Заключение

Тема жанрового бытия философии открывает перед исследова­тельской мыслью перспективу целостного понимания проблемы, име­ющей значение не только для нашего времени, но и для будущего. Речь идет о соотношении философии и философствования. Что род­нит их и что вынуждает ныне все более тщательно различать те смыс­лы, которые с ними связаны?

Когда философия находилась на стадии своего возникновении и становления, вопрос о ее отношении к философствованию практи­чески не стоял: результат и процесс, ведущий к нему, еще не отделя­лись друг от друга ни в каждом отдельном случае, ни во всем множе­стве вариативных воплощений. Причин этого было много, но глав­ной среди них была невероятно сложная картина цивилизационного способа бытия человеческого рода, нуждающегося в целостном са­мосознании на принципиально ином, нежели миф, духовном основании.

Характерная, для мифа «логика воображения» (Я. Э. Голосовкер) и ее способность «связывать все со всем» - природу с культурой, куль­туру с общинной формой совместной жизни, а эту последнюю с мини­мальной самодостаточностью жизненных потребностей индивидов –­ хорошо работала только на едином, внутренне непротиворечивом зна­ковом основании. Пока каждый индивид был без остатка погружен в свой малый социум, а культура как орудийный способ совместного бытия людей внутри природного биоценоза еще не отгородилась от природы, такой знак успешно справлялся со своей двоякой функци­ей – быть носителем и «внешних», и «внутренних» значимостей. Для первобытных охотников знак был способом культурной маркировки того природного пространства, через которое они прокладывали свой путь в неизвестное. Но одновременно этот же самый знак был основной составляющей их индивидуальной (временной) памяти, воспроизводимой в родовых ритуальных процедурах, закрепляющих успех в прошлом и предваряющих его повторение в будущем.

Для практической жизни людей в условиях цивилизации с ее искусственной средой обитания и сложной системой опосредствующих звеньев, не столько соединяющих, сколько обособляющих друг от дру­га природу и культуру, одной логики воображения было уже мало, -­ слишком уж разительно они, эти сферы, стали отличаться. Возника­ет настоятельная необходимость в двух относительно независимых друг от друга типах мышления мифопоэтического и дискурсивно­логического. Социум, сплетенный из множества межгрупповых свя­зей, в свою очередь, был жизненно заинтересован в многофункцио­нальности индивидов, в их способности брать на себя не только мыс­лить. Интуиция амбивалентной близости культуры, данной в непос­редственном опыте каждого индивида и недосягаемой в ее границах даже для общечеловеческого опыта, не только заставляла, но и по­зволяла мысленно разбираться в вечной тайне бытия, перед которой оказался человек, нашедший свою жизненную нишу на границе При­роды и Культуры. Именно эта тайна, - то необычайно сложное спле­тение случайностей, обстоятельств и иных связей, из которых скла­дывается реальная жизнь людей, рождает (и возрождает поныне) фе­номен философствования.

Индивидам, вступающим на этот путь, волей – неволей приходи­лось связывать воедино свою чувственность, организуемую логикой воображения, и свою дискурсивную способность, контролируемую логикой рассудка, и на этой основе гармонизировать как свой собственный психический мир, так и мир родовой культуры в целом. Эта внутренняя, требующая полной сосредоточенности и предельно­го внимания работа порождала необходимость в знаках еще одного рода – концептах, способных связывать любые знаки и символы и на этой основе организовывать вокруг себя Смысл, т.е. не только свой мыслительный опыт, но и рефлексивный опыт других людей. Возникая в качестве итога интенсивной умственной деятельности индивида, концепт с самого начала был ориентирован на осмысле­ние целостности культуры как таковой. И это понятно, поскольку именно она и скрывалась за опытом преобразования природы, за опытом общения, за изменяющейся психикой каких угодно индиви­дов, за становлением и развитием самого языка и даже за тем безуми­ем, которое охватывало индивида при встрече с ее устрашающей непостижимостью.

