения регулируются и международными соглашениями (Парижская конвенция по охране промышленной собственности, Евразийская патентная конвенция и др.).

Вопросов, тем не менее, здесь остается немало. Один из них – отсутствие специального федерального закона об инновационной деятельности. Как ни странно, на территории бывшего СССР подобного основополагающего документа до сих пор нет лишь в России и Азербайджане. Второй важный вопрос – об обеспечении такого законодательства, которое позволяло бы в сфере инноваций работать на опережение, иметь свободу для эксперимента и разумного предпринимательского риска.

В обществе, пусть пока и медленно, происходит осознание меняющихся приоритетов и инновационных ролей. Понимание того, что экономика основана на инновациях и именно они определяют уровень цивилизованности, давно откровением не является. Зато сложнее понять действительный и полный смысл инновационной экономики, скрытый за уже привычными, но все-таки не до конца проявленными словами. По-моему, директор Курчатовского института М.В.Ковальчук /27/ прояснил этот смысл наилучшим образом, заявив, что инновационная экономика может существовать только в той общественной формации, где наука становится неотъемлемой частью промышленного производства и непосредственной производительной силой.

Насколько таким критериям реально соответствует сегодняшняя ситуация? Глава ведущего российского научного центра видит вполне обнадеживающую тенденцию. Вплоть до XX века время, которое требовалось, чтобы придуманное новшество стало частью экономики, могло быть бесконечно долгим, поскольку наука мало соприкасалась с повседневной жизнью. В постиндустриальном обществе время от рождения идеи до ее внедрения стремится к нулю. Внедрение идет с колес – компьютер и мобильный телефон становятся устаревшими в тот момент, когда их выпустили на продажу. В интегральной схеме, которая стоит сотни миллионов долларов, очень мало исходных материалов, но очень много «науки». И сейчас именно интеллектуальный труд выступает безоговорочной доминантой в любой инновации.

При всем том, конечно, о каком – то приближении к искомым моделям говорить рано. Насколько эффективной может быть в будущем складывающаяся инновационная система, покажет время. Пока можно лишь утверждать, что инновационная экономика так или иначе обозначает себя в большинстве правовых установлений по поводу инновационной и изобретательской деятельности. Все коррелирующиеся процессы – ничто иное, как отражение адаптационных возможностей системы управления, которая главенствует над ними. Чтобы совершенствовать финансово-экономическое и организационно-правовое обеспечение нововведений, надо реально представлять и управленческий механизм инновационной деятельности, его корригирующий потенциал.