Заболоцкий двадцатых годов

Заболоцкий 1928—1929 годов — это Заболоцкий «Столбцов» и активного участия в группе «Оберну». Об установках Заболоцкого этого времени уже писали, писал и он сам. Заболоцкому, по-видимому, принадлежат две первые части опубликованной в начале 1928 года декларации обериутов*, призывавшей поэтов обратиться к конкретным предметам, очищенным от «литературной и обиходной шелухи». В книге «Николай Заболоцкий» А. В. Македонов приводит рассказ Александра Гитовича о том, как в 1927 году Заболоцкий на вопрос о его отношении к Пастернаку ответил: «Я, знаете, не читаю Пастернака. Боюсь, еще начнешь подражать»** (позднее, в своей автобиографии Заболоцкий вспоминал, что в юношеских стихах начала 20-х годов подражал «то Маяковскому, то Блоку, то Есенину»)***.

Припоминаю и мой разговор с Заболоцким, но уже лет шесть спустя, в 1933-м. Заболоцкий не боялся уже за свою самобытность, и Пастернака он прочитал; прочитал, но не принял ни Пастернака, ни ряд других старших своих современников. Тогда я с Заболоцким спорила, а теперь понимаю, как неизбежна такая несправедливость, как невозможно требовать от писателя всеядности, особенно от молодого, потому что писатель зрелый обычно шире, терпимее, беспристрастнее. Но писатель в процессе становления ищет и берет то, что ему нужно, иногда совсем неожиданное****, на посторонний взгляд неподходящее, и порой нетерпеливо отталкивает то, что не может ему сейчас пригодиться, особенно литературу недавнего прошлого, даже самую высокую. Так, в

---------------

* Афиши Дома печати. 1928. № 2.

** Македонов А. Николай Заболоцкий: Жизнь. Творчество. Метаморфозы. Л., 1987. С. 115.

*** Заболоцкий Н. Собр. соч.: В 3 т. М., 1983. Т. 1. С. 491.

**** Такой неожиданностью является, например, интерес Заболоцкого к некоторым стихотворениям Бенедиктова, малоизвестным, не замеченным современниками (в отличие от нашумевших произведений 1830-х гг.). В 1937—1938 годах я подготавливала издание Бенедиктова для «Библиотеки поэта». Об этом издании зашла как-то речь с Заболоцким, и он сказал мне, что любит несколько бенедиктовских стихотворений 1860-х гг., особенно «Бессонницу», где ему нравились строки:

Дума, — не дума, а что-то тяжелое

Страшно гнетет мне чело;

Что-то холодное, скользкое, голое

Тяжко на грудь мне легло: Прочь!

— И, как всползшую с ядом, с отравою

Дерзкую, злую змею,

Сбросил, смахнул я рукой своей правою

Левую руку свою.

Вежды сомкну лишь — и сердце встревожено

Мыслию: жив или нет?

Кажется мне, что на них уж наложена

Тяжесть двух медных монет...