Ближайшая природная стихия, в значительной мере уже покорен­ная культурой, неизмеримо проще, нежели стихия социальных Отно­шении, поддавалась логике воображения, а потому и искусству до­гадки, умозрению или поэтическому творчеству. Именно это обсто­ятельство объясняет тот непреложный факт, что первые результаты философствования оформлялись вокруг природных стихий – воды, воздуха, огни и земли – и только затем, благодаря непрерывным размышлениями над трудностями понимания Космоса и Логоса, начинают оформляться вокруг значимости социальных феноменов. Концепт как сгусток смыслов («вода» у Фалеса, «апейрон» у Анак­симандра и т.д.) был, а в значительной степени и поныне остается основным предметом философствования, но не философии. Даже множество концептов; каждый из которых остается предметом от­дельного размышления и показательного обсуждения, еще не стано­вится философией. Философствование находит свое внутреннее вы­ражение не в законченном учении, содержание которого нуждает­ся всего лишь в изложении, а в непрестанном смысловом поиске. Свое внешнее проявление оно ищет и находит в поступке, противо­речащем обыденной жизни своей духовной насыщенностью, а не в социальном приспособлении к ней. Самый поразительный образец философствования мы находим у Сократа, вся сознательная жизнь которого была непрерывным размышлением над тем, что отличает действительный смысл таких феноменов, как добродетель, любовь, единое и т.д., от ходячих, порожденных видимостью, обманчивых представлений о них.

Философия начинает складываться только тогда, когда, во-пер­вых, появляется сообщество мыслителей, обсуждающих отношение близких по смыслу концептов, и философствование перестает быть делом обособленных друг от друга одиноких мыслителей; когда, во­-вторых, возникает некоторое самодостаточное множество концеп­тов, схватывающих основные сферы человеческого бытия; и нако­нец, в-третьих, когда появляются принципиально новые языковые средства, способные соединять, сопоставлять и упорядочивать мно­жества самих концептов. Такими новыми средствами становятся универсалии – символы особого рода, позволяющие выходить не­посредственно на границы, соединяющие культуру с природой, об­ществом и языковой реальностью в целом, и одновременно отличать их друг от друга. Один из самых древних и наиболее ярких образцов философии как таковой можно найти у Платона. Именно Платон не только различил два плана бытия – чувственный (физическую ре­альность) и сверхчувственный (умопостигаемую реальность), но и ввел идею их высшего связующего начала – Единого, функцио­нальным аспектом которого является Благо. Единое, манифестирующее себя как Благо, тем самым становится одновременно и нача­лом бытия для всего множества вещей, и принципом истинности, и ценностным эталоном, к которому устремляется человек в своих же­ланиях.

С формальной стороны философия становится системой относи­тельно устойчивых концептов, внутренне структурированных с по­мощью универсалий. В социально содержательном плане философия начинает все более претендовать на роль института, назначением которого является создание Единой Модели целостного континуума человеческой жизнедеятельности. Ее носителями становятся много­численные школы, проповедующие самые разнообразные учения, соперничающие между собой из-за влияния на общественную жизнь. Эти школы объединяются друг с другом в особые направления или же, наоборот, идеологически обособляются от всех иных, («враж­дебных») течений и иных мировоззренческих форм. Социальная ан­гажированность философии вынуждает мыслителей конструировать теперь абстракции особого, всеобщего рода – Категории. Для опе­рирования абстракциями, понятиями и категориями создаются такие же всеобщие правила – Принципы, способные активно контроли­ровать духовную жизнь людей и через нее властно манипулировать усложняющейся практикой социального бытия и общественного со­знания. В семиотическом плане философия становится специализи­рованной наукой, то есть профессионально организованной маши­ной, обучающей новые поколения индивидов особым знакам (всеоб­щим принципам, категориям и соединяющим их универсалиям), позволяющим аккумулировать, транслировать и модифицировать не­который общечеловеческий опыт. Такой же знаковой фигурой ста­новится и философ, уже не свободный искатель мудрости, выстра­данной в самих глубинах повседневного бытия людей, а всего лишь знаток философии, специалист по универсалиям, ученый, профессия которого создает ему некоторую дополнительную автономию по срав­нению с представителями всех других наук.

С момента возникновения первых философских систем начинает изменяться и философствование. Оставаясь всегда индивидуальной мыслительной деятельностью, философствование раздваивается как по форме своего существования, так и по типу мышления.

Одна из форм возникает внутри того сообщества единомышлен­ников («школы»), которое складывается на основе уже сложивших­ся философских систем, направлений и течений. По сути дела, эта форма философствования (назовем ее классической) становится од­ной из разновидностей общественного разделения труда, главной функцией которого является разработка тех частностей и нюансов, от которых в значительной мере зависит устойчивость концептуаль­ного ядра каждой философской системы и экстенсивное расширение сферы ее влияния. Основным отличием этой формы философствова­ния становится тот прагматически детерминированный путь, нача­лом которого является либо универсалия, либо некоторая совокуп­ность концептов, внутренняя связь которых находится под жестким контролем вполне определенных универсалий. Практические нуж­ды социума придают этой форме философствования вид господству­ющей мыслительной парадигмы, вырастающей на основе рассудоч­но-логического типа мышления, непосредственно обслуживающей политический и научный дискурс и способствующей бурному подъему «новой технократической волны» в современном мире.

Истоки другой формы философствования (будем называть ее не­классической) скрываются, как и прежде (во времена зарождения философских идей), в поиске смысловой связи между своим собствен­ным местом и внутренне переживаемой личной судьбой, с одной сто­роны, и судьбами человеческого рода в целом – с другой. Разрывы, с неизбежностью рока возникающие внутри Культуры, становятся для этой формы философствования основным, а нередко и единствен­ным предметом ее тревоги, заботы и мучительных раздумий. Ориен­тация на мифопоэтический тип мышления создает здесь возможность для своего глубокого погружения в сферу духа, для одиноких меди­таций и творческих размышлений, свободных от концептуального давления со стороны социально ангажированных философских систем. Стремление отстоять свое право на творчество, не зависящее от господствующих форм философствования, опирающихся на рассу­дочный тип мышления, проявляется в поиске не только новых кон­цептов, но (что особенно важно) еще и принципиально иных, нежели универсалии, начал, ведущих к этим концептам. Так зарождаются новые жанры философствования, способные успешно конкурировать с устаревающими философскими системами и приходить им насмену в кризисные для общественной жизни людей эпохи.

Со времен античности обе формы шли и развивались относитель­но независимыми путями, иногда сплетаясь, но чаще решительно от­межевываясь друг, от друга. Традиция мифопоэтического философ­ствования, начавшись с поэм Парменида, диалогов Сократа и «по­исков человека» Диогеном, нашла свое дальнейшее продолжение и выражение в творчестве Петрарки и Пико делла Мирандолы, Мон­теня и Паскаля, Новалиса и Гете, Достоевского и Розанова. Традиция классического философствования, в основе которого лежал дис­курсивно-логический тип мышления, имела неизмеримо больше пос­ледователей, поскольку его образцами были основательно разрабо­танные метафизические или же целостные социально-философские системы Платона и Аристотеля, Августина и Фомы Аквинского, Де­карта и Лейбница, Канта и Гегеля, Маркса и Макса Вебера. И тем не менее, двадцатый век начался с идей Ницше о необходимости радикальной переоценки не только всех ценностей, но и всей класси­ческой философии. И хотя на протяжении последнего столетия были созданы новые основополагающие системы идей Гуссерля и Витген­штейна, Николая Гартмана и Хайдеггера, век этот завершается иде­ей грядущей «смерти» всей классической философии и феноменом возрастающей популярности постмодернистских идей Фуко, Делеза, Ролана Барта, Дерриды, Батая и многих других